***
С того дня воцарилось странное затишье. Обо мне словно все забыли – не приходило писем от друзей или от Пожирателей Смерти, у нас перестали бывать гости, за исключением родственников. От Беллы не было никаких вестей. Но если кто-то и напрягался по этому поводу, то только мой отец. Я же был даже рад образовавшемуся свободному времени и каждую минуту проводил с Алиссандрой. Наверное, без неё я бы с ума сходил от тоски по Белле, но малышка Сандра наполняла моё существование смыслом. Через пару недель после своего рождения Алиссандра совершенно поправилась, вопреки ожиданиям многих, наконец-то стала набирать в весе и расти. Таким образом к лету она уже казалась совершенно здоровым и обычным ребенком. Я тем временем сменил легенду и теперь врал, что Беллатрикс поправляет здоровье в одном из наших отдалённых поместий. И всё бы хорошо, но в последних числах мая мне наконец-то пришла весть от Тёмного Лорда. Собственно, вестью это было сложно назвать… -…велел немедленно явиться на большое собрание, где решится твоя судьба, - отрапортовал Нотт, на котором мантия Пожирателя Смерти сидела немного кривовато. - И мы прибыли тебя сопроводить, - поддакнул Руквуд. - Так вы… мой конвой? – хмыкнул я. – Мерлина ради, мы в школе в одной комнате жили семь лет! Оба постарались сделать наиболее серьёзные и грозные лица, что никак не вязалось с уютной и домашней обстановкой моей спальни. - Рудольфус, приказы не обсуждаются, - важно заявил Руквуд. - Ладно, хорошо, - меня пробрал нервный смешок. – Могу я хотя бы одеться? Времени было почти одиннадцать часов вечера, и я уже был облачен в пижаму и домашний халат. - Да, разумеется, - кивнул Нотт. – Только побыстрее! – добавил он, вспомнив, что я вроде как в чём-то провинился, раз было приказано забрать меня из дома посреди ночи. Я нарочито медленно вернулся в свою спальню из кабинета и копался достаточно долго, чтобы отец успел прийти ко мне и узнать, что за ночные гости появились в Холле. К счастью, я не зря полагался на своего бдительного родителя. Не прошло и двадцати минут с тех пор, как я встретил Руквуда с Ноттом, как дверь в мои покои с грохотом распахнулась, а ещё через несколько секунд в кабинете послышался звучный голос сэра Сильвия: - Что это значит? Рудольфус, что за гости посреди ночи? Я вышел из спальни уже одетым, и не без удовольствия увидел нерешительность на лицах Нотта и Руквуда. - Боюсь, гости незваные, - заговорил я. – Это мой конвой, отец. Лицо сэра Сильвия так помрачнело, а в его глазах сверкнула такая ярость, что Нотт с Руквудом на всякий случай вынули волшебные палочки. - Двое щенков! – зарычал отец. – Как вы посмели явиться в мой дом? Да вас обоих одним взмахом… - Отец! – вклинился я, и продолжил совсем тихо. – Неспроста за мной послали эту парочку. Они были слабее меня ещё со школы. При желании я бы легко отбился и один, но тогда это можно было бы назвать неповиновением и бунтом. Мой родитель, к счастью, внял голоса разума и убрал уже вынутую волшебную палочку обратно в карман. - К счастью, мы, Лестрейнджи, ещё помним, где находится резиденция Тёмного Лорда, - надменно бросил отец, после чего развернулся и направился к двери, сделав мне знак следовать за ним. - Сэр, нам нужно доставить Рудольфуса в течение получаса, прошло и так много вмени… - начал было ныть Руквуд, но мой отец бросил на него настолько уничтожающий взгляд, что тот умолк. - Камин в моих покоях напрямую связан с резиденцией Милорда, - бросил сэр Сильвий через плечо. Спорить мой конвой не решился. Да и видит Мерлин, я бы на их месте тоже не рискнул, ибо мой отец в гневе был страшен. Руквуд и Нотт, выросшие вместе со мной и часто гостящие в Холле, прекрасно это знали. Путь до комнат отца показался мне вдвое более коротким, чем обычно. И уж точно никогда в жизни я не хотел покидать замок настолько сильно. Но вот мы вошли в покои моего родителя, и сэр Лестрейндж подошел к камину. Взяв шелковый мешочек с летучим порохом, приглашающее кивнул мне. Как только мы с отцом оказались в камине, мои провожатые забеспокоились. - Мы должны зайти в камин с вами, - заявил Руквуд. У сэра Сильвия даже желваки от гнева заиграли. - Не думаешь ли ты, что мы попробуем сбежать? – прогрохотал отец. - Нет, сэр, - промямлил Руквуд, и тут же поправился: - То есть, у нас приказ не сводить глаз… - Ну тогда лезьте сюда быстрее! – не выдержал отец, и мои бывшие товарищи утрамбовались в камин. Отец, к слову сказать, даже не подумал о том, чтобы потесниться, поэтому Нотт и Руквуд забавно жались друг к другу. - Вентнор, резиденция Тёмного Лорда! – звучно проговорил мой родитель, бросая горсть пороха нам под ноги. Взметнулось зеленое пламя, и перед глазами привычно замелькали десятки каминов. Я опомниться не успел, когда перед нами уже предстал кабинет средних размеров. Выйти из камина было не так просто – на нём была высокая решетка, и я был готов поклясться, что на ней была сотня защитных заклинаний. Пришлось подождать какое-то время, прежде, чем в кабинет зашел Долохов собственной персоной. - Так-так-так, - ухмыльнулся он. – Какое красочное явление! В самом деле, не могли же Лестрейнджи явиться, как все земные люди! - Антонин, доложи Милорду о нашем прибытии, - словно не замечая иронии Долохова проговорил мой отец. - Разумеется, Повелитель уже знает, - хмыкнул русский, после чего невербально произнёс заклание, открывающее решетку. – Это хорошо, что вы оба в мантиях Пожирателей – в особняке торжественное мероприятие. - Арест моего сына – торжественное мероприятие? – угрожающим тоном спросил мой родитель, когда мы все выбрались из камина. - Мир не крутится вокруг Лестрейнджей, - фыркнул Долохов. – Сегодня большое собрание. Новый Пожиратель Смерти примет Тёмную Метку. Хотя я бы скорее назвал это коронацией. Впрочем, это не так важно – суд над Рудольфусом имеет куда большее значение, не так ли? Я нахмурился, не понимая, о чём говорит Долохов. Но времени на размышления не было, меня больше интересовала моя участь. Долохов жестом пригласил нас выйти в коридор, и сам пошел за нами. В этом была вся его натура – он не поворачивался к людям спиной практически никогда. Что я чувствовал, идя по коридору навстречу своей судьбе, ощущая на затылке взгляд самого опасного из Пожирателей Смерти? Страх за Алиссандру на тот случай, если со мной что-то случится. О чём я думал? Это смешно, но я думал о том, закрыл ли окно, уходя, и не продует ли мою малышку. Были и другие мысли – я прикидывал, как именно меня накажет Милорд и не доберется ли до меня Долохов раньше. Я не думал, за что – было ясно, повод найдётся. По всему выходило, что ничего слишком глобального я не сделал, значит, ограничусь Круциатусом или изгнанием. - Советую надеть маски, - бросил Долохов. Мы с отцом выловили свои маски из карманов мантий. К счастью, они всегда были при нас. У двойных дверей мы немного помедлили, прилаживая маски к лицам, а затем Нотт