Лестрейнджи не плачут

       Не скажу, чтобы я вовсе не жил, будучи в изгнании... Я бы солгал, если сказал так. Вопреки ожиданиям, моя жизнь не кончилась, солнце не потухло, и я даже не перестал дышать, существуя вдали от Беллатрикс и Тёмного Лорда. Жизнь продолжалась. Даже можно сказать, что моё проживание во Франции было насыщенным и вполне приятным, в какие-то моменты даже чуть ли не счастливым.        Как вы уже догадались, Тёмный Лорд и не собирался искать какие-либо доказательства, чтобы обрушить на меня более суровую кару. Он внял просьбам Беллатрикс и, отправив меня в изгнание, просто забыл про меня.       Я поначалу находился в сильном напряжении, которое только ухудшало мою простуду, и каждый день я ждал вестей от Милорда. Но он не написал мне с призывом явиться ни через неделю, ни через две. Он вообще не писал мне ничего на протяжении прошедших в изгнании полутора лет. И постепенно нетерпение стало сходить на нет, так как я понял: мне уже и не напишут. Что, впрочем, не мешало мне с тоской всматриваться в небо в ожидании совы…       Лекарь моей бабки быстро поставил меня на ноги, и уже через неделю после приезда на Ривьеру я не только не чувствовал никаких следов простуды, но даже ощущал в себе неоправданную бодрость и весёлость. Это уже позже я узнал, что проницательная леди Доротея поняла, что у меня что-то не в порядке с Беллатрикс, и позаботилась о том, чтобы я не впал в депрессию: наложила на меня слабенькие веселящие чары. В таких методах они с моим отцом были схожи…       К слову, о моей волшебной бабушке… Как и мой отец, она была суровым человеком, но у меня получилось быстро с нею сблизиться. Леди Доротея, поначалу державшаяся несколько отчуждённо, как и всякий пожилой человек, на самом деле была ужасно рада тому, что в её доме вдруг поселился родной внук, да вдобавок с крохотной правнучкой. Мы с Сандрой наполнили её жизнь смыслом, и пожилая леди постепенно оттаивала, а сердце её, когда-то разбитое моим отцом, теплело. Я, который где-то в глубине души после смерти матери всегда имел невосполнимую потребность в материнской ласке и внимании, тоже привязался к бабушке со стороны отца и даже полюбил её.       Леди Доротея отличалась на редкость прямым характером, и всегда говорила то, что думает. За это качество я её особенно уважал, так как оно являлось весьма редким для женщины и выпускницы Слизерина. Но, должен признать, она могла быть достаточно хитрой при необходимости и виртуозно умела плести интриги. Всё местное волшебное общество наведывалось к ней за советами, и моя бабушка пользовалась заслуженным уважением. Её слово имело большой вес во многих вопросах, и хотя леди Доротея никогда открыто не занималась политикой, она имела столько связей и знакомств, что при желании могла бы провести какой-нибудь новый закон без особого труда. Она имела особенный, редкий дар, в полной мере передавшийся моему отцу. Дар оказывать на людей сильное влияние. Когда на больших приемах она вплывала в зал в старомодном платье с пышными юбками, с кружевной черной мантильей на плечах, сверкая массивными драгоценностями, многие уважаемые волшебники буквально бросались к ней, чтобы поцеловать ручку и чем-то услужить. От некоторых бабушка принимала такие знаки внимания с молчаливым покровительством, над другими жестоко подшучивала, с редкими волшебниками была как бы на равных. В любом случае она неизменно сохраняла королевское достоинство, и не было такой ситуации, в которой оно бы её подвело хотя бы потому, что, как и мой отец, Доротея Лестрейндж была твёрдо убеждена в том, что есть её мнение и неправильное.       А ещё моя дорогая покровительница имела отменный скабрезный юморок, который бил как хлыстом его несчастных жертв. И горе тому, кто вызывал на себя её неприязнь… таких, к слову сказать, было много, ведь бабушка ещё больше, чем мой отец, была старомодной и всей душой ненавидела всё новое. Это была одна из её дурных черт — имея большой вес в обществе, своим подчас несдержанным языком она могла сильно навредить людям, даже толком того не желая. Бабушка могла мастерски высмеять дебютантку в платье новомодного покроя, и у бедной девушки враз становилось вдвое меньше завидных женихов; парой неосторожных слов бабушка могла наградить какого-нибудь мальчишку, только начавшего выезжать в свет, славой игрока и повесы только потому, что он имел неосторожность весь вечер танцевать с разными дамами и час провести за игрой в покер… Таких «неосторожных слов» за бабушкой водилось огромное множество, а потому те волшебники, которые не пресмыкались перед нею из-за какой-то надобности или не были с ней дружны десятилетиями, в основном старались вовсе избегать внимания старой леди Лестрейндж. И, не смотря на наше самое близкое родство с леди Доротеей, я не мог их не понимать…       Супруги Гиббоны относились ко второй группе, то есть, были старыми знакомыми моей милой старушки. А ещё точнее, Вирджиния Гиббон, в девичестве Фёркл, была крестницей леди Доротеи и дочерью её покойной школьной подруги. Поэтому моя бабка, весьма деятельная по своей натуре и изнывающая от скуки одна в большом доме, с радостью настояла на том, чтобы Гиббоны остановились в её особняке. Своих домов во Франции у них не имелось, а настаивать моя бабка умела так, что только держись, а потому Гиббоны согласились. Вдобавок сэр Уильям Гиббон, муж Вирджинии, решил, что его болезненной и тихой супруге будет куда лучше не сидеть в пустом арендованном доме одной, пока сам он на службе. Мистера Гиббона никак нельзя обвинить в непредусмотрительности — не мог же он, в самом деле, знать, что одновременно с его скучающей супругой в особняке леди Доротеи будет гостить её двадцатилетний внук, тоже мающийся от тоски…       Гиббон, с которым я познакомился на второй день пребывания во Франции, был старше супруги почти на тридцать лет. О любви в этом браке и речи не шло — Вирджинию выдали замуж за сэра Гиббона, когда ей едва исполнилось восемнадцать, а ему уже было под пятьдесят. У них не было детей. У них не было общих интересов. И, как я подозревал, близости у них тоже давно не было. А между тем леди Вирджиния Гиббон была ещё не старой и весьма привлекательной женщиной.       Месяца через полтора после моего приезда бабушка дала приём в мою честь. Помню, мне тогда было особенно тошно, и я, вооружившись стаканом огневиски, ушёл ото всех на балкон, где наслаждался ночной прохладой и одиночеством. От французской трескотни уже скулы сводило, а общая атмосфера праздника так резко констатировала с моими внутренними переживаниями, что была мне омерзительна. — Что же вы прячетесь здесь от гостей, cher*Рудольфус?— с приятной улыбкой спросила леди Гиббон и как бы невзначай, дружеским жестом, на мгновение сжала мою руку чуть повыше предплечья. — Немного утомился, и только, — отвечал я, выжав вежливую улыбку и немного отпивая из стакана.       Хотя алкоголь, как уже оговаривалось, я переносил не лучшим образом, в последнее время я часто пытался найти спасение в нём. — Ах, разве же в вашем возрасте балы могут утомлять? — невинно поинтересовалась Вирджиния, проходя к перилам и облокачиваясь на них.       Я не мог не отметить, что атласное платье жемчужного цвета очень шло к её молочной коже и отменно сочеталось с забранными в высокую причёску волосами. К слову сказать, в Вирджинии было что-то типично английское, что мне сразу в ней понравилось, в особенности учитывая то, что я был оторван от родины. — Сандра плакала всю прошлую ночь, — соврал я. — И теперь я хочу спать, а не веселиться. — Почему же ваша супруга не составила вам компанию в вашей поездке во Францию? — удивилась Вирджиния немного наигранно. — Разве ребёнком не должна заниматься прислуга или, на худой конец, ваша жена? — Беллатрикс не вполне оправилась после родов, — туманно отозвался я.       Мы оба помолчали какое-то время. Я потягивал огневиски, Вирджиния — шампанское. — Вы так юны и прекрасны, мой друг, — внезапно заговорила леди Гиббон уже без тех наигранных радостных интонаций, что слышались в её голосе ранее. — И оттого только печальнее видеть, как вас что-то точит изнутри изо дня в день. — Вам кажется, — я выжал улыбку. — Небольшие неурядицы и только.       С балкона было видно залу, где то и дело мелькала лысая макушка Гиббона, беседующего со знакомыми. Я почувствовал себя неловко. — Я боюсь скомпрометировать вас, мадам, — сконфуженно заметил я. — Бросьте, Рудольфус, мой супруг редко вспоминает о моём существовании, — фыркнула Вирджиния, скривив свой хорошенький носик. — В это слабо вериться, — учтиво ввернул я.       Это было правдой. Чем ближе я узнавал эту женщину, тем больше убеждался в том, что она не только красива, но и очень умна, блестяще образована и добродетельна. Никому в здравом уме не могло прийти в голову, что она может быть не интересна собственному супругу. — В обществе Уильема часто принимают за моего отца, — немного помолчав, тихо заговорила леди Гиббон. — У нас разница двадцать восемь лет. Когда мы только поженились, мы оба ждали от этого брака другого… — печально говорила волшебница. — Моя семья была бедна, и я надеялась поправить своё положение в обществе, а мой супруг мечтал о наследнике. Увы, оба мы только проиграли от этого брака. Видите ли, годам к тридцати я поняла, что хочу ребёнка намного сильнее, чем бриллиантов и уважения, а мой супруг, убедившись в том, что не может иметь детей, ушел с головой в карьеру. — Это печально, — искренне сказал я, чувствуя себя ещё более неловко.