Невозможная

— Ух, еле вырвалась к тебе. Драко и Теодор — непроходимые тупицы… в отношении детей. Ой, прости… — Пэнси смотрит долго, почти настойчиво, вглядывается в растворённый осадок от сказанного, в глазах подруги. — Ничего. Не возможно же вечно избегать его имени. Это не разумно. Я его и так не слышу. Не самое популярное имя у маглов, — Гермиона отвлекается, заказывает кофе. Приносят капучино с двойным сердечком на молочной пенке. — Страх перед именем только усиливает страх перед тем, кто его носит, — вспоминает свои слова такой давности, в которой ещё не было месту Нотту и всей этой некрасивой дружеской драме (кто бы знал?). — Как он? — Периодически таскается по судам. Все эти дела прошлого не оставляют нас, будто им нравится копаться в Пожирателях, смаковать унижение их детей. Я давно подозревала, что Министерство поехало крышей, но, чтобы было видно звёзды и протекала черепица — впервые. Тео выплачивает семьям пострадавших компенсации, последнее имущество уходит с молотка. В общем, расплачивается за отца в режиме нон-стоп. Ты же и сама знаешь, как это было. Невесело. Если бы ты не ушла… — Мне и нести крест за самое необдуманное решение. Он же не простит?! — впервые вопросительно, без резкого утверждения. — Я могу поговорить с ним, хочешь? — Паркинсон вспыхивает. Ей не помешают лишние руки в доме, но это дело десятого порядка. — Не стоит. Я просто так спросила. Никакого подтекста, — Гермиона сгоняет пенку ложкой к стенке чашки, от сиропных сердечек остаётся лишь полоса — рубцовый шрам, растянутый на потасканном сердце. — Как угодно. Вышло в печать вчера, прочти, будет не лишним, — Пэнси бросает на столик газету, изрезанную буквами, похожими на арабскую вязь, в углах мелькают квадратные портреты магического светского бомонда. — Немыслимо! — Гермиона встряхивает газету, и буквы сваливаются со страницы вниз, предположительно к полу, на котором со вчерашней вечеринки в честь всех влюблённых мерцают нарезанные сердечки. — Автостопом до Мадрида? — «Если раньше Гермиона Грейнджер могла позволить себе койку в мэноре, то сейчас она, на День Всех Влюблённых, едет автостопом до Мадрида или пьёт в долг, в душном баре Канзаса? Унесёт ли её магловский домик ураганом обратно в магический мир, или она останется по ту сторону площади Гриммо, 12?». — Всей редакцией, наверное, сочиняли… — Рита Скитер и Джинни Уизли — та ещё смесь. — Нужно было их выпускать на передовую, засочиняли бы Реддла. Думаешь, стоит вернуться к Тео, наплевав на все? — на последнем ударе сердца.

*

— Невероятно! Я же просила не вмешиваться, — пламя в камине не успевает отступить от твидового джемпера Гермионы, когда она врывается в гостиную Малфоя. — Он явился ко мне без предупреждения, наговорил мне столько ерунды, что у меня на подоконнике антуриум завял. Я прямо чувствовала, как его проклятья лезут мне под кожу. — Подкрути громкость, Грейнджер, у меня ребёнок спит, — Пэнси заводится с полуоборота материнского инстинкта. — Тео, между прочим, тоже интересовался твоими делами, во славу Салазару. Беспокоился о твоей карьере официантки и спрашивал, не нужна ли какая помощь. Вот я и проболталась. Такой идеальный момент было грех упустить, а ты всё только о своём увядшем антуриуме печешься. — Не нужно впрягаться за меня. — Как не впрягались за тебя Поттер и Уизли? Так не впрягаться? Хорошо! — Да, мне не нужна вторая Джинни. — Скоро вернётся мой муж, — нарочито подчёркивает, Грейнджер будит спящего дракона в гордой слизеринке, — тебе лучше уйти. — Я и сама собиралась, — Гермиона пропадает в мажущих всполохах пламени.