и Руквуд толкнули двери, и все мы прошли в просторный зал. Мне ещё не доводилось бывать в главном зале особняка Милорда. Большие собрания чаще всего устраивались в Холле. Но теперь Повелитель, очевидно, решил не доверять Лестрейнджам. Зал представлял собой помещение с высокими потолками и лампадами с зеленоватым свечением по всему периметру. По размеру он уступал Залу для собраний Холла раза в два, но Пожиратели Смерти всё равно уместись в нём. Тёмные фигуры в непроглядных кованных масках стояли вдоль всех стен. Хотя я никак не мог видеть, куда обращены их глаза, я буквально почувствовал, что все они уставились на нас. Отца же это обстоятельство словно вовсе не смущало – своей уверенной твёрдой поступью он пошёл через зал с высоко поднятой головой. Я ощутил, как по моему телу прошла волна уважения к нему. Я был горд тем, что этот бесстрашный и сильный человек мой отец. Мы оба прошли к самому трону на возвышении и встали у его подножья, не обращая внимания на то, что за нами следовал позорный конвой. Даже когда Руквуд и Нотт встали с двух сторон от нас, отец и вида не подал, что что-то не так. - Держись спокойно, всё хорошо, - едва слышно проговорил мой родитель. - Да, отец, - не громче ответил я. На самом деле было очень обидно, что Милорд собрался за что-то меня судить. Я был предан ему всегда, я так старался выполнять свои обязанности в лучшем виде… И что в итоге? Наказание только за то, что я посмел жениться на Беллатрикс, а та родила мне дочь. Ожидание показалось мне вечностью, и когда отворились вторые двери и в зал зашёл Милорд, я ощутил даже некоторое облегчение. Ведь не может быть ничего хуже ожидания. Милорд выглядел так же, как и всегда. Безупречно. Спокойное благородное лицо с красивыми чертами, властный взгляд. Тёмные одежды, подчёркивающие бледность его кожи. Пожиратели Смерти склонились в низких поклонах, но я не мог оторвать взгляд от Повелителя. Я наблюдал за тем, как он величественно восходит на трон по небольшой лестнице ступенек из пяти-семи, поправляет мантию и опускается на резное мраморное кресло с высокой спинкой. Я смотрел на него, и с ужасом понимал, что готов по-прежнему жизнь за него отдать. Внезапно обрушилось осознание: Милорд и сам не вполне понимает, что делает. Беллатрикс. Беллатрикс затуманила его разум так же, как и мой. В самом деле, он отталкивает самых преданных людей из-за женщины! Как ещё это назвать, если не помешательством? О, мой несчастный повелитель, и вы пали жертвой любви к этой бестии! Сразу сделалось легче. Я ощутил странную схожесть между собой и Милордом, и даже грустно усмехнулся – к счастью, из-за маски никто не мог этого видеть. - Друзья мои, - начал Повелитель, - сегодня мы собрались, чтобы принять в наши ряды нового Пожирателя Смерти… Я уловил в его взгляде странное выражение. Он словно говорил о ком-то, кто ему особенно дорог или кем он особенно гордится. В голове начало созревать понимание. - Многие будут удивлены или даже шокированы, - продолжал Тёмный Лорд. – И я пойму ваше удивление, мои верные сторонники. Такое в наших рядах впервые. Мой новый слуга безукоризненно чистокровен, обладает великой силой и безграничной верностью. Я считаю, что это несколько компенсирует тот факт, что я намереваюсь впервые подарить свою Тёмную Метку женщине. - Беллатрикс, - обречённо выдохнул я. Раздались шепотки, и зал постепенно загудел. А когда главные двери распахнулись, и в них показалась стройная высокая фигурка, Пожиратели Смерти и вовсе начали переговариваться в голос. Только когда Милорд встал и поднял руку, все как один умолкли. - Кто-то скажет, что моя избранница юна и неопытна, - продолжил Повелитель. Избранница? Имелась ввиду избранница для принятия Метки, но как же это звучало! - Но зачем же тогда мне знания и сила, если не для того, чтобы обучать молодых и талантливых Пожирателей Смерти? Многие уверенны, что женщина по определению слаба и не обладает выносливостью. Я хочу успокоить вас – эта чистокровная волшебница обладает колоссальным магическим потенциалом и неизмеримой силой духа… Пока он говорил это, женская фигурка шла через зал. И, Мерлин и Моргана, как она шла! Она гордо шествовала по центру зала, расправив плечи и вздёрнув подбородок. Мантия Пожирателя Смерти смотрелась дико и неуместно поверх чёрного платья с подолом, отделанном кружевом. Что уж там, я вообще не мог вообразить себе мантию Пожирателя на женщине до той минуты! Но Беллатрикс была ужасно горда собой, я это чувствовал, хотя и не мог видеть её лица под глубоким капюшоном. Милорд поравнялся с Беллатрикс, и та дерзко подняла голову – я был готов поклясться, что она смотрит ему прямо в глаза. - Тем же, кто по-прежнему имеет какие-либо сомнения в правильности происходящего, я советую принять моё решение как данность. Беллатрикс, не дожидаясь приказа, подняла левую руку и одёрнула рукав, чтобы оголить предплечье. Её тонкая рука казалась очень хрупкой в широком рукаве мантии. Милорд взял её за запястье. Я же запоздало понял, что Беллатрикс не опустилась на колени, как полагалось. Она подошла к Тёмному Лорду чуть ли не как равная. В зале воцарилась мёртвая тишина и каждый, кто присутствовал там, неотрывно следил за странной церемонией. - Ты клянешься быть стойкой и решительной перед лицом врага? – властный голос Тёмного Лорда разнёсся по залу. Тишина стояла такая, что я мог слышать собственное дыхание. Все, как один, не смели и звука произнести. Кто-то был поражен тем, что женщину удостаивали Тёмной Метки, другие же хотели услышать каждое слово клятвы, будто чувствуя, что она будет отличаться от той, что они сами произносили. - Клянусь, Повелитель, - зазвенел мелодичный голос Беллатрикс. Я вздрогнул. Как же я рад был слышать её не смотря ни на что… - Клянешься ставить интересы организации и мои превыше всего? - Клянусь. До последнего вздоха, Мой Лорд. То, что Повелитель уже взял руку Беллатрикс за запястье и держал её, глядя любовнице в глаза, тоже казалось странным. Вся церемония больше напоминала бракосочетание. Что же, не удивительно, что меня притащили сюда, чтобы я воочию убедился в том, что Беллатрикс отныне недосягаема для меня. Другие же должны были раз и навсегда уяснить, что с присутствием Беллатрикс в их рядах придётся смириться. - Клянешься ли ты в верности до конца твоих дней, что бы не случилось, в какой ситуации ты не оказалась бы? - Клянусь своей жизнью, которая принадлежит вам, Милорд, - с трепетом отвечала Беллатрикс. Я видел его глаза… Как он смотрел на неё… С нежностью и гордостью. Он даже не прятал этого или не мог спрятать. Волдеморт был счастлив, и это видел не только я. Беллатрикс же вся напряглась, как тетива, всем станом подавалась к нему, будто желая быть ближе, и я легко представил её глаза, полные любви. Тёмный Лорд осторожно повернул руку Беллатрикс тыльной стороной вверх и занёс над нею палочку. - Я клянусь обеспечить тебя моей защитой