— Мне жаль, что так вышло. — Ерунда, — хмыкнула Вирджиния, слишком нервно взмахнув рукой и тем самым выдав своё волнение. — Поначалу мы много ругались, но теперь предпочитаем не замечать друг друга, сосуществовать параллельно.       Я молчал, не зная, что сказать. Но, честно говоря, было приятно узнать, что не один я одинок и несчастен в этот до тошноты праздничный вечер. — Ваша супруга настоящая счастливица, Рудольфус, — продолжила леди Гиббон, улыбаясь. — У неё есть чудесная маленькая дочь, красивый молодой муж, который любит её — я вижу, что вас убивает разлука с нею, — в её голосе послышался оттенок горечи, и я наконец-то запоздало понял, что женщина просто пьяна. — Хотел бы я думать, что Беллатрикс считает так же, — усмехнулся я.       Вирджиния, как и много раз до этого, задержала на мне особенно пристальный взгляд. — Не грустите, Рудольфус, — попросила леди Гиббон, ободряюще положив руку на моё предплечье.       Я поднял глаза на волшебницу, обнаружив, что она стоит непозволительно близко. Вирджиния тоже, кажется, заметила это, но вместо того, чтобы отстраниться, только подалась мне навстречу и коснулась моих губ своими. Всего на одно мгновение, после его отстранилась. — Ах, простите, я сама не знаю, что творю, — пробормотала она.       Но кровь уже взыграла в моих жилах, и я, решив, что хуже уже быть не может, плюнул на всё и уже сам шагнул к волшебнице и привлёк её к себе, страстно поцеловал, стиснул тонкую талию в объятиях. Сопротивления я не встретил. А потом она вдруг аппарировала прямиком в мою спальню, так как прекрасно знала дом и уже всё для себя решила. — О, я не ведаю, что творю… — шептала она, позволяя мне теснить её к постели. — Поверьте, мой друг, за все годы своего ненавистного брака я ни разу не изменяла мужу…       Она стянула с моих плеч сюртук, а я безудержно принялся за крючки и ленты на спине её платья. — Но когда тут появились вы, противный мальчишка, меня будто подменили! — продолжала шептать Вирджиния. — Никогда бы не подумала, что у тётушки Доротеи может быть такой красивый внук! Это глаза, эти волосы и это тело! О, Мерлин, как же ты хорош собой! Разве я могла удержаться?       Я наконец-то расправился с её платьем, которое упало на пол, оставляя волшебницу в одном нижнем белье — в старомодной комбинации и в кружевных чулках. — Вы прекрасны, мадам, — констатировал я, прежде, чем скинуть с себя жилет и стянуть через голову рубашку. — Иди же ко мне, скорее! — воскликнула Вирджиния, и я не заставил её ждать.       Мы оба оказались на моей большой постели, где я с удовольствием отвлёкся от всех насущных проблем, предавшись страсти. Как я уже говорил, Вирджиния была красивой женщиной. Не как Беллатрикс, конечно, да и возраст сказывался — ей было без малого сорок лет. Но её тело оставалось вполне упругим и соблазнительным, распущенные волосы оказались густыми и мягкими, и мне было приятно ласкать её и сплетаться с нею в единое целое. Виржиния же была так просто на седьмом небе и в дальнейшем клялась, что ей в жизни не было так хорошо, как со мной.       Мы стали любовниками, не прошло и двух месяцев с моего воцарения в особняке бабушки. И, кажется, иначе и быть не могло, учитывая обстоятельства. У каждого на то были свои причины. Вирджиния маялась от скуки, выезжая из дома только на приёмы, понимала, что годы её уже уходят, и вдобавок нашла меня привлекательным молодым человеком. Я же после истории с Беллатрикс ощущал некоторую неуверенность в себе, как часто случается с молодыми мужчинами после неудач с особенно горячо любимыми женщинами. Да и тело, знаете ли, в двадцать лет очень уж требует своего…       Но, признаться, моё близкое знакомство с Вирджинией Гиббон я отношу к тем вещам, о которых мне стыдно вспоминать… но которые всё же имели место быть. Поначалу меня грызла совесть — я ведь тоже развлекался с чьей-то женой, на собственном опыте зная, как больно и губительно это может быть для мужа. Не совсем простившись с принципами своей ранней юности, я поначалу даже пытался втолковать леди Гиббон, что мы совершили ошибку… — Мой милый, дорогой мальчик, — нежным шепотом проговорила она, приподнявшись на локте и любуясь мною. — Это было бы преступлением, если бы мой муж хоть иногда вспоминал о моём существовании. А так пожалуй это он не прав, оставляя меня без должного внимания! Скажи, мой милый, разве я уже постарела и подурнела, чтобы смирно сидеть дома и находить отраду только в домашних хлопотах? — Да, пожалуй, ваш супруг преступно неправ. Будь я на его месте, я бы не смог о вас забыть ни на минуту, — отозвался я, щурясь на пробивающееся через портьеры солнце.       При свете дня морщинки на лице мадам Гиббон были заметны сильнее, но, тем не менее, я всё ещё считал её интересной и привлекательной. Да и была какая-то особенная пикантность в зрелой женщине, а страх перед разоблачением нашей связи заставил меня несколько оживиться и исцелиться от меланхолии. Короче говоря, я больше не заводил тему о том, что мы поступаем неправильно, да и не считал так.       Но, не смотря на то, что бабушка и леди Гиббон делали мою жизнь значительно лучше, чем она могла бы быть в изгнании, главным моим утешением стала, конечно, Алиссандра.       Мерлин и Моргана, я и не знал, что можно так любить… Воистину, нет ничего сильнее любви к ребёнку. И понять это можно только после того, как впервые возьмёшь родное дитя на руки. Любовь к ребёнку не может притупиться с годами, и ничто не может её убить. Напротив, она растёт с каждым днём. И я ощущал это на себе в полной мере. Алиссандра затмила солнце в моих глазах.       Она быстро росла, моя девочка. Казалось, ещё вчера я держал на руках крохотный комочек, который почти не мог шевелиться и совсем тихо пищал, и вот уже моя девочка начала радостно гугукать и тянуть ко мне ручки всякий раз, как я склонялся над её колыбелью. Ещё вчера я целовал головку, на который был всего лишь мягкий пушок, а сегодня я уже глажу буйство густых смоляных локонов, унаследованных Сандрой от её прекрасной матери. Ещё вчера она, совсем беспомощная и крохотная, лежала в колыбели, а сегодня уже смешно шагает на своих малюсеньких ножках, покачиваясь и с любопытством исследуя окружающий мир. Я не заметил, как она уже научилась каким-то примитивным словам, первым из которых стало «паапа» с забавно растянутой первой гласной, и стала достаточно большой, чтобы обзавестись собственным гардеробом маленьких платьев, туфелек и шляпок. И, Мерлин и Моргана, что за чудесный ребёнок это был…       Никогда не мог понять, как у нас с Беллатрикс получилось такое нежное, доброе создание. Наверно, это был какой-то серьёзный сбой в наследственности — коса нашла на камень. Куда-то провалились упёртость Лестрейнджей и спесивость Блэков, не было видно капризов Розье. Скорее, Сандра походила на мою мать. Она была очень тихой и могла часами смирно сидеть на месте, самостоятельно себя развлекая игрушками, почти никогда не капризничала и всегда слушалась старших с первого раза, обладала каким-то неиссякаемым запасом доброты (жалела даже раздавленного червя в саду) и была невозможно жизнерадостна.       Я проводил с дочерью почти всё время, отвлекаясь только на приёмы, финансовые вопросы, в которых помогал бабушке, и на леди Гиббон. В остальном же я почти что наслаждался тихим, размеренным бытом и дорожил каждой минутой, проведённой с дочерью. Я был почти счастлив. Почти…       Но всё-таки я каждую минуту остро чувствовал, что мне чего-то не хватает. Я чувствовал, словно часть меня оторвана и безвозвратно потеряна. Это ощущение пустоты постоянно терзало меня, что бы я не делал. И от этого невозможно было убежать, невозможно было скрыться. Я с жадностью читал «Ежедневный пророк» и письма отца, надеясь узнать что-то о них. Я страстно желал вернуть себе доброе имя в глазах Милорда, задыхался без Беллатрикс, не в силах привыкнуть к жизни без неё. Ещё я скучал по брату и по отцу, и вообще по Англии и Лестрейндж-холлу. Я постоянно находился в состоянии ожидания, и каждый день, просыпаясь, надеялся на то, что именно сегодня что-то изменится. В ожидании, что настал тот самый день.       Тот самый день начался так, как и почти каждый день в течение последних полутора с небольшим лет. Была осень, октябрь. Я находился в особенно тревожном состоянии, так как в принципе не любил осень и всегда был подвержен меланхолии в это время года, да вдобавок не получал писем из дома около месяца и уже сильно волновался.       Я поднялся совсем рано, за час до рассвета, и долгое время стоял на балконе с чашкой уже давно остывшего кофе и дымил папиросами, к которым пристрастился из-за местной моды и теперь никак не мог бросить эту дурную привычку.       