Good Again

По окончании застолья было решено, что именно я должен проводить Эффи до дома. Мне это явно не улыбалось, особенно после того, как Эффи ясно мне дала понять, что у нее на меня зуб. Однако нам с ней все же было по пути, а деткам явно уже не терпелось заняться тем, чем они там обычно занимались в уединении, чтобы ни их ментор, ни бывшая сопровождающая не маячили поблизости. Эффи расточала чрезмерные благодарности и щедрые прощальные поцелуи, и обещала оделить всех капитолийскими гостинцами как только распакует вещи. Вечер был довольно свежий, и Эффи в ее тоненьких туфельках на шпильках явно пробирал холодок, она уже дрожала. Я предложил ей свой пиджак, но она только носик сморщила и быстро замотала головой. Надо же, не думал, что так все плохо — я ж только-только его постирал… Ну, ладно, вру, я его в жизни не стирал, но думал, что он все же нормально пахнет, чтобы сходить в нем на ужин. Мы молча шли с ней бок о бок, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было совиное уханье в лесу за оградой. Через несколько минут Эффи все же заговорила:  — Как хорошо их снова видеть в добром здравии, такими сильными. И они так по-домашнему смотрятся! — она могла бы снова начать бить в ладоши, но, видно, удержалась от этого. — Думаешь, они поженятся? Я крякнул.  — Я ничего об этом пока не слышал, но, мне кажется, Китнисс будет непросто принять для себя такую перспективу. И они оба еще не до конца восстановились, знаешь ли.  — По мне так они выглядят отлично, — запротестовала Эффи. — И хорошая свадьба — прекрасный повод отпраздновать этот прогресс. Каких-нибудь пару сотен гостей: только ближайшие друзья и разные сановники… ничего слишком грандиозного. Я даже могла бы заказать для них гигантский хрустальный…  — Какого дьявола ты городишь! — взорвался я. — Слушай, Эффи, не вздумай это с ними обсуждать, ладно? Им пока за глаза хватает дел с пекарней и своей терапии, не нужно ещё и тебе накалять обстановку, — я не собирался рассказывать ей ни о приступах Пита, ни о паршивой привычке Китнисс чуть что сбегать и прятаться в лесу или в каком-нибудь чулане. — Сейчас у них все идет как по маслу. Но ты и представит себе не можешь, что они из себя представляли сразу по возвращении из Капитолия. Эффи кивнула и посерьезнела. — А где сейчас мать Китнисс? Я была уверена, что она живет здесь. Я покачал головой.  — Думаю, после смерти Прим она была просто не в состоянии сюда вернуться.  — Так Китнисс была здесь совсем одна? — спросила Эффи. — Ага, ну, не считая Сальной Сэй и меня. А я захаживал нечасто. Она вообще ничего и никого вокруг не замечала месяца два кряду. Эффи заметно вздрогнула.  — Это ужасно. Бедная Китнисс! Разве матери так поступают? — негодующе выплюнула она. В некотором смысле я думал так же. Но как человек, который и сам по жизни здорово облажался, я не мог заставить себя осуждать за это миссис Эвердин. Если я что и знаю, так это то, что невозможно угадать — как человек среагирует на трагические повороты судьбы. И даже Китнисс с некотором смысле была в чем-то похожа на свою мать.  — Люди, знаешь ли, по-разному справляются со свалившимся на них дерьмом. Эффи воззрилась на меня.  — Поэтому ты бухаешь как сволочь и смердишь как выгребная яма? — лицо ее при этом было таким бесстрастным, что ушам своим не мог поверить — она и такое ляпнуть!  — Ух ты, и где же ваши манеры, мисс Бряк? — ухмыльнулся я.  — Я сейчас не на рабочем месте, так что не обязана быть милой. В любом случае, — она вздохнула. — На одних только манерах далеко не уедешь. Взять хотя бы тебя. С твоим-то мерзейшим характером, беспробудным пьянством и зловонием, а стал революционным лидером. Ну, а куда мои манеры привели меня? В ледяную камеру с бесконечными побоями, — я похолодел, подавленный тем, с каким отстраненным, невозмутимым видом она это произнесла, как будто просто говорила о расстоянии от Дистрикта Двенадцать до Капитолия. Я встал как вкопанный у самой ее двери и повернулся к ней.  — О чем ты говоришь? Что там с тобой случилось? Эффи, склонив голову набок, смерила меня жестким взглядом, сложив руки на груди — так она защищалась от холода, а, может быть, и от меня.  — А ты не думал, что не только вам здесь пришлось зализывать раны? — она горько усмехнулась.  — Или, по-твоему, я недостаточно чувствительная личность, чтобы переживать о том, что меня бросили в застенок и там допрашивали с пристрастием. А все оттого, что думали — я что-то знаю. Хоть я об этих ваших делах понятия не имела. Возможно, я слишком тупая, чтобы доверить мне дело Революции, или я для тебя просто винтик капитолийской машины? Ее взрыв меня потряс.  — Шутишь? Ты злишься на меня за то, что я участвовал в заговоре, и не сказал тебе об этом? Ты серьезно? — мое лицо исказила усмешка. Мой сарказм явно её уязвил, но она лишь распрямила спину и сжала ладошки в маленькие, крепкие кулаки.  — Ты доверился Плутарху Хэверсби, это ж надо? А ведь мы работали с тобой вместе 15 лет. Так неужели я не заслужила хотя бы капельки правды? Неужто ты думал, что, когда Пита и Китнисс тащили на Квартальную Бойню, я получала удовольствие, участвуя в этом? Я был настолько ошарашен тем, из-за чего она на меня злилась, что зашелся истерическим хохотом. Смеялся так истошно, до коликов, что вынужден был в итоге осесть на ступени крыльца, чтобы не обмочить штаны. Мне никогда и в голову не могло прийти, что эта размалеванная штучка возбухнет, что я не пригласил ее присоединиться к мятежу. Это было уже слишком.  — Слушай… Эффи… — от смеха я не мог даже толком говорить. Эффи же от этого стала белее мела и, развернувшись на пятках, потопала вверх по ступеням своего нынешнего дома. Приподняв цветочный горшок, она выудила из-под него ключ и сунула его в замочную скважину. Она уже была на полпути внутрь, когда схватила с пола глиняный горшок и запустила им в меня. Мне удалось увернуться и не получить этим снарядом в голову, но плечу моему здорово досталось. — Ну, ты уже все мне сказал. И мне на тебя начхать, я здесь по любому не ради тебя! — заорала она на меня и с силой хлопнула дверью. Тут мой смех и оборвался. Потирая плечо, я отправился к себе домой. Побои? Допросы? Я знал, что она побывала в тюрьме, но и представить себе не мог ничего подобного. Черт, отчего я чувствую себя так паршиво, что хуже некуда. Я развернулся и, вновь оказавшись у её двери, громко в нее заколотил. Внутри послышался шорох, я уже понял руку, чтобы постучаться еще раз, когда дверь приоткрылась. Через щель я заметил, что взамен своих туфель она надела пушистые голубенькие тапочки на каблучке. Мне захотелось расхохотаться снова, но я знал, что тогда уже будет не избежать пощечины или чего похуже.  — Ладно, слушай. Мне жаль. Я не собирался над тобой смеяться, — она просто пристально смотрела на меня блестящими глазами. Ей нужно было что-то еще. Набрав побольше воздуха в легкие, я сказал. — Я был бесчувственной скотиной и должен был больше тебе доверять. Хочешь об этом поговорить? — еще больше виниться перед ней я не собирался. Эффи пялилась на меня еще пару секунд, а потом открыла дверь пошире и отступила, пропуская меня внутрь. Она еще и дня здесь не провела, а все вокруг уже пропиталось её парфюмом, на всех горизонтальных поверхностях были расставлены ароматические свечи. Направившись в гостиную я, прежде чем присесть, распахнул окно — этот дом был еще хуже моего.  — Тут что, взорвалась бомба с духами? Да здесь воняет! — у меня уже глаза слезились.  — Ты хотел поговорить, — пробормотала она, направляясь на кухню. И я услышал стеклянный звон. А следом она появилась с подносом — на нем стояли два бокала и графин с темно-коричневой жидкостью. Поставив все это на стол, она налила нам обоим. Потом с выпивкой в руках присела на диван, и бокал она сжимала так жестко, что даже костяшки пальцев побелели, тогда как вся ее поза выражала лишь спокойствие и расслабленность. Мы так и просидели несколько минут в напряженной тишине, поочередно прихлебывая из наших бокалов. Ну, прихлебывала она. Я-то свой выпил залпом, а потом налил себе еще.  — Так как у тебя дела в Капитолии? — спросил я, не зная как еще начать этот разговор.  — Работа у меня очень хорошая, я ее люблю. Все время провожу на разных студиях, — сказала она.  — Друзья? — спросил я.  — Многих арестовали. Но все-таки у меня есть кое-кто, с кем я работаю, очень интересные люди и легкие в общении. Потом тишина повисла вновь. Черт. И я решил взять быка за рога. — Ну, и что же тебя на самом деле сюда привело?  — Хотела повидать Пита и Китнисс. Я тебе уже говорила, — она фыркнула.  — Но ты вроде сюда надолго. Тебя на работе не хватятся? — закинул я удочку. Вздохнув, она вытерла ладони о платье. Они у нее, кажется, вспотели. Могу поклясться, но за столько лет нашего знакомство я ни разу прежде не видел, чтобы Эффи потела.  — Это вряд ли. У них там еще дюжина людей делает то же, что и я, — она помолчала. — На самом деле, меня туда Плутарх пристроил. Иначе, полагаю, вряд ли бы меня взяли на такую работу. Я вопросительно поднял брови, ожидая дальнейших объяснений.  — Они все там бывшие повстанцы. Теперь на работе не склонны терпеть… капитолийцев, особенно если есть сомнения в их лояльности, даже если он пришли по личной протекции Плутарха, — она взмахнула рукой и сделала еще один глоток. Я пару секунд обдумывал то, что она сказала. Может ее работа все же не была такой уж хорошей. Она снова наполнила свой бокал, а я мог лишь внутренне уповать, что она не станет пытаться угнаться в этом плане за мной.  — Просто, они не очень-то воспринимают меня всерьез. Или не доверяют. Раньше я знала все входы-выходы, но теперь, когда все так сильно изменилось, все уже не так просто. Я недоверчиво переспросил.  — Я правильно тебя понял: ты скучаешь по тому, как все было раньше? Она заерзала на месте, приканчивая второй бокал.  — Все сложно… Очевидно, то… что происходило... было неправильно. Аморально, — она снова себе налила.  — Я бы на твоем месте притормозил, — предупредил я её. Полностью проигнорировав мои слова, она продолжила в том же духе, все больше распаляясь.  — Было так несправедливо посылать всех этих Победителей вновь на арену. Они заслужили то, чтобы дожить свой век в мире и покое, почивая на лаврах и купаясь во всеобщем обожании, — ее глаза округлились и засветились как два лунных диска, когда она вскинула руки, чтобы подчеркнуть свои слова. Я же смотрел на нее, прищурившись.  — Отчего ты не сказала, что для начала было в принципе несправедливо посылать на арену детей? Ее руки все еще парили в воздухе, как две неугомонные колибри. — Да, конечно, но к тому времени это было для меня чем-то совершенно обыденным, нормальным, — она и щебетала как птица. — И мне досталась капелька славы и успеха после 74-х Голодных Игр. Я была так счастлива, что сопровождаю не одного, а сразу двух Победителей. Такого прежде никогда не случалось! Конечно, я по этому скучаю! — в конце она повысила голос. Этот звук был как скрежетание ногтем по грифельной доске.  — Но потом они объявили третью Квартальную Бойню. Так жутко! Так неправильно! Нас всегда учили, что люди в Дистриктах и не совсем люди — ты просто вырастаешь, думая так. Но вот теперь двое моих милых детишек! — она прижала руку к груди, как будто не могла даже дышать. — Двое моих дорогих Победителей должны были туда отправиться и я так страдала, — она уже не очень уверенно ткнула в пальцем в мою сторону. — Ты смог придумать, как все это изменить, и не дал мне даже шанса доказать свою храбрость, — алкоголь явно здорово её разгорячил, взяв над ней верх. Салага.  — Эффи, я не хочу показаться грубым, но ты вряд ли подходила для участия в восстании. Плюс, ты была так привержена… — Ах, не подходила! — воскликнула она в полный голос. И вскочила, неверно балансируя на каблуках своих пушистых тапочек. — Я бы тебе доказала, что нет шпионки лучше меня, — язык у неё уже стал заплетаться, она приняла боевую стойку, волосы растрепались, пояс на платье съехал куда-то в бок. У меня ёкнуло сердце. — Я знала всех и каждого. У меня был доступ к важной информации. Я могла быть вам полезной! — и она приняла настолько смешную и нелепую позу, что я даже слегка протрезвел. Медленно поднявшись, я убрал алкоголь со стола. - Все, тебе хватит, — я собирался отнести графин на кухню, но она преградила мне путь и вцепилась в меня с неожиданной силой. - Ты думаешь, я просто напилась, так ведь? Думаешь, я не отвечаю за свои слова? Ну, я не настолько пьяная. И то, что ты оставил меня в полном неведении, ни капли не помогло мне, когда меня схватили. Даже после допросов они с меня глаз не спускали. А потом пал Капитолий и меня арестовали уже повстанцы. И то, что ты мне не доверял, стало для них подтверждением, что я сотрудничала с Капитолием, - её лицо было очень близко, и алкогольный дух от недавних возлияний был так силен, что я наконец понял, с чем Китнисс и Питу приходится сталкиваются, когда они будят меня поутру. Я отстранился от нее на максимальное расстояние. Её шатало, и только крепко вцепившись в меня, она могла еще держаться на ногах. Речь становилась все менее членораздельной, когда она еще глотнула из своего бокала и не очень успешно пыталась поставить его назад на стол. Но я его поймал, прежде чем тот оказался на полу.  — Я тоже их любила, знаешь ли! Я бы ничего для них не пожалела! — восклицала она невнятно.  — Эффи, сядь уже. Ты же пострадаешь.  — Не больше, чем я уже пострадала. Ты мне палец о палец не дал ударить. А я бы таких дел наворотила! — она откинулась на спинку и потянулась за другим стаканом. — Эй, ты становишься похожей на меня. Может, перейдешь на сок? — Нет, я определённо не собираюсь переходить на сок, мистер, — она сделала еще один глоток, весь гнев из нее как будто разом вытек.  — Хеймитч, у меня ничего не осталось. Никто мне не доверяет. Я делаю какую-то черную работу на студии. Друзей у меня не осталось. Даже мой бывший муж, Тициан, который всю дорогу хотел меня вернуть, пошел и снова женился, — Тициан? А коротко это как? — Я пью столько таблеток от нервов, что они порой в ладонь не помещаются. Мне было нужно оказаться где-то, где помнят, кто я такая, даже если и смеются надо мной. Вот в чем дело, ты теперь знаешь. Поэтому я и здесь, — и она, наконец, погрузилась в молчание. Я некоторое время обдумывал ее слова. Она, очевидно, правильно выбрала место – Деревню Победителей, где уже обитало трое крепко двинутых по фазе. Одним чокнутым больше — не проблема. - Так, если ты собираешься здесь остаться, давай установим некоторые основные правила. Прежде всего, не вздумай беспокоить меня по утрам. Ибо я сплю. Не вздумай устроить ремонт, особенно в моем доме. Я люблю, чтобы все оставалось как было. То же самое с пекарней. Пусть там все обустраивают Пит и Китнисс — и никаких люстр и вообще никакого капитолийского дизайна. Ты будешь просто выполнять их указания. У нас тут в Двенадцатом все не как в Капитолии, так что попридержи коней. И последнее — долой каблуки. Ты просто в итоге свалишься, и так тут вообще не носят. Эффи посмотрела на меня так, как будто у меня отрасли три головы.  — Ты так обо мне думаешь: что я хочу взять и переделать всё на свой манер? — говорила она невнятно, и голова у нее неровно дергалась.  — Я говорю только: приходи, по-соседски, но не своевольничай, особенно с нашими детишками. Им и так нелегко приходится, черт возьми, чтобы еще и ты усложняла им жизнь. Даже не думай, Эффи. Им нужен покой. Она закатила глаза.  — Хорошо, — сказала она грустно. И тут лицо ее вдруг позеленело. — Мне кажется, меня сейчас стошнит и я не припомню, где ванная, — она зажала рот рукой, в горле у нее забулькало. Только этого мне не хватало — заботиться о другом пьянице, кроме себя самого. Я сграбастал ее и потащил в туалет, где она поделилась содержимым своего желудка с унитазом.  — Вот куда ушел весь славный ужин. Ты слишком быстро набралась, тупая блондинка, — шипел я на нее, но все же принес ей стакан из кухни, пока ее продолжало рвать. Когда она с этим покончила, я отдал ей стакан и велел выпить сколько она сможет удержать в себе. Она пыталась встать, но покачнулась из-за своей дурацкой обувки. — Сними это безобразие, — велел я, и она сбросила их, лягаясь как пони. Потоптавшись сердито вокруг ее теперь съежившейся фигурки, я дернул ручку душа, пустив воду на полную мощность. Подождал, пока вода не станет ледяной, и, не слишком церемонясь, затолкал туда её прямо в одежде. Она завизжала от возмущения, пытаясь выбраться оттуда. Но я физически не дал ей этого сделать, удерживая под холодной струей. Я знал, пусть сейчас она меня и ненавидит, но утром она скажет мне «спасибо», если голова не будет раскалываться от боли.  — Ты совсем спятил? Это же шелковое платье, — она то бубнила, то вскрикивала, когда холодная вода прошлась по ней. Она вновь попыталась выскользнуть, но я снова ей не дал, дожидаясь пока ледяной душ подействует. В итоге она потянулась и сделала воду теплее.  — Где лежит твоя одежда, Эффи? — спросил я. Но она лишь хныкала, поскользнувшись на скользком полу душевой. Пожав плечами, я направился в ее комнату, выбрал там в шкафу то, что показалось мне наименее дурацким, и отнес вниз. Она все еще стояла в душе на коленях.  — Вставай и переодевайся, — сказал я, выключая воду. Она лишь злобно на меня пялилась. — Ты же не хочешь, чтобы я сам тебя раздел? — Она посмотрела на меня с выражением, близким к ужасу, и затрясла головой. — Так что одевайся. Я засекаю время. Я вышел из ванной, но все еще прижимался головой к двери, прислушиваясь, чтобы убедиться, что она не свалилась и не разбила себе голову. Будь она мужиком, все было бы намного проще. Сколько раз я затаскивал Рубаку под холодный душ после хорошей попойки? У нас с ним это было уже чем-то вроде дежурной шутки. Спустя целую вечность она все-таки вышла наружу в пижаме, хоть и надетой шиворот-навыворот и задом-наперёд. Ей удалось даже как следует вытереться, светлые волосы липли к лицу и смотрелись как один огромный белобрысый колтун. Пижама с кроликами местами липла к еще влажной коже (кто из взрослых, мать его, еще носит пижамы с кроликами?). На лице у нее было жалкое выражение, видать, ее все еще мутило. Я подал ей еще один стакан с водой, и приказал выпить и его тоже.  — Прими-ка еще и аспирину. Утром будет полегче. Она разок глотнула воды, но потом друг резко повернулась и побежала обратно в туалет. Все, что я мог сделать, это сдержать и не сблевать в раковину рядом с ней. Чертова идиотка. Я снова заставлял ее выпить воды. После еще пары визитов в ванную, ей вроде как полегчало, и она повалилась на диван. Я порылся на кухне в поисках хлеба, и заставил ее съесть кусочек, чтобы успокоить желудок.  — Знаешь, не стоит напиваться в хлам, если не умеешь этого делать. Эффи слабо взмахнула рукой и заснула, шумно всхрапывая каждые полминуты. Я поискал одеяло и накрыл ее, задержавшись, чтобы на нее взглянуть. Бедная Эффи, она бы в Тринадцатом и десяти минут не протянула, и все же она дулась, что ее не позвали участвовать в мятеже. Как будто бы её оставили без приглашения на модную девчачью вечеринку, куда идут все остальные. Мысль о том, как с ней обращались в тюрьме, вызвала у меня прилив желчи — это же все равно, что побить щенка, просто за гранью. Просто добавь это к обширному списку мерзких злодеяний, которые совершил Капитолий, чтобы всех и вся контролировать. Лишь убедившись, что все с ней будет хорошо, я вышел из дома и закрыл за собой дверь. Я был совершенно уверен, что завтра она вряд ли покажется, по крайней мере, до вечера, и это меня вполне устраивало.