и моим покровительством, - негромко проговорил Милорд. Он никогда не клялся. Он всегда говорил «обещаю». А теперь он произнёс клятву, и я бы не удивился, окажись она скрепленной заклинанием. Я не могу утверждать с уверенностью, но, по крайней мере, я лично больше никогда не слышал чтобы Милорд клялся кому-либо. Наверное, это и впрямь была чуть ли не единственная клятва в его жизни. - И дарю тебе эту Метку в знак особой милости. Носи её с честью. Беллатрикс задрожала, но я понял, что скорее от восторга, чем от дискомфорта. Милорд смотрел ей в глаза, а она наверняка смотрела на него в ответ. Я не мог не догадаться, что в те секунды для этих двоих больше никого не существовало. И к своему удивлению я даже залюбовался ими. Вся церемония напоминала очень извращенное и странное бракосочетание. Милорд, возможно, сам того не желая, вложил в мероприятие такой смысл. Когда на руке Беллатрикс зажглась Тёмная Метка, она опустилась перед Тёмным Лордом в глубоком реверансе. В руках Милорда сверкнуло что-то золотое, и на мгновение мне показалось, что он возложит на голову Беллатрикс корону. Видит Мерлин, я не был бы удивлен. Но потом я разглядел маску Пожирателя Смерти в руках Повелителя. Золочёную. Ни у единого из его слуг не было такой маски – почти одинаковые серебряные, различаемые только узорами. Маска Беллатрикс сияла золотом. Оказывается, Белла не надевала обычную маску для церемонии получения Тёмной Метки. Она единственная получила свою маску из рук самого Милорда. Что уж там, Повелитель сам немного приподнял капюшон, чтобы даровать Беллатрикс золочёный артефакт, который магическим образом застыл у её лица без всяких завязок. Когда Беллатрикс выпрямилась вновь, Тёмный Лорд кивнул ей и двинулся к своему трону. Если Пожиратели Смерти и могли быть удивлены сильнее, то это случилось в следующую минуту. В зале же воцарилась мёртвая тишина, ибо Беллатрикс двинулась вслед за Волдемортом. Моя жена медленно всходила на престол прямо на моих глазах. Даже лампады на стене за троном запылали сильнее, будто сама магия, царящая вокруг Милорда, ликовала и приветствовала Беллатрикс. Она поднималась по лестнице, насчитывающей ровно семь ступеней. Вся фигура Беллатрикс была полна королевского достоинства, словно мантия Пожирательницы, струящаяся за Беллой, была королевской, подбитой горностаем. Зал по прежнему был погружен в мёртвое молчание, нарушаемое только величавой поступью Беллатрикс – каблучки стучали по мрамору. Когда Беллатрикс достигла трона, на который уже опустился Повелитель, она встала по правую руку от него, а золотая маска сверкнула, ловя блики от лампад. - Он короновал её, - сказал я так, чтобы слышать меня мог только родитель. – Только что появилась Миледи, отец. Ещё несколько минут никто не смел и слова молвить, и все взгляды были устремлены на Беллатрикс, которая стояла, подобно изваянию, положив одну руку на подлокотник трона. Видит великий Салазар, Гера рядом с Зевсом не имела и половины того достоинства и стати, что Беллатрикс рядом с Милордом. Я таращился на эту пару во все глаза, и не мог не думать о том, как естественно и гармонично они смотрятся. Беллатрикс теперь была на своём месте, но так бесконечно далеко от меня… Королева Тёмного Лорда и моя жена, единственная Пожирательница Смерти и мать моего ребёнка, фаворитка Волдеморта и моя любимая женщина. Как можно не сойти с ума, осознавая это? И как можно не признать её безусловную власть надо мною, видя Миледи во всём её могуществе у трона Повелителя? Для меня она всегда была чуть ли не божеством, но теперь она и впрямь стала чем-то недостижимым и великим в моих глазах. Почти, как Милорд. Что уж там, я был готов выйти к трону и ниц перед нею пасть. - К несчастью, сегодня так же нужно разобрать одно дело… - вновь заговорил Повелитель с таким видом, будто всё было так, как и обычно, а Пожиратели Смерти, пораженные появлением Беллатрикс, не таращатся на него во все глаза. Я словно очнулся от наваждения и смог отвести глаза от Беллы. На меня напало странное безразличие. Будь что будет! Пускай делают со мной что хотят! Эта парочка и так уже уничтожила мою гордость и мою жизнь. Не дожидаясь, пока меня вызовут, я с опущенной головой двинулся к трону и замер перед ним, ощущая на себе множество взглядов. - Похвальная сознательность для провинившегося слуги, – заметил Милорд, после чего сделал едва уловимый жест рукой, и Долохов вышел из рядов Пожирателей. Антонин с готовностью подошел к трону и встал ко мне лицом, спиной к Тёмному Лорду и Беллатрикс. - Против вас выдвинуты серьёзные обвинения, - начал он ровным голосом. Я наверно, совершенно тронулся, потому что тупо смотрел на Беллатрикс, покачивал головой и улыбался под маской. Она была так прекрасна во всём великолепии власти. Совершенна. Что же, даже если Милорд вдруг решит убить меня, я согласен, если последним, что я увижу, будет Белла. - Вы неоднократно были уличены в жалости к магглам, что приравнивается к магглолюбию… Долохов вытащил пергамент и принялся зачитывать, как жалко я себя вёл в тот вечер, когда мы с ним должны были ликвидировать семью магглов. Затем он плавно перешел к обвинениям в шпионаже, в котором меня уличали практически все члены Ближнего Круга. Я почти не слушал, потому что наблюдал за Беллатрикс. Она никак не хотела выдать волнения, хотя я и видел, как сильно её рука сжимала подлокотник кресла – даже костяшки побели. Хотел бы я знать, ей натерпелось избавиться от меня или же в Беллатрикс вдруг вспыхнула жалость. - Я протестую! – прогрохотал отец, выходя вперед. Теперь он препирался с Доловым, соревнуясь в том, чьи слова будут лучше аргументированы. Весь зал тоже совещался и переговаривался, решая, что со мной делать. Обвинения были достаточно серьёзными, хотя и казались натянутыми. Малейшее доказательство погубило бы меня, и я опять подумал о Сандре – каково ей будет без меня. К моему ужасу, количество голосов, кричащих «виновен» всё возрастало, и рокочущий голос моего родителя уже не было слышно за остальными восклицаниями. И тут, когда я уже начал прощаться с жизнью или хотя бы свободой, я увидел, как Беллатрикс склонилась к Милорду, чтобы что-то сказать ему. Он подался к ней и слушал очень внимательно. Пользуясь тем, что на них пока что никто не смотрел, Белла на мгновение сжала руку Повелителя, лежащую на подлокотнике, и он кивнул в ответ на её просьбу. Пожиратели Смерти были вынуждены прекратить свои споры, когда с трона поднялся Милорд и вновь поднял руку, призывая волшебников к тишине. - Нет никаких доказательств, - заявил он твёрдым голосом. – Не верю. На время дальнейшего разбирательства обвиняемый будет находиться в изгнании вне Магической Британии. Шум поднялся с новыми силами – многие были не согласны с таким решением. - Довольно, я всё сказал, - отрезал Милорд. На мгновение я встретился глазами с Беллатрикс: в её взгляде читалось сожаление. Я догадался, что она просила за меня, и это наполнило меня уверенностью, что в ближайшее время мне ничего не угрожает. Да и вообще это было приятно – знать, что Белла не ненавидит меня. Я ещё долго стоял бы на месте, думая о своем, если бы не отец. - Идём, быстро, - буркнул сэр Сильвий, после чего с силой сжал мой локоть и буквально потащил меня прочь из зала. Через плечо я то и дело озирался на Беллатрикс, но та уже делала вид, что не замечает меня, хотя по-прежнему казалась очень напряженной.***