Прислонившись к косяку балконной двери, я безучастно наблюдал за тем, как на горизонте восходит солнце и вспоминал Беллатрикс. Она тоже не любила осень. Даже сильнее, чем я, о чём не уставала говорить с сентября по ноябрь. А ещё я очень ждал сову и всматривался в каждую точку в небе. Но, увы, то были чайки или птицы, отправляющиеся на зимовку. — Руди, ты опять стоишь на сквозняке! — зябко кутаясь в шаль, из моей спальни на балкон вышла мадам Гиббон.       Моя подруга, очень помогающая мне своим обществом все эти полтора года, теперь особенно волновалась за меня и любила повторять, что я — тонко чувствующая натура, а потому у меня случилась сезонная депрессия. Мне от этого делалось тошно: в таком свете я походил на манерного героя какого-нибудь бульварного романа. — Тепло, и ветра нет, — безразлично бросил я.       Вирджиния всё-таки взяла на себя труд застегнуть мою рубашку и запахнуть отвороты моего халата. — На тебе лица нет, что-то случилось?       В её глазах читалась искренняя забота и желание помочь. Допускаю, что она даже любила меня или ей так казалось. По крайней мере, эта добрая женщина привыкла ко мне, и ей нравилось обо мне заботиться как о странной смеси супруга и ребёнка. Но разве могла она излечить меня от тоски по Беллатрикс? — Увы, ничего не случилось. В нашем сонном царстве вообще редко что-то случается, Джини, — задумчиво проговорил я, после чего коснулся губами лба любовницы и, оттолкнувшись от стены, направился в спальню. — Ты же собирался бросить эту гадость, — скривилась Вирджиния, когда я затушил папиросу в пепельнице. — Сам же говоришь, для ребёнка вредно этим дышать.       Надо отдать мадам Гиббон должное: к Сандре она привязалась и даже заботилась о ней, чуть ли не как родная мать. Но, сказать по правде, невозможно было знать мою дочь и не любить её. — Выветрится ещё до завтрака. К тому же, при Алиссандре я никогда не курю, — заметил я, и ободряюще улыбнулся.       После мы разошлись —я отправился в свой гардероб одеваться, а Вирджиния аппарировала в свои апартаменты, чтобы привести себя в порядок. Благо, у неё были раздельные спальни с супругом, и тому ни разу не пришло в голову проверить, ночует ли Вирджиния у себя. К слову сказать, я не был уверен, что его это вообще хоть каплю интересовало.       Спустя полчаса после утреннего разговора мы все уже сидели в столовой, которая была особенно любима обитателями особняка, так как имела интересную овальную форму и узорчатые стеклянные окна во всю высоту стен. Говоря «мы все», я имел ввиду бабушку, восседающую во главе овального стола в любимой мантилье, с высокой старомодной причёской и важным видом, себя на другом конце, и чету Гиббонов. Уильям, как обычно, был поглощен газетой и не замечал, как я переглядываюсь и любезничаю с его женой, бабушка делала вид, что не замечает того же, а сам я ждал, когда нянька, пришедшая на смену кормилице, приведёт Алиссандру.       Обычно детей сажали за стол взрослых в более позднем возрасте, но Сандра была удивительно послушной и спокойной, а я не мог не видеть её столь долго. Нянечка привела Алиссандру, когда трапеза уже началась. И я, как обычно, отложил прибор, чтобы поздороваться с дочерью. — Доброе утро! — обратилась Сандра ко всем. — Папа! — радостно защебетала она с ударением на второй слог, засеменив ко мне и протянув мне на встречу по-детски пухленькие ручки.       Она уже научилась здороваться и прощаться, когда нужно и, кажется, это доставляло ей особенное удовольствие. — Доброе утро, мой ангел! — улыбнулся я, протягивая руки к дочери в ответ и представляя, как скривился бы мой отец от этой сцены.       Я с легкостью поднял дочь и усадил к себе на колени. Сандра, которая в это утро вышла к завтраку в пастельно-розовом платье с рюшами и бантиком, выглядела, как всегда, словно фарфоровая кукла, и я млел и таял, когда она нежно чмокнула меня в уже выбритую щеку, и с упоением поцеловал дочь в угольно-чёрную макушку. Её иссиня-чёрные крупные локоны уже вились до лопаток, и теперь каждое утро украшались милыми заколочками или бантиками. Сегодня Алиссандра могла похвастаться лентой под цвет платья, ловко вплетённой в её густые кудри. — Мне сегодня снилясь мама, — радостно заявила Алиссандра, и я заметил, как Вирджиния сухо поджала губы.       Мы никогда не говорили о Белле, но, кажется, леди Гиббон считала её ужасной женой и ещё более ужасной матерью. Бабушка придерживалась примерно такой же версии, и даже как-то спросила, кто из нас изменил другому — из-за чего ещё мы могли расстаться столь надолго. Мне пришлось взять вину на себя, заявив, что мы с Беллатрикс часто ссорились во время её беременности, а потом я наделал много ошибок. Это, может, и было правдой в какой-то степени, но бабушка поняла по-своему, а потому осталась таким объяснением вполне удовлетворена. — Да, и что же вы делали в твоём сне, дорогая? — оживился я.       Так как для бабушки официальной версией была наша с Беллой ссора, а с Вирджинией обсуждать Беллатрикс было бы очень некорректно, именно Сандре я часами рассказывал истории о её маме, и моя добрая, любящая дочь боготворила её заочно. — Мы были дома… В нашем замке! А потом ещё бабушка плиехала… И Гиббоны тоже! — повествовала Сандра, болтая ножками, обутыми в крохотные туфельки, и то и дело заглядывая мне в глаза. — Правильно говорить не Гиббоны, а леди и сэр Гиббон, — поправила бабушка. — Леди и сэрь Гиббон! — покорно повторила Сандра и улыбнулась. — О, это лишнее, — заверила нас Вирджиния, а её супруг, не отрываясь от газеты, крякнул в знак солидарности. — Нет, нет, воспитанию детей нужно уделять особенное внимание с пелёнок, — покачала головой бабушка. — Я сильно разбаловала своего единственного сына в детстве, потому что очень уж любила этого дерзкого и своевольного мальчишку. Да что уж там, стервец весь в меня пошел, могла ли я не любить его? К тому же, Сильвий у меня поздний ребёнок…       Как свойственно всем пожилым людям, леди Доротея ударилась в воспоминания, и, приложив моего родителя ещё парочкой нелестных, но правдивых эпитетов, опять вернулась к вопросу воспитания Сандры, которая, притихнув, сидела на моих руках и слушала. — Так вот, Рудольфус, ты слишком балуешь дочь, — заключила бабушка. — Что ты вечно таскаешь её на руках, не маленькая уже. Да и не лучше ли Сандре сидеть на собственном стуле? А то и сам не ешь, и её отвлекаешь!       Я знал, что бабушка была права. Более того, моим ночным кошмаром была разбалованная, как Беллатрикс, Алиссандра. Но не баловать её я не мог. Да и Сандра пока что не подавала первых признаков балованного дитя, к счастью.       Я всё-таки пересадил дочь на специальный высокий стульчик, на котором вдобавок лежало две подушки для её удобства. Я помог Алиссандре устроиться и не смог удержаться о того, чтобы, играя, не пощекотать её. Сандра заливисто рассмеялась, и я улыбнулся до ушей. — Так, хватит возиться, вы, двое! — грозно прикрикнула бабушка.       Но и я, и Алиссандра, знали, что то было напускным, так как тёмные глаза леди Доротеи смеялись с нами. Но не могла же, в самом деле, суровая леди Лестрейндж не сохранять серьёзность за столом, да ещё в присутствии посторонних! — В следующем месяце нужно будет съездить в Британию, — прогундосил Гиббон.       Он был послом от Британского Министерства Магии во Франции вот уже года четыре, и бывал на Туманном Альбионе весьма редко. — Джини, ты едешь со мной или остаёшься? — спросил он для приличия. — Наверно, останусь. В Британии сейчас холода и дожди. Ещё пуще, чем обычно, я имею ввиду, — отозвалась Вирджиния, стрельнув на меня глазами. — Ишь, — усмехнулся Гиббон. — Помнится, ты совсем не хотела уезжать из Британии несколько лет назад! А теперь как ни спрошу, так всё-то ты на Ривьере оставаться хочешь. — Я привыкла к здешнему мягкому климату и совсем не хочу расставаться с моей милой тетушкой, — так она именовала бабушку, — и нашей маленькой принцессой, — последнее относилось к Сандре. — Как любезно, дорогая, — улыбнулась бабушка, выразительно взглянув на меня.       В отличие от Гиббона, опять ушедшего с головой в столбцы с акциями, бабушка видела и понимала всё, что было между её крестницей и мною.       Когда с завтраком было покончено, мы с Алиссандрой, бабушкой и Вирджинией отправились гулять в сад. Погода выдалась солнечной и очень теплой, и можно было позволить себе долгую прогулку. Пока бабушка с леди Гиббон чинно сидели и беседовали в беседке, мы с Алиссандрой играли в прятки и жмурки попеременно, потом я был приглашен на чаепитие с Сандрой и её куклой Николь, а под конец был принуждён помогать Алиссандре строить домик для садовых гномов. Закончилось всё новой беготней, и когда я подустал, меня сменила Джини. — Не понимаю, как она совсем не устаёт! — запыхавшись, проговорил я, падая в кресло рядом с бабушкой. — Такая маленькая, и столько энергии! — Все дети такие, — заметила леди Доротея.        