***
— Рудольфус, ты так скоро превратишься в книжного червя!— засмеялся Рабастан, вот уже в третий раз успешно отбивая мою атаку. — А было время, когда я думал, что сильнее тебя только отец и Лорд! — На вашем месте, юноша, я бы не списывал меня со счетов, — усмехнулся я, посылая в брата невербальное заклинание. Рабастан лихо отпрыгнул в сторону и, не тратя времени на защиту, осыпал меня целым градом проклятий, которые я едва поспевал отбивать. С деревьев в заснеженном саду осыпался снег, а одна из садовых статуй боязливо нагнулась. — Определенно, ты делаешь большие успехи, брат! — оповестил я. Рабастан притормозил на мгновение, встряхнул копной темных кудрей и широко улыбнулся. На фоне ослепительно-белого снега и накрахмаленной белоснежной рубашки его голова и смуглые руки казались неуместно темными пятнами. — А то твои рыжие лохмы не режут глаз! — захохотал Рабастан, который и легилименцию неплохо подтянул. — Ах ты паршивец! — ахнул я. — Они никогда не были рыжими! Но Рабастан и не думал прекращать подтрунивать, и кривлялся как только мог. Техника и стратегия у него, прямо сказать, хромали, магическая сила была посредственной, но хитрец был ловок, как черт, и невероятно быстр. Кроме того, Рабастан, как и Беллатрикс, совершенно терял в бою голову и дрался всякий раз, как в последний. — Готовься к поражению, брат! — радостно возопил Басти, уже предвкушая триумф, и обрушил на меня Ступефай. Но я блокировал его Рефлекто, и два луча, алый и серебряный, столкнулись и зашипели-заплевались искрами. Хотя Рабастан прилагал все усилия, удерживая своё заклинание, серебряный луч всё креп и креп, и место соприкосновения двух заклинаний все близилось и близилось к палочке моего брата. Улыбка Рабастана медленно увядала — он понял, что я всё ещё сильнее. Но, не желая проигрывать, он сам рванул палочку вверх, разрывая связь двух лучей и, принимая в грудь отраженный Ступефай, успел, не глядя, послать в мою сторону Экспеллиармус. Заклинание просвистело в добром метре от меня, а Рабастан отлетел в один из больших сугробов и скрылся в нём, заставив снег полететь во все стороны. — Мерлин и Моргана, что за бессмысленная жертва? — покачал я головой, подходя к сугробу. Рабастан лежал в снегу и дурашливо улыбался. Я снял с него парализующее заклинание. — Не мог же я проиграть вчистую, — пожал плечами Басти, и, как был, в одной рубашке и легких бриджах, принялся делать ангела в снегу. — Ты промазал, как первокурсница-хаффлпафка, — заметил я. — Но не сдался же, — хмыкнул мой брат. — Идём скорее обратно в замок. Нужно успеть привести себя в порядок к завтраку, — строго проговорил я, протягивая Басти руку. — Приедут родители Беллатрикс. — Вот бы в настоящее сражение! — мечтательно протянул Рабастан, не слушая меня. — Великий Салазар, что ты знаешь о настоящих сражениях? — я возвёл глаза к небу, и протянул Басти руку. — А вот что! Его черные глаза блеснули, Рабастан схватил мою протянутую ладонь, рванул меня на себя, и исполнил один из самых подлых приёмов, которым его научил Антонин — уперся ногой мне в живот и перекинул через себя еще дальше в снег. Я задохнулся от возмущения и от пробирающего до костей холода. — Ах ты! — Попался! — уже орал Рабастан, запрыгивая на меня, как бешенный. — Ну всё, я победил! И он от души высыпал мне на лицо пригоршню снега. Но я стойко это выдержал и только улыбнулся, постукивая волшебной палочкой по боку брата. — В настоящем бою я бы послал тебе Аваду Кедавру промеж рёбер, — усмехнулся я. Рабастан застонал и недовольно встал. — Наступит день, когда я смогу одержать победу, — фыркнул мой братец, протягивая мне руку. Он рывком помог мне подняться, и мы оба, как в детстве, в налипшем снегу, растрепанные и раскрасневшиеся, но чрезвычайно довольные, двинулись к дому, обнявшись за плечи. С черного входа можно было быстрее попасть в наши комнаты, и мы с Рабастаном, с гоготом толкая друг другa, завалились в замок со стороны кухни, где вовсю готовились к предстоящему вечером торжеству. Мы вышли в коридор, который соединялся с кухней помутневшими от времени стеклянными окнами, и пошли к лестнице. — Ого, а это что за пышечка? — возбужденно прошептал Рабастан, вдруг приникая к одному из таких окон. Я последовал его примеру и заглянул через окно в ту часть кухни, где стояла огромная печь, от которой шел головокружительный запах свежего хлеба. Я знал о том, что к большим праздникам привлекают человеческую прислугу, но несносная рыжая горничная всякий появлялась передо мной неожиданно как черт из табакерки. Вот и в этот раз я вовсе не ожидал увидеть Ленору Коул. Она стояла, склонившись над противнем пирожных, и украшала их взбитыми сливками и вишнями. От печи шел жар, и она сняла верхнюю часть платья. Бедняжка вовсе не подозревала, что её может увидеть кто-либо кроме равнодушных к её прелестям домовиков и старушки-поварихи. А тем временем мы с Рабастаном во все глаза таращились на пышные груди, приподнятые корсетом и едва прикрытые легкой нижней рубашкой. Ленора тяжело вздохнула, провела тыльной стороной руки по вспотевшему лбу, от чего чепчик немного съехал назад, и из-под него выбилась огненная прядь. — Вот это конфетка! — едва не пища от восторга, простонал Рабастан. — Ох, я бы попробовал её вишенки на вкус! — Фи, Рабастан, даже смотреть на волшебников её статуса — дурной тон и невозможная пошлость, — поморщился я, увлекая брата прочь от окна. — Как думаешь, её разместили на этаже для прислуги, или на ночь она убежит из замка? — мечтательно бормотал Басти. — Я бы зашел к ней на огонёк… — Можешь ты думать о чём-нибудь ещё? — охнул я. Рабастан теперь был помешан на плотской любви, что было бы не так удивительно в его годы, если бы он уже не был замешан в паре скандалов. Летом мой братец был замечен в Лютном переулке в компании непотребных девок и фотография его пьяного дебоша украсила одну из первых страниц «Пророка», от чего с отцом едва не сделался удар. Басти пришлось до сентября скрываться по домам друзей. А уже в октябре обычно бесконечно любезный Слизнорт написал гневное письмо отцу, в котором сообщил, что Рабастан в Хогсмиде так бесстыдно щупал мисс Эйлиот, учащуюся на Рэйвенкло курсом младше, что их попросили удалиться даже из «Кабаньей головы». А несколько дней назад стервец признался мне, что соблазнил-таки её в одном из отдалённых помещений Хогвартса! — Как ты мог опуститься до этой девки! Её мать — самая настоящая маггла! — не утихал я ещё несколько часов. — Наши не дают, — только и пожал плечами Рабастан. — Воспитание, видите ли, не то. А в том месте, уж поверь, все одинаковые — и грязнокровки, и высокородные леди. Я устроил братцу хорошую взбучку, но пообещал не говорить отцу при условии, что в следующий раз, когда он захочет уступить низменным инстинктам, его избранница хотя бы будет не младше него самого. — Она ведь была горничной у нас какое-то время назад? — болтал Басти. — Да, я её видел пару раз в Хогвартсе, та ещё тупица. Для неё было бы честью отдаться такому, как я, за некоторое вознаграждение… Я резко развернул брата к себе за плечо. — Только попробуй, я даже отцу говорить не стану — сам устрою тебе такое, что ты до свадьбы не подумаешь о женщине, — резко проговорил я. — Да ладно, что ты, Руди? — опешил Рабастан. — Я просто пошутил. Постой, или тебе самому она приглянулась? — Не говори чепухи, — я отпустил его. — У меня прекрасная семья, не представляю, что могло бы побудить меня подумать о грязнокровке! Тем более, после Беллы! Не смеши меня. Но пока мы поднимались наверх, у меня перед глазами стояла пышная грудь под полупрозрачной тканью рубашки, нежная розовая шейка и рыжий вихор, выглядывающий из-под чепца. А чего вы хотите, я хранил целибат вот уже два года! Так уж я был сложен — до куртизанок я не мог