***
Я открыл глаза и бездумно уставился в потолок. В голове было абсолютно пусто. Перевернулся на бок, сел на кровати и спустил с неё ноги. Во всём теле ощущалась слабость, в желудке неприятно тянуло. Я отвёл с лица волосы, и с удивлением уставился на свои руки. Они стали заметно тоньше, и это показалось удивительным. Я огляделся: я был в своей спальне, вернее, в нашей с Беллатрикс. Да, Белла, мы же женаты… И вроде бы уже давно. Хотя, когда я только подумал о ней, я представил себе юную мисс Блэк, ещё до всей этой истории с Темный Лордом…Наконец, пазл сложился, и я всё вспомнил. Алиссандра! Я порывисто вскочил с кровати, поморщившись от недомогания в животе, и схватился за один из четырёх столбиков кровати. Моргана, неужели это не сон… Превозмогая боль в животе, я накинул халат поверх пижамы и поспешил в детскую. В голове билась безумная надежда, что это мне всё приснилось… В детской было очень тихо, все игрушки были убраны, и эта тишина и порядок показались мне противоестественными. Дрожащей рукой я толкнул двери в спальню Алиссандры и застонал: мебель была накрыта белой тканью, с кровати снято постельное белье, зеркало завешано… Не в силах переступить порог, я захлопнул двери и, закрыв лицо руками, привалился к ней спиной и сполз на пол. Я не плакал, слёз почему-то не было. Я был не в силах пошевелиться, просто сидел, сраженный запредельной болью, убитый, растоптанный, без сил. В голове звенел голос Алиссандры так ясно, словно я слышал его в настоящий момент: «Как вы могли, папа? Вы же убийцы!» Да, это мы её убили. Мы! Я. Надо быть честным хотя бы с собой. Я несу за это ответственность. Я не уследил, я не уберёг. Я допустил, чтобы она выпила кровь единорога. И я ничего не смог сделать, когда её же магия сожрала её изнутри. Из-за меня она только больше страдала. Я тупо пялился на свои колени, а в голове всё звучал и звучал детский голосок: «Из-за меня! Из-за меня! Это я виновата! Я чувствую во рту его кровь…» Я зажал уши руками, но голос не уходил. Он звучал внутри моей головы, и избавиться от него не представлялось возможным. — Мистер Лестрейндж, вот вы где! Я так испугалась, когда не нашла вас в спальне! Мистер Лестрейндж? Я и не заметил, как в детскую вошла горничная Коул в чёрном траурном платье и опустилась передо мной на колени. То, что я затыкал уши, вовсе не мешало её назойливому голосу заглушить детский голосок в моей голове. Я опустил руки и посмотрел на горничную пустым, безразличным взглядом. — Наконец-то вы очнулись, — прошептала она со слезами на глазах, глядя на меня с нежностью и трепетом. Как будто это было хорошо — то, что я очнулся. О, я бы предпочёл оставаться в той тьме! Это было куда легче, чем осознавать весь ужас происходящего. И, видит Мерлин, для многих людей было бы лучше, если бы меня не выходили. Потому что яд выпил вполне себе безобидный и совестливый Руди, а очнулось отвратительное раненное чудовище. — Что же вы наделали? — вдруг всхлипнула Коул. — Бедный мой, несчастный… Она взяла мои руки в свои, прислонилась к ним лбом и тихо заплакала. Я наблюдал за этим безразлично, словно со стороны. Словно всё происходящее было не со мной. Даже когда Ленора стала целовать мои руки, я ничего не делал. — Это же не конец, вы должны жить дальше! — шептала она, осмелившись податься ко мне, убрать волосы с моего лица и взять моё лицо в свои маленькие ладошки. — Жизнь преподносит нам столько ударов, но нельзя опускать руки! У вас же ещё сын есть, он здоров и невредим! И ваша жена, она тоже жива и цела! И очень красива! У вас ещё столько деток будет! — Что ты понимаешь, — я мягко отвёл её руки и поморщился. — Столько людей погибло от этой болезни, мистер Лестрейндж! Но мы, мы должны жить! Помнить о них, и жить дальше! Разве бы ваша дочка хотела, чтобы вы что-то с собой сделали? Она ведь была такой доброй, она так вас любила! Я то ли издал смешок, то ли всхлипнул и покачал головой. — Ты ничего не понимаешь, оставь меня, — я оттолкнул Ленору и встал, пошатнувшись. Она поспешила вскочить на ноги и придержать меня под локти. — О, ну что же мне сделать, чтобы унять вашу боль? — всхлипывая, простонала она. — У меня вот тоже отец и три сестры померли от драконьей оспы, будь она неладна! Не знаю даже, как мы жить-то дальше будем! Мистер Лестрейндж, мне тоже очень больно, но мы должны пережить это! То, что у Леноры умер отец и три сестры, несколько меня утешило, и я посмотрел на неё уже по-другому. Несчастье нас сблизило, и я уже не считал её слова вздором. Наконец, внимательно на неё посмотрел: она заметно исхудала, глаза красные от слёз, под ними залегли тени. — Это всё проклятые гастролёры с драконами, будь они неладны! — всхлипнула Ленора. Я вдруг вспомнил слова Фоули: «Есть предположение, что это пошло от цирка, который недавно гастролировал по Британии. Там содержат множество перуанских змеезубов, а они, как известно, часто переносят эту болезнь…» И всё понял. Тогда, в Рождественскую ночь, мы заказали выступление драконов, и я сам — сам! — водил Алиссандру посмотреть на них вблизи. А драконы-то были до того вялые да спокойные… Мерлин всемогущий, я ведь сам отвёл её в руки смертельной болезни… О, великий Салазар, возможно ли жить с осознанием этой правды и не лишиться рассудка? Но всё же у меня теперь появилась цель. И в тот же миг я стал абсолютно спокоен и сосредоточен. — Их смерть будет отомщена, — процедил я, не глядя на Ленору. — Смерть Алиссандры и всех твоих родных. Сделай так, чтобы о моём отсутствии никто не узнал. И, отстранив её с дороги, я двинулся к себе. Ленора проводила меня растерянным взглядом. Вернувшись в свою спальню, я первым делом позвал Долли. — Мой брат, он жив? — к своему стыду я только тогда вспомнил о том, что Рабастан тоже болел. — Да, сэр, он уже встает с постели и быстро идёт на поправку, — покорно ответила домовиха. — С остальными тоже всё в порядке, я полагаю? — Ох, сэр, хозяин так сильно боялся за вас, так переживал, — заплакала Долли. — Но зато госпожа и маленький господин даже не болели. Это несколько меня приободрило. — Узнай, где находится гастролирующий цирк драконов. Из-под земли достань, и доложи мне, — приказал я. Долли покорно бросилась исполнять приказ. Это оказалось не так уж просто, и пока она рыскала по Британии в поисках цирка, я успел зайти в душ, сбрил недельную щетину и оделся так, словно готовился к тренировке — жилет из варёной драконьей кожи, удобные ботинки, мантия Пожирателя Смерти. В кармане ждала маска. Дискомфорта в животе я уже не чувствовал. Я уже вообще ничего не чувствовал. И, глядя на своё отражение в зеркале, не узнавал себя. Я поспешил надеть маску и накинуть на голову