Париж - город любви

Они стояли на крыше под пронизывающим ветром. Курякин уже перестал бороться, и эта жертвенность выводила Наполеона из себя. Американец не умел принимать поражения, поэтому не отступал и сражался с их невезением в одиночку. Он не слушал воплей русского, потому что ему все равно некуда было идти с этой треклятой крыши. Он уже упустил шанс быть свободным. Но упускать возможность быть счастливым – не собирался. Однако Соло не успевал. Еще немного… чуть-чуть… близко… Но взрыв настигал его раньше. Как вспышка камеры. - Улыбочку! – попросил Жак, фотографируя Соло в компании Уэйверли. Когда француз сделал пару снимков и отошел к остальным, англичанин встал перед Наполеоном, перекрывая ему обзор. - Мои поздравления! – мужчина чокнулся с ним бокалом. Американец весь вечер изображал любезность, но Уэйверли обмануть было еще сложнее, чем Курякина. – Вы выглядите неважно для того, кто отмечает свой успех, мистер Соло. - У меня разболелась голова от этой суматохи, - пожаловался Наполеон, не теряя светского тона. – С нетерпением жду, когда смогу провести отпуск на Лазурном берегу. Они закончили задание два дня назад. После ипподрома были долгие и выматывающие разбирательства с ЦУВР, а следующие сутки Наполеон провел в номере. Безвылазно. Наверное, коллеги посчитали его сурком. Габи пять раз заглядывала к нему, и даже Илье хватило мужества постучаться дважды – но Соло не открывал напарнику, а для Теллер прикидывался спящим. Если бы он мог спать!.. Каждый раз, когда Наполеон закрывал глаза, он опять возвращался на крышу, к обреченному взгляду Ильи и своему ужасу. Он не успевал – снова и снова – и Франция взрывалась в его голове, выбрасывая американца из сна на мокрую наволочку. Это был третий день после случившегося, и большую его часть Наполеон провел на диване в кабинете психиатра. - …У вас посттравматическое стрессовое расстройство, мсье Соло, - резюмировал доктор, что-то отчеркивая в своем бланке. – В юности вы принимали участие в военных действиях, после которых не проходили курс реабилитации. С годами ваша психика подавила воспоминания, но случившееся могло сработать триггером и освежить вашу память. - Моя работа весьма специфична, в ней часто случается подобное, - абстрактно выразился Соло и нахмурил брови. – Я не понимаю, почему это произошло именно сейчас. - Полагаю, все дело в эмоциональной составляющей. Вы не воспринимали недавний случай как часть своей работы. Это было чем-то личным, поэтому ваша психика не смогла дистанцироваться. Расстройства сна это только подтверждают. Соло потер лоб. Он с самого начала знал, к каким последствиям может привести его привязанность к напарнику. И вот теперь он получил об этом наглядное представление. Доктор вздохнул из своего кресла и перелистнул страницу. - Я выпишу вам рецепт на седативные препараты. Они помогут избавиться от напряжения, но от вас требуется также дать себе отдых. И лучше будет, если вы не станете закрываться – сходите на выставку, пообщайтесь с коллегами. Позвольте себе жить дальше, мсье Соло. Ему назначили курс терапии, а еще вечер непринужденного общения. Сегодня как раз намечался праздник, связанный с окончанием операции в Париже. Представители ЦУВР и «А.Н.К.Л.» отмечали его сообща, хотя еще недавно являлись двумя соперничающими организациями. - ...В августе море там сказочное, - подключился к их беседе Равель. – Организуйте своим ребятам отдых, они натерпелись из-за нас. - Ха! Я бы и сам не отказался от такого отпуска, - Уэйверли протянул французу бокал для тоста. - Тогда оставайтесь в Париже подольше, мсье! – заулыбался Жорж. Этот импозантный джентльмен оказался не кем иным, как главой ЦУВР. Когда Наполеон и Курякин узнали, кого им пришлось охранять, им сделалось неловко. Зато теперь все вставало на свои места: таинственный наблюдатель, странные несостыковки, дружелюбие Милен. Девушка справилась со своей ролью не так блестяще, как ее «папа». А вот «усатый» перестарался. Он отсутствовал на вечеринке, потому что Илья сломал ему нос. Соло в их драку не вмешивался – чего скрывать, он мечтал, чтобы Курякин разобрал весь ипподром по камушкам, раз уж ему самому сделать это не позволяло воспитание. Та бомба была ненастоящей. Агенты прошли проверку: на оперативность, сплоченность и секретность. Международный совет подтвердил квалификацию «А.