опуститься, заводить романы на стороне не было времени, Белла была для меня недоступна. Да и, в самом деле, мне было о чём подумать. Тот, кто хотел убить Беллатрикс, всё ещё не был пойман. Я вошел в большой состав Визенгамота, получал поручения от Милорда и помогал отцу с делами. К тому же, Алиссандра с осени не вылезала из простуд. Мы с Рабастаном разошлись по комнатам и привели себя в порядок. К завтраку я был так же опрятен и сдержан, как и всегда, хотя и не без помощи холодного душа. Ровно в девять я спустился в столовую. За столом сидел только мой родитель, курящий сигару за чтением «Пророка». — Доброе утро, отец, — сказал я, садясь по правую руку от него. — Пишут что-нибудь занимательное? — Доброе, — буркнул сэр Сильвий, весь поглощенный политической сводкой. — Дженкинс*, каналья, всё еще министр магии, что ж тут хорошего, — мрачно проговорил он. Так, как мой отец ненавидел Юджину Дженкинс, ненавидят только кровных врагов. Впрочем, мало кто из наших уважал её — Дженкинс лоббировала права грязнокровок. А мой отец, вдобавок, был убежден в том, что женщине в принципе не стоит замахиваться на столь высокие должности. — Она не будет министром вечно, — отозвался я, щелкая пальцами, чтобы кофейник налил в мою чашку порцию ароматного крепкого кофе. — И то верно, — мой родитель отложил газету и ухмыльнулся. — Пора бы ещё одному Лестрейнджу занять этот пост, что скажешь? Мне сделалось неловко, как и всякий раз, когда отец ожидал от меня слишком многого. — Не знаю насчет Лестрейнджей, но пост должен занять кто-нибудь из Ближнего Круга. Разговор утих, так как в столовую вошла Алиссандра в сопровождении нянечки. Я машинально обернулся на дверь, когда щелкнула ручка, и сердце защемило от нежности. Алиссандра обернулась на престарелую няньку, потом опять устремила взгляд на меня, её иссиня-черные кудряшки взметнулись, и она поспешила ко мне. — Доброе утро, папочка! — она впорхнула в мои объятия. Как прелестна была наша с Беллатрикс дочь… Как изящны и легки были её движения, каким звонким был её голос, как тепло светились её светло-зеленые глаза. Отвечая на её приветствие и целуя её в мягкие кудрявые локоны, я смотрел на неё, как зачарованный и, кажется, даже не дышал. Я любил её настолько, насколько вообще способен человек любить своего ребёнка от любимой женщины. Мне отчего-то казалось, что эта эфемерная, нежная малышка может пропасть в любой миг, как и полагается такому волшебному созданию. Я стремился любить её всей силой и страстью моей души, смутно чувствуя, что нужно успеть отдать ей всю свою любовь здесь и сейчас. Желанного ребёнка обожаешь ещё в те дни, когда он — крохотный пищащий комочек — ещё лежит в колыбели и ничего не понимает. А когда он подрастает и уже может разговаривать с тобой, отвечает любовью на любовь, радует тебя каждый день всё новыми достижениями, самое сильное чувство заполняет всё твоё существо. Я жил Алиссандрой. Когда она была со мной, я видел мир её глазами. И, — о, Моргана! — как прекрасен был мир, в котором была она, моя крохотная принцесса! Словно все краски были ярче, каждая мелочь становилась интересной, жить было так сладко! Видит Моргана, она освещала всё вокруг себя, всех согревала своим внутренним теплом, каждого одаривала нежностью. Как же ласковый это был ребёнок! Крепко обняв меня и поцеловав в щеку, она поспешила к деду. И даже суровый сэр Сильвий не мог не открыть ей объятия и не усадить к себе на колени на мгновение. И это во время завтрака, с его-то дисциплиной! Алиссандра обезоруживала моего строгого отца, и он любил её, кажется, немногим меньше меня. — Не грусти, дедушка! — проворковала она, с нежностью прильнув к моему отцу. Она так тонко чувствовала переживания других, так стремилась утешить всех и каждого… Я смотрел на неё, как на ангела, как на поразительнейшее явление в нашей семье. — Тебе показалось, малышка, — растерялся сэр Лестрейндж. — Кто грустит? Я в очень даже хорошем настроении. Он так искренне и широко улыбнулся, как улыбался только моей матери, когда была жива. На душе у меня стало очень уютно и тепло. Алиссандра заняла своё место через стул от меня, оставленный для Беллатрикс, и мы с ней обменялись улыбками. А я… Я просто растворялся в этой улыбке. Она была прелестна, как весна, как маленький купидончик. Водопад черных кудрей, фарфорово-белая кожа, на которой алеет румянец, и какие-то отрешенные, мягкие, светящиеся добром глаза. — Я кормила Жужу,— проинформировала Алиссандра. — А ты что делал, папочка? Жужу была собачонкой Алиссандры, крохотной комнатной трусишкой, которая почти никогда не осмеливалась выйти из комнат своей хозяйки. — Мы с твоим дядей немного поупражнялись, — ответил я. — Интересно, что на этот раз помешало ему спуститься вовремя, — ввернул отец. Дверь опять отворилась, но это был не Рабастан, а Беллатрикс. Моё сердце опять наполнилось любовью, как и минутой назад. — Всем доброго утра, — произнесла Беллатрикс громко и звонко, как всегда. Я отодвинул её стул, стоящий между мной и Алиссандрой. Малышка сразу же потянулась к матери, желая её обнять. — Алиссандра, не за столом, — жестко одернула её Беллатрикс. Она тут же сама пожалела, увидев, что глаза девочки погрустнели, и провела рукой по её волосам. — Нужно соблюдать приличия, — уже мягче проговорила Белла, глядя на дочь. — Вот почему я убеждена, что детям лучше есть отдельно, Рудольфус. Я же не тащу Салазара за общий стол, пока он так мал. Прозвучало так, словно у каждого из нас был собственный ребёнок, которого каждый воспитывал по-своему. Но я посмотрел на Беллатрикс с сочувствием. Нет, она, бесспорно, любит Салазара. Но мать из Беллы, при всей моей к ней любви, не самая лучшая. Материнство скорее тяготит её, и все возможные заботы о детях она предпочитает скидывать на домовиков или няньку. Я не могу её винить — по всей вероятности Беллатрикс возлагала на Салазара большие надежды, которые не оправдались. Тёмный Лорд бывал в Холле не чаще, чем до рождения Салазара, хотя часто изъявлял желание взглянуть на мальчика. Белла, наверно, думала, что после того, как родит Повелителю наследника, он будет привязан к ней сильнее. Что за ирония, и я когда-то ждал примерно того же от рождения Алиссандры. За завтраком настроение Беллатрикс резко улучшилось — прибыл Милорд. Как сейчас помню то утро. Даже спустя много лет, когда меня спрашивают, какое мгновение моей жизни было самым счастливым, я всегда вспоминаю именно тот завтрак. Последний раз, когда со мной рядом были все без исключения дорогие сердцу люди. Милорд разговаривал с Беллатрикс, остроумно подтрунивая над последним публичным выступлением Юджины Дженкинс, отец пытался приструнить опоздавшего на полчаса Рабастана в бесконечный раз, Алиссандра ворковала с горячо любимым братом, которого привели по указанию Милорда и усадили на специальный высокий стульчик с отдельным столиком. А я весь так и светился, то вставляя пару реплик в диалог Беллы и Милорда, то подшучивая над Басти, то играя с детьми. Со дня рождения Салазара прошло почти два года, но кто бы мог подумать, что за это время я стану самым счастливым человеком. Я примирился с мыслью, что я, Беллатрикс и Тёмный Лорд создаем некое деформированное подобие семьи, Сандра с Салазаром нас сближали, и в целом мы втроем неплохо ладили. Салазар был красивым мальчиком с бледной кожей и ярким румянцем. Его глаза были похожи на большие черешни, блестящие и, если присмотреться, с красноватым отливом. Как и его родители, он был брюнетом. Словом, все считали, что он пошёл в Беллатрикс. Часто ведь бывает, что дочери похожа на отцов, а сыновья на матерей. Характер этого малыша заслуживает отдельного описания, к которому я вернусь чуть позже. После обеда подали десерт, и я умилялся, глядя, как неуклюже, но с