капюшон, чтобы не видеть своих пустых глаз и седой прядки на виске. Тут как раз вернулась Долли и доложила, что цирк теперь стоит в горах Уэльса. Последний раз их видел её знакомый домовик, живущий в баре недалеко от Сноудонии. — Прекрасно. Принеси мне мою метлу. Нет, лучше метлу Рабастана, она быстрее… — потребовал я. Долли выполнила и этот приказ, и я потребовал доставить меня в тот бар, о котором она говорила. Взяв меня за полу мантии, она аппарировала вместе со мной, и мы оба оказались в мрачном грязном помещении. Там никого не было, не считая домовика, подметающего пол. — Отправляйся домой и не смей никому говорить, где я, — велел я домовой эльфийке. Она исчезла с хлопком, а я, как был, в маске и капюшоне, подошёл к бару и позвонил в колокольчик. — Кого там инферналы принесли в это время? — послышалось недовольное бурчание из кладовки. — Сейчас, сейчас! Занавеска колыхнулась, и из-за неё вышел приземистый полный волшебник в фартуке. Он без особенного удивления посмотрел на мою высокую фигуру в мантии, и нахмурился. — Что вам? — Тут были дрессировщики из цирка драконов. Где они сейчас? — требовательно спросил я. — А ты кто такой, чтобы я перед тобой отчитывался? — бармен тут же упёр руки в боки и посмотрел на меня дерзко и вызывающе. Я облокотился на барную стойку так, чтобы бармен мог увидеть мою маску, и тихонько постучал волшебной палочкой по столешнице. — Я — твоя смерть в том случае, если ты сейчас не ответишь, — прошипел я сатанинским голосом. Что-то в моих глазах и во всём моём облике подсказало бармену, что в споры лучше не вступать. — Ох, сэр, пощадите бедного старика! — затрепетал он. — Видит Мерлин, я честный человек, держу бар для туристов, приезжающих посмотреть единорогов в горах. С сомнительными личностями сношения не имею. «Единорогов», — издевательски повторил внутренний голосок, оживляя в памяти картины недавнего прошлого. Но единственная мысль — найти и убить, вытесняла всё остальное из моего черепа. Я был не я, я ничего не чувствовал кроме навязчивого желания мстить. Я перегнулся через барную стойку и схватил коротышку за горло так, что бедолага чуть не испустил дух в ту же секунду. — Да, они были здесь несколько дней назад, но потом ушли! И я совершенно не знаю, куда! Возможно, они обосновались в долине за горой, но я не уверен! — протараторил хозяин заведения, едва я ослабил хватку. — Как мне туда попасть? — Да нет ничего легче! Сразу за баром большая гора, за ней одна поменьше, а следом горбатая. Вот за горбатой будет долина с озером, попробуйте поискать там. — Что же, надеюсь, ты меня не обманул, — хмыкнул я. Я вышел было из бара и уже сел на метлу, но тут меня что-то дернуло вернуться. Хозяин опять куда-то запропастился, и домовик подсказал мне, что его можно найти в заднем помещении. Он и впрямь находился там, я застал его за тем, как негодяй прилаживал записку к лапке совы. — Что вы ещё хотите! Я пишу матери! — воскликнул он, увидев меня в дверях. — Империо, — спокойно проговорил я. — Дай мне прочитать. Хозяин со стеклянными глазами протянул мне записку, где я прочёл корявым почерком выведенные слова «к вам выдвигается волшебник в маске, который кажется мне опасным. Подготовьтесь, если что — ценности пополам». — Прекрасно, — ухмыльнулся я. — Что же ты стоишь, отправляй письмо. Подчиняясь мне, бармен опять прикрепил записку к лапке сипухи, которая удивленно вращала головой и смотрела на меня большими желтыми глазами. — Доставь к Тарру, — без всякого выражения проговорил бармен, обращаясь к птице. Сова ухнула и вылетела в окно. — Ну, вот и славно, теперь я даже имя знаю, — проговорил я. Мой взгляд замер на бармене. Он тоже причастен — он укрывает негодяев. Вывод очевиден. Я велел барману позвать своего домовика, и, как только тот явился, убил сперва лопоухую тварь, а потом хозяина заведения. Только две зелёные вспышки озарили помещение. Повезло, что утром в баре никого не было — думаю, я мог бы убить ещё кого-нибудь, если бы возникла необходимость. Я покинул бар, быстро сел на метлу и взмыл в небо. Вскоре я отыскал впереди черную точку — сову, и погнался за нею. Когда птица начала снижать высоту, а я увидел под собой какие-то хилые постройки, я поразил сову новой Авадой, и камнем полетел вниз вслед за падающей тушкой. Я приземлился недалеко от старого деревянного домишки. Рядом с ним стоял больших размеров сарай, из которого валил пар и слышалось тихое утробное рычание. Я поспешил к дому, бесшумно подошел к окну и заглянул внутрь. В доме топили камин, поэтому я мог прекрасно видеть всё, что происходило внутри. Помещение походило на столовую и кухню одновременно. Я без труда узнал Тарру — коротышку, который показывал нам с Алиссандрой, как устроен цирк. Он сидел во главе стола и за обе щеки уминал похлебку из большой миски. Помимо коротышки за столом сидело трое взрослых крупных мужчин, в большей или меньшей степени украшенных ожогами и шрамами, юноша не старше восемнадцати лет, мальчишка лет тринадцати, которого я уже видел в цирке. У окна что-то стряпали три женщины — одна уже не молодая, вторая примерно моя ровесница, и третья — девочка лет четырнадцати. Вскоре женщины стали подавать на стол второе. Как я вскоре понял, — так как снаружи было всё прекрасно слышно, — женщина в летах была женой Тарру, а молодая волшебница — их дочерью и женой одно из верзил. Остальные, видимо, тоже были связаны какими-то родственными связями. Картина семейного ужина была настолько идеалистической, что меня обуяла страшная ярость, и я поспешил внутрь. Дверь оказалась не заперта, и я зашёл без труда. Миновав тесную прихожую, я оказался в столовой, и быстрее, чем кто-либо успел хоть что-то понять, схватил попавшуюся под руку девочку-подростка и вдавил палочку ей в висок. Поднялся шум и визги, но я перекрыл их все властным возгласом: — Молчать! Все сели на места, иначе я убью её быстрее, чем кто-либо из вас успеет шевельнуть хоть пальцем! Всё семейство опустилось за стол, только хозяйка со взрослой дочерью замерли за спиной Тарру, так и не выпустив из рук кастрюли, из которых накладывали еду. Я тоже опустился на свободный табурет напротив Тарру, принудив девочку сесть мне на колено, по-прежнему не убирая волшебную палочку от её виска. Теперь я мог как следует рассмотреть всё семейство. Впрочем, тут было мало занимательного, ибо все они были одинаково смуглы и малосимпатичны. Среди них выделялся только рослый детина европейской наружности, возле которого так заботливо кружила дочка Тарру. — Кто ты и чего тебе нужно? — с акцентом процедил отец семейства. — Представь мне своё семейство для начала. Я ведь, право слово, и не знал, что у