Часов до трёх ночи я и глаз не сомкнул, так как командовал домовиками и слугами, чтобы те собрали все необходимые вещи. Не так уж и легко за несколько часов собрать с десяток чемоданов для себя и ребёнка! Алиссандра, разумеется, уезжала со мной. Куда отец собрался меня отправить? О, это было не менее удивительно, чем все происходящее. В другое время я был бы шокирован, но теперь всё казалось не столь важно. - Куда-куда я должен уехать? – не понял я. - Со слухом у тебя что случилось? – цокнул языком отец. – Ты, лопоухий, кто так книги складывает?! Клади аккуратно, а не кучей в сундук кидай! Вот ведь бестолковое создание! Я кому говорю, Тинки? - Отец! – одёрнул я сэра Лестрейнджа, отвлекшегося на домовика, снующего по моим покоям вместе с остальными. - Рудольфус, моя мать не так уж плоха, если забыть о её глупых принципах и причудах! – отмахнулся отец. - Я видел её один раз в жизни, и она даже не приняла приглашение на мою свадьбу. Не уверен, что старая леди вообще хочет меня видеть. Да ещё и с ребёнком… - Не говори глупостей, - хмыкнул мой родитель. – Она не имеет ничего против тебя. Доротея Лестрейндж – святая женщина, ты и не помнишь наверно, как она взяла вас с братом к себе, когда случилось несчастье с Алиссандрой… - Я помню, что её духи отдавали пряностями, и она постоянно бранила вас, - хмыкнул я. - Мы не сошлись характерами, - отмахнулся отец. - Не удивительно, - не удержался я. Да уж, если у кого-то и был нрав покруче, чем у моего отца, то только у его матери. Возможно, отчасти это обуславливалось тем, что матушка моей бабки происходила из рода Блэков. Блистательной внешности Блэков Доротея не унаследовала, зато обладала типичным для них норовом, что в немного меньшей степени передалось моему отцу и совсем притупилось во мне. - Надо хотя бы письмо ей написать, - предложил я. - Ты быстрее доберешься до Ривьеры, - категорично покачал головой отец, и я понял, что он попросту не знает, как его мать отреагирует на такое послание. – Там безопасно, и климат будет полезен Сандре. - Если бы я был один, я бы уехал на Дерси, - вздохнул я, покосившись на дверь, за которой спала моя малышка. - Хватит болтать, лучше иди поспи, - посоветовал отец. – Я прослежу за сборами. - Я не хочу утруждать вас, к тому же вы и так перенервничали из-за меня сегодня, - понуро проговорил я. - Ладно, хочешь чем-то занять себя – иди разбери бумаги в кабинете, - безразлично заметил родитель. Я кивнул и прошел из гостиной в кабинет, но стоило мне усесться в кресло, как что-то коснулось меня меж лопаток, и тело окутало заклинание. Уже проваливаясь в сон, я успел подумать о том, каким же невозможным иногда бывает мой родитель.***
Заклинание сна у отца получалось мастерски – он частенько отрабатывал его на нас с Басти, когда мы бесились перед сном и никак не могли успокоиться. Вот и в этот раз я крепко проспал несколько часов и проснулся только от того, что домовик неловко теребил меня за рукав сюртука и просил пробудиться. - Сэр, хозяин велел разбудить вас, простите, сэр… - бормотало жалкое создание. Я медленно протёр глаза и приподнялся на постели. Я не помнил, как там очутился, да и события прошедшей ночи пока казались размытым пятном. - Кофе, - только и выдавил я, опять роняя голову на подушки. - Долли принесла кофе, молодой хозяин, - с жалостью в голосе проговорил домовик. Жалость такого презренного создания была выше моих сил, а потому я заставил себя сесть прямо и смерить домовиху высокомерным взглядом из-под опустившихся на лицо волос. Посмотрев по сторонам, я и впрямь обнаружил незамеченный ранее кофе, который стоял на тумбочке у постели. Помимо чашечки кофе там так же был сытный завтрак, который меня мало интересовал. Перегнувшись через подушки, я взял чашечку в руку и с упоением сделал несколько глотков. Жизнь налаживалась. - Молодой хозяин, сэр… Господин велел вам завтракать быстро, сэр… Прошу простить, сэр… - Что, коляска уже подана? – поинтересовался я, потягивая обжигающий напиток. Разум постепенно прояснялся, и вот я уже осознал весь ужас своего положения. Я отправлялся в изгнание, я теперь был опальным Лестрейнджем, а не наследником фаворита Милорда… И, что хуже всего, Беллатрикс приняла Метку. «Теперь он никогда её не отпустит», - мерзким голосом пришепетывал разум, - «он бы никогда не даровал Метку временной любовнице. Теперь твоя жена – Миледи. Теперь она недоступна для тебя». Приходилось верить собственной логике. Беллатрикс теперь была дальше от меня, чем когда-либо. Мерлин и Моргана, стоило ли просыпаться?.. - Сэр, сэр? – доносился до меня писк домовика. - Что тебе ещё? - Сэр, Долли говорит, что вещи молодого хозяина уже погружены в экипаж, сэр! - Я скоро спущусь, - пробормотал я. Я потягивал кофе, тупо глядя в точку перед собой. События прошедшей ночи становились всё ярче в памяти. И вот я вспомнил всё до мельчайших подробностей, которые отразились стыдом и совершенно унизительным чувством растоптанной чести. Я был ничем теперь. Меня отстранили от всех обязанностей, лишили всех полномочий, назвали едва ли не предателем… И только Милорд и Беллатрикс пощадили меня. Несколько отдалили неизбежное. Но разве это имело значение? С присущей молодым людям горячностью, я был убеждён в том, что раз я был лишен своего доброго имени, раз я опозорил отца и свою семью, можно было и вовсе казнить меня на месте в зале собраний. Зачем же Беллатрикс так невовремя пощадила меня, а Милорд так некстати проявил человечность? Чашка скользнула из рук и упала на постель. Горячий кофе растёкся по белоснежному постельному белью передо мной и немного обрызгал рубашку пижамы. На сером некрасиво расползались грязные пятна. Точно такая же грязь теперь прилагалась к имени Рудольфус Лестрейндж. На душе было так тошно, что я даже скривился. Больше всего хотелось бы отмотать время вспять и бегом бежать от Беллатрикс Блэк… Но, увы, я прекрасно понимал, что никогда не смог бы отказаться от борьбы за Беллатрикс. В полной прострации я встал и направился в ванную, где сбросил с себя помятые вещи и зашёл в душ, проигнорировав наличие огромной ванны. Специально включив холодную воду, я несколько взбодрился и хотя бы на минуту забыл о своих проблемах. Не знаю, сколько я простоял под текущей водой с мочалкой в руках, но когда я соизволил выключить воду и вылезти из ванны, я уже основательно продрог. Подошел к зеркалу и отвёл с лица мокрые волосы, которые