большим аппетитом, Сандра поедает пирожное, а Салазар — недовольно жует своё фруктовое пюре и завистливо посматривает на сладость сестры. — Нет ли вестей от бабушки? — поинтересовался я у отца. — Она не приедет, — хмыкнул мой родитель. — Как и следовало ожидать. — Неужели даже на Рождество нельзя забыть о старой вражде? — простонал я. — Леди Лестрейндж пишет, что даже на похороны не приехала бы, тем более на Рождество, — поморщился отец. Я покачал головой и улыбнулся — в этом была вся бабушка. Ох, ну и характерец же! К обеду начали собираться гости. Первыми прибыли родители и сёстры Беллатрикс. Андромеда с высокой прической и в жемчугах показалась мне слишком взрослой, Нарцисса была все так же прелестна и грустна, так как я всё ещё не решил её проблему, Друэлла с Сигнусом всё так же вздыхали, вслух перебирая возможных женихов средней дочери. Потом явился Люциус Малфой. Он перетянул волосы черной лентой, высоко задирал подбородок и надменно прищуривал глаза, но мерзавец даже при этом был дивно хорош собой и прекрасно это знал. — Что нового, Люциус? — я подошел к товарищу. Он приехал пару дней назад, и мы строили планы, как будем все праздники посещать один элитный джентльменский клуб, выезжать на верховые прогулки и упражняться в боевой магии. На руке Люциуса уже давно чернела Темная Метка, а потому в Ближнем Круге мы так же рассчитывали составить неплохой тандем. — За прошедшие два дня ничего не изменилось, — меланхолично пожал плечами Малфой. — Разве что матушка опять завела свою песню о замужестве. — Говоря объективно, люди нашего круга в твои годы чаще всего уже помолвлены, — с укором произнёс я. — А что думает твой отец? — Отец считает, что это не займёт много моего времени. Жениться и оплодотворить новоиспеченную леди Малфой, — Люциус брезгливо поморщился. — Но как по мне, так лучше вовсе не жениться, чем так. — Неужели наш ледяной Люциус сейчас заговорит о любви? Помилосердствуй, я ведь даже не сижу, — засмеялся я. Люциус прохладно улыбнулся и поболтал белое вино в бокале. Так он делал всякий раз, когда находил мои слова глупыми, но не желал изменять манерам, говоря об этом вслух. — Ты знаешь, что я не верю в любовь, — заговорил он. — По крайней мере, не в такую, о которой твердишь ты. Но жениться только для того, чтобы по-быстренькому сделать наследника? Фи, помилуйте. Даже брак может принести удовольствие, если к нему подойти с умом. Я не желаю лишать себя возможного удовольствия. — Вот как? Я всегда полагал, что карьера для тебя на первом месте, — удивился я. — Для меня на первом месте — я, — Люциус растянул губы в улыбке.— Поэтому, когда мне вздумается завести семью, я постараюсь обставить это дело так, чтобы получить максимум удовольствия. — Да, я помню про твой чудный план, — я возвёл глаза к небу. — Построить головокружительную карьеру, годков в тридцать жениться на красотке, которая будет на тебя молиться, и единственная задача которой будет состоять в том, чтобы произвести тебе наследника и заботиться о семейном гнездышке. — В точку, — Люциус хитро ухмыльнулся и поднял бокал. — Но, пожалуй, небольшое дополнение — нужен бы запасной наследник. — Нет, даже ты не можешь быть настолько циничен, чтобы употреблять это слово в отношении будущих детей, — протянул я. — Отчего же? Сам подумай, если что-то пойдёт не так, должен же быть план «Б», — пожал плечами Люциус, отпивая вина. — Что же может пойти не так? — удивился я. — Да что угодно, друг мой, что угодно, — заверил меня Люциус. — Скажем, произойдёт генетический сбой, и мальчик родится сквиббом (а ведь о таких вещах можно не знать и до десяти-одиннадцати лет), или подхватит драконью оспу (говорят, недавно были вспышки в Ирландии), или подцепит в этом притоне — в Хогвартсе — магглолюбство. Да всякое может быть, в конце концов. Надвигается настоящая война, Рудольфус, уж в этом-то можешь быть уверен. — Ты утрируешь, Люциус, — поморщился я. — Всё в этой жизни может случиться. А ты лучше бы так и сказал, что хочешь двоих сыновей. Что же касается войны — что же, к тому моменту, как наши дети вырастут, уже давно воцарится власть Темного Лорда. — Выпьем за это, — предложил Люциус. Мы стукнулись бокалами и сделали по глотку. Но я не мог оставить нашу дискуссию. — И всё же меня поражает тот факт, что ты всё настолько педантично планируешь, — сказал я Малфою. Люциус качнул головой и вздернул бровь, мол, что поделать. — Скажешь, это дурное качество? — Отнюдь, думаю, именно за это Тёмный Лорд так оценил тебя, что хочет в скором времени принять в Ближний Круг, — при этом глаза моего собеседника алчно вспыхнули. — Но строить планы насчёт семьи — такая наивность! Любовь придёт сама, и там уже тебе будет не до твоей стратегии. — Хочешь сказать, что всё подвластно судьбе? — улыбнулся Люциус той самой улыбкой, которая всегда выражала вежливое несогласие. — Многое зависит и от нас, но я не думаю, что ты сможешь подойти к созданию семьи настолько трезво и холодно, как ты говоришь. Должны вмешаться чувства, иначе ты меня очень удивишь. Люциус презрительно улыбнулся. У него была противоположное мнение на этот счёт. — Что же, если она будет удовлетворять всем моим требованиям и появится в моей жизни вовремя, я буду не против умеренно влюбиться, — пожал он плечами, допивая своё вино. — Это только у вас, Блэков и Лестрейнджей, всё сумбурно и спонтанно — и любовь, и дети. Мы, Малфои, всегда славились своим умением подходить к любому вопросу с умом. — Изволь, — хмыкнул я. — Время покажет. К слову, почему ты не танцуешь весь вечер? — Помилуй, — Люциус шутливо поднял руки в защитном жесте. — Ты только взгляни на этих глупышек! Каждая смотрит на меня, как на кусок мяса. И ладно бы из-за моей блестящей внешности, или же оценив мои внутренние качества. Нет же, друг мой, всё дело в том, что я Малфой и единственный наследник моего отца. Ох, это несметное богатство хуже проклятья! — Ты неисправим, — я от души посмеялся над кривляньями Люциуса. — Судьба — говоришь ты, Рудольфус. А между тем я абсолютно точно знаю, что будет, если я приглашу на танец первую же девушку, которая зайдёт в зал, — продолжал умничать Люциус. — Сперва она оробеет и зардеется, изображая смущение, потом, едва скрывая восторг, потащит меня в центр зала, где на протяжении всего танца будет строить мне глазки. После танца я спрошу, куда её проводить, и она наверняка скажет, что ей душновато, чтобы под таким предлогом отправиться на уединенный балкон и продолжить тщетно запутывать меня в свои сети. Вот почему я не танцую — меня тошнит от этой банальщины. — Люциус, иногда тебе следует возвращаться на грешную землю, — заметил я. — Тебя послушать, так даже Белла должна умереть от счастья, если ты пригласишь её на танец. — Про непогрешимую леди Лестрейндж мы не говорим, — уточнил Малфой. — Для чистоты эксперимента будем рассматривать только незамужний контингент. А теперь смотри внимательно на дверь. Как только в неё войдёт подходящая кандидатура, я тебе докажу свою правоту. Через несколько минут вошла кузина Беллатрикс, мисс Розье. Это был белокурый ангел, прелестный, как сама любовь. Девушке было около девятнадцати лет, она не была худенькой или даже стройной, но легкая пышность форм была ей настолько к лицу, что трудно было найти плечи грациознее, грудь белее и бедра соблазнительнее. Люциус одними губами прошептал «смотри», и начал свой бесстыдный вояж. Я с интересом наблюдал, как он подошел сперва к мистеру Розье, спрашивая у того позволения пригласить на танец его дочь. Только после разрешения, как благовоспитанный молодой человек, он решился приблизиться к юной деве и галантно пригласил её на танец. Бедняжка и впрямь сперва густо, как свойственно блондинкам, покраснела, потом радостно кивнула и, почти не скрывая удивленную и