вас семейный бизнес. — Чего тебе нужно? — играя желваками, процедил Тарру второй раз. — Я сказал, представь мне твоё семейство, пока я не разнёс ей голову Бомбардой! — воскликнул я, встряхнув хнычущую девчонку. Полная женщина заплакала и запричитала что-то на малоизвестном мне испанском, склонившись к супругу. Тот шикнул на неё и отмахнулся. — Моя жена Лиз, — холодно процедил Тарру, кивая на полную женщину. — Наши дети — Карлос, Катарина, Роксанна, Мигель. Он поочередно указал на смуглого крепкого парня, сидящего по правую руку от него, на взрослую девушку, на девчонку в моих руках, и на взволнованно тощего мальчишку. — Мой зять Уильям, да двое нанятых работника — Диего и Джозеф. — Выходит, у тебя целых четыре ребёнка? Какое богатство! — усмехнулся я. — Скажи, а который из них тебе дороже прочих? — Да кто ты такой, инферналы мне в дом!? — воскликнул Тарру, пытаясь вскочить. — Круцио! — воскликнул я, и девочка завизжала и задергалась. Но я быстро снял проклятье, и обратился к семейству: — Я же сказал, не стоит дергаться. Полная женщина опять разрыдалась и принялась о чём-то просить мужа. Тот опять рявкнул на неё. — Впрочем, можешь не отвечать, — хмыкнул я. — Я и так понял, что не ошибся. Вот эта любимая, да? Младшая? Я, сжав шею девчонки, хорошенько её встряхнул. Она запищала, а её мать и сестра разрыдались пуще прежнего. Было ли мне её жаль? В тот момент — абсолютно не жаль. Я думал только о том, что моя Алиссандра никогда не доживёт до подросткового возраста благодаря Тарру и его шайке. Никогда я не провожу её на платформу 9 и 3/4, никогда не увижу её первые успехи в магии, зеленый слизеринский галстук, или, может быть, даже сияющий значок старосты факультета. Никогда она не достигнет той волшебной поры, когда ребёнок превращается в девушку, и я не сопровожу её в бальный зал Лестрейндж-холла в день дебюта… Никогда не узнаю, какой бы она стала — тихой и скромной, весёлой и смешливой, красивой и яркой… Никогда. — Кто ты, проклятый ублюдок? — процедил Уильям, возвращая меня к реальности. — Поразительно видеть среди этих ничтожеств соотечественника, — заметил я. — Я ирландец. А ты говоришь, как коренной лондонец, — выплюнул мужчина. — Поэтому ты не помешал этим тварям разносить по стране драконью оспу? Британию не жалко, в отличие от Ирландии, так что ли? — Ах, вот в чём дело, — выдохнул Тарру. — Ты аврор, не так ли? Но что за странная маска на твоём лице? — О нет, всё намного хуже, — усмехнулся я. — Ну ка, девочка, сними с меня маску. Смуглая девчонка покорно сняла с моего лица маску чуть дрожащими пальчиками, и я мотнул головой, скидывая капюшон и являя присутствующим своё лицо. — О, проклятье, так это вы! — Тарру, кажется, даже обрадовался. — Я вас помню, вы Лестрейндж! Но чего же вам надо от нас? Неужели кто-то из ваших родных пострадал от драконьей оспы? — Сперва ответь мне, знал ли ты, что твои драконы больны? Тарру пожевал губами, не зная, что мне ответить. — Знал или нет? Отвечай, или, клянусь Темной Меткой на моей руке, я убью её! — рявкнул я. — Мы не проводили вакцинацию, это слишком дорого. И многие драконы у меня нелегально… — пробурчал Тарру. — Как же вы миновали границу? — Я подделал документы, — заявил ирландец. — Это обошлось дешевле, чем регистрация и вакцинация всех драконов, — подхватил Тарру. — Но, клянусь моей семьей, я не знал, что они больны! Вся моя семья принимает сыворотку раз в год, мы не болеем, я не знал… — Хорошо, — удовлетворённо кивнул я. — Вы ведь не убийца, я знаю, — примирительным тоном заговорил Тарру. — Что произошло? Кому-то из ваших близких оспа обезобразила лицо? Так что же, это проходящее, я дам вам мазь от оспин, и на коже и следа не останется… Вы ведь благородный волшебник, мистер Лестрейндж, зачем вам это?.. — Помните ли вы мою дочь? — спросил я, глядя прямо в глаза Тарру. — Маленькую девочку четырёх лет. С черными волосами и зелёными глазами. — Да, да, сэр, — заулыбался Тарру. — Как не помнить, конечно, помню. — Её звали Сандра. Алиссандра Сильвия Бетельгейзе Лестрейндж. И она умерла от драконьей оспы, будьте вы все прокляты, — прошептал я. Тарру нервно сглотнул и с волнением взглянул на младшую дочь. — Мне очень жаль, — проговорил он, наконец. — Повторяю, я не знал, что драконы подцепили эту заразу ещё у нас на родине. Но я прошу вас, я вас заклинаю, мистер Лестрейндж! Вы ведь знаете, какая это боль — потеря ребёнка! Не заставляйте нас с женой переживать это, умоляю! — Так ты думаешь, что я убью твою младшенькую? — хмыкнул я. — Позволь, но это было бы лишь одной четвертой от того горя, что обрушилось на меня. Алиссандра была моим единственным ребёнком, единственной ниточкой, связывающей меня и мою жену. Она была для меня всем, целым миром. И теперь её нет. Так неужели ты думаешь, что отделаешься от меня столь малой кровью? — Как же ваше хвалёное благородство? — презрительно выплюнул ирландец. — Убьете ребёнка, девочку? Или, может, всех нас? В том числе и женщин? Я расхохотался так, словно услышал лучшую шутку в своей жизни. Отсмеявшись, я выдавил: — Благородство, честь… Мораль… Ничего не осталось. Тарру, ты заплатишь за смерть моей дочери и за гибель всех остальных волшебников, павших от драконьей оспы! Вот что я сделаю. Сначала на твоих глазах я убью всю твою семью, а потом умрешь и ты сам. — Невозможно, — испуганно замотал головой Тарру. — Вы не убийца, вы же аристократ… — Я Пожиратель Смерти, — осклабился я. — Я — слуга Темного Лорда. Говорит вам это о чём-нибудь или нет? — Бегите! — воскликнул ирландец, вдруг вскакивая на ноги и посылая в меня Секо. Он, оказывается, успел вытащить палочку. Но я был более ловок — успел выставить щит. И тут всё началось… Не глядя, я отшвырнул от себя девчонку, и принял бой. На меня накинулись все, у кого были палочки. А так как волшебниками были все присутствующие, то на меня и накинулись всем скопом. Я двигался и действовал безупречно. — Протего! Круцио! Рефлекто! Авада Кедавра! Я отбивал одни заклинания, другие возвращались к тем, кто их создал. Авада Кедавра поражала жертву только после того, как та несколько минут страдала от Круциатуса. Полная жена Тарру погибла почти сразу же, как и один из работников. Как я заметил позже, младшая дочь Тарру упала замертво, ударившись виском об угол комода, когда я толкнул её. Старшая успела выскочить из столовой через вторую дверь, вытащив с собой и младшего братца. Мне было необходимо успеть поймать и их, поэтому я спешил поскорее разделаться со всеми кроме Тарру. Буквально пять минут, и Верикус раскроил голову его старшему сыну, второго работника попросту разорвало Бомбардой так, что вся комната оказалась в крови, ирландцу