Бабушка терпеливо подождала, пока я налил себе чаю и сделал пару глотков, и только тогда заговорила. — И долго это будет продолжаться? — Пускай играет, сколько хочет, — отмахнулся я. — Когда Вирджиния устанет, я велю Долли забавлять её… — Я не про твою дочь, — отрезала бабушка.— Я про твой роман.       Я постарался изобразить изумление. — Брось, мальчик мой, — усмехнулась леди Доротея. — Я не первый год живу на этой грешной земле. И, признаться, я бы удивилась, если бы между тобой и Джини не завязался роман. Она, бедняжка, несчастна в браке, ты тоже приполз сюда зализывать душевные раны. Сошлись два одиночества, и по-началу меня это даже радовало — вы оба немного приободрились. Не перебивай меня, — властно потребовала бабушка, заметив, что я пытаюсь вставить реплику. — Так вот, сначала я думала, что так будет лучше для всех, потому что никак не предполагала, что это продлиться так долго, а Вирджиния умудрится влюбиться в такого мальчишку, как ты. — Влюбиться? — недоверчиво переспросил я. — Нет, я так не думаю. Ей просто скучно… — Посмотри, как она возится с твоим ребёнком и как на тебя смотрит! — фыркнула бабушка. — В общем, Рудольфус, вы теперь зашли на скользкую дорожку и эта связь становится всё заметнее. Не знаю, что там у тебя с женой, но всё-таки ваша разлука уже начинает походить на моветон. Вы должны хотя бы создать видимость крепкого брака. — Так вы меня выгоняете? — удивился я. — Какой вздор! — возмутилась бабушка. — Разве могу я оттолкнуть вновь обретённого внука, родную кровь? Но я беспокоюсь за тебя, Рудольфус. Я вижу, как ты таешь день ото дня. Здесь тебе скучно, нет применения для твоего острого ума и амбиций. Согласись, нельзя же в двадцать один год довольствоваться обществом старухи и ребёнка? Ты молод, и тебе нужно как-то самоутверждаться, а Вирджиния не заслужила такого обращения. — Я не самоутверждаюсь за её счёт. Я уважаю её. — Хочется верить, — фыркнула бабушка. — В любом случае, Джини слишком сильно привязалась к твоей дочери — ты же знаешь, как сильно она хочет ребёнка. И она слишком сильно привязалась к тебе. Поэтому сейчас ты должен разорвать всё окончательно и бесповоротно. Если бы мы жили в глупом и сопливом романе, ты мог бы, конечно, устроить дикий скандал с сбежать с Вирджинией куда-нибудь в глушь, где вы бы презрели законы и время, и жили, наслаждаясь друг другом и растя Сандру, но ты не любишь эту женщину, о чём знаешь не хуже меня, — закончила свою отповедь бабушка. — А если бы и любил, это не имело бы значения — через несколько лет она совсем увянет, — цинично договорила она. — Хорошо, я найду способ расстаться с нею, — кинул я. — Почему бы тебе просто не вернуться в Британию? — спросила бабушка странным голосом.        Встретившись с ней глазами, я догадался, что она понимает, что так для меня будет лучше, но вместе с тем не хочет расставаться со мною. — Не всё так просто… — тяжело вздохнул я. — Да что там может быть, — раздраженно фыркнула бабушка. — Ну натворил дел, дальше-то что? Возраст такой, вдобавок, твой отец — Сильвий Лестрейндж, что уже тебя сильно оправдывает в любом случае! Наследственность — страшная вещь. Ну же, говори теперь правду, что там случилось в Британии? Скандал из-за измены? Или на дуэли ты кого-то сильно покалечил и сбежал? — Боюсь, у меня была не такая бурная жизнь, как вы воображаете, — усмехнулся я. — Значит, мой сын втянул тебя в организацию этого своего… протеже… — констатировала бабушка, выплюнув последнее слово. — Протеже? — переспросил я. — Боюсь, вы не совсем понимаете, о ком говорите… — Я говорю о безродном щенке, который прорвался к власти благодаря слепому обожанию твоего глупого отца! — прогрохотала бабушка. — Тёмный Лорд — великий человек! — взвился я. — И я не намерен разговаривать о нём в таком тоне!       Я собирался было встать и уйти, но бабушка взяла меня за руку и задержала. — Ладно, называй его, как хочешь, — тихо фыркнула она. — Для меня-то он всегда будет мерзавцем, погубившим моего мужа и моего пасынка. Хороший был человек твой дед, весёлый, и пасынок мой в него… Это Сильвий пошел в мою породу. Не понимаю, как он только поддался-то чьему-то влиянию. Ладно, ладно, если тебе неприятна эта тема, не будем о ней, — сдалась бабушка, поняв, что я не стану говорить в таком ключе о Милорде. — Я и так уже поняла, во что втянул тебя Сильвий. Как поняла и то, что ты в изгнании. — Я не буду спорить, — я тоже отступил, решив сказать правду. — Я провинился перед тем, кого вы даже по имени не хотите назвать. — Интересно, в чём же? Убил недостаточно магглов? — презрительно поинтересовалась бабушка. — Мы с ним не сошлись во мнениях, — туманно отозвался я. — Но вообще да, против меня выдвинули обвинения в жалости к магглам. — Даже знать не хочу, что ты сделал, — закатила глаза бабушка. — Но ты всё-таки не в розыске, иначе бы прятался в другом месте. Но почему же тогда твоя супруга не с тобой в этом изгнании? Впрочем, не говори. Она — гарантия того, что ты не сбежишь совсем, не так ли?        Придумав эту нелепицу, бабушка избавила меня от необходимости что-то плести, и я лишь кивнул. — О, мой бедный! — искренне прошептала она. — Ну, ничего, мы что-нибудь придумаем… — Обязательно, — я выжал улыбку и положил руку на сухую кисть бабушки.        Остаток дня тянулся долго и обыденно. Мы пообедали, потом разошлись по комнатам, чтобы отдохнуть, ближе к вечеру собрались в гостиной для пустых и скучных бесед, нянечка привела Сандру, и я поиграл с ней немного.        Часов в девять все привычно отправились спать. Прочитав несколько сказок дочери и поцеловав её в лоб, я ушел к себе. В спальне меня уже ждала Вирджиния. — Я соскучилась, — негромко проговорила она, едва я оказался в спальне. — Подожди, я должен проверить почту, — я мягко отстранил льнувшую ко мне женщину. — Какой прок, — простонала та. — Ты разве ждешь письма? — Не то, чтобы прям жду, но надеюсь получить, — отозвался я, подходя к своему столу и разбирая бумаги. — Ну что, есть что-то важное? — издевательски поинтересовалась Вирджиния, поводя плечами и скидывая с себя пеньюар. — Или ты всё-таки уделишь внимание мне? — Конечно, две минуты, — кивнул я, перебирая конверты.        Счета, открытка от Оливии Мальсибер, поздравляющей меня с грядущим Хэллоуином, конверт от одного из кузенов с приглашением на приём через неделю и… сердце пропустило удар, когда я наткнулся на тонкий конверт без каких-либо опознавательных знаков. Я ещё не знал, что в нём, но чувствовал, что наконец-то моя старая жизнь напоминает о себе.       Я постарался побыстрее разорвать конверт и вынул из него небольшой кусок пергамента.       «Приветствую, Рудольфус. Я знаю, что у тебя есть повод ненавидеть меня и женщину, которая встала между нами. Но если ты всё ещё считаешь себя Пожирателем Смерти и тебе не безразлична судьба нашей великолепной Беллатрикс, я хочу видеть тебя в Лестрейндж-холле так быстро, как это только возможно.

В.»

       Я ощутил лёгкое головокружение и едва не выронил конверт из рук. Надо было быть дураком, чтобы не понять, кто такой этот «В»! Он помнит про меня! Он не забыл! А Беллатрикс? Что с ней? Что-то случилось. Что-то серьезное, раз меня вызывают! О, Мерлин, увидеть её вновь, что может быть прекраснее!        Перед глазами вспыхнул образ супруги — прекрасной, яркой и… недоступной. Первый восторг прошел, и я вспомнил, как расстался с Милордом и Беллатрикс. Уж не приманка ли это? Если бы я действительно потребовался в Холле, не позвал бы меня Милорд черед отца? Зачем самому утруждаться и писать мне? А если дело совсем срочное и личное?.. Нет… Не теперь… Не после того, как он изгнал меня… Или всё-таки?        Наверно, я был дураком. И большим фанатиком. Что уж там, вообще безумцем. Потому что волнение так поработило мой разум, что я бросился в спальню со всех ног, кинулся в гардероб и начал искать дорожную мантию. — Рудольфус, что случилось? — заволновалась Вирджиния. — Я не знаю, что-то с Беллатрикс, кажется, — нервно ответил я, забираясь в самые недра гардероба и копаясь там. — Ты куда-то собираешься? — Я возвращаюсь в Британию, — отрезал я, выходя из гардероба с найденной мантией. — То есть, возвращаешься? — ошарашенно проговорила Вирджиния. — Я не знаю, надолго ли, — вздохнул я. — Может, всего на пару дней, а может я уже не вернусь… — Как это ты не вернешься? — забеспокоилась женщина. — Руди, о чём ты говоришь? — Что с ней могло случиться? — волновался я вслух. — Может, заболела? Или попала в какие-то неприятности? Но от каких неприятностей он не может её огородить? Вздор… — Рудольфус, ты не можешь просто так взять и сорваться… — начала было Вирджиния, в ужасе на меня глядя. — И что значит — можешь не вернуться? — Я не знаю, надолго ли я еду, — отмахнулся я. — Ты не видела дорожные ботинки?.. Впрочем, и так сойдет… — Рудольфус! — воскликнула в конец шокированная волшебница. — Ты действительно уедешь? А я?        Я замер чуть ли не на пороге, поняв, что не могу так поступить с этой доброй женщиной. — Вирджиния, — тяжело вздохнул я. — Я тебя очень ценю и за всё тебе благодарен. Но Беллатрикс — моя жена. Я не могу бросить её в беде.        