радостную улыбку, пошла под руку с Малфоем. А этот проходимец был так учтив, так внимателен, так остроумен, что мисс Розье была счастлива вести с ним беседу во время танца, кокетливо улыбалась, смеялась его шуткам. Сперва я лишь посмеивался, но когда девушка увлекла Люциуса на балкон, был вынужден покончить с весельем и отправиться туда же. Было жаль репутации кузины Беллатрикс. — Вы не находите этот вечер пресным? — услышал я нежный, приятный голос Анжелики Розье. — Право слово, мне это утомительно, — скучающим тоном отзывался Люциус. — Как вы знаете, я долгое время находился в Швейцарии, и, скажу я вам, тамошние приемы я нашел более изысканными. — Люциус, вот ты где! — я притворился, что разыскивал товарища. — Мисс Розье, добрый вечер. Моему появлению мисс Розье была совсем не рада и совсем нехотя подала мне руку для поцелуя. — Рудольфус, приветствую, — холодно поздоровалась она. — Я приношу свои глубочайшие извинения, мисс, но я вынужден украсть у вас мистера Малфоя, — с бесконечной учтивостью извинился я. — Дело не терпит отлагательств. — Что же, не смею вас задерживать, господа, — пролепетала девушка, у которой я отнимал столь лакомый кусочек. — Что и требовалось доказать, — хмыкнул Люциус, когда мы вернулись в зал. — И так всегда и везде с тех пор, как мне стукнуло семнадцать. — Ну, в этом есть свои плюсы, — пожал я плечами. — Не будешь же ты утверждать, что общество Анжелики было тебе неприятно? — Я нашел её пустышкой, если тебе интересно, — проинформировал Малфой. — Впрочем, другого я и не ожидал, так что разочарованием это не назвать. — В таком случае, я бы не считал твою победу в этой шутке безоговорочной. Анжелика, при всём моём уважении, и впрямь глупа. Возьмем орешек покрепче? — Изволь, — меланхолично протянул Малфой. — Только тебе опять придётся меня спасать. — Договорились, — просиял я. Видимо, вино горячило кровь, и именно оттого наша затея казалась мне забавной. К тому же, посмотреть на любое дело, которое проворачивает этот хитрец Малфой, было жутко интересно. Мы встали у кадки с цветами, карауля свою жертву. Но долго не появлялось никого подходящего — то опять беременная Оливия Мальсибер, то престарелая Августа Лонгботтом, то двенадцатилетняя Алекто Кэрроу… Но вот намповезло — в залу вплыла Нарцисса Блэк, шурша серебристым шелком юбок. — А вот теперь всё пойдёт наверняка не по твоему плану, — просиял я. Всё не задалось с самого начала — Нарцисса уже обещала ближайшие пять танцев другим кавалерам, и нам пришлось ждать целых двадцать минут. Всё это время Люциус не сводил с мисс Блэк глаз. — Она очень изменилась, не так ли? — спросил он наконец. — Ты просто не видел её с тех пор, как закончил Хогвартс, — ответил я. — Но да, Цисси прекрасна. А Нарцисса действительно была сказочно хороша в тот вечер. Её золотые волосы были уложены на затылке совсем по-взрослому, сдержанный покрой струящегося платья выгодно отличался от вычурных кричащих туалетов большинства дебютанток. Массивным семейным украшениям Нарцисса предпочла жемчужный гарнитур, и этот минимализм только подчеркивал её изящество. А глаза, какие-то отстраненные и бесконечно далекие, синие глаза в окружении черных ресниц, казались глубокими, как Тёмное озеро у Хогвартса. В восемнадцать лет Нарцисса, наконец, полностью расцвела. И, клянусь честью, она олицетворяла в себе всё прекрасное, что может быть в женщине. Она была не такой яркой, как Беллатрикс, и, в отличие от обаятельной Андромеды, от неё веяло холодом, но это была истинно английская чистокровная волшебница до мозга костей. Королевская осанка, безупречная маска на лице, сильный, пронзительный взгляд синих глаз, ледяное достоинство вместо горделивой спеси Беллатрикс, эфемерная хрупкость вместо вызывающей силы Беллы. Статная, высокая, с телом и лицом вейлы, Нарцисса не знала себе равных среди девушек на выданье. А как она несла себя! Как держалась! Сколько достоинства и величия было в её синих глазах, в наклоне головы! Она повзрослела, и это оказалось ей к лицу. Прекрасная нежная девушка превратилась в снежную королеву, надменную, бесконечно далекую и недоступную кому-либо из смертных ухажеров. Я ощутил укол совести оттого, что всё ещё не придумал, как помочь Нарциссе. Тем временем сроки поджимали. Ещё гаже на душе стало оттого, что мы разыгрываем с нею шутку. Я хотел было остановить Люциуса, но настал его черед, и он, уже заручившись разрешением Сигнуса, направился к Нарциссе. И в этот раз план дал сбой — сама судьба, не стерпев насмешек, сыграла шутку с Люциусом Малфоем. Люциус предложил Нарциссе руку, она вложила маленькую ручку с тоненькими пальчиками в его узкую длинную ладонь, и Люциус вывел её в центр зала… И в ту же минуту все, как один, сошлись во мнении, что эти двое настолько прекрасно смотрятся вместе, что союз кого-либо из этой пары с иным человеком был бы крамольным. С той минуты, когда его рука легка на её талию, а её ладонь — на его плечо, всё стало очевидно. Как сейчас помню тот вальс. Это был тот случай, когда все решается в одну минуту. Стоило только серым глазам заглянуть в синие… Нарцисса, которая обыкновенно была холодна и печальна, сперва сохраняла на лице свою ледяную маску, но уже на середине танца словно оттаяла и смотрела на Люциуса иначе, с волнением и трепетом. А Малфой… Этот пижон, этот самовлюбленный павлин, этот фанат всех теорий Милорда о бесполезности любви, смотрел на Нарциссу Блэк и не видел ничего и никого кроме неё. Тонул в глубоких печальных глазах, не чувствовал под собой паркета, обнимая её талию и держа её руку в своей руке. Они кружили и кружили в ритме вальса, и только длинные юбки Нарциссы шуршали в такт шагов. Я смотрел на эту пару, и в голове у меня была только одна мысль: всё правильно, всё на своих местах! Они были слишком похожи во всем, им на роду было написано стать парой. А Долохов со своей грязной похотью вмешался совсем некстати, и ему, разумеется, не видать Нарциссу, как своих ушей! Если только я не ошибаюсь, и если Люциусу достанет смелости бросить ему вызов… Это было так красиво! Оба высокие и стройные, сдержанные и холодные, гордые и благородные. Волосы, глаза, типаж лица — всё в каждом из них было словно заточено под другого. И вдруг я понял, что даже и их характеры и взгляды на жизнь достаточно хорошо совпадают. Танец закончился, но Люциус Малфой и Нарцисса Блэк ещё несколько мгновений стояли неподвижно, будто не в силах отпустить друг друга. Но вот Нарцисса опомнилась и, видимо сославшись на дурноту, приложила руку ко лбу и быстрой летящей походкой удалилась в сторону лестницы наверх. Люциус же, словно молнией пораженный, простоял ещё мгновение и подошел ко мне, словно ничего вокруг не видя и не слыша. — Я выпил лишний бокал шампанского, прошу прощения, — выдавил он. И, глядя прямо перед собой, Люциус нетвердой походной вышел в сад, сделав мне знак не следовать за ним. Я хотел всё же догнать его, чтобы убедиться в своих догадках, но ко мне подбежал Салазар, видимо, удравший от няньки. Подхватив подбежавшего ко мне мальчика, я крепко обнял его и закружил. Ребёнок расхохотался, обнимая меня и прижимаясь щекой к моему камзолу. — Что, соскучился?— засмеялся я. Маленький Лорд, для всех являющийся моим сыном, кивнул, глядя на меня веселыми глазенками. — Я тоже, мой дорогой, я тоже, — нежно проговорил я, прижимаясь губами к мягким волосам, пахнущим детским шампунем. — Папа, папа! — зазвенел весёлый голосок моей дочери. Алиссандра, мучаясь в непривычно длинном платье, не могла бегать так же быстро, как Салазар, но, подбежав, схватила меня за полы мантии так же радостно, как Салазар меня обнял. — Опа, вот и моя принцесса, — я изловчился, подхватывая на руки и дочь. — Ну, рассказывайте, как вы сбежали от несчастной миссис Приттс? — Мы хотим взглянуть на фейерверки с террасы! — попросила Алиссанда, молящее сдвинув бровки домиком. — А ещё Алекто Кэрроу сказала, что будут настоящие драконы! А ещё дядя Басти обещал устроить сегодня настоящий Адский Огонь! А ещё мама такая красивая в бальном платье! — Что же, аргумент про маму убедителен. Думаю, вы можете лечь спать и после фейерверка, — разрешил я. — Салазар, а ты хочешь посмотреть на фейерверки? Мальчик с важным видом утвердительно кивнул. Он всё ещё не говорил в свои почти два года, но я ни на секунду не сомневался в том, что Салазар понимал абсолютно всё, и в его развитии не было никаких отклонений. Я кожей чувствовал, что что-то с ним было не так. Целители в один голос твердили, что мальчик развит не по годам, умеет читать и начинает писать, хорошо развивается координация и мелкая моторика, но почему он не желает говорить, не мог понять никто. Только я знал, чувствовал, что он всех нас считает идиотами, и попросту не считает нужным беседовать с окружающими. Да и взгляд у Салазара, по правде сказать, был не очень приятным. Он часто наблюдал в окно за домовиками и слугами, и немигающий взгляд темных глаз пугал их. При этом я не могу сказать, что это был плохой ребёнок. Он был очень тихим и слушался по первому требованию, разве что у меня постоянно было ощущение, что делает он это нехотя, словно бы одолжение. Прослеживались и живые, детские черты — Салазар любил сладости, с удовольствием играл с Алиссандрой, даже позволял ей вплетать ему в волосы банты и участвовал в церемониях чаепития с её куклами. С Сандрой, к слову сказать, они ладили прекрасно, и понимали друг другу без слов. Моя дочь всегда четко знала, чего хочет её брат, или что ему не нравится, хотя он не открывал и рта. Точно так же его понимал Милорд. Я и даже Беллатрикс в основном догадывались о настроениях Салазара. Его личико имело ангельские черты, но от него веяло холодом, и это настолько не вязалось с возрастом Салазара, что настораживало окружающих. Он был настоящей фарфоровой куклой — маленькой, красивой, но ледяной и молчаливой. Мы с детьми вышли на террасу над парадным крыльцом, откуда было прекрасно видно поляну, на которой оборудовали фейерверки. Я наложил на обоих согревающие чары, и Алиссандра с Салазаром прильнули к перилам, готовясь увидеть нечто потрясающее. Но домовики, подгоняемые Рабастаном, как назло мешкали и только попусту суетились. Салазар недовольно поёрзал: фейерверки он тоже очень любил. Наконец, он резко обернулся на меня с насупившимся и вопросительным видом. Целители посоветовали нам с Беллатрикс молчать в таких ситуациях, чтобы мальчику приходилось говорить. — Папа, скоро начнётся? — пришла брату на помощь Алиссандра. — Да, как только Салазар что-нибудь скажет, — схитрил я. Мальчик поджал губы и отвернулся к поляне. Алиссандра надула губки. — Он не хочет. — Ага, то есть он всё-таки может? — оживился я. Иногда мне казалось, как они шепчутся в тайне ото всех. — Конечно, может, — удивилась Алиссандра, но тут брат толкнул её плечом и девочка замолчала. — Послушай, Салазар, тебе придется разговаривать рано или поздно, — предпринял я, наверно, уже сотую попытку. — Если ты хочешь, чтобы тебя понимали. Даже домовик не выполнит твоего желания, если ты его не произнесёшь. Салазар насмешливо на меня посмотрел, потом обернулся на поляну, опять посмотрел на меня, и уставился на самый большой фейерверк. — Смотрите, начинается! — захлопала в ладоши Алиссандра. В самом деле, всё заискрилось, зашипело, затрещало, и вот в небо прыснули тысячи иск и огоньков самых различных цветов. Публика зааплодировала, мои отпрыски пребывали в восторге. Оба хохотали, издавали восторженные возгласы, хлопали в ладони и были абсолютно счастливы. Шоу получилось грандиозным. Под конец вывели живого дракона — огромного перуанского змеезуба. Его, видимо, так замучили дрессировщики, что он казался скорее не страшным, а смертельно уставшим. — Мне его жаль, — едва не плача сказала Сандра, глядя на огромное животное в цепях. — Он такой грустный! — Наверное, старый, — пожал я плечами. — Но я уверен, о нём заботятся должным образом. Но у Алиссандры глаза были на мокром месте, и она явно собиралась разреветься. — Вот что, после представления мы пойдем к дрессировщикам и спросим у них, как живут драконы в неволе, — предложил я. — Если потребуется, сделаем для животных что-нибудь, идёт? Алиссандра слабо улыбнулась и кивнула. После представления нянька забрала Салазара, который уже клевал носом, а мы с Алиссандрой отправились к зверинцу, возле которого временно обосновалась труппа укротителей драконов. В большом загоне в сторонке солист вечернего представления вяло трепал целую тушу быка, и я поспешил увести дочь к большому яркому шатру, возле которого толпились гости вперемешку с дрессировщиками. — Они же не говорят на английском! — ахнула Сандра, вслушавшись в быстрый и непонятный говор дрессировщиков. Действительно, все они были родом из Перу, и почти не знали английского. На нашу удачу хозяинэтого балагана, пузатый коротышка, хоть и с акцентом, но мог изъясняться на нашем родном языке. Мы нашли его возле корзины с маленькими дракончиками. Он ловко вылавливал то одного, то другого и за умеренную плату предлагал сделать мгновенное фото. Желающих нашлось достаточно, и я с Алиссандрой на руках простоял с четверть часа, прежде, чем мы смогли подойти к маленьким дракончикам. — Мистер Лестрейндж, какая честь! — раболепно поклонился толстяк у корзины, услышав, как меня называли гости. — Хотите сфотографироваться с дочуркой? Я посажу вам на плечи по два дракончика, и мы сделаем прекрасную карточку за пару минут! — Сэр, а им хорошо живётся в неволе? — наконец-то смогла спросить Алиссандра, круглыми глазами глядя на жалобно жмущихся друг к другу дракончиков. — О, какая милая малышка! Чтоб я сгорел, не видал более очаровательной мордашки! — тут же распелся толстяк, желая мне польстить. Но, наткнувшись на мой взгляд, коротышка во фраке смешался и заулыбался, сверкая золотыми зубами. — Моя дочь слишком впечатлительна. Она волнуется, что ваши животные страдают. Надеюсь, вы убедите нас в обратном? — поинтересовался я. Смекнув, что к чему, толстяк сделал знак чумазому мальчонке сменить его возле корзины, и вышел из-за столика. — Вот что, за несколько минут я проведу вам экскурсию! — заявил толстяк. — И маленькая мисс убедится в том, что мои драконы — самые счастливые драконы в мире! Язык у этого хитреца был подвешен, как надо, и за четверть часа он провел нас без очереди по всему огромному шатру, ловко миновав стенд с образцами драконьей кожи, но зато показав нам несколько крупных яиц, дав Алиссандре подержать самого маленького дракончика и показав, как кормят особей побольше кусками поджаренного мяса. Таким образом, к концу экскурсии Алиссандра с присущей ей наивностью думала, что драконам живется очень весело и привольно. Я сунул услужливому дрессировщику несколько золотых, и мы с дочерью удалились. Около часа я потратил на то, чтобы уложить Сандру спать. После я вернулся к общему торжеству. — О, Руди! — обрадовался Рабастан, завидев меня. — Представляешь, какая-то чертовщина! Едва не взлетел на воздух вместе с фейерверками! — Ну, ты же сам так хотел их запускать, — фыркнул я. — Я с самого начала знал, что это не лучшая идея. — Ты не понимаешь, — отмахнулся мой брат. — Их не я поджёг. Они сами вспыхнули. Я на мгновение замер, вспомнив пристальный взгляд Салазара, но тут же отогнал от себя эту безумную мысль. — Наверно, кто-то из домовиков. После с ними разберемся, — сказал я брату. — Кстати, Антонин ищет Нарциссу уже полчаса, — спохватился Рабастан. — Ты её не видел? — Нет. — Не думаю, что она хочет быть найденной, — усмехнулся Рабастан. — Бьюсь об заклад, Антонину понадобится не один литр приворотного зелья, чтобы Блэк захотела за него замуж. Рабастан пошел дальше рассказывать про чудеса с фейерверками — уж очень ему нравилось представать перед публикой едва уцелевшим героем. Я же, послонявшись по залу ещё немного, взошел на галерею, уже собираясь отправиться спать. Но, по привычке, захотел немного посмотреть сверху на зал. В этот момент Беллатрикс танцевала со своим отцом, и публика восхищалась красотой и грацией Блэков. Я и сам невольно затаил дыхание, наблюдая за женой. Тёмно-синее платье, сияющая тиара в волосах, стать и достоинство королевы… — Лучшая из женщин, правда? — заговорили слева от меня. Я резко обернулся, чтобы увидеть незамеченного ранее мужчину за колонной. — Несомненно, — настороженно ответил я. — Арчибальд Пиритс, — волшебник протянул мне руку, стянув с неё перчатку. — Можно просто Арчи. — Рудольфус Лестрейндж, — я пожал ему руку. — Мы заочно знакомы, не так ли? — Это точно, я многое о вас слышал, — кивнул он, не спуская с меня масляных глазок. Я разглядел его хорошенько — высокий и хорошо сложенный мужчина лет двадцати восьми, одетый, пожалуй, слишком щеголевато. Приятной наружности, недаром слывет ловеласом — светло-русые волосы, широкие скулы, аккуратно подстриженные небольшие усы, тонкий прямой нос и темные выразительные глаза. Я заочно невзлюбил его ещё пару лет назад, когда узнал, что мерзавец пытался волочиться за Беллатрикс. — Да, повезло вам с женой, Лестрейндж, — панибратски заметил Пиритс. — Не могу жаловаться, — холодно ответил я, пронзая его взглядом. — Ну, не смотрите на меня так, — отмахнулся Пиритс. — Я лишь говорю то, о чём думают все. Каждый был бы рад оказаться на вашем месте. — Беллатрикс — необыкновенная женщина, это правда, — процедил я. — Но мне не нравится ваш тон, мистер Пиритс. — Бросьте, — отмахнулся волшебник. Он вынул из-за пазухи небольшую фляжку и отпил из неё. Я понял, что он пьян, а оттого язык у него и развязался. — Что же, полагаю, знакомство можно считать свершившимся. Честь имею, — я кивнул, и пошел к лестнице в личные покои. — Думаешь, ты лучше всех, Лестрейндж? — окликнул меня Пиритс. Я обернулся на каблуках — волшебник стоял, покачиваясь, и с вызовом на меня смотрел. — Что вы хотите сказать? Слегка пошатываясь, он приблизился ко мне вплотную, но я не сделал и шага назад. — Что такая женщина нашла в таком, как ты? — выплюнул он мне в лицо. — Королева! И тень! — Вы пьяны. Когда проспитесь, я к вашим услугам, — проговорил я, едва сдерживаясь. — Ты её не удержишь, — прошипел Пиритс. — Моей будет, Арчи сказал, Арси сде… Договорить он не успел, потому что в моей руке оказалась палочка, и Пиритс, прежде, чем успел достать свою, оказался отброшен на спину и откатился на пару метров. — Драться на дуэли кишка тонка!? — рыкнул он, силясь встать. Кровь кипела в жилах, пульс бесился в висках. Честь Беллатрикс была задета, слова задели за живое, я был бы не мужчиной, если бы не ответил в тот же миг вопросом: — Место и время? — А хоть бы через четверть часа в вашей чудной роще! — поднимаясь, проревел Пиритс. — Ждите меня там. Надеюсь, успеете найти секунданта, — отрезал я. Я всё ещё был в таком возбужденном состоянии, что, прийдя в бильярдную, опрокинул стакан огневиски. Потом, забившись в угол, принялся думать. Инферналов мне в дом! Вот же подлец! Я его как минимум покалечу! И как только Тёмный Лорд дал такому ничтожеству Метку? Когда я понемногу успокоился, я вспомнил, что мне потребуется секундант. Причем, найти его следует немедленно, так как время уже поджимает. Но, как на зло, Рабастан уже оказался мертвецки пьян, а Люциус куда-то запропастился. А я, видимо, выпил слишком много, так как на ум мне пришел Антонин Долохов. *Министр магии 1968 — 1975. Дженкинс грамотно боролась с массовыми беспорядками чистокровныхво время марша за права сквибов в конце шестидесятых, но скоро столкнулась с первым подъемом лорда Волан-де-Морта. Дженкинс была вскоре отстранена от должности, как не отвечающая требованиям в столь сложной ситуации.Глава 15
7 августа 2018 г. в 09:25
26 февраля 1972 года,
Лестрейндж-холл, графство Йоркшир, Норт-Райдинг
Так как для всего мира сын Беллатрикс являлся так же и моим сыном, через три дня после его рождения состоялась церемония наречения его моим именем и введение в род Лестрейнджей. В часовне, полной людей, я гордо поднял младенца перед представителем Министерства Магии и во всеуслышание заявил, что это — мой сын и наследник, Салазар Сигнус Лестрейндж. Общество с восторгом приняло это имя, а как светилась Беллатрикс, стоя рядом со мной! Вот только глаза её были устремлены к первому ряду скамей, где восседал Тёмный Лорд.
Мальчишка, которого я держал на руках, уже успел прибавить в весе и похорошеть. Розовые щечки налились румянцем, большие глаза (к счастью, вскоре после рождения, потемневшие до почти карих) блестели, и я был вынужден признать, что он был прехорошеньким. Он даже вёл себя так, как подобает в такой торжественной обстановке: не проронил и звука и казался очень серьёзным. Но я не мог не признать того, что, вопреки моим ожиданиям, не проникся к Салазару отцовской любовью. Скорее, я принял его, как неизбежное зло, хотя и был готов дать этому чужому ребёнку всё, что требовалось.
Всё, кроме одного.
Права стать моим наследником в том случае, если Милорд так и не пожелает его признать.
После церемонии ко мне подошел работник Министерства, который два года назад оформил документ, согласно которому моей единственной наследницей была Алиссандра.
— Мистер Лестрейндж, я так понимаю, теперь вы хотите изменить своё завещание? — спросил он.
— Да, именно поэтому я попросил вас приехать, — кивнул я. — Нам будет удобнее в моём кабинете, пройдёмте.
Там я представил юристу все необходимые документы, написанные его же рукой.
— Ещё раз поздравляю вас, мистер Лестрейндж, — подхалимничал он. — Сын — это всегда такая радость.
— О да, несомненно, — отстраненно ответил я. — Минутку, у меня ещё появилась кое-какая собственность во Франции, я хочу и её включить в наследство...
— Конечно, сэр, — терпеливо кивнул юрист.
— Вот, кажется, всё, — я положил на стол стопку пергаментов. — Надеюсь, при вас всё необходимое?
— Да, мы можем прямо сейчас оформить новое завещание.
— Чудесно, тогда преступим немедля, — просиял я.
Юрист разложил на столе официальный бланк, достал перо и специальные чернила.
— Я, Рудольфус Сильвий Валериус Лестрейндж, находясь в здравом уме и трезвой памяти, — начал диктовать я, — являясь прямым наследником семейного бизнеса и движимого и недвижимого имущества, находящегося на данный момент в собственности моего отца сэра Сильвия Лестрейнджа, а так же будучи собственником…
Тут я назвал остров Дёрси, точные адреса домика в Ирландии, небольшого особняка в Лондоне, виллы на Ривьере, которую бабушка пожелала переписать на меня, перечислил ценные бумаги и мелочи вроде породистых коней, дорогих карет и кое-каких ценных предметов и драгоценностей, и закончил диктовку следующими словами:
— ... желаю завещать всё, что имею, и всё семейное состояние, которое перейдёт мне по наследству, титул пэра и герцога Йоркширского моей дочери, Алиссандре Сильвии Бетельгейзе Лестрейндж. Моему сыну, Салазару Сигнусу Лестрейндж, я назначаю пожизненное содержание в двадцать тысяч галлеонов в год и старый особняк в Шотландии, документы о собственности на который прилагаю.
— Прошу прощения? — опешил юрист. — Сэр, мне кажется, от волнения вы сделали ошибку. Вероятно, вы случайно поменяли имена своих детей местами…
— Нет, я не ошибся, — произнёс я холодно. — По нашим законам девочка может быть полновластной наследницей, или я не прав?
— Правы, сэр, но… Простите, я не понимаю… — замялся юрист.
— Это моё решение, вам нужно понимать только это, — отрезал я.