оторвало руку, а потом я замучил его до потери рассудка Круциатусом, который накладывал один за другим, попутно отбиваясь от его тестя. Наконец, мне удалось обезоружить Тарру и парализовать его. Ирландец к тому моменту уже перестал дышать, не выдержав полученных травм и мук. Я же, схватив свою метлу в прихожей, кинулся в погоню за оставшимися детьми Тарру. Я нагнал их очень скоро — они пытались сбежать на стареньком Чистомете. Мальчишка сидел позади, и я ударил его в спину режущим такой силы, что разом сломал ему хребет, и мальчик, потеряв сознание, свалился с метлы и полетел вниз. Его сестра завизжала, попыталась на ходу послать в меня парочку проклятий, но промазала. Я обезоружил её, без труда догнал и, схватив за шиворот, заставил поменять траекторию и вернуться вместе со мной к дому. Приземлившись, я стащил её с метлы, и вволок в дом. Швырнул к ногам трясущегося от беззвучного плача Тарру. Девушка, увидев мертвых родных и мужа, закричала и закрыла глаза руками. Подползла к бездыханному телу супруга и, повалившись на него, зарыдала. — Что же ты делаешь, мерзавец? — задыхаясь, тихо прошептал Тарру, теряя силы от полученных в бою ран. — Разве не видишь, что она беременна? — В самом деле? Я пинком ноги откинул девушку в сторону, заставив её перевернуться. Её отец закричал и забился в путах. Я заметил, что у девушки и в самом деле есть животик. Месяц пятый, не больше. Надо же, не так давно я бы не смел и прикоснуться к ней, но не сейчас. Я уже не был собой, я стал чем-то отвратительным и бесчеловечным. И, чтоб меня побрали инферналы, стоило мне хоть на секунду остановиться, как я опять начинал слышать голос Алиссандры в голове, и это сводило меня с ума. — И что же, ты думаешь, что жизнь беременной женщины дороже жизни маленькой девочки? — поинтересовался я. — Что же, смотри, как она будет умирать, и вини себя. — Нет, прошу тебя, нет, — зарыдал Тарру. — Лучше убей меня, но не трогай её… Не трогай… Она ни в чём не виновата. — А разве моя дочь была виновата? — закричал я, набрасываясь на Тарру и начиная избивать его, как безумный. — Разве она была в чём-то виновата!? Проклятый мерзавец, скажи, что мне теперь делать и как мне жить! Она мертва только потому, что ты решил сэкономить пару десятков галлеонов!!! Я топтал и пинал Тарру, как одержимый. Его дочурка завизжала и попыталась вклиниться между мной и своим стариком, но не тут-то было. Моё Секо обрушилось прямо на её живот, а вслед последовал Круциатус. Девушка кричала что есть сил, Тарру тоже кричал и дергался в своих путах. — О, если бы ты только видел, как страдала Алиссандра, как она мучилась! — повторял я, объятый безумием и не владеющий собой. — Будь ты проклят! Проклинаю тебя! — Тарру сплюнул мне под ноги кровью. — Я уже проклят, — рассмеялся я. Его последняя дочь испустила дух в страшных муках, а я, ещё не насытившийся кровью сполна, набросился на Тарру. Я даже не использовал магию, чтобы убить его. Я бил его, что есть сил, руками и ногами. В конце концов, я растоптал его голову, проломив череп ещё живого Тарру и превратив его в кровавую лепешку. Только после этого я слегка успокоился и свирепо оглядел комнату, любуясь делом рук своих. Всё было в крови, её запах пропитал собой воздух. Я и сам был весь перепачкан кровью. Даже на моих губах оказалась чья-то кровь, и я слизнул её, упиваясь солоноватым металлическим вкусом. Прежде, чем покинуть дом, я проверил, все ли мертвы, и на всякий случай наградил каждого Авадой Кедаврой напоследок. Оказалось, младшая ещё дышала, и я добил её. Выйдя из дома, я последовал к сараю и не без труда отпер железный замок и раскрыл двери. К моему разочарованию, большие драконы, видимо, и так издохли. Остались совсем маленькие, которых я видел в цирке, и два более-менее крупных размером чуть больше крылатого коня, которых удерживали оковы. Звери, увидев меня, заволновались и стали испускать пламя. Я без труда защитил себя от языков огня и, выставив надежный щит перед собой, атаковал драконов режущими заклинаниями до тех пор, пока не смог пробить их шкуру и убить каждую тварь. Закончив с двумя крупными, я перебил также всех маленьких и даже разбил яйца, которые нашел. На дом я обрушил Адский огонь, но он никак не хотел брать сарай. Тот, видимо, был укреплён какими-то чарами, которые применялись для содержания драконов. Пришлось использовать бомбарду. Я в последний раз взглянул на разгоревшийся пожар на том месте, где ещё недавно обитало целое семейство, и криво ухмыльнулся. Я не стал выпускать в небо Темную Метку, ведь это была месть Рудольфуса Лестрейнджа, а не задание Пожирателя Смерти. Оседлав метлу, я взмыл в воздух и помчался в Лестрейндж-холл. Аппарировать было нельзя — я не хотел, чтобы мои перемещения могли отследить. Плохо, что я задействовал Долли по пути в Сноудонию. Но, впрочем, мало ли какие дела могли быть у домового эльфа? Часа через четыре я добрался до родного замка и, минуя парадный вход или любой другой, приземлился прямо на балкон своих покоев. Незадолго до прибытия в Холл я попал под ливень — была страшная гроза, из-за которой рано стемнело. Словом, в свою спальню я вернулся уже мокрым насквозь, но хотя бы не ровным слоем в крови. За окном громыхнуло, блеснула молния, и двери балкона с грохотом захлопнулись. Ленора Коул, до моего появления дремавшая в кресле у кровати, вскочила в испуге. Увидев мою фигуру в полумраке комнаты, она вскрикнула и отшатнулась. Я откинул капюшон и снял с себя маску. — Моргана, это вы, — выдохнула Ленора. Я шагнул к ней, и девушка вскинула на меня испуганные светлые глаза. — Ты боишься меня. Это не было вопросом, я констатировал факт. — Не так, как раньше, — тихо проговорила Ленора, и сама сделала шаг мне навстречу. За окном опять громыхнуло, и свернула молния. Я сделал ещё шаг вперед и положил руку на затылок Леноры так резко и грубо, что она вздрогнула. Коул шумно задышала, не смея поднять на меня глаза, но не отстранилась. Мои руки скользнули выше, смяли чепчик и стянули его. Высвободились рыжие кудряшки, обрамлявшие круглое личико Леноры. Я провёл руками по нежным щекам с пылающим румянцем, запустил пальцы в непослушные волосы, крепко взял Ленору за затылок, не позволяя ей отстраниться от меня или даже пошевелить головой. Я смотрел прямо в её широко распахнутые глаза, но все ещё медлил, словно ожидая какого-то позволения. Я был в шаге от греха, в шаге от окончательного падения. Мне казалось, что если я хоть на секунду остановлюсь и задумаюсь, то боль потери меня убьет. Теперь, когда для меня не осталось ничего святого, я был готов соблазнить эту девчонку, растоптать её честь, запятнать свою чистую кровь этой