казались каштановыми. Потёр подбородок, думая, стоит ли бриться или для путешествия сойдёт и так. Всё-таки во мне оставалась крупица здравого смысла, а потому я решил, что являться перед моей бабкой небритым будет совсем уж низко с моей стороны. Я вытащил из ящичка бритву и раскрыл её, прежде, чем приготовить необходимую пенку и другие столь привычные для мужчины приспособления. Я поднял взгляд на своё отражение. После холодного душа я был бледен, от бессонной ночи под глазами залегли тени, и вообще вид я имел довольно жалкий. Опять ныло правое запястье, и я вновь вспомнил про Беллатрикс – ведь эта травма мне досталась именно от неё. Беллатрикс… Я настолько отупел от боли и стыда, что даже её имя отозвалось в душе лишь пустым эхом. Я опять посмотрел на бритву в руках. Магглы с этим прибором как-то управляются, дабы сократить свой земной путь… Конечно, для чистокровного волшебника это недостойно и даже унизительно. Но если бы я был честным человеком, у меня бы хватило храбрости покончить собой, чтобы больше не позорить отца и фамилию, не мешать Беллатрикс и Милорду, не оскорблять Пожирателей Смерти одним своим бестолковым наличием… Я пребывал в такой глубокой задумчивости, что впал с состояние, схожее с трансом. И всё смотрел и смотрел на проклятую бритву, как загипнотизированный. Черт меня знает, чтобы я сделал позже, но тут из смежной комнаты донёсся детский плач, и я очнулся, поняв, как малодушен был, думая о смерти, когда как на мне лежала ответственность за дочь. Когда я наскоро накинул на голое тело рубашку и натянул дорожные брюки, заранее заботливо приготовленные, и зашёл в спальню, где стояла колыбель Алиссандры, я обнаружил, что солнце всё ещё светит в небе, а моё сердце продолжает биться. Моя жизнь ещё не была кончена. Я аккуратно взял из колыбели дочь, которая, видимо, проголодалась. Её крохотное личико кривилось, а маленькие зеленые глаза были на мокром месте. И всё же, когда Сандра оказалась прижата ко мне, она немного притихла и уставилась на меня с интересом. Грудь защемило от нежности и любви к этому маленькому существу, так сильно от меня зависимому. Я припал губами к её лобику, в горле встал ком, а в глазах - слёзы. - Клянусь, что буду жить только до тех пор, пока ты будешь нуждаться во мне, мой ангел, - прошептал я. Это уже потом я старался не вспоминать об этом моменте. Во-первых, потому, что я был тогда достаточно горяч и имел склонность драматизировать, а потому и изрёк столь пафосную клятву патетичным голосом. А во-вторых, потому, что нарушил свою клятву. Но в то мгновение, когда я стоял с ребёнком на руках посреди спальни, я, конечно, был твёрдо убеждён в том, что никому в целом свете не нужен кроме этого маленького существа в моих объятиях, а оттого был готов на такие громкие изречения. Через полчаса я уже привёл себя в надлежащий вид и был готов к путешествию. Когда я спустился вниз и вышел из замка, я обнаружил, что, не смотря на ранний час, челядь высыпала к парадному крыльцу и мой отъезд превратился в небольшое представление. Впрочем, это обстоятельство ни сколько меня не смутило, ибо после событий прошедшей ночи казалось настолько малозначительным, что я даже не рявкнул на ротозеев. Недалеко от парадного крыльца стоял экипаж, запряженный четвёркой больших и сильных крылатых коней. Я не любил дальние путешествия на них, но с Сандрой пока что нельзя было аппарировать, а потому приходилось перемещаться альтернативными способами. Я осторожно поставил большую корзину, в которой в одеяльцах и кружевах спала накормленная кормилицей Алиссандра, на диван в карету и выжидательно уставился на парадный вход. Отец должен был спуститься с минуты на минуту. Я запрокинул голову к небу, и от яркого утреннего солнца немного защипало в глазах. По крайней мере, мне нравилось думать, что из-за солнца… Я окинул взглядом величественный замок, в котором прожил девятнадцать лет, желая впитать в себя каждую его деталь, каждую башенку, каждую горгулью на самой старой части Холла, каждое оконце… Я тут родился, тут жила моя мать, тут я мальчишкой играл с братом и тут я всё больше влюблялся в Беллатрикс. Да, мне было больно уезжать из поместья, где каждое место полно драгоценных воспоминаний. - Рудольфус! Звонкий мальчишечий голос вернул меня к реальности и, увидев, как Рабастан несётся ко мне по лестнице, я вспомнил, что он в этот день вернулся из Хогвартса. Басти с разбега кинулся на меня так, что я едва не упал, и крепко обнял меня. Я обнял его в ответ, вместе с тем замечая, что брат заметно подрос и раздался в плечах. - Это правда? Ты уезжаешь? – потребовал Басти, глядя на меня снизу вверх. - Правда, - тихо отвечал я. - Но ты не можешь! – воскликнул Рабастан. – Как я буду тут без тебя? - Ты уже почти взрослый, ты справишься, - грустно улыбнулся я, взъерошив кудрявые темные волосы брата. - Отец… - начал было он. - … будет теперь трястись над тобой, как над зеницей ока, - продолжил я. – Я не могу много сказать, Рабастан. Но теперь ты должен стать его гордостью. Всегда помни о том, что честь семьи зависит от тебя. Взвешивай каждое слово, обдумывай каждое действие, и делай всё для того, чтобы славить наше имя. Рабастан смотрел на меня немного непонимающе. Я же крепко сжимал его плечи, стараясь запомнить родные черты лица, Басти так же сжал мои предплечья, глядя на меня столь же пристально. - А как же ты? – вполне резонно проговорил он. - Теперь вся надежда на тебя, Рабастан, - я выжал улыбку. Тем временем к нам приблизился отец и положил руку на плечо Басти. - Даже Вы ничего не можете сделать, чтобы Руди остался? – недоверчиво спросил Рабастан. Отец только нахмурился и ободряюще сжал плечо Рабастана. Что же, может, без меня они как-то наладят отношения… - А я могу поехать с тобой? – с надеждой спросил Рабастан. Я уже хотел с тяжелым сердцем сказать, что он нужен здесь, когда вдруг заговорил отец. - Ты должен остаться здесь, Рабастан. Я не могу расстаться с обоими сыновьями. Басти притих, пораженный этим откровением родителя. Я же опять выжал глупую улыбку. - Рудольфус, это не будет длиться вечно. Скоро всё образуется, - проговорил отец. - Я надеюсь, - кивнул я. Повисла неловкая пауза. А потом отец подошел и обнял меня, похлопав по моей спине. Я обнял его в ответ, и прощание было закончено. В гробовой тишине я забрался в экипаж, и отец захлопнул за мной дверцу. В его тёмных глазах я видел горечь и плохо скрытое страдание. Я ведь был его первенцем и любимцем, сэр Лестрейндж не мог выносить моей печальной участи. - Прошу вас позаботиться о Беллатрикс, - проговорил я. - Из-за этой женщины… - начал было отец громовым голосом. - Эта женщина всё ещё моя жена и мать моего ребёнка, - напомнил я. – Да и не виновата она в том, что была рождена для Него. Отец, она очень важна для и для меня, и для Повелителя. Помогайте ей, чем сможете. Уверен, многие не рады её появлению в нашем круге. Отец помрачнел, но ничего не ответил. Это можно было считать хорошим знаком – то, что он дальше не стал спорить. - До встречи, - кивнул я, и экипаж тронулся. Я высунул голову в окошко, провожая глазами родной замок и семью. А Рабастан вдруг побежал за каретой, когда та отъехала шагов на тридцать. - Руди! Руди, не уезжай! – кричал он, разрывая мне сердце. Но экипаж уже оторвался от земли и начал стремительно набирать высоту и скорость. Я откинулся на подушки сиденья и прикрыл глаза в изнеможении. Казалось, что моя жизнь не просто рушится, а уничтожается. Я понимал, что уже никогда всё не будет так, как прежде, и ощущал горечь. Оставалось лишь надеяться, что мне когда-нибудь будет позволено возвратиться домой.***
Путешествие до границы показалось мне более быстрым, чем я ожидал. Возможно, во многом так было потому, что я всю дорогу размышлял о своей никчёмной жизни, а так же одновременно жалел и ненавидел себя. Сандра большую часть времени спала, а потому не доставляла ровным счётом никакого дискомфорта Долли, которая бережно покачивала искусно плетёную корзину, в которой путешествовала моя дочь. Под тихое пение домовихи я сам ненароком задремал, что было неудивительно, так как именно Долли ходила за мной в детстве и считалась старшей из домовиков, приставленных к нам с Рабастаном в дошкольные времена, и я с детства помнил её тихие и странные заунывные песни без слов. Когда мы достигли своеобразной таможни, экипаж мягко приземлился. И всё-таки я проснулся от соприкосновения кареты с землей, а Сандра захныкала. За окнами уже лил дождь, а от обилия туч было темно, как вечером. - Сэр, нужно заплатить пошлину, - с сочувствием напомнила Долли, которая вообще была редкостно сметливым домовиком и, прожив в нашей семье долгие годы, знала больше, чем иные слуги, и, казалось, не было такого поручения, с коим она не могла бы справиться. - Да, я знаю, - буркнул я, начиная возиться с дверцей. - Сэр, прошу вас, наденьте мантию, - робко попросила Долли, которая питала ко мне особую трепетную привязанность ввиду моей схожести с матерью, а потому иногда бывала особенно дерзкой. Я только отмахнулся от надоедливого домовика и выбрался из кареты в одном дорожном костюме, о чем, впрочем, пожалел в ту же секунду. На улице дул сильный ветер, ливень стоял стеной и было потрясающе холодно для начала мая. Я запоздало понял, что в салоне кареты Долли использовала согревающие чары, заботясь о нас с Сандрой. Но, как бы по-детски это ни было, я из глупого упрямства не пожелал возвращаться в экипаж за мантией. Да впрочем, мне было плевать и я почти не замечал холода, думая только о Беллатрикс, Рабастане и отце. Уже прошествовав по размытой дороге шагов пять, я сунулся было в карман, и ругнулся – палочку я оставил в мантии, а потому никак не мог защитить себя от стихии. Но я с чисто юношеской самонадеянностью решил, что до домика смотрителя всего каких-то шагов пятнадцать, которые погоды не сделают, а потому лишь ускорил шаг, вместо того, чтобы вернуться в карету. Постучавшись в дверь, я дернул было ручку, но войти не смог – было заперто. Я опять выругался, так как в заключении всех моих злоключений ботинки увязали в грязи у порога. А так как большая часть моего гардероба была продиктована модой и возможностью почти не передвигаться пешком по улице, французские ботинки из тонкой замши были не предусмотрены для суровой британской действительности, и проиграли неравный бой с грязью ещё на полпути к сторожке смотрителя. Через шуровку заливалась дождевая вода, через подошву проступала жижа, и я ненавидел весь мир и свою глупость так сильно, как только мог ненавидеть человек, безвозвратно упустивший любимую женщину, отправленный в изгнание Повелителем, с растоптанной честью, весьма туманным будущем и мокрыми ногами в холодную погоду. Ждать пришлось недолго – послышались шаркающие шаги, и пограничный смотритель отворил мне. Это оказался старик лет семидесяти-восьмидесяти, дряхлый и сгорбленный. - Право, что ты так копаешься? – вместо приветствия рявкнул я в лучших манерах родителя. – Этак и помереть у тебя под дверью можно, даже и не откроешь! - На ухо туговат стал, - ответствовал наглец и, отвернувшись от меня, пошаркал через комнату к старенькому столику. – А ты стучал бы, милый, погромче… Дух захватило от такой фамильярности, которую я встречал к своей персоне впервые, но мой взгляд наткнулся на моё отражение в стеклянной дверце буфета и я был вынужден признать, что и впрямь не тяну на аристократа из высшего общества. Волосы намокли и теперь сильно пушились, приобретя в блёклом свете светильника безобразный рыжий оттенок, только утром выглаженный светло-коричневый костюм в крупную клетку намок и потемнел, а щегольские башмаки теперь напоминали обувку нищего. Я цокнул языком от раздражения. - Лестрейндж, - процедил я. – Во Францию. В карете моя дочь и один домовик. Затем я вынул из-за пазухи сюртука чудом не промокшие документы и несколько золотых, и небрежно водрузил всё это на стол старика. - Лестрейндж, - повторил смотритель с уважением и уже более заинтересованно на меня взглянул. – Ишь, какие гости… Ну, не серчайте, сэр, на вас же не написано… - Мерлина ради, просто сделай быстрее свою работу. Да камин растопи сильнее… Я уселся в кресло, ожидая, пока все формальности будут улажены. Но, гриндилоу бы побрал старого подлеца, тот словно нарочно медлил и делал всё из рук вон плохо. Предложенный мне чай больше напоминал помои, к тому же уже давно остыл, и я кипятился ещё больше, подгоняя старика и понося его, как кого-нибудь из личной прислуги. Старик оказался обидчивым и, хуже того, магглорождённым, а потому страшно обозлился до меня и совсем извёл придирками к бумагам. - Дочь? – переспросил он. – А где же её мать? - Нахождение леди Лестрейндж тебя, вроде бы, не касается, - фыркнул я, всячески шевеля пальцами на ногах в тщетной надежде их согреть. Мои манипуляции под стулом, казалось, только забавляли мерзавца, и с его сморщенных губ не сходила тонкая улыбка, пока он шаркал по комнате в поисках печати. - Как же не касается? Вы перевозите несовершеннолетнего ребёнка через границу, требуется или присутствие матери, или её письменное разрешение. Я едва не взвыл. - Мой отец уладил этот вопрос на более высоком уровне, так ставь же печать! - Ну, это ещё проверить надо, - отвечал гнусный маггл, и издевался надо мной дальше. Не могло и речи идти о том, чтобы попросить смотрителя одолжить мне палочку для согревающего заклинания, и я только продолжал с ним злословить. В итоге процедура, которая обычно занимает не более пятнадцати минут, затянулась на добрый час. Да и всё вышло благополучно для меня только по той причине, что я пригрозил старику его увольнением с данной службы в виду профессиональной непригодности, сделав особый упор на моё личное знакомство с Абраксасом Малфоем, имеющим большой вес и ещё большую власть в делах, касающихся казённых учреждениях. Когда с бумажной волокитой было покончено, я уже продрог до костей. Старик же чувствовал себя отменно, так как был закутан в тёплый шотландский плед. Путь до экипажа показался мне вдвое более длинным, чем дорога от него до домишки смотрителя. В карету я буквально ворвался, стуча зубами и дрожа всем телом. - Ох, сэр, вы совсем продрогли! – взвизгнула Долли, кормящая до моего прихода Алиссандру из небольшой бутылочки. - Смотритель оказался подлецом и грязнокровкой, - отвечал я, судорожно копаясь в поисках палочки. Долли начала причитать и всячески жалеть меня, а я опустился до того, что не прерывал её. Да, бывало, что я позволял себе вступать в диалоги с прислугой, но когда я снисходил до домовиков, это означало одно – я дошел до совсем плачевного морального состояния. Через несколько минут я уже высушился, укутался в мантию и наложил на себя много согревающих чар, а собрат Долли на козлах заставил лошадей поднять карету, и наше путешествие продолжилось. Я потребовал у домовихи горячего чая, который та тут же мне предоставила, и, выпив чашечку, опять задремал под мерное покачивание кареты и мурлыкание Долли над Алиссандрой. Пока пригревшийся и изрядно утомившийся я сплю в экипаже, летящем через Ла-Манш, можно немного отвлечься и несколько углубиться в биографию Долли. Полагаю, читатели меня простят за описание существа столько невыразительного и скучного, как домовой эльф, так как Долли по стечению обстоятельств очень много раз спасала меня, а под конец жизни и вовсе стала моей единственной вечной спутницей, совмещающей в себе роль горничной, камеристки, кухарки, экономки и посыльного. Если же кто-то сочтёт описание домового эльфа зазорным для чтения, я пойму его. Я ведь и сам оценил все достоинства этого крохотного существа только в глубокой старости, когда как ранее всегда презирал Долли и считал приложением к своей блистательной персоне и услужливой тенью, готовой для меня на что угодно. Итак, Долли появилась на свет в бесчисленном множестве домовиков замка Яксли, когда моя покойная бабушка со стороны матери ещё только-только стала в том самом замке хозяйкой. Долли была ещё слишком молода и неопытна, чтобы заниматься воспитанием двоих моих дядьёв, но когда родилась моя мать, имеющая со старшими братьями разницу чуть не в двадцать лет, Долли была к ней представлена. Помогала стирать пеленки, мыть бутылочки и выполнять прочие вспомогательные процедуры при ребёнке с кормилицей. Около моей юной мамы сменялись нянечки и гувернёры, но Долли всегда находилась при своей госпоже и неустанно следила за каждым её шагом. Когда же мать стала уезжать в Хогвартс, Долли совсем загрустила и впала в такое уныние, что в итоге родители моей матушки сжалились над нею и разрешили навещать дочь в школе тайком от учителей. Так Долли и наведывалась к моей матери с гостинцами из дому вместо совы. После школы мама довольно быстро вышла замуж за моего отца, и из привязанности взяла с собою и Долли, которая единственная знала все её привычки и исполняла желания прежде, чем мать их озвучивала. Ревностной и непримиримой была борьба Долли с коренными лопоухими жителями Лестрейндж-холла за внимание и доверие молодой госпожи, но Долли как-то умудрилась стать уважаемой и почитаемой среди эльфов, и многие из них слушались её беспрекословно. Когда же родился я, моя мать решительно приказала Долли теперь ходить за мною так же, как и за ней. Долли, в общем-то, не возражала и любила меня преданно и самозабвенно. Конечно, на первом месте в её сердечке всегда была моя матушка-покойница, но всё-таки и меня Долли берегла как зеницу ока. После безвременной кончины моей матери, Долли убивалась и страдала ужасно, и, стыдно признаться, когда нас с Рабастаном отец отправил на Дёрси, а Долли последовала за нами, мы частенько с плакали с нею вдвоём тайком ото всех. Мне было пять лет, я вдруг оказался оторван от всего родного и любимого, и так уж вышло, что единственным осколком былого домашнего уюта оставалась Долли. С тех пор между нами возникла особенная доверительная связь, Долли всю свою любовь изливала на меня, а я в ответ делал ей всяческие поблажки и никогда не бранил. К слову сказать, Басти она совсем не так любила. Конечно, ухаживала за ним безукоризненно и заботливо, но не питала к брату такого обожания, как ко мне, которого в ту пору называла как-нибудь вроде «мой прекрасный молодой хозяин». Полагаю, Долли с её скудным умишком, но большим кровоточащим сердцем не нашла ничего лучше, как винить в смерти моей матери моего отца, а Рабастан был похож на него как две капли воды с самого раннего детства, в то время как мне посчастливилось унаследовать черты матери. Когда я начал уезжать в Хогвартс, моя странная связь с Долли значительно ослабла. Я вырос, нашел друзей, был увлечён Беллатрикс и уже не нуждался в таком неподходящем для чистокровного волшебника компаньоне. Дома я бывал только на каникулах, а так как Басти подрос, я мог играть с ним и уже не изнывал от тоски настолько, чтобы развлекать себя посредством домовика. Прислуживала мне Долли всё меньше и меньше, так как я обзавёлся уже приличествующей моему возрасту и статусу человеческой прислугой вроде того же Стоуна, а Долли поручили присматривать за Рабастаном. Мы пересекались с ней всё меньше, пока я вовсе не забыл про её существования, о котором вспоминал только в минуты надобности. Она была незаменима, когда нужно было провернуть что-то тайком от отца – Долли единственная никогда не докладывала ему о моих делах и была верна скорее мне, а не ему. Поэтому ей частенько доставалось от моего родителя за мои проказы. А я, со свойственной детям жестокостью и со вбитыми мне отцом понятиями о чистокровном волшебнике, даже ни разу не зашел к в чулан на пятом этаже замка, чтобы утешить наказанную Долли… Но, читатель, не суди меня слишком строго. Скажу я и пару слов о домовиках в целом, дабы не представать перед тобой совсем уж бездушным подлецом. Домовые эльфы, видите ли, существа ущербные по своей природе. Они, имея совсем отличный от волшебников склад ума, и ведут себя вовсе иначе, мыслят иначе, чувствуют иначе. Всё их существование обуславливается целью служить семье волшебника, у них заложено это в мозгах, они не способны жить для себя, и часто буквально живут своими хозяевами. В наших глазах это смотрится странно, некоторым магглорождённым волшебникам это кажется вовсе диким, и они начинают жалеть домовиков, пытаться устроить им лучшую жизнь… Не понимая того простого факта, что те попросту не способны смотреть на мир иначе. Так что лучшее, что волшебник может сделать для домового эльфа – не слишком часто наказывать его и не вести себя совсем по-скотски с существом, которое предано ему служит. Более внимательное отношение к эльфу только смущает его незатейливую натуру, а порой и портит его. Итак, ненадолго углубившись в краткую биографию Долли и