Мадам Гиббон тяжело и шумно задышала, её лицо скривилось от подступающих рыданий, и она внезапно бросилась мне на грудь, мертвой хваткой вцепившись в отвороты сюртука. — Она никогда не будет любить тебя так, как я! — выдохнула она, задыхаясь от рыданий. — Никогда! Что это за жена и мать такая, ни разу не написавшая мужу хотя бы затем, чтобы спросить, как дочь?! — Я люблю её, — прошептал я. — Прости.        Волшебница резко отстранилась от меня и заглянула мне в глаза с непониманием и гневом. — А то, что было между нами — разве не любовь? — ужаснулась она. — Да, может, я стара для тебя, может, скучна, но ведь мы стали семьей, и я дочь твою люблю, словно сама её родила! — Не говори так, ты знаешь, что ты — прекрасна, и что я питаю к тебе самые нежные чувства, — с тяжестью на сердце проговорил я. — Подумай! Крепко подумай, прежде, чем перешагнуть этот порог! — посоветовала мне Вирджиния повышенным тоном. — Потому, что в погоне за вечно ускользающей женщиной ты разрушаешь семью! — Мы никогда не были семьей, — покачал головой я. — Это было прекрасное время и я благодарен тебе за всё, но нам обоим пора вспомнить, что мы несвободны. Я женат, у меня ребёнок… — Вот именно! — прокричала Вирджиния. — Тебе есть к чему возвращаться хотя бы потому, что у тебя всегда будет Сандра! А я? Как мне после тебя, моя любовь, вообще смотреть на моего старого мужа? Рудольфус, я ведь никогда так не любила, разве ты не видишь этого?        Я совершил много дурных поступков за свою жизнь, и мой резкий уход из дома бабушки занимает лидирующие позиции среди их числа. Хотя я, как никто другой, понимал чувства Вирджинии Гиббон, меня тянуло к Беллатрикс, как магнитом, и я уже мог думать только о ней. — Прости меня. Или не прощай и вечно проклинай, — тихо проговорил я. — Я очень виноват перед тобой, и это всё было ошибкой… Мне следовало уехать намного раньше. Прости.        Я вышел из спальни, а Вирджиния испустила душераздирающий стон, от которого у меня сердце сжалось. Но я не мог остановиться и вернуться к ней. Я не мог… Я был нужен Беллатрикс, нужен Милорду, и я бежал к ним, как собака, по первому зову.        Я стремительно пересек коридор и буквально ворвался в спальню Алиссандры. Над кроваткой моей дочери, которая уже спала, стояла бабушка, любовно поправляющая на ней одеяльце. — Что случилось? Ты куда-то едешь? — удивленно прошептала она.        Я порывисто подошел к ней и обнял, склонившись. — Я должен вас покинуть, к моему большому сожалению, — прошептал я. — Мне безумно стыдно, что я так дико врываюсь в вашу жизнь и ухожу из неё, когда мне вздумается, но сейчас я должен возвращаться в Британию, и я не знаю, когда вернусь и вернусь ли. Спасибо вам за всё.        Я отстранился от взволнованной бабушки и подошел к кроватке Алиссанды, которая сладко спала, обнимая плюшевого мишку. — Я постараюсь вернуться к тебе, принцесса, — прошептал я, коснувшись рукой черных кудрей дочери. — Что случилось? — отмерла бабушка. — Что-то в Холле? — Да. Что-то с Беллой. Я не знаю подробностей, но должен немедленно ехать, — кивнул я. — Ты прощаешься так, как будто не уверен, что вернешься, — нахмурилась леди Доротея. — Скажи мне правду, куда ты? Что произошло? — Я не знаю, но я должен ехать. Я напишу сразу же, как выясню, в чём дело, — пообещал я. — Это он с тобой связался? — сурово спросила бабушка. — Этот человек, которого так обожает мой сын? И который погубил моего мужа? — Да, мне написал он, — признался я. — Он угрожает тебе? — воинственно спросила леди Доротея.        Я покачал головой, хотя и не был так уверен в том, что бабушка ошибается. — Он разрешил мне вернуться, — прошептал я. — Это может быть ловушка! — ахнула леди Доротея. — Плевать. Я увижусь с Беллатрикс. Остальное неважно. — И когда ты уезжаешь? — Прямо сейчас.        Бабушка изменилась в лице и побледнела. В её взгляде отразилась такая мука, что я почувствовал себя последним негодяем. — А Алиссандра? — спросила она, кажется, даже не дыша. — Не знаю, надолго ли я еду… Наверное, ей лучше остаться здесь, — неуверенно проговорил я.        Не буду описывать дальнейшее… Слишком тяжело вспоминать боль в глазах моей бабушки и слезы Вирджинии Гиббон… Скажу только, что когда через пятнадцать минут я вышел из особняка и зашагал по парковской дорожке, чувствуя на спине взгляды близких, у меня тоже разрывалось сердце. И тряслись руки — так я хотел вернуться и забрать Сандру. На меня навалилось тяжелое предчувствие, и в какой-то момент я остановился… Чтобы чуть ли не бегом вернуться в особняк и, пробежав мимо ошарашенных бабушки и Вирджинии, подняться в спальню Сандры. — Папа? — удивленно-испуганно спросила она, проснувшись, когда я вынимал её из кровати. — Все хорошо, милая, — прошептал я. — Это неправильно. Я возьму тебя с собой, куда бы я не отправлялся…        И, как безумный, я наскоро вернулся в свою комнату, чтобы вытащить из стола документы Алиссандры, после чего позвал Долли и, больше никому ничего не говоря, вышел из дома, велел оседлать мне крылатого коня и вскоре запрыгнул на него. — Хоть в чем-то ты поступаешь правильно, — сказала мне на последок бабушка, кивнув на дремлющую в моих руках Сандру.        Последние слова прощания были сказаны, конь — оседлан, и скорее я взмыл в ночное небо, чтобы отправиться на родину. Из Британии я уезжал в очень подавленном настроении. Возвращался я в крайнем волнении. Но, сказать по правде, нет ничего хуже ожидания, поэтому я испытывал некоторое своеобразное облегчение. Как бы там ни было, но я очень скоро должен был вынырнуть из неведения, и я уже предвкушал это.        В Британию я добрался только к раннему утру, довольно уставший, но все же полный нетерпения. Алиссандра, всю дорогу бывшая на руках у Долли или у меня, уже проснулась и с большим интересом смотрела по сторонам. — Это Холл? — удивленно спросила она, когда мы спешились у конюшен. — Не совсем. Одна из пристроек, — ответил я, перехватывая малышку поудобнее. — Сейчас ты увидишь свой замок, милая…        Ощущая большой трепет в груди, я поскорее поспешил обойти конюшню, пройти через особенно густой участок сада, и наконец-то вышел на дорожку, с которой было видно замок во всём его великолепии.        Сандра издала восторженный вскрик, и я был солидарен с нею.        Как же величественен и прекрасен был Лестрейндж-холл! С детства я восхищался и гордился старинным замком, но только в то памятное утро я ощутил всю свою любовь к родному дому. Даже, пожалуй, восторг. Первые лучи раннего солнца озаряли его, играя в окнах и на витражах библиотеки, легкий утренний туман окутывал монументальные стены, местами увитые плющом, башни с вывешенными на шпилях штандартами говорили всем и каждому, что эта роскошь принадлежит Лестрейнджам. И даже горгульи на смотровых башнях казались мне красивыми и родными. — Мы дома, — объявил я, решительным шагом направляясь к замку.        Отец, как и следовало ожидать, уже знал о моём появлении. Более того, поднял прислугу. Домовики в парадных тогах из накрахмаленных полотенец выстроились вдоль дорожки, ведущей к главному крыльцу. Я удивился, что сэр Сильвий не поднял человеческую прислугу поприветствовать меня в шестом часу утра… И вообще чем ближе к замку я подходил, тем ярче подмечал некоторые изменения. Домовики казались неряшливее, чем обычно, дрожки не были подметены, крыльцо — не начищено до блеска… Отец всегда так муштровал прислугу, что в доме пылинки видно не было. — Хозяин дома? — поинтересовался я у одного из лопоухих недоумков.        Эльф как-то испуганно кивнул.        Я весь напрягся и ускорил шаг.        Вторая странность не заставила меня ждать: едва я ступил на лестницу, на верхней ступеньке показался Рабастан, которому полагалось находиться в школе. За полтора года Басти прибавил в росте и возмужал, поэтому теперь в свои шестнадцать лет выглядел немного старше. — Руди! Слава Салазару ты вернулся! — воскликнул Рабастан первым делом.        Рабастан поспешил мне на встречу и обнял меня, похлопав по спине. Я сделал то же, отметив, как сильно он вырос и раздался в плечах. — Что случилось? — взволнованно спросил я, заглядывая в темные глаза Басти. — Что-то с Беллатрикс? Где отец? — Он очень плох, но риска для жизни уже нет, — бахнул мой брат. — Что случилось? — замер я на полном ходу. — Что с ним? — Было покушение… — начал было Басти.        Более не слушая его, я оставил брата и Долли с Сандрой на руках позади и поспешил в спальню отца чуть ли не бегом. Перепрыгивая сразу через две ступеньки, я буквально взлетел к его спальне и, не стучась, ворвался в неё. В нос сразу же ударил сильный запах лекарств, а в кабинете я наткнулся на Фоули, размешивающего какую-то микстуру. — Мистер Лестрейндж, больного лучше не беспокоить… — начал было он, но я не послушал.        Я влетел в спальню сэра Сильвия, едва не сшибив стул по дороге, и без промедлений кинулся к кровати, чтобы с беспокойством вглядеться в лицо спящего отца. Он был так бледен, что его обычно смугловатое лицо приобрело серовато-землистый оттенок, так же была непривычная щетина. Отец медленно, но размеренно дышал, и его широкая грудь поднималась и опускалась под расшитым серебром покрывалом. Я опустился на край кровати и сжал большую отцовскую руку в своей, с беспокойством глядя на опущенные веки. — Отец? — осторожно позвал я.        