Н.К.Л.», но пообещал рассматривать всю их дальнейшую деятельность под лупой. Уэйверли пояснил, что это был самый лучший результат. В честь этого и было решено устроить вечеринку в загородном кафе, арендованном для агентов до глубокой ночи. Все участники спектакля получали удовольствие, и только американец оставался со всеми по принуждению. За прошедшие двое суток он спал не более пяти часов, а потому не был расположен веселиться. Но «Наполеон Соло» не мог пропустить веселье, поэтому он приткнулся к перилам на веранде и выпивал вместе с боссами, в то время как его коллеги сбились в отдельную кучку. Милен была чрезмерно болтливой для агента секретной службы. Она оккупировала Илью сколько могла – русский давился закусками и слушал ее треп, пока Габи не утащила его «танцевать». Очевидно, он выбрал это как меньшее из бед, но когда Теллер задергала его конечностями под музыку, Курякин быстро разубедился. Он почти удрал, но Жак подключился к этому безобразию – и они стали вместе с Габи «учить Илью танцам» под ревнующее осуждение Милен. Соло чиркнул зажигалкой и выпустил сигаретный дым, ощущая невероятную легкость во всем теле. Видимо, успокоительное подействовало – это объясняло, почему он мог отстраненно наблюдать за тем, что в обычном состоянии вызвало бы у него зависть. Именно зависть – он бы никогда не смог подойти к Илье на публике и взять его за руку. В обществе у них были заведены «другие» отношения. - Угостите, мсье? – попросил Равель, и Соло протянул ему свой портсигар. – Благодарю. Начальники оставили его, увлеченные разговорами о сотрудничестве – Соло все равно их не слушал. Он следил за Ильей. Однако стоило русскому повернуть голову – Наполеон ловко менял направление взгляда. Они проделывали этот фокус весь вечер, и до сих пор никому из них не надоело. Американец готов был биться об заклад, что русский списывал его отстраненность на стыд за признание в любви. Илья «давал ему время» – это было мило и очень по-курякински. Честно говоря, Соло не отказался бы бояться только собственных чувств, а не их отражения на реальности. - Вы с Ильей такие разные, - подметил Жак, который оставил пляски и пристроился рядом с Наполеоном во время его размышлений. – Удивительно, что у вас получается находить общий язык. - Спасибо, что заметил. Я сам не понимаю, как мне удается сносить все его выходки. Француз усмехнулся, а Соло скосил на него взгляд. Тиссо никогда не обращался к нему без особой необходимости. Они были во многом слишком похожи, чтобы ладить. - Я к тому, что он такой закрытый, но всегда в компании друзей, а ты общительный, но вечно один, - пояснил Жак с тонкой ухмылкой, которая задела бы Наполеона, не будь он под действием препаратов. - И ты пришел скрасить мое одиночество? – Соло сделал затяжку и выдохнул белое колечко. - Нет. Скорее, я пришел поддержать его выбор, - Жак вздохнул и закинул руку на талию американца. – Думается мне, мы не та компания, которую он ищет. Понятия не имею, чем ты его зацепил, но Илья сломает себе шею, если будет весь вечер на тебя оборачиваться. Наполеон чуть не поперхнулся дымом. Жак протянул вторую руку к его лицу и выудил сигарету. Он удерживал ошеломленный взгляд Соло, пока тушил окурок о перила. Они с Тиссо были одного роста, и эта близость... Кто-то прочистил горло. - Жак, тебя там зовут помочь с ящиками, - сухо сообщил Курякин, остановившись напротив них и запустив руки в карманы. «Не благодари», – без слов читалось в улыбке Жака, который тут же поспешил оставить напарников вдвоем. Соло терпеть не мог этого француза и без сожалений пристрелил бы его – видит Бог. Только Курякин, пожалуй, не поймет его мотивов. - Чего не танцуешь, ковбой? – начал Илья заведомо грубо. - Никак не могу выбрать, кого мне пригласить: Равеля или Уэйверли, - отыграл Соло и допил шампанское. – Видишь ли, когда женщины заканчиваются, для меня наступают тяжелые времена. Курякин приготовился отбить его шутку, как тут Жак громко позвал всех на улицу, и буквально через минуту зал опустел. Интерес