предавшись философским размышлениям о сущности домовиков, вернёмся к моей истории. Проснувшись от того, что домовик на козлах завопил о приближении к земле, я понял, что простудился – в горле саднило, нос был заложен, а голова трещала так, что я ощущал легкую дурноту. - Как себя чувствует молодой хозяин? - сочувствующе поинтересовалась Долли, заглядывая мне в глаза. Я только отмахнулся, так как понимал, что говорить с таким горлом будет совсем невыносимо. Надо было попросить у домовихи какие-нибудь зелья, так как по прибытии к моей бабушке, я должен был говорить достаточно внятно и чётко. К счастью, Долли понимала меня без лишних слов, и мне стоило только сделать жест рукой рядом с горлом, чтобы она закивала и выудила из какой-то сумки флакончик с зельем. - Два глотка, сэр, - подсказала она. Я послушался, и не прошло и нескольких минут, как боль в горле заметно уменьшилась. Благодаря этому я без проблем зарегистрировал наше прибытие в сторожке смотрителя, который был молод и сметлив, и единственным недостатком которого являлось незнание английского. Дальнейший путь был совсем коротким – в течение получаса мы добрались до особняка, о котором мне подробно рассказал отец. Даже названный им пароль сработал, и нас пропустили ворота. В темноте было сложно разглядеть дом как следует, но можно было угадать его очертания и масштаб. Особняк был средних размеров, располагался среди густых зарослей сада, а в окнах первого этажа горел свет. Оставив экипаж на площадке перед домом, я со своею свитой двинулся к крыльцу под мелким моросящим дождиком. Поравнявшись с дверью, я отвёл с лица намокшие и потемневшие волосы, и дважды стукнул кольцом двери в металлическую пластинку. Внутри слышались шаги и голоса, и через минуту дверь отворилось, и за нею оказалась Доротея Лестрейндж собственной персоной. Моя бабка заметно постарела и была совсем седой, стала несколько плотнее, но я безошибочно узнал в её лице черты моего отца. - Кто вы, как вошли и что вам нужно? – потребовала пожилая леди громовым голосом, в котором явственно слышались интонации сэра Сильвия. Она направила на моё лицо волшебную палочку с Люмусом на конце. - Я ваш внук, мадам, - заявил я, натянуто улыбнувшись. Доротея изменилась в лице, но не спешила мне верить. - Ну ка зайди, - велела она, и я покорно зашел в небольшой холл. За мной зашла Долли, держащая ручонках укутанную в одеяльце Сандру. Затворив дверь, леди Доротея опять принялась меня рассматривать. Учитывая то, что я был выше её на полторы головы, она всё равно как бы смотрела свысока. В её глазах читалось недоверие. - Я не верю вам, - вынесла она вердикт. – Мой сын никогда бы не отпустил своих детей ко мне. - Когда отец привёз нас с братом на Дерси, вы тоже не сразу поверили своим глазам. Доротея вся напряглась, сквозь жесткие черты её лица наконец-то проступило что-то женское – тревога и надежда. - Неужели ты и правда мой внук? – всё же с сомнением проговорила она. – Но почему ты приехал? Хотя меня уже бил легкий озноб, а голова болела всё сильнее, но я стойко выдерживал допрос дальше. - Я расскажу вам. Я вообще многое должен рассказать… Но прежде всего, я хочу представить вам ещё одного члена нашей семьи. Доротея непонимающе на меня смотрела, когда я наклонился к Долли и выудил из корзины Алиссандру. Моя бабка ахнула. - Рад представить Алиссандру Сильвию Бетельгейзе Лестрейндж, - проговорил я. Последняя настороженность исчезла из лица леди Доротеи, и она, ахнув, протянула руки к ребёнку. Я бережно переложил дочь в её руки, и лицо моей ушки просветлело и смягчилось. - Она похожа на твою мать, как и ты, Рудольфус, - уже нежно сказала леди Доротея. - Я должен был приехать раньше, и прошу простить меня за то, что не проявлял к вам должного внимания, - проговорил я ответ. – Надеюсь, вы простите меня и мы восполним ушедшие годы. - Посмотрим, - отозвалась моя бабка, явно ворча для видимости. – Я отнесу малышку в южную спальню и отдам необходимые распоряжения. А ты не стой истуканом, и проходи в гостиную. Это и твой дом – ты же Лестрейдж. Это можно было считать началом теплых отношений, учитывая специфику нашей семьи, и я с облегчением двинулся к той двери, на которую указала леди Доротея. Войдя в неё, я обнаружил просторную, но уютную гостиную, и уже собирался было плюхнуться на диван, совершенно обессиленный и вымотанный, когда понял, что не один. Из кресла у камина встала стройная женщина средних лет, и немного удивленно улыбнулась мне. - Добрый вечер, - учтиво поздоровалась она на французском, выжидательно глядя на меня. - Добрый, мадам, - я чуть склонил голову, по платью и украшениям поняв, что женщина относится к тому же обществу, что и я. – Прошу прощения, что потревожил вас и леди Доротею в такой тихий вечер и приехал без приглашения. Я Рудольфус Лестрейндж, старший внук леди Доротеи, - пояснил я. - О, слава Мерлину, ещё один британец в нашем обществе! – обрадовано воскликнула дама на чистом английском. Она подошла ко мне, шурша юбками светлого шелкового платья, и я рассмотрел волшебницу получше. Ей было около сорока лет на вид, и по женщине было видно, что когда-то она была красавицей. Впрочем, она и теперь могла похвастаться тонкими чертами лица и густыми светло-русыми волосами. - Вирджиния Гиббон, - улыбнулась дама, подавая мне изящную маленькую ручку. – Мы с супругом гостим у вашей очаровательной бабушки. Завтра вы познакомитесь с моим мужем – сейчас он решает кое-какие дела в Министерстве. - Рад знакомству, - кивнул я, и коснулся губами шелковой кожи нежной кисти. Повисла пауза, и, перехватив взгляд мадам Роули, я несколько растерялся, так как она слишком уж явно любовалась мною. Впрочем, смущение быстро прошло, и я поймал себя на том, что тоже смотрю на неё с интересом. Возможно, причиной тому было то, что остальная комната немного расплывалась и четкой оставалась только моя новая знакомая. Я сделал шаг к креслу, но меня слегка шатнуло. - Ах, что с вами!? – испугалась Вирджиния, и придержала меня под локоть. - Не знаю, кажется, я поймал простуду по пути сюда, - признался я. Маленькая ручка коснулась моего лба. - О, да у вас жар! – воскликнула мадам Роули, и помогла мне усесться в ближайшее кресло. – Я сейчас пошлю за доктором… Но, прежде, чем послать за доктором, Вирджиния взяла с софы толстый шерстяной плед и аккуратно укрыла меня им. Когда она склонилась надо мною, я почувствовал свежий аромат духов, а один из завитых локонов коснулся моей щеки. Я вновь заглянул в глаза мадам Роули, и отметил, что они голубые и весьма выразительные. Сама волшебница помедлила, прежде, чем выпрямиться, и как бы для дела ещё раз приложила руку к моему лбу. Потом, видимо, опомнившись, отстранилась. - Я скоро вернусь, милый юноша, - и она упорхнула из комнаты. Я же откинулся на подушки, и в голову закралась надежда, что жизнь в изгнании может быть не такой уж ужасной, как мне казалось по началу…