Мужчина поморщился во сне, его рука сжала мою руку, и сэр Сильвий приоткрыл глаза. — Отец! — опять воскликнул я, подавшись к родителю и сжав его руку в ответ. — Что с тобой? Как ты?        Он скривился и покачал головой, потом криво улыбнулся, глядя на меня своими темными глазами. — Сэр Сильвий не может пока что говорить, — подсказал Фоули, прошедший за мной в спальню. — Что случилось? —обратился я к целителю. — Очень сильно отравление, — тяжело вздохнул он.        Я удивленно взглянул на сэра Лестрейнджа. — У отца всегда был крепкий желудок, — не понимающе сказал я.        Родитель картинно закатил глаза, всем своим видом выражая удивление моим умственным способностям. — Нет, нет, дело не в пищевом отравлении, — замялся целитель. — Отца отравили, — заявил Рабастан, входя в спальню. — Это было покушение. — Что!? — гневно воскликнул я, не веря своим ушам. — Кто!? Преступника нашли? — Рудольфус, нужно поговорить, — сумрачно проговорил Рабастан.        Нахмурившись, я опять посмотрел на отца. Тот покивал в сторону младшего сына. — Я скоро вернусь, папа, — тихо проговорил я.        Отец вымученно улыбнулся и, подняв руку, потрепал меня по плечу, насколько ему это позволяли источенные силы. Я заботливо поправил его одеяло, после чего вышел в кабинет вслед за братом и прикрыл за собой дверь. — Как это произошло? — потребовал я. — Рудольфус, тут такое происходит, — выразительно взглянув на меня, проговорил Басти.        Брат вытащил из внутреннего кармана портсигар, извлек оттуда папиросу, вставил её в зубы под моим потрясенным взглядом, и начал шарить по карманам в поисках зажигалки. — Это что ещё за новости? — отмер я, выхватив из губ Басти папиросу. — Совсем рехнулся? Ты ещё абсента при мне выпей! — Остынь, Руди, я уже почти год курю, — отмахнулся от меня Рабастан, помахав у меня перед носом портсигаром. — Я смотрю, отец давненько не давал тебя подзатыльников? — повысил голос я, вырывая у брата и рук портсигар и засовывая его себе в карман. — Ещё раз увижу, мало не покажется, понял?        Басти, который, очевидно, пытался показаться передо мной взрослым, теперь надулся и смотрел на меня исподлобья. — Ты мне не отец, не важничай. — Смею тебе напомнить, что пока отец болен, все заботы, в том числе и о тебе, ложатся на меня, — строго проговорил я. — А теперь хватит огрызаться, лучше скажи, что случилось с папой? — Он вчера был на большом собрании у Милорда и выпил вино из бокала, в котором был яд, — все ещё с обиженным видом проговорил Рабастан. — Яд такой сильный, что отцу сожгло горло, и если бы не Милорд и своевременно появившийся целитель, он не пережил бы эту ночь. — Проклятье, — простонал я, хватаясь за голову и взъерошивая волосы. — Яд в особняке Темного Лорда… А если бы Повелитель выпил его!? — Нет, это было покушение не на него, а на… — Басти умолк, взглянув на меня слегка неуверенно. — Рабастан, Мерлина ради, расскажи уже всё! — взвыл я. — На Беллатрикс, — тяжело вздохнул мой брат.        Я почувствовал, как у меня почва ушла из под ног, и тяжело оперся на спинку кресла. — Отец случайно выпил из её бокала, — продолжал Рабастан. — Подробности Милорд лично тебе сообщит. — Басти взглянул на часы с маятником. — Идём, мы уже опаздываем. Собрание начнётся через две минуты.        Басти щелкнул пальцами и появился домовик с двумя мантиями Пожирателей Смерти. Брат взял одну из них и накинул на плечи. — Белла цела? С ней всё хорошо? — вырвалось у меня. — Да, она здорова, — кивнул брат подходя к камину и загребая из мешочка летучий порох. — Ты уверен? — не унимался я. — А где она? — С Милордом, — уклончиво отозвался Рабастан, залезая в камин. — Давай, иди сюда быстрее. — Ты тоже будешь на собрании? — удивился я. — Смею тебе напомнить, — передразнил Рабастан, — что я тоже Лестрейндж и у меня уже несколько месяцев имеется Тёмная Метка. — Ладно, ты прав… Лучше если мы будем сильны и едины, пока отец болен, — проговорил я, сменяя дорожную мантию на форменную и заходя в камин вслед за братом.        Видит Мерлин, я уже ни о чем не мог думать кроме Беллы и отца. Я даже не вспомнил о том, что ещё совсем недавно допускал возможность расправы над собой. Я просто жаждал поскорее увидеть Беллатрикс и убедиться, что с ней всё впорядке.        Мы вышли из камина в гостиной средних размеров и пошли в зал для собраний. По тому, как уверенно шел Рабастан, я сделал вывод, что он уже бывал в доме Милорда.        Перед нами отворились высокие двери и мы прошли в зал, где за вытянутым столом восседал Ближний круг. Не было никого в маске, так как все и без того друг друга знали. Меня приветствовали примерно одинаково — удивленными и неприязненными взглядами. Абраксас Малфой наклонился к Поллуксу Эйвери и что-то сказал явно на мой счет, Нотт точно так же перешептывался с Мальсибером. Только Антонин Долохов ухмылялся, глядя на меня в упор, и вовсе не казался шокированным — скорее всего, знал заранее о моём появлении. — Нам сюда, — тихо бросил Рабастан, с неожиданным достоинством проходя к двум свободным стульям.        Мы сели недалеко от трона во главе стола. Слева от него сидел Антонин, справа место пустовало, а дальше сидели мы с братом. — Разве нам не следует занять место отца? — спросил я негромко. — Ты и так на нём сидишь, — отозвался Рабастан.        Я вопросительно взглянул на ближайший к трону стул, который являлся самым почетным местом. Рабастан цокнул языком. — Скоро сам увидишь. — Если бы я знал, что на собрание можно брать детей, я бы захватил с собой Люциуса, — растягивая гласные заметил Абраксас.        Это был камень в огород Рабастана. — А я бы взял свою семилетнюю дочку, — отозвался Эйвери. — Поставили бы отдельный столик для детишек, пусть бы себе рисовали, играли в шарады и ели сладости, пока взрослые решают проблемы.        Пожиратели Смерти негромко рассмеялись, а Рабастан покраснел от негодования. — Пусть тот, кто считает меня мальчишкой, скрестит со мной палочку! — горячо воскликнул он.        Я запоздало положил руку на плечо вскочившего брата и заставил его сесть. — Грешно с ребёнком состязаться, — ввернул Нотт, и мужчины опять глумливо рассмеялись. — Если забыть, кто его обучает, конечно же, — негромко заметил Долохов.       Смешки тут же стихли, а я воззрился на брата с крайним удивлением. — Чего ещё я не знаю? — вопросил я.        Басти только плечами пожал.       Двери распахнулись, и в помещение быстрым шагом прошел Милорд. Я, как и остальные, поспешно встал. Повелитель же был настолько не в духе, что только рукой махнул, давая знак, что всем можно садиться. На его бледном лице чуть не в первые на моей памяти была краска гнева, и весь Темный Лорд буквально кипел от ярости.        Но что было ещё удивительнее, так это то, что вместе с Повелителем в зал, словно так и должно, зашла моя жена. В мантии поверх черного платья, с таким же гневным видом, и, более того, опустилась на стул по правую руку от Тёмного Лорда… Когда она проходила мимо, меня овеяло ароматом её духов. Все тех же, не по возрасту тяжелых и сладких. Я прикрыл глаза, а когда вновь поднял веки, Беллатрикс уже сидела рядом со мной. Милорд же оставался на ногах. — Злоумышленник ещё не найден, — резко заговорил Милорд. — И что мне не нравится больше всего, так это то, что один из моих лучших Пожирателей Смерти был отравлен в моём доме. Значит, это сделать мог только один из нас. Человек, поклявшийся мне в верности. Вы понимаете, что это значит? Среди нас предатель.       Пожиратели начали хмуриться и переглядываться. — И что самое отвратительное, так это то, что из того бокала вполне мог выпить я, — продолжал Волдеморт с нескрываемой яростью в голосе. — Разумеется, яд не мог лишить меня жизни, но все же последствия были бы не самыми приятными. Поэтому я очень рассчитываю на то, что преступник будет найден в кратчайшие сроки. Антонин уже занимается расследованием этого дела, но ваши соображения я готов выслушать. За любую информацию о преступлении я лично буду благодарен, но если кто-то посмеет покрывать преступника… — Повелитель многозначительно промолчал, обводя Ближний Круг таким взглядом, что я ощутил, как по спине побежали мурашки — он применял легилименцию.       Выждав минуту и убедившись в том, что некому что-либо сказать, Милорд презрительно хмыкнул и сделал резкий жест рукой, давая понять, что все свободны. — Можете идти. Рудольфус, Антонин, останьтесь.       Не смотря на то, что имя Беллы не прозвучало, она не шелохнулась и осталась на своём месте, словно априори должна была быть при любом разговоре Тёмного Лорда. Судя по тому, что сам Милорд не обратил на сей факт никакого внимания, это было в порядке вещей.       