порочной связью. В глубине души я давно желал этого, но ранее не мог себе позволить. А теперь, когда сгорали все мосты, уже ничто не было для меня запретным. И всё же, если бы она тогда отшатнулась или закричала бы, я бы её не тронул, я так думаю. Нет, скорее всего, я бы отпустил её. Но Ленора Коул с коротким всхлипом сама шагнула в мои объятия. Сама обвила мою шею руками. Сама откинула головку, подставляя мне своё лицо и губы. И я не стал медлить более ни секунды. Я впился в её маленький ротик страстным, грубым поцелуем. Прижал Ленору к себе со всей силой и отчаянием, что во мне плескались. Она отвечала мне неумело, но так покорно, что это сводило с ума. И, не встречая никакого сопротивления, я перешёл в наступление. Не прекращая целовать её, я оттеснил Ленору к кровати, попутно обрывая пуговицы на вороте платья и бесстыдно лапая её тело через одежду. Уже у самой постели я оторвался от неё, и, взявшись обеими руками за ворот форменного платья, рывком разорвал его до самой талии. Только пуговицы застучали по паркету, а Ленора вздрогнула и зажмурилась. Я стащил платье с её плеч, и оно упало к ногам девушки. Ленора залилась густой краской, оставшись только в нижнем белье — в грубых дешевых чулках, хлопковой рубашке до колен и корсете. Она попыталась прикрыть вырез рубашки руками, но я перехватил её запястья, и, сильно сжав их, развел в стороны. Я так страшно на неё смотрел, что Ленора опять подчинилась и перестала сопротивляться. Она позволила грубо развернуть её и ахнула, когда я толкнул её вперед, заставляя опереться на столбик постели. Вынул палочку и одним ловким движением рассёк шнуровку корсета, сорвал то, что от него оставалось. Рубашка была слишком простого покроя, и почти не обрисовывала тела девушки. Мне не терпелось сорвать и её, но нужно было и с себя одежду снять. Мои нервные дрожащие пальцы кое-как расстегнули застежки на жилете, а потом и пуговицы рубашки. Тут Коул окончательно решила кинуться в омут с головой, и сама, своими руками, стала помогать мне избавиться от одежды. Когда я остался обнаженным по пояс, она с нежностью провела руками по моей груди, взволнованно заглянула в моё лицо и сама меня поцеловала. Неуместно нежно и трепетно. Я избавился от последних предметов туалета, и Ленора, опять мучительно покраснев, потупилась. Опять грохот и молнии за окном, ливень усилился. У меня резко закололо в животе и я, положив на него руку, поморщился. Нет, только не останавливаться, не давать себе передышки, иначе придётся задуматься обо всём содеянном и вспомнить об Алиссандре. — Что с вами? — забеспокоилась горничная. — Молчи, просто молчи, — злобно рыкнул я, толкая её на кровать и наваливаясь следом. Адреналина в крови было столько, что боль отошла на второй план или вовсе пропала. Я навалился на Ленору, грубо целуя её губы, лицо и шею. Всё моё отчаяние, вся оставшаяся злость, вся боль обратились в какую-то животную, ненасытную страсть. И я набросился на Ленору, уже не помня себя. Вероятно, сказывалось ещё и то, что я очень долго не имел женщины. Я целовал, покусывая, её губы, оставлял на шее засосы, с силой сжимал пышную грудь с затвердевшими сосками, украшал бедра безобразными синяками. Фигура Леноры не была совершенной, и с годами женщины её склада становились рыхлыми, но пока в силу возраста девушка была подтянутой, хотя и не худенькой. Я нашел, что её грудь больше средней, талия вполне ещё тонкая, хотя животик и мягковат, пышные бедра скорее соблазнительны. Словом, она не была красоткой, но была хороша во многом благодаря возрасту и ежедневной работе с утра до ночи. Впрочем, какая разница, если она привлекала меня. И, самое главное, она любила меня. Мне было необходимо найти подтверждение тому, что я хоть кому-то в этом мире нужен. Как раненый зверь я кинулся к человеку, который наверняка меня примет и пожалеет. Не знаю, как мои грубые и жадные действия могли кого-то возбудить, но Ленора, видимо, была настолько в меня влюблена, что её тело и впрямь горело огнём в моих бестолковых подрагивающих руках, на щеках пылал румянец, глаза лихорадочно блестели, с губ срывалось шумное дыхание. Её руки скользили по моему телу в ответ, она ласково перебирала мои волосы, гладила плечи, руки, и была готова отдаться мне с восторгом. Всё же, когда я занял место между её ног, и горячий возбужденный член коснулся нежной внутренней стороны бедра девушки, та вздрогнула и заволновалась. Но разве могло что-то остановить меня в том полубезумном состоянии, в котором я находился? Нет. Я поймал её руки и завёл Леноре за голову, сжал одной рукой. Второй я направлял своё мужское естество, которое на входе столкнулось с довольно крепкой преградой. Как только я начал проникать внутрь, Ленора застонала и закусила губу. Решив не растягивать её волнение и мучения, я сделал резкий толчок, навалился на Ленору всем телом, и разорвал сдерживающую меня преграду. Горничная испустила крик, из её глаз покатились слёзы, но она только крепче обняла меня, прижалась ко мне, обхватила мои бедра ногами и стала целовать моё лицо и губы и шептать какие-то глупости про любовь. А я был так низок и подл, что пользовался этим. Ленора трогательно подняла бровки домиком, то и дело всхлипывала, морщилась, в её глазах блестели слёзы, но я снова и снова подавался вперед, овладевая ею. Только заставил согнуть ноги в коленях, с силой сжав их, и ускорил темп. При других обстоятельствах после столь длительного воздержания меня надолго не хватило бы, но в ту ночь я состоял из одного комка нервов, боли и адреналина, кровь в жилах кипела, и меня обуяла какая-то неутолимая, темная и дикая страсть. И имел Ленору так зло и ожесточенно, как будто это она была виновата во всех моих бедах. Я целовал и тискал её грудь, сжимал бедра и ягодицы, сдавливал шею. Я двигался быстро и резко, так безжалостно разрывая нетронутый никем до этого цветок, что Коул не выдержала и всё-таки начала всхлипывать. А я, словно не замечая этого, в каком-то сумасшедшем темпе завершил акт и излил в неё своё семя, сопровождая это жутким рычанием. Нервное возбуждение было столь высоко, что член всё ещё подрагивал в полной боевой готовности. Не дожидаясь, пока он ослабнет, я перевернул Ленору на живот, заставил встать на четвереньки, и опять вогнал в неё своё мужское достоинство на всю длину без всякой подготовки. Ленора вскрикнула и заплакала, машинально схватилась за изголовье кровати. Я стиснул её плечи, не позволяя ей отстраняться, и продолжил яростно сношать бедную горничную. В припадке безумия я даже несколько раз довольно ощутимо ударил её по ягодицам, оставив на нежной коже набухающие красные отметины от моих