И всё же я не мог ограничиться только этим ответом. Пошли бы толки о том, что мальчик незаконнорожденный. Поэтому я заранее подготовил одну уловку.
— Есть опасение, что у мальчика серьёзное заболевание, которое в будущем может создать массу проблем, — туманно произнёс я с очень удрученным видом.
— Завещание всегда можно переписать, если опасение станет действительностью, — осторожно заметил юрист.
— Все мы не вечны, и я не люблю затягивать с такими вопросами, — туманно отозвался я.
— Помилуйте, сэр, что же с вами может случиться? — дружелюбно спросил юрист. — Вам ведь только двадцать два года!
— Как знать, может, кирпич на голову упадёт, — хмыкнул я. — Мы можем закончить с делом побыстрее? У меня полный дом гостей, знаете ли.
— Разумеется, сэр, простите, — пришел в себя волшебник и начал колдовать над пергаментом. — Вот и всё, распишитесь тут, тут, и вот здесь внизу.
Я поставил свою размашистую подпись везде, где требовалось. Алиссандра осталась моей единственной полновластной наследницей.
— Надеюсь, это останется в тайне, — я достал из верхнего ящика и положил на столешницу кошель, в котором звякнули золотые монеты.
— Не сомневайтесь, сэр, — поклонился юрист, забирая свою награду. — Но тут больше, чем стоят мои услуги, и намного…
— Это благодарность за ваше понимание. Сами догадываетесь, если кто-то узнает о такой расстановке сил… Моим детям несладко придётся в ту пору, когда придёт время подыскивать им хорошие партии.
— Не сомневайтесь, сэр, я всё прекрасно понял.
Я выпроводил юриста и запер в сейф все бумаги, которые оставались на столе. После я вышел из кабинета и какое-то время с галереи наблюдал за залом, полным гостей, каждый из которых обсуждал появление на свет моего наследника. Беллатрикс в церемониальном платье из серебристого атласа, в семейных бриллиантах, с сияющей тиарой в густых черных волосах выглядела восхитительно. Она была очень счастлива, принимая поздравления и, кажется, даже не вспоминала про меня и про нашего общего ребёнка. Сандра в это время играла с Рабастаном, по случаю рождения племянника выписанного из Хогвартса на пару дней.
— Любуешься льстецами и сплетниками? — поинтересовался отец, подходя ко мне.
— Не покидает мысль, что кто-то из них пытается убить Беллатрикс, — мрачно отозвался я.
— И попробуй пойми, который, — вздохнул мой родитель. — Как продвигается расследование?
— Ничего нового, а старое вам давно известно, — сказал я не менее хмуро. — Мне бы только найти след, хоть какой-то знак…
— Убийца понял, что его ищут. На его месте я бы спрятался и затих.
— Может, он вообще уехал из страны? Иначе я бы уже давно его нашел, — предположил я.
— Это навело бы на подозрения, вряд ли, — покачал головой сэр Лестрейндж. — В такой ситуации два выхода — или выжидать, или нанести стремительный удар. И попробуй понять, что выбрал наш злой гений…
— Это невыносимо, — не выдержал я. — Постоянно ждать нападения, мучить этим себя и Беллатрикс, смотреть на каждый бокал, который она пьёт, на каждого человека, который к ней приближается!
— Советую запастись терпением, — спокойно рассудил мой родитель. — Как знать, сколько это продлится…
Я опять посмотрел на пышно разодетую публику внизу и тяжело вздохнул. Жизнь в тот день казалась мне довольно тяжелой и не очень понятной. Я с тоской думал о том, что мне предстоит растить чужого ребёнка, что где-то рядом ходит человек, пытающийся убить мою жену, расследование не клеилось, да ещё и Нарциссе я обещал помочь избежать брака с Долоховым, хотя опять-таки слабо представлял, как это сделать. Опять собирался снежный ком, и мне казалось, что разгрести его будет очень и очень сложно.
Прежде, чем присоединиться к шумному празднеству, я зашел в покои, отведенные для Салазара. Было решено, что пока он мал, лучше разместить его отдельно от сестры, чтобы плач младенца не тревожил девочку. Как легко предположить, Салазар был помещен в покои, расположенные рядом с главными. И, разумеется, он разместился, как подобает наследному принцу.
С двух сторон от резной колыбели стояли домовики в чистеньких полотенцах, повязанных на манер тог. Половина комнаты была заставлена грудами подарков, приподнесенными мальчику, и каждый из них был проверен моим отцом лично.
Я медленно приблизился к колыбели, думая, что младенец спит. Но я встретил цепкий взгляд темных, с багровым отливом, глаз. Салазар не спал.
Новорожденный был разодет с приличествующим ему шиком. На стульчике рядом лежали пошитое специально к празднику покрывало из золотой парчи, расшитой мелким жемчугом, и вышитая золотом крохотная шапочка. Младенец оставался в отороченной кружевом рубашечке с вензелями на груди в виде двух переплетенных букв «С». Самое поразительное, что он был очень спокойным и совсем не плакал. Смотрел на меня так, словно уже всё понимает и знает побольше моего.
— Я вижу, ты уже развиваешь в себе отцовскую любовь? — послышалось от двери.
Я обернулся. Оказывается, сразу за мной зашёл Темный Лорд, но я не сразу его узнал. Вопреки обыкновению отдавать предпочтение черному, в тот день он надел сюртук из зеленого атласа с серебряной вышивкой, да и вообще выглядел иначе, чем обычно. Не скажу, что светился от счастья, но случаи, когда я видел его в таком прекрасном расположении духа, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Его лицо не было омрачено никакими печалями и заботами, и было ясным и свежим, словно Повелитель помолодел на несколько лет. Его глаза, всегда режущие, как кинжалом, поразили меня мягкостью взгляда и радостным огоньком, а играющая на губах улыбка ввела в лёгкое замешательство. В ту минуту он был таким, каким мог бы быть, не стань он Тёмным Лордом. Я мимолетом подумал, что Повелитель всё ещё очень привлекательный мужчина в свои сорок пять, и счастье ему к лицу, как бы он ни пытался удержать его за маской.
— Милорд, — склонился я. — Разве я могу не любить ребёнка Беллатрикс, вашего наследника?
Тут я немного слукавил. Честь велела мне исполнять мой долг и относиться к мальчику в соответствии с его происхождением. Я бы без раздумий отдал за него жизнь, но я не любил его так, как любил бы, будь он моим сыном. Глядя на него, я не мог не думать о том, что мне не суждено держать на руках собственного наследника, что он мог бы быть моим сыном при других обстоятельствах. Понимание того, как счастлив я был бы в таком случае, делало меня несчастнейшим из людей при известных обстоятельствах.
— Не только можешь, но и не должен, — спокойно изрёк Милорд, подходя к колыбели и глядя на младенца. — Чужого ребёнка ты вовсе не обязан любить. Но это и не важно, раз ты и впрямь готов отдать за него жизнь.
Он прочитал мои мысли, в этом не было сомнений. Оставалось порадоваться, что они хоть и не были достаточно добродетельными, хотя бы оставались благородными.
— Моё отношение к вам, Милорд, переносится и на этого ребёнка, — я опять поклонился.
Тёмный Лорд ничего не ответил, только опустил руку в колыбель и погладил младенца по щеке двумя пальцами, ухмыльнулся скорее себе самому, чем ребёнку, и поправил рубашонку мальчика, расправляя монограмму.
— Салазар Слизерин, вот как ему следовало бы именоваться, — произнёс Милорд негромко. — Разве для сына Тёмного Лорда может быть более подходящее имя? Знать бы наперед, будет ли он достоин этого имени… Кто знает, смогу ли я однажды назвать его сыном на глазах у всего мира?..
Его голос был тихим и задумчивым. Я подумал, что таким, должно быть, его обычно видит Белла: каким-то домашним, обычным. Человеком. Но Тёмный Лорд принял свой обычный прохладный вид, наваждение тут же спало, и он вновь вознесся на далекий пьедестал моего идола.
— Я ещё не поздравил вас, Милорд, — подал я голос. — Принимая поздравления, я забыл, у кого на самом деле родился сын. Я уверен, что Салазар оправдает ваши ожидания и станет выдающимся волшебником. Которому я сочту за честь служить так же верно, как и вам.
— Нет, он никогда не должен стать равным мне, — отрезал Волдеморт. — Да и не знаю, стоит ли меня поздравлять… Я никогда не хотел детей, и я бессмертен. Таким образом, я не нуждаюсь в наследнике или приемнике. Мне даже легко отдать его тебе на воспитание, Рудольфус, — проговорил он уже тише и спокойнее, чем начал.
Тёмный Лорд поднял на меня глаза и вдруг улыбнулся улыбкой триумфатора.
— Два года назад я держал на руках твою дочь, и больше всего на свете хотел, чтобы она была моей. Это всё моя привычка обладать вещью полностью — из-за неё я не мог вынести мысли, что у Беллатрикс ребёнок от другого. Я не мог избавиться от ощущения, что она не до конца моя. А я безумно хотел всецело подчинить эту гордую женщину моей страсти. Наверно поэтому я позволил родиться Салазару — мне казалось, что если Беллатрикс родит от меня, она станет моей всецело, и это сотрет ту глупую ошибку, которую вы с ней вместе совершили, и результат которой теперь играет с твоим братом. Глупость, конечно, но теперь я чувствую удовлетворение, а вместе с тем легкое разочарование.
Он подошел ко мне.
— Я ведь тоже ошибся тогда, — его глаза сияли, лицо светилось, и вовсе не потому, что он только что смотрел на сына. — Помнишь, что я сказал в ту ночь, когда родилась твоя дочь?
— Да, — проговорил я, глядя в темные глаза, как загипнотизированный. — Что это только утешительный приз.
— Вот именно, — кивнул Волдеморт, улыбаясь ещё шире пугающей, неестественной улыбкой. — Беллатрикс уже тогда была моей и только моей, теперь я это понимаю. Что бы ни происходило, это не изменится. Никогда. Дети, время, разлука и измена — это всё не имеет значения. Для Беллатрикс никогда не было и никогда не будет никого кроме меня. А этот ребёнок, — он кивнул на Салазара, — это скорее было нужно твоей очаровательной супруге. Для меня же это последняя галочка, вычеркнутый пункт, в котором ты раньше лидировал. Именно поэтому, Рудольфус, я ни капли к тебе не ревную и не против, чтобы ты был с Беллатрикс каждую свободную секунду. У тебя не осталось ни единого преимущества надо мной. Да и никогда не было.
А вот теперь он светился по-настоящему. Был рад настолько, что не мог этого скрыть. В тот момент, глядя в сияющие темно-карие глаза, я абсолютно точно понял, насколько Волдеморт отличается от всех нас. Разве мысль обычного, нормального человека могла бы дойти до такого в день наречения именем первенца? А ещё я вновь убедился в том, что Лорд Волдеморт любит Беллатрикс не меньше меня, вот только совсем иначе, по-своему.
Волдеморт ещё с минуту победоносно смотрел в мои глаза, а потом двинулся к дверям. Не знаю, что на меня нашло. Видимо, посмотрев на сына Беллатрикс от другого мужчины, я совсем сошел с ума. И еще эти бесконечные поздравления… В какой-то момент я почти забывал, что младенец в люльке — не мой сын, и возвращаться к реальности было болезненно.
— Милорд, могу я задать один вопрос? — вырвалось у меня.
Волшебник обернулся и смерил меня вопросительным взглядом.
— Как же так вышло, что вы, не верящий в любовь, всё же влюбились?
Темный Лорд помрачнел, в его глазах мелькнул гнев.
— Есть ваша пресловутая любовь, а есть удовольствия от обладания, — с нажимом произнёс он.
— Но почему Беллатрикс, великий Салазар, почему она? — простонал я, делая несколько порывистых шагов к Темному Лорду. — Если говорите, что не любите её, почему это было так важно — отнять её у меня?
Волдеморт прохладно улыбнулся.
— Ты так и не понял, каково это — обладать ею, — очень тихо проговорил он, глядя на меня снисходительно. — В этом мире попросту нет человека кроме меня, который мог бы составить ей пару. Держать её в своих объятиях, видеть её по-собачьи преданные глаза, это то же самое, что подчинить Адский огонь, то же самое, что сжать в кулак всю аристократию Магической Британии.
— А для меня это было равносильно прикосновению к святыне, — осмелился сказать я.
— В этом главное различие между мной и тобой, Рудольфус, — уже скорее доброжелательно объяснял Милорд. — Есть люди, которые молятся, расшибая лоб, а есть те, кто позволяет на себя молиться.
Он хотел было уйти, но потом опять заговорил:
— Да, беззлобный совет… Есть достаточно хорошеньких женщин, не претендующих на роль супруги, но способных составить счастье обычного человека.
Милорд не счёл нужным дожидаться ответа и удалился, а я усмехнулся в ответ на его слова. О нет, это он так и не понял, что полюбил Беллатрикс эгоистичной, требовательной, злой, но настоящей любовью. А если так, то из этой странной битвы он вышел не победителем, а побежденным.
Я опять посмотрел на мальчика, который не сводил с меня глаз.
— Похоже, твой папа не очень-то тебе рад, — усмехнулся я. — Или не хочет этого показывать? Ладно, Салазар Лестрейндж, тебе повезло, что есть я.
Я взял младенца на руки и, видимо, совсем помешавшись, продолжил с разговор с ним:
— У меня никогда не будет собственного сына, тебе, думаю, будет не хватать внимания отца. Так что, полагаю, у нас есть повод присмотреться друг к другу.
Салазар, конечно, ничего не ответил. Но, видимо, устав за этот день, вдруг уронил головку на моё плечо. И тут моё сердце дрогнуло, и он уже был Лестрейнджем, уже был моим ребёнком. И отчего-то мне казалось, что отныне, не смотря на все трудности, начнётся совершенно новый период для всех нас. Счастливый период.
25 декабря 1973 года
Лестрейндж-холл, графство Йоркшир, Норт-Райдинг.
Два счастливых года пролетели так незаметно, словно я использовал маховик времени. Рядом со мной была Беллатрикс, которую я любил так же сильно, как и в день нашей свадьбы, я видел, как наши дети растут талантливыми, умными и красивыми, мой брат заканчивал школу и был почти взрослым волшебником, но мы понимали друг друга без слов, как и в детстве, отец гордился мною и обращался, как с равным.
Темный Лорд относился ко мне снисходительно и благожелательно, хотя мне и не поручалось особенно важных заданий, и основная моя работа заключалась в обеспечении безопасности Беллатрикс и Салазара. Я так же числился в Министерстве Магии и относился к Визенгамоту, хотя пока что редко участвовал в заседаниях и больше занимался бумагами (копии которых часто бывали полезны организации). Попутно я вернулся к изучению юриспруденции и был аттестован, как специалист по международным отношениям, но, в силу возраста и отсутствия опыта, сильно мою карьеру это не продвинуло. Хотя несколько раз я все же выезжал за границу с посольской миссией, когда подписывались важные конвенции или разбирались дела международного значения.
Мой лучший друг Люциус Малфой закончил Хогвартс год назад и, проведя в моей компании лето, отправился в Швейцарию изучать финансирование, попутно поступив заочно в крупный Берлинский университет на курс высшей нумерологии, применяющейся в экономике. Мы много переписывались и с нетерпением ждали праздников, когда сможем увидиться.
Огорчало лишь то, что покушения на Беллатрикс пока так и не были раскрыты, но преступник больше не давал о себе знать, и постепенно все мы понемногу успокоились. Зато, пока расследование ещё шло полным ходом, я по долгу службы много контактировал с Долоховым и с грехом пополам уговорил его попробовать завоевать сердце Нарциссы прежде, чем тащить её под венец. Подумав, проклятый русский признал, что получить её душу интереснее, чем просто завладеть телом, и милостиво заявил Блэкам, что готов подождать некоторое время, пока Нарцисса не будет готова. Это уже было прорывом.
С объективностью человека, прожившего жизнь, я могу с твердостью сказать, что мне не было нужно большего для счастья. Та жизнь, которой я жил те два года, делала меня счастливым. На душе у меня было спокойно и радостно. Жаль, я не понимал тогда, как быстротечно счастье, сколь оно хрупко и изменчиво… Хотя, едва ли я мог бы наслаждаться своей жизнью больше. Разве что, знай я, как скоро всё изменится, я бы совсем не думал о том, что Беллатрикс не моя женщина, и не вспоминал бы о том, что Салазар — не мой сын. А впрочем, к инферналам… У меня было счастье, и воспоминания о нём не смогли отнять даже годы и дементоры Азкабана.