Пока Милорд в беспокойстве расхаживал по кабинету и думал о чем-то, Долохов вытащил сигару и задымил, а Беллатрикс повернулась ко мне и… улыбнулась. Словно заискивающе и примирительно. Я заметил, что её взгляд стал взрослее, и сама Белла теперь казалась более статной и властной. Бросались в глаза и новые дорогие украшения. — Рудольфус, как ты понимаешь, моё приглашение не случайно, — заговорил Повелитель чуть погодя. — Возможно, в прошлом между нами возникло лёгкое недопонимание, но я бы считал твои ошибки безделицами, если бы ты теперь хорошо справился с новым заданием.       Он испытующе на меня взглянул, и сердце пропустило удар от взгляда его тёмных глаз. Великий Салазар, неужели он сомневался в моей преданности? Да я был готов в ноги ему броситься прямо на месте! — Я готов, — только и сказал я.       Милорд кивнул мне и его взгляд перестал быть таким напряжённым. Долохов же ухмыльнулся с видом «я так и думал». — Под моим носом разворачивается заговор, — продолжил Повелитель. — И очень не вовремя. Я целиком занят переговорами с нашими румынскими единомышленниками, и есть некоторые проблемы в Министерстве, не говоря уже о вербовке великанов… А тут ещё и в Ближнем Круге началась борьба за власть.       Я заметил, что хотя Темный Лорд и старается держаться так же, как и всегда, он выглядит очень уставшим. Под его глазами залегли тени, сам мужчина похудел с нашей последней встречи и выглядел бледнее обычного. Договорив, он даже потер переносицу, словно совсем устал, и у него глаза слипались. — Как твой отец, к слову сказать? — спросил Милорд. — Лучше, но ещё слаб, — лаконично ответил я. — Я рад, что всё обошлось, — тяжело вздохнул Волдеморт. — И я позабочусь о том, чтобы отравителя нашли. — Отравить хотели Беллатрикс, — напомнил я прежде, чем смог себя остановить. — Ближний круг знает, что вы не любите красное вино, а Белла его пьет по бокалу чуть не каждый вечер. — Антонин сказал то же самое, — кивнул Милорд. — Только по счастливой случайности, только из-за того, что Сильвий ошибся и взял не свой бокал… — Это уже третье покушение на меня, — вставила свою лепту Беллатрикс, и я был очень рад слышать ей звонкий голос. — Четвертое, — напомнил Антонин. — И Милорд почему-то думает, что я сама не смогу за себя постоять, — хмыкнула Беллатрикс. — Я уже сказал, что теперь ты постоянно будешь под присмотром, — бросил ей Милорд непререкаемым тоном. — Никаких рейдов, никаких публичных мест, только дом и собрания, поняла?        Белла выглядела очень раздосадованной, но все же кивнула. — Собственно, это и есть твоя новая обязанность, — проговорил Волдеморт. — Позаботиться о Беллатрикс? — уточнил я с затаённым восторгом — о такой должности можно только мечтать! — Да, и не только о ней, — негромко проговорил Повелитель, и тяжело вздохнул, делая Белле знак встать.— Беллатрикс…       Белла поднялась на ноги и распахнула мантию. Я чуть не ахнул, поняв, что она примерно на пятом месяце беременности. Ещё с большим удивлением я уставился на Милорда. — Надеюсь, теперь ты понимаешь, как мне важна её безопасность? — вопросил Темный Лорд с нажимом. — Жизнь Беллатрикс бесценна, и её здоровье не может подвергаться никаким угрозам. Антонин, как и я, к моему большому сожалению, имеет слишком много обязанностей и не может быть при Белле каждую минуту. А ты, Рудольфус, её законный муж, и ты имеешь все основания не отходить от неё ни на шаг, пока меня нет рядом. — Я вас понял, Повелитель, — кивнул я.— И могу вас заверить, что я готов жизнь за Беллатрикс отдать.        Долохов, кажется, с трудом удержался от смешка, а Белла слегка покраснела. — Ты нужнее живым, но мыслишь правильно, — кивнул Милорд.        Часы пробили восемь, и Волдеморт нахмурился. — У меня встреча, которую я не могу отменить, — проговорил он мрачно. — Рудольфус, не отходи от Беллатрикс ни на шаг ровно до тех пор, пока я не вернусь. Твоё мнение тут не играет роли, Белла, Рудольфус не станет слушать твои возражения. Антонин, введи наследника Сильвия в курс дел…        И он стремительно покинул кабинет, по дороге на мгновение сжав плечо Беллатрикс. Вот так Милорд вернул меня в свой Ближний Круг за каких-нибудь пятнадцать минут. Словно не было этих бесконечных месяцев в изгнании, словно не было конфликта между нами. Впрочем, я был только рад. Кажется, чёрная полоса заканчивалась, и судьба сама давала мне шанс всё исправить. — Мне жаль твоего отца, Рудольфус, — проговорила Белла с неподдельным участием. — Надеюсь, скоро он поправится. — Надеюсь, — кивнул я. — Как твои дела? — Сначала я скажу пару слов от себя, а потом болтайте, о чем будет угодно, — встрял Долохов. — Беллатрикс живет в Холле, чтобы не привлекать внимания. К тому же, это безопасно — замок защищен не хуже Хогвартса, и Сильвий приглядывал за невесткой вплоть до вчерашнего дня. Помимо защитных чар и домовиков, для защиты Беллатрикс можно использовать Пожирателей Смерти, не задействованных в рейдах, в любом количестве. В основном это волшебники под моим командованием, профессионалы своего дела. На Беллатрикс было совершено четыре покушения. Первый раз это был мужчина под Империусом на Косой аллее, потом — сильный сглаз, после — дьявольские силки в самом парке Холла, и, наконец, отравленное вино. — Кстати, почему ты пьешь в твоём положении? — вырвалось у меня.        Беллатрикс возмущённо изогнула бровь. — Да, как раз скажу про ваши обязанности, — ухмыльнулся русский. — Помимо обеспечения безопасности, вы должны следить, что она ест, что она пьет, как она спит, достаточно ли гуляет… В общем, примерно тот же круг обязанностей, что был у вашего личного домовика в вашу бытность ребёнком.        Если он думал, что оскорбит меня этим, то жестоко ошибался. Все эти обязанности были мне в радость. Я даже не мог поверить в такую удачу — неотступно быть при Беллатрикс и получать за это благодарность Милорда! Что уж там, как бы чудовищно это ни звучало, а я был рад тому, что Беллатрикс беременна. Теперь я был нужен Милорду и Беллатрикс. Что же до злоумышленника… О, никто сильнее меня не хотел выявить и уничтожить его!        Когда Долохов закончил инструктировать меня, он заявил, что у него масса неотложных дел и удалился. Я остался наедине с Беллатрикс в пустом зале. — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, — проговорил я. — Ты не злишься на меня? — с деланным безразличием спросила Беллатрикс. — Я скучал слишком сильно, чтобы теперь злиться.        Мы помолчали какое-то время. Белла, кажется, испытывала большую неловкость. Я же, к своему удивлению, испытывал полное умиротворение и был, как мне казалось, очень счастлив. В конце концов, я мог видеть её, мог говорить с ней. Это было восхитительно. — Тебе скоро рожать? — поинтересовался я, желая сменить тему. — В конце февраля, — отозвалась Белла. — Я бы никогда не подумал, что Милорд хочет ребёнка, — вырвалось у меня. — Я тоже, — кивнула Беллатрикс. — Когда я поняла, что в положении, Повелитель думал несколько дней, но в итоге велел мне оставить ребенка. — Удивительно, — вынес я свой вердикт. — Значит, он все ещё любит тебя. — Мне бы хотелось так думать, — кивнула Беллатрикс.        Опять повисла небольшая пауза, во время которой уже я ощутил некоторое смущение. Передо мной сидела моя жена, но при этом она принадлежала другому мужчине и ждала от него ребёнка. Но, не смотря на это, у меня было смутное предчувствие, что пропасть, возникшая между нами уже давно, постепенно сужается. Или, по крайней мере, мы хотим её сузить. Я видел, что Беллатрикс была расположена ко мне. А, возможно, чувствовала уколы совести, что случалось с ней достаточно редко, а потому было особенно ценно. — Как девочка? — тихо спросила Белла, сделав вид, что её очень заинтересовали часы на стене. — Алиссандра. Так зовут нашу дочь, — проговорил я. — Ты думаешь, я хоть на минуту забывала? — спросила Беллатрикс, и я с удивлением уловил в её голосе горечь. — Она в порядке. Очень похожа на тебя и обещает стать настоящей красавицей, — рассказал я. — И при этом кажется очень милым и добрым ребенком. Ума не приложу, в кого.        Беллатрикс коротко рассмеялась. — Я бы хотела её увидеть, — проговорила она негромко. — Это легко устроить — Сандра в Лестрейндж-холле.        Беллатрикс вся подтянулась, и я увидел волнение на её лице. Мне подумалось, что она не так холодна к нашей малышке, как мне казалось раньше. — Ты не писала нам, — припомнил я. — А что я могла тебе сказать, Рудольфус? — поинтересовалась Беллатрикс. — Я не знала, что написать. Но Сильвий читал мне все твои письма. — Вы с ним поладили? — осведомился я.        Беллатркис кивнула. — Да… Вскоре после того, как ты уехал, Милорд решил, что будет лучше для всех, если я останусь жить в Лестрейндж-холле. Меньше слухов стало плодиться, и я была под присмотром. Твой отец, вопреки ожиданиям, не держал на меня зла. А если и держал, то не выказывал его слишком часто. В конце концов, мы пришли к согласию и жили вполне мирно. Возможно, потому, что редко пересекались… А когда Сильвий узнал, что я жду ребёнка от Повелителя, он и вовсе стал обо мне заботиться, как родной отец.        