Синоним слова "одиночка".

В глотку льётся жгучая жидкость. — Бармен, повторить. — ставя на полированную до блеска поверхность стойки пустую стопку, говорю парню, наливающему пиво какому-то доходяге с выпирающим из-под заляпанной жирными пятнами футболки животом. Зачем? Я уже вдрызг пьян, но продолжаю пить. Нет, я не хочу отдохнуть, или что-то вроде этого, не хочу заливать своё прошлое. Просто на душе такая… тоска. Я скучаю по своему дому, по Намимори, по школе, по своей парте, спортивной форме. Желаю услышать звонок на перемену и проснуться, поняв, что всё это сон, не реальность… Идиот! Нет, я не вернусь назад. Это воспоминания Савады Тсунаёши, его дом, город, школа, парта. А не моя! Моё имя Такахаси Сора, мне девятнадцать, хоть выгляжу моложе, я воспитываю младшего братика и сестренку, есть собственный салон тату и у меня уже, бля, было множество баб. А Савада Тсунаёши мёртв. Сдох там, в Намимори, на холме своего родного города, преданный и брошенный всеми, кому доверял, кого любил. Так что я не буду таким же слабаком, как он, я сильнее его. Я не такой наивный, и знаю, что в этом жестоком мире нельзя доверять никому, привязываться к кому-либо, любить кого-то. Живут здесь лишь лжецы, и я один из них. Опрокидываю в себя ещё сто грамм, рюмка с которыми уже стояла перед носом. Быстро работает, хороший бармен. — Девушка, можно с вами… ик… хрр… позна… комиться? — пьяно заплетая языком, подошел к стоящему в зале столику, за которым сидели три девушки, тот самый «пивной бочонок», которому недавно бармен наливал пиво. Так развести от пива? — Вы… т…такая красивая. Фу, как противно, бесят подобные. И девки бесят. Пришли в бар, а оделись, как на панель. Ещё и морщатся. Что они хотели, напялили на себя юбчонки по пол салфетки, и майки больше смахивающие на лифчики, даже не на лифчики, которых на них нет вообще, что видно по торчащим сквозь полупрозрачную ткань соскам, а на кусочки материи, перевязанные между собой тонкими ленточками. Я молчу про сапоги до колен на двенадцати сантиметровых каблуках. Хотя бы макияж нормальный, не вызывающий, как весь остальной образ. И всем троим не больше пятнадцати-шестнадцати. Самые настоящие шалавы. Тошнит даже от их вида. Неужели подобное кому-то нравится? .. Отворачиваюсь. У них там уже баталия началась. Тошнит. — Бармен, ещё повтори. — зову парня. — Уйдииииии! .. — разрезал дурманящую атмосферу бара женский визг. В нем уже явственно читалось отчаянье. — Ну-ка… кха… хе-хе… разд… винь ножки, тебе ведь не привы…ик…ать… — на одну из девушек, остальные лежали на полу, первая — без сознания, а другая — всхлипывая, сидела, обняв дрожащими руками колени, навалился боров и бессовестно лапал, разрывая толстыми, как протухшие сардельки, пальцами тонкую ткань одежды. — Ка… к-кой хороше… нький ротик… — у него начала капать слюна. Противно. Пойду я, пожалуй, домой. — А ну пошёл вон! — на помощь неожиданно выскочил бармен. Слабоват, однако, даже оттолкнуть не смог эту гориллу в вонючей за километр футболке, только сам оказался прижатый к краю стола. — Какой мил… ик… ый мальчик… — походу на извращенца нарвались они. А зал уже пустой, никто не хочет с полицией дело иметь. Трусы. Я бы смог, конечно, быстро справиться… Только не буду. Пить мне тут, скорее всего, сегодня больше не нальют. Оставляю деньги на барной стойке, поставив на них рюмку, из которой пил, и, не торопясь, иду к выходу. — А ты куда собрался? — оглядываюсь, никого не осталось, только девки, бармен да кабан в футболке. Пожав плечами, продолжаю свой путь. — Стоять, я сказал! — Это вы мне? — оборачиваюсь и, с надменным видом, спрашиваю у пьяного мужика. — Тебя. Те… бя. Красивый мальчик. Клас… ык… сная задница. — даже слов нет, мои глаза холодеют, знаю. Меня захотел? Ой, дурак. А ведь я хотел спокойно уйти… Сбиваю с ног эту жирную тушу точной подсечкой. С силой бью промеж нижних конечностей. — Что, больно? Похотливая свинья. — со злорадством спрашиваю у него. — Страшно? Пшёл нах. — отбрасываю ударом ноги вонючее и тяжелое, без сознательное тело. Ухожу в полной тишине. Плевать. Холодный воздух приятно шевелит отросшие за последние полтора года волосы. Я влюблен в этот город, никогда не засыпающий, ни днем ни ночью. Его запах, запах огромного города, словно я, маленький ребенок, перед большим взрослым. Невообразимо. Чувствовать себя таким. Мельчайшей песчинкой в многообразии различных цветов, рекламных щитов и света этого города. Токио великолепен. Особенно ночью. Пора идти домой, а то дети опять будут беспокоится. Столько выпил, а опьянения ни в одном глазу. Закаленный организм тренировками Реборна, как-никак. Замерз. Надо спешить. Ещё