напарников к словесной пикировке резко пропал, когда входная дверь скрипнула в последний раз. Они неожиданно оказались наедине, и, кажется, оба не знали, что с этим делать. На русском красовалась белая пара, очень похожая на ту, что была в студии Бонне на их первых съемках. Не задумываясь, Наполеон провел ладонью по ряду серебристых застежек, оглаживая каждую, пока не зацепился за последнюю. Он очертил дугу пуговицы и слегка надавил на ее пластиковую шляпку. Его глаза внимательно изучали нитки петельки. Он опасался и сгорал от желания поднять голову выше. В плену своих противоречий Соло задел мизинцем полу пиджака, обнажая пряжку ремня напарника, – и ровное дыхание Ильи сбилось. Искушение встретиться глазами сводило бы с ума, если бы Соло не наглотался успокоительного. Миг напряжения – и он опустил руку вдоль корпуса, так и не добравшись до ремня. - Ты неплохо смотришься, большевик. Пойдем? – предложил американец плечу Курякина, нарушая затянувшуюся паузу. – Будет обидно пропустить конец вечеринки. Они были очень близки к тому, чтобы сделать глупость. Но у Соло еще не до такой степени оплавились мозги. Одернув свой жилет, Наполеон обогнул напарника и пошел к выходу. Он открыл дверь, чтобы элегантно пропустить коллегу вперед… Как вдруг на улице раздался взрыв. Соло вздрогнул и устремил взгляд на деревья, различая среди них всполохи пламени и крики. Фейерверки. Жак и девушки заложили петарды, и теперь те взмывали в воздух, разрываясь громкими хлопками и причудливыми искрами. Илья подошел ближе и вскинул голову. Соло незаметно выдохнул. От него требовалось что-нибудь сказать, но язык закостенел. Наполеон поджал губы, злясь на себя за неспособность взять воспоминания под контроль. И тут его предплечье сжала чужая ладонь. Брови Наполеона взлетели вверх. Русский хранил молчание, а между тем тепло его руки стало проникать под одежду. Он не проронил ни слова, поглаживая пальцами складки ткани, а Соло застыл, теряясь в том, насколько это было приятно и унизительно. Он не собирался делиться своей ношей, но Илья, похоже, не нуждался в его согласии. - Ох, не стоит беспокоиться, - ответил Наполеон на подразумевавшийся вопрос, – у меня был насыщенный день. С твоего позволения, большевик, я поеду в гостиницу. Попрощайся со всеми за меня, хорошо? – выкрутился Соло и направился к проезжей части. Слава всем святым, русский не кинулся за ним вдогонку. Американец расслышал фырканье и шорох штанин, но ничего из того, что свидетельствовало бы о том, что ему стоит опасаться преследования. Он еще позволит Илье провести допрос с пристрастием, но не раньше того, как хорошенько проспится. - Мистер Соло, - как черт из табакерки высунулся Уэйверли из окна машины, когда американец дошел до парковки, – садитесь, я подвезу вас до отеля! «Благодарю, сэр», – американцу сегодня везло на неожиданных помощников. Он сел в автомобиль начальства, и они отъехали от переливавшегося огоньками кафе. Парк остался в зеркале заднего вида, и машина выехала на магистраль, ведущую напрямик в сонно гудящий Париж. Уэйверли немного повозился с какими-то бумагами из кейса, а потом обратился к Наполеону: - Не стану тянуть – я получил данные по вашему психоанализу, - после этих слов Соло уже сомневался, что они встретились с шефом случайно. – Доктор характеризует ваше состояние как крайне нестабильное. Вы же понимаете, я не могу допустить агента с таким профилем к работе. - Да, я понимаю, - Наполеон хмыкнул, закидывая ногу на ногу. Кто бы сомневался в пристрастии Уэйверли рыться в его грязном белье. – И позволю себе напомнить, сэр, что вы и ваша легенда тоже отчасти повлияли на мою неустойчивость. - Все верно. Именно поэтому я хочу предложить вам кое-что в качестве компенсации, - мужчина протянул ему билет на завтрашний рейс «Париж – Нью-Йорк». – Слетайте домой, мистер Соло, отдохните, смените обстановку. ЦРУ уже дало согласие. Теперь дело за вами. Наполеон забрал билет из рук шефа и вгляделся в напечатанные цифры. В общем-то, он легко принял для себя это решение. Осталось только сообщить его коллегам. А еще – понадеяться, что Курякин не умеет останавливать самолеты тем же способом, что и машины.