ладоней. Видит Мерлин, я был как не в себе, глаза застилала кровавая пелена, на губах вскипала пена, и всё омерзительное и жестокое, что во мне было, нашло выход. Бедра с громкими шлепками ударялись об ягодицы горничной, я чувствовал, как у неё подкашиваются ноги, по которым тонкими струйками стекала кровь и первая порция спермы, и это возбуждало меня сверх меры. Я словно превратился в одного из самых отвратительных героев «Жюльетты» Маркиза де Сада*. За окном так грохотал гром и сверкали молнии, словно черти били набат в честь моего падения. Это было хорошо — никто в доме не мог услышать за этим грохотом того, что происходило в моей спальне. Кончая, я с такой силой потянул Ленору за волосы, что она отклонилась назад мне навстречу и тихонько заскулила, а я укусил её за плечо почти до крови. Сбросив семя, я будто в ужасе оттолкнул горничную на подушки, и мозг мой начал проясняться. Я сидел на смятой постели, с возрастающим отвращением осматривая плоды рук своих. От меня чудовищно разило смесью крови и пота, и к этому аромату примешивался сладковато-приторный запах плодов нашей «любви». К горлу подкатила тошнота. Из одной крайности меня швырнуло в другую, и я упал рядом с Ленорой на кровать, обнял её, прижался лицом к её животу, и то ли рассмеялся, как умалишенный, но ли заплакал. — Долохов был прав, — проскулил я, как побитый пёс. — Я проклятый психопат, что же я делаю… Я вдруг почувствовал, как Ленора обняла мою голову с запредельной нежностью и прошептала, поглаживая мои волосы: — Бедный мой… Как же вы будете с этим жить… — Мне нет прощенья… — начал было я. — Вам не за что просить прощения у меня, — тихо проговорила Ленора, всё так же лаская меня. — Но вы ведь убили тех, кто владеет цирком, да? — Да, убил! — воскликнул я, выворачиваясь из её рук и садясь на кровати. — Хозяина, его жену, их детей, в том числе и подростков мальчика и девочку, и беременную женщину! И наёмных рабочих! И драконов! И даже того человека, который пытался спрятать их от меня! И убил бы ещё раз! Инферналы и дементоры, да мне было мало их страданий! Я убивал бы их всех каждый день! И каждый раз по-новому! Я кричал, плюясь слюной, с неугасимой злобой. Но горничная не боялась. — Тише! — Ленора кинулась мне на шею с объятьями и прижалась ко мне дрожащим телом. — Несчастный мой, бедный… Хоть бы вы никогда не опомнились, чтобы не переживать раскаяния! Вы же не убийца совсем… — Я уже не знаю, кто я, — выдохнул я, чувствуя внезапную слабость и обнимая Ленору в ответ, уже нежно, но цепко, как испуганный ребёнок. Она вдруг отстранилась и, глядя мне в глаза, произнесла слова, которые я совсем не ожидал от неё услышать. Зато с той минуты я не сомневался в том, что она помешана на мне примерно так же, как Беллатрикс — на Тёмном Лорде. — Вы — Рудольфус Лестрейндж и Пожиратель Смерти, человек, который не может сломаться. А мне остаётся только принять вас таким, каким вы стали. Она сказала это слишком взрослым и уверенным голосом, совсем не вяжущимся с её детской внешностью. Но светлые глаза в ту минуту, казалось, отливали стальным блеском. Моя маленькая горничная, оказывается, умела быть сильной. Мы вместе опустились на подушки, и Ленора опять обняла меня, а я — её. Она что-то шептала мне на ухо, целовала мои волосы, и это действовало на меня умиротворяющее. Я цеплялся за неё, как ребёнок, и почему-то изредка вздрагивал. — Время лечит, мой родной, — шептала Ленора, гладя меня по голове и прижимаясь губами к моему лбу. — Станет легче. А я буду всегда рядом, любимый мой, драгоценный. Сентябрь 2018 года, Лондон, особняк Рабастана Лестрейнджа — Я чувствую ваш уничтожающий взгляд, Дэшвуд, — не поворачивая головы, проговорил Лестрейндж, и Дэни вздрогнул и опустил глаза. — Можете думать, что хотите, я и сам себя не оправдываю. — То, как вы поступили с Ленорой Коул — отвратительно, — констатировал Дэшвуд. — Когда она исчезла из повествования, я, признаться, ещё имел надежду, что вы больше не виделись. Неужели она правда вас любила даже после того, как вы изнасиловали её? — Это не было изнасилованием, уж поверьте мне, — с пугающей многозначительностью хмыкнул Лестрейндж. — Малейшее сопротивление, и я отпустил бы её в ту же минуту. Но, увы, бедняжка и впрямь любила меня всей душой, и ещё довольно долго. Есть такой тип женщин, чаще всего их можно встретить в богом забытых посёлках Ирландии. Муж колотит их пустыми бутылками из-под виски каждый вечер, они тащат на себе всё хозяйство и пяток детей, и искренне любят ублюдка с красной рожей, который изредка приносит в дом какие-то копейки. А я всё же не всегда был таким грязным животным, как в ту ночь. Если вас так это волнует, да, через некоторое время я жалел о том, что затащил Ленору в свою постель. Это была добрая девушка, которая совсем не заслужила той судьбы, которая её постигла. — А о том, что вы натворили в Сноудонии, вы жалеете, я надеюсь? — с нажимом спросил Дэшвуд. — А вы сами жалели бы на моём месте? — вдруг резко спросил Лестрейндж, уставившись прямо в глаза Дэни, и вдруг испустил смешок. — Да никогда вы не скажете правды. А я скажу — нет, не жалел. Предпочитал не вспоминать об убийстве детей и беременной женщины, но не жалел. — Знаете, Лестрейндж, это, наверное, очень плохо, но если бы… Люси, она… Мне кажется, я вполне мог бы сделать что-то такое… — тихо и сбивчиво пробормотал Дэшвуд. — Это ужасно, неудивительно, что вы помутились рассудком. Как же вы жили дальше? А ваш отец? — Он едва не схватил сердечный приступ, но все же умудрился взять меня, как щенка, за шкирку и нехитрым заклинанием вызвать рвоту в ту ночь, когда я пытался свести счёты с жизнь. Если за что-то мне и стыдно, так это за проявленную слабость, из-за которой отец пережил невесть что. За это мне нет прощения, но всё же мне кажется, что я поступил правильно. Понимаете, Дэшвуд, в ту минуту я не мог повести себя иначе. Какое время оба волшебника молчали. — Почему вы не попробовали опять? — глухо спросил Даниэль. — Не знаю, но всё чаще склоняюсь к тому, что стоило бы, — пожал плечами Рудольфус. — Но потом стало… Нет, «легче» — неправильно слово. Я как будто отвлёкся. Сначала жажда мести придавала мне сил, потом отец и Ленора не спускали с меня глаз. Вдобавок, всё ещё были Беллатрикс, Салазар и Тёмный Лорд. Я ещё мог быть полезен и решил посвятить свою жизнь служению им. К тому же, у меня начались жуткие проблемы с желудком, которые иногда проявляются по сей день. Вот почему у меня такой слабый желудок. Яд вдовы не убил меня, да и не мог убить — он ведь, если помните, был рассчитан на долгое время, так как обладал эффектном накопления. Зато язва была мне обеспечена, и это несколько отрезвляло в минуты слабости, — Рудольфус хрипло усмехнулся. — Ах да, ещё ведь вернулся Люциус… Уже светает, но ладно уж, закончу эту историю, и будет на сегодня. 