проблема недавно нарисовалась. В мой салон, который находится на территории фитнес-клуба, неделю пришла моя бывшая одноклассница, Казуя Ая, со своей подругой. Она переехала из Намимори около двух лет назад, та что о моей смерти ничего не должна знать, кроме того они с Кёко были хорошими подругами. И, похоже, она меня узнала. Надеюсь, конечно, что это только моя паранойя…  Да, однозначно паранойя. Как вообще можно узнать во мне Тсуну? Я выше его, со спортивной фигурой, короткими волосами, да и лицо изменилось — черты стали грубее, более мужественнее, взрослее. Наконец, я пришел. За размышлениями время быстро пролетело. В окне свет горит, не спят ещё, ждут меня. Говорил же, чтобы не ждали. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж. — Братик! Папа! — не успел я войти в квартиру, как меня тут же обняли пара тонких ручек за талию. — Я дома. — счастливо улыбаясь, говорю я. — Папа, ты опять пил! — нахмурив брови, возмущенно воскликнула Катя. — Сколько можно? Ты так алкоголиком станешь! — встала и, протянув мизинец, грозно продолжила, — Я устала уже, молчала, молчала, но больше не хочу. Обещай, что больше не будешь! А то я сбегу! .. — со слезами и отчаяньем сказала, падая на колени, — Папа, пожалуйста… — её плечи трясутся. Всё-таки воспоминания начинают возвращаться к ней, а я забыл и не подумал о девочке. Ведь её родителей насмерть сбил пьяный и скрылся с места преступления. Как я мог забыть, о том, как она плакала в подушку в ночь, когда воспоминания об этом вернулись… — Прости, я не буду пить больше, обещаю… — пожимаю её мизинчик своим в знак обещания и улыбаюсь девочке. На меня с растерянной надеждой взглянули голубые глаза. — И курить брошу. И жену найду… — Не нужна нам никакая жена! — взвизгнула Катя, повиснув на моей шее. — Правда, Футаюки*? — Хватит меня так называть! — покраснел Фута. Не нужно мне возвращаться. Я уже дома. А проблемы буду решать по мере поступления. Да и не узнала меня Казуя, уверен. Но вот червячок сомнения напрочно поселился в душе. Резиденция Вонголы. Полтора года назад. — Значит, он мертв? — безразличный голос Хибари был более холоден, чем обычно. — Да. Савада Тсунаёши умер. — на другом конце трубки ответили брюнету. — Как он умер? — Его избили в городе NN какая-то банда. От полученных ран он скончался на месте избиения. — в очередной раз ответил Кусакабе, а был это именно он. — Ясно. Следи дальше за порядком. — До свидания. — из мобильного телефона послышались гудки. «Однозначно лжет. Либо он, либо эта девушка, Курокава Хана. Хотя, девушка лжет точно. Откуда же ей знать, что это мы избили Зверька? Из этого выходит, что, скорее всего, он жив. Кроме того, именно она его опознала. Но как Зверек смог сбежать? Причем так, что я не могу его найти? Что-то здесь не так…» — усиленно размышлял Хибари, сцепив пальцы рук между собой. — «Но, даже если он жив, то вряд ли сможет простить нас. Мы поверили этой Травоядной. А теперь расплачиваемся за это. Остальные совсем плохи, они не смогли простить себя. А разве я простил себя? Нет, я такой же, как и они. Не могу. Слишком… Белобрысое Травоядное уже несколько раз пытался покончить собой, Подрывник и Бейсболист безвылазно опустошают бар Девятого, Обманщица не выходит из своей комнаты, её подружка, Хару, вроде, вместе с ней, Рокудо вообще пропал куда-то, мелкое Травоядное с афро на голове ноет постоянно. А родители Тсуны… Практически тоже самое: Нана на лечении под действиями сильных успокаивающих после устроенной ею истерики, Емицу же, вместе с Реборном, полностью ушел в работу и вообще не появляется. А мы и не замечали, что Тсуна был той тонкой, но прочной лентой, что связывала нас друг с другом…» — перед глазами вновь встал этот родной, согревающий своей доброй улыбкой, счастливый образ той жизни, образ Савады Тсунаёши Кёя прикусил губу, но, всё равно, по правой щеке брюнета потекла одинокая несдержанная слеза… Полгода спустя. Сасагава Кёко собирала вещи. Она больше не хотела жить в этом холодном, богато украшенном и огромном особняке. Не хотела вспоминать. Сегодня девушка, как и обычно, не выходила никуда. Просто сидела на удобном и теплом кресле, уткнувшись пустым взглядом в стену. Но, вдруг, откуда-то из души пришла мысль о том, что надо бежать куда-то, искать что-то… И, Кёко, повиновавшись своему странному желанию, немедленно, в спешке начала собираться. «Вернусь в Японию, в Намимори.» — решительность раскаленной лавой бурлила в груди девушки. — «Я должна вернуться.» Вызвав такси, она покинула давно переставшее быть гостеприимным здание. Без сожаления или печали. «Не так я представляла свою жизнь, когда ехала сюда. Совсем не так.»