Я хмыкнул. Вот ведь папаша! Быстро же он забыл, по чьей милости я оказался в изгнании. Впрочем, они с Беллой были слишком похожи характерами, чтобы в конце концов не поладить. — За дверью торчит Рабастан. Я думаю, стоит вернуть его в Хогвартс, — заметил я. — Пожалуй, — согласилась Беллатрикс.        Я встал и отодвинул стул Беллатрикс, и мы оба вышли из зала, под дверью которого маялся от скуки мой брат. — Ну наконец-то! — обрадовался Басти. — Скажи скорее, что решил Милорд? — Я теперь буду с вами, как и раньше, — улыбнулся я, потрепав Рабастана по плечу.        Брат счастливо ухмыльнулся и по-свойски так хлопнул меня по спине, что я пошатнулся. Видимо, тренировки с Долоховым не прошли даром. — К слову сказать, как тебя угораздило попасть в ученики к русскому? — поинтересовался я.        Мы с Басти обняли друг друга за плечи и так и пошли, совсем как в детстве. Белла казалась немного скованной, но все же шла рядом. — Это Беллатрикс устроила, — признался Басти. — Кстати, Долохов не так дурён, как мне раньше казалось. Он замечательный человек.       Я прикинул, в чем Антонин мог быть замечательным, но на ум пришли только его умение сражаться, пытать и огромная жестокость. — Представить не могу, с чего ты так решил, но да ладно. У нас ещё будет время поговорить об этом.        Мы втроем зашли в камин, чтобы отправиться в Лестрейндж-холл. Когда мы там очутились, домовик доложил, что с отцом все в порядке и он спит. — Накрывайте ланч в большом зале, сегодня мы будем за столом всей семьей, не считая сэра Сильвия, — распорядился я. — Чтобы через час все было готово. Да, маленькая мисс любит джемы, пусть непременно будет широкий ассортимент. — Да, сэр, — склонился домовик в поклоне, после чего исчез. — Ну ты прям как отец, — с уважением заметил Басти. — Да, поэтому завтра ты вернешься в школу, — с нажимом произнес я. — Думаю, вечера тебе хватит, чтобы собраться? — Но Руди! — тут же заканючил Рабастан. — Давай я вернусь в Хогвартс на следующей неделе! — Никаких давай, — отрезал я. — Завтра утром. А я, пожалуй, напишу Слагхорну и справлюсь о твоих успехах.       Такого Рабастан уже не мог стерпеть, а потому, взглянув на меня совершенно обиженно и оскорблённо, отправился к себе. Мы с Беллой опять остались наедине. — Девочка, наверное, отдыхает с дороги, — заметила Беллатрикс, всем своим видом пытаясь изобразить, что её это не сильно волнует. — Долли! — позвал я.        Домовиха появилась незамедлительно, и воззрилась на меня с готовностью услужить. — Чем занимается Алиссандра? — поинтересовался я.— И где её разместили? — Маленькая хозяйка играет в чаепитие, сэр, мадам, — опустившись в глубоком поклоне заявила Долли.— В детской, сэр. — Спасибо, можешь возвращаться к ней, — кивнул я.        Беллатрикс казалась мне взволнованной, но я понимал, что она, не смотря на какие-то сомнения, все же хочет увидеть дочь. — Идем, я вас познакомлю, — заявил я.        Белла дернулась, как от удара, и в ужасе замотала головой. — Что? Нет, нет… Не сейчас. Я выгляжу не лучшим образом. Может быть потом, за ленчем… Или вечером? — Идем, Беллатрикс, — тяжело вздохнул я. — Она слишком долго ждала этой встречи.        Белла нервно сглотнула, но на удивление спорить со мной не стала. Мы двинулись к лестнице. Уже в коридоре этажа с хозяйскими спальнями, Беллатрикс замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась, как вкопанная. — А что, если она не захочет меня видеть? — напряженно спросила она.        Я удивленно воззрился на свою супругу. — А ты на самом деле не забывала её, — понял я. — Мерлина ради, как я могла? — простонала Беллатрикс, прикрывая глаза. — Я выбрала Милорда, но это не значит, что я смогла выкинуть из головы родного ребёнка.        Я только теперь понял, в каком она волнении. Думаю, сказывалась и беременность — Беллатрикс редко показывалась мне с такой хрупкой и слабой стороны. Но в тот день я увидел перед собой не жестокосердную женщину, а мать, чьё сердце обливалось кровью последние полтора года. Думаю, Белла и сама от себя такого не ожидала, когда так легко отказалась от дочери полтора года назад. Но, как оказалось, её мысли слишком часто возвращались к малышке Сандре. — Она будет хотеть тебя видеть всегда, — заверил я Беллатрикс. — Ты её мать.        Беллатрикс судорожно вздохнула и быстрым шагом направилась к дверям детской. Я теперь едва поспевал за ней. За несколько шагов до двери Белла опять замерла и с волнением посмотрела на меня. — Как я выгляжу? Я ей понравлюсь? — спросила она нервно. — Беллатрикс, я не могу себе представить человека, которому бы ты не понравилась внешне, — честно сказал я. — Но постарайся быть доброй и ласковой. — Да, я буду, — рассеянно заметила Белла.        Она взялась за застежку мантии, расстегнула её, потом опять застегнула. Поправила свои локоны, откинув их за плечи, сделала глубокий вздох и толкнула двери. Но стоило Белле сделать несколько шагов, как она замерла, как вкопанная. Я подошел к ней сзади и тоже остановился.        Алиссандра в розовом платье с кружевами сидела на толстом ковре в окружении игрушек и что-то мурлыкала себе под нос. Девочка была так увлечена игрой — она держала в одной руке единорога, а в другой куклу — что даже не заметила нашего прихода. Так как Сандра сидела спиной к двери, мы могли видеть только её курчавую голову с бантом. — Алиссандра, я хочу тебя кое с кем познакомить, — проговорил я негромко, чтобы не испугать дочку.        Белла сжала мою руку так, что у меня пальцы свело.        Алиссандра обернулась с улыбкой на розовых губках, увидела Беллатрикс, и её и без того огромные серо-зеленые глаза округлились. Она ахнула, бросила свои игрушки, и широко и ясно улыбнулась. — Смотри, Долли, моя мама пришла! — звонко воскликнула она.        Долли, сидевшая в углу комнаты, даже заплакала от умиления и радости за свою любимицу. Беллатрикс же вдруг кинулась к дочери, упала перед ней на колени, расстелив длинные юбки по полу, и прижала малышку к себе. Её плечи дрожали. Беллатрикс безмолвно давилась рыданиями. Я поспешил подойти к своей семье и тоже опустился на ковер рядом с женой и дочерью.        Сандра обнимала мать за шею, а Беллатрикс в ответ обвивала руками нашу девочку, уткнувшись лицом в её волосы, такие же черные и блестящие, как её собственные. Когда Белла подняла на меня взгляд, я увидел слезы в её глазах и настоящее мучение, исказившее её прекрасное лицо.        В этом и был весь парадокс отношений моих жены и дочери. Алиссандра всегда была для Беллатрикс своеобразным крестом. И, честно говоря, я мог только догадываться, какая гамма чувств бушевала в сердце Беллы. Сандра была первенцем Беллы, она была очень на неё похожа, она была самым нежным и ласковым ребёнком, какого только можно представить, и Белла со дня появления в жизни дочери была для неё целым миром. И в то же время именно Алиссандра была той причиной, по которой Милорд целый год смотреть на Беллатрикс не хотел, Алиссандра была живым напоминанием того, что Белла когда-то спала со мной, что была неверна своему возлюбленному, она навсегда связала Беллатрикс со мной и моим домом, и, что самое скверное, не было более различных по характеру матери и дочери, что с годами тоже выльется во множество проблем.        Я смотрел в глаза Беллатрикс, полные отчаяния, и видел, что она сдается. Если до этого момента она ещё могла делать вид, что не было измены, не было Сандры, то теперь, обняв родного ребенка, она уже была неспособна вычеркнуть малышку из своего сердца. Беллатрикс была Пожирательницей Смерти, убийцей, как я узнал несколько позже, не самой лучшей матерью… Но и ей была не чужда привязанность к родному существу.        Алиссандра отстранилась от матери и с большим интересом принялась её разглядывать. Коснулась своей крохотной ручкой щеки Беллатрикс, потрогала её пышные локоны, потом повернулась ко мне. — Да, мама красивая, — согласилась Сандра.        Беллатрикс улыбнулась сквозь слезы, которые тщетно старалась скрыть. — А почему ты плачешь? — спросила девочка. — От радости. Наверно, — ответила Белла.        Сандра не поняла и с вопросом в глазах посмотрела на меня. — Мама очень рада тебя видеть, — пояснил я. — Иногда люди плачут от радости или нервного потрясения.        Алиссандра опять повернулась к Беллатрикс и взглянула на её животик. — Скоро у тебя появится сестричка или братик, — опять объяснил я.        Малышка улыбнулась и показалась довольной этим. — Братик, — повторила она. — Да, — подтвердила Беллатрикс. — Скорее всего будет мальчик. — Нужно будет сделать ремонт в детской, — заметил я. — Нужна будет ещё одна спальня… — Папочка, пусть братик будет со мной! Тут много места! — заверила меня Сандра. — Я даже подарю ему Ровену! — Ровену? — шепотом спросила у меня Белла. — Да, любимую куклу, — отозвался я.        Наверно, это был самый счастливый день за долгое время. Я был дома. Я был со своей семьёй. Я был так рад, что без вопросов был готов принять под своей крышей и чужое мне дитя. Дитя моей жены от другого мужчины. Да и могло ли быть иначе? Я теперь был готов на любые условия, только бы Белла была со мной. *дорогой (Фр.)