20 января 1975 года Лестрейндж-холл, графство Йоркшир, Норт-Райдинг Когда я проснулся утром следующего дня, Леноры, ровно как и её вещей, в спальне уже не было. Было настолько отвратительно на душе, что я зажмурился, питая смутную надежду, что сейчас проснусь ещё раз и всё будет как прежде. Но, увы. Я медленно сел на кровати и поморщился — в животе болело вдвое сильнее, чем вчера. Это было мелочью в сущности, куда хуже было то, что в спальне царила мёртвая тишина. В голове вспыхивали моменты гибели Алиссанды так же ярко, словно я видел это наяву. «Как вы могли, папа? Вы же убийцы!» С протяжным стоном я рванулся с кровати сам не знаю, куда. Вслепую добрался до ванной и, включив на полную кран с холодной водой, стал умываться. Кошмар не проходил. Голос, детский голосок моей дочери, звенел у меня в голове. — Сандра! — ахнул я, боковым зрением увидев маленький силуэт в дверях. Но это была всего лишь Долли. Она смотрела на меня влажными огромными глазами, полными немого сожаления. В ручках она держала стаканчик с какой-то жидкостью. — Средство для вашего живота, сэр, — поклонилась она. Я помедлил, прежде, чем взять стаканчик в руку. Казалось преступным пытаться как-то лечиться. Я хотел было выплеснуть зелье в раковину, но заколебался. Такова сущность людей — на эмоциях, объятые временным безумием, мы можем решиться на отчаянный шаг. А вот когда живот разъедает язва, и от боли желваки сводит, вся решимость куда-то проваливается. Я задумчиво и медленно выпил зелье, пытаясь успокоить себя тем, что у меня есть дела — надо было разыскать чертову Коул и убедиться, что она вообще жива после вчерашнего. И теперь я, наверно, несу за неё ответственность… — К вам мистер Малфой, сэр, — вкрадчиво сказала эльфийка. — Младший? — Он теперь один, сэр. Мистер Люциус Малфой, — уточнила Долли. Пока я одевался, Долли смиренно сменила постельное белье, испачканное кровоподтёками и пятнами от моего семени. Я старался не смотреть на это. Раскаяния я не ощущал, все чувства будто отмерли во мне. Только на задворках сознания мысли об Алиссандре терзали мою душу, и, чтобы оставаться в неадекватном состоянии и дальше, я первым делом призвал с помощью Акцио бутылку огневиски и сделал несколько больших глотков. Всё нутро обожгло, и я скривился от боли. Но выбора не было — если бы я остановился хоть на несколько часов, если бы перестал заливать рассудок алкоголем и отвлекать себя страшными и безумными поступками, я бы не выдержал правды. Безумная гонка от истины продолжалась. Люциус ждал меня в кабинете. Когда я вошел, он встал мне навстречу, тщетно стараясь держать маску спокойствия на лице. Но когда мы поравнялись, Малфой вдруг порывисто меня обнял, а я — его в ответ. Это объятие длилось несколько секунд, и могло бы показаться холодным и формальным, но для людей нашего круга не было и не могло быть более сильного проявления дружбы, чем этот малый жест и грубоватое похлопывание по спине. Люциус очень похудел и казался даже бледнее обычного. Его движения, как он не старался держать себя в руках, выдавали его нервическое состояние резкостью и неловкостью. — Лестрейндж, — он прикрыл глаза и покачал головой, глубоко вздохнул. — Это какой-то кошмарный сон. «А он ведь он даже моложе меня, ему на днях должен был исполниться всего двадцать один год», — отстранённо подумал я. Люциус медленно поднял веки и посмотрел на меня долго и пристально. — Вчера я похоронил отца, — проговорил он до странности спокойным, мёртвым голосом. — Два дня назад — мать. С ней я не успел даже попрощаться. Весть об их болезни настигла меня уже в Швейцарии, проклятая сова добиралась туда двое суток из-за непогоды. — Сочувствую, Люциус, — искренне проговорил я. — Я слышал про твою дочь, и это ужасно, — сказал Малфой, и в его глазах и впрямь отразилось сожаление. — Я считаю, это ещё более неправильно. Родители не должны хоронить детей. К счастью, Беллатрикс и твой сын здоровы. — Да, повезло, — выдавил я. — Рудольфус, я не могу тянуть, — выпалил вдруг Малфой. — Прости, что я беспокою тебя в таком состоянии, но последние события заставили меня взглянуть на жизнь под другим ракурсом… Короче говоря, я дерусь с Антонином Долоховом. Ставка — Нарцисса Малфой. Повисла гробовая тишина, я с неверием смотрел на Люциуса, словно ожидая, что тот сейчас глумливо рассмеётся, и скажет, что это такая шутка, а я попался, как дурак. Но Люциус Малфой не смеялся. Он вообще надолго разучился это делать, к слову сказать, и уже тогда я заметил первые морщины, пролегшие между его бровей. — Я просто не могу потерять и её теперь, Рудольфус, — тихо проговорил Люциус. — На похоронах она была рядом со мной, утешала меня, и я понял, что у меня больше никого в этом мире не осталось. Я не боюсь принять на себя весь груз власти и обязанностей моего отца, я готов к этому. Но мне нужна проклятая Нарцисса Блэк рядом, и тогда я сверну горы. Я не задавал ему идиотских вопросов о том, уверен ли он в своём решении, и понимает ли, какими могут быть последствия. Разумеется, Люциус всё понимал, потому что был Малфоем и у него имелась голова на плечах. — Чем я могу тебе помочь? — Мне нужен секундант. И, если ты знаешь о каких-либо слабых местах Долохова, это будет просто прекрасно. — Долохов слабоват на парализующие заклинания, — сказал я. — Откуда знаешь? — тут же оживился Люциус. — Милорд тренируется с ним как минимум раз в неделю, и… — я едва не сказал, что Беллатрикс рассказала мне об этом, — он говорил об этом с моим отцом. — Спасибо, это можно как-нибудь использовать, — кивнул Малфой. — Когда вы дерётесь? — Завтра на рассвете в парке Малфой-менора. — Я буду там. Мы помолчали несколько минут. Люциус сочувствующе на меня посмотрел. — Как ты, Рудольфус? — тихо спросил он. — Мне всё ещё есть ради чего жить, — пробормотал я. Я хотел сдохнуть, но нельзя ведь озвучивать все свои желания, не так ли? Люциус положил руку мне на плечо. — У меня нет подходящих слов поддержки, — честно признался он. — Но если я могу хоть чем-то помочь тебе, знай, что ты не один. Я понял, что он знает. Знает, что я выпил яд, и допускает, что я могу сделать что-нибудь в этом духе. Забавно, но я даже мысли не допустил, что Люциус за себя переживает, думая, что не успеет меня использовать. В тот момент я не сомневался, что мы примирились и старые обиды забыты. Впрочем, полагаю, так и было. Я смог только кивнуть и прикрыть глаза в изнеможении. Чувствовал я себя все же достаточно паршиво. В голове словно били набат, от голода тошнило, желудок словно сводило спазмом. Пришлось извиниться перед Малфоем и распрощаться с ним до завтрашнего дня. Надо было повидаться с отцом и проведать Рабастана, но на меня вдруг накатила такая дурнота, что я едва дождался, пока Малфой уберется, и склонился над кадкой с цветком, сотрясаемый рвотными позывами. В таком виде меня нашла Долли, которая молча и терпеливо всё подчистила и повела меня в кабинет к моему родителю. Странное дело, но мне было совершенно безразлично всё, что он скажет. Я не боялся его гнева, не боялся ответить за свои поступки. Вот только меня все ещё жутко мутило, и это было страшно неприятно. Едва я переступил порог отцовского кабинета, как сэр Сильвий подошёл ко мне и, порывисто прижав к себе, стиснул с такой силой, что мне сделалось совсем дурно. Отшатнувшись, я только и успел отвернуться, прежде чем меня опять сотрясли спазмы, и желудок исторг из себя остатки лечебного зелья вместе с кровавой примесью. Щелчком пальцев отец вызвать эльфа, чтобы тот прибрался и принёс мне ещё зелья. — Ну, ничего, ничего, — выдавил из себя отец, помогая мне сесть в кресло и давая в руки стакан воды, в котором Долли размешала снадобье. — Главное, что ты жив и стоишь на ногах. Всё остальное поправимо. Он сел в кресло напротив и наклонился ко мне. Я только тогда заметил, что его голова стала почти седой, а лицо осунулось. — Отравление это ерунда — подлечим, не будешь есть всякую дрянь с месяц, и следа не останется. Но, если ты ещё раз что-нибудь такое выкинешь, я этого не переживу. Отец даже не ругал меня в этот раз, не сыпал проклятьями. Просто сказал, глядя мне в глаза, что повторения ситуации он не переживёт. И я не сомневался, что он говорил правду. — Я не мог иначе, — покачал я головой. Это не было оправданием, я просто сказал то, что считал нужным сказать. — Я понимаю твои чувства, но одной попытки хватит, Рудольфус. Есть другие способы унять боль, ты и сам знаешь. — Лестрейнджи не плачут, да? — сказал я и криво улыбнулся. Отец сухо поджал губы. — А ты и не плачешь, — парировал он. Я только теперь удивился этому факту. Глаза мои были сухими, в горле не стояло кома. У меня даже получалось отодвинуть страшное осознание случившегося на задний план в моей голове, пока я был хоть чем-то занят. — Где Беллатрикс? — спросил я. Отец тяжело вздохнул. — Тёмный Лорд активировал её Метку, как только ему доложили о смерти Алиссандры. И это к лучшему, Рудольфус. Кто, если не он, утешит Беллатрикс? — Значит, Белла с ним, — я кивнул сам себе. — Да, это, пожалуй, хорошо. — Салазар тоже, — уточнил отец. Я удивился, но только хмыкнул. Отпил ещё воды. — Значит, с моей семейной жизнью покончено, — констатировал я. — Как будто она у тебя была, уж извини, конечно, — фыркнул мой родитель. Я пожал плечами. Наверное, он был прав. Но теперь я был одинок, это был факт. Странное дело, я словно был готов к этому моменту. Всегда в глубине души знал, что моё семейное счастье будет быстротечно. — Сейчас рано об этом говорить, но мы можем задуматься о разводе. Возможно, тебе пошла бы на пользу новая семья, — осторожно проговорил мой отец. — Иногда стоит скомкать черновик и начать с чистого листа. Я удивленно на него взглянул. Сильвий Лестрейндж сказал слово «развод»? Чудеса, да и только. Он намерено избегал разговоров об Алиссандре, а я не мог себя заставить даже подумать о ней, не то что спросить о том, как прошли похороны. Похороны… Я помимо воли представил её тельце в гробу, подумал о том, как смерть и гниение уже взялись за мою девочку, и меня опять жутко затошнило. Я встал и, пошатываясь, подошел к окну, распахнул его и, зачерпнув снега с подоконника, прислонил его ко лбу. — Я давно задумывался об этом, но теперь, когда всё сложилось так, как сложилось… — продолжал отец, отчаянно делая вид, что всё нормально. — То, что произошло — ужасно, Рудольфус. Тебе нужно что-то на замену, что-то, что позволило бы отвлечься и забыться… — Вы полагаете, отец, что хоть что-то может заставить меня забыть Алиссандру? То, как мы с Беллатрикс её убили? — медленно и с расстановкой спросил я, с удовольствием чувствуя, как холодный снег тает и ледяные капельки сбегают по моему лицу. — Это была аллергия! — тут же нашелся отец. — Фоули всё проверил, аллергия на кровь единорога! — К инферналам, — я с грохотом захлопнул ставни. — С меня довольно. Не рассчитывайте, что я продолжу наш род, отец. На новую семью меня уже не хватит. Всё, что я могу дать — свою фамилию, и это пусть забирают Беллатрикс и её сын. Я понимал, что отец заговорил о разводе только для того, чтобы у меня появилась новая жизнь и новый смысл существования. Сэру Сильвию была невыносима мысль о том, что в такой семье, как наша, вообще может случиться развод, но ради меня он пытался себя сломать. — Возможно, позже ты передумаешь, я не буду торопить или давить. Я ухмыльнулся. Как будто теперь мне было бы дело до того, что кто-то пытается как-то на меня воздействовать. — Беллатрикс моя жена перед людьми и законом, и это останется неизменным. По крайней мере, до тех пор, пока Тёмный Лорд не захочет узаконить их отношения. А мы оба знаем, что этого не случится. — Рудольфус, я сам прекрасно понимаю, что для людей нашего круга значат брачные узы, и ты знаешь, насколько я предан Милорду… Но когда была жива Алиссандра, у тебя был смысл в жизни. Человек не может быть совершенно одинок, и я готов рискнуть семейной честью и своим положением, чтобы у тебя опять появилось желание жить. Я опять покачал головой. — Я всегда знал, что случится нечто подобное. Можешь не верить, но кожей чувствовал, — прошептал я. — Сандра получилась случайно, и была подарком судьбы. Она и ушла так же — когда никто не ждал. Ты говоришь, другая семья, другие дети… Но мне это не нужно, это ведь будет обманом. Мне кажется это нечестным по отношению к Алиссандре — пытаться занять её место кем-то другим. У меня было счастье, и воспоминания об этом останутся со мной на всю жизнь. — Мы вернемся к этому разговору позже, — покачал головой отец. — Сейчас ты не в себе, и тебе нужно отвлечься… — Как ты отвлёкся, когда не стало мамы? — спросил я, внимательно глядя на отца. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Вот это самообладание. — У меня были вы с Рабастаном. — А у меня есть Тёмная Метка. У тебя есть ещё один сын, отец. Самое время возложить все надежды на него, а на мне поставить крест. Меня уже нет. — Рудольфус, — начал было сэр Сильвий, вставая. — Я тоже едва держусь. Этого не должно было случиться со всеми нами. Но ты жив, ты не можешь похоронить себя… Пойдём в склеп, простимся с Алиссандрой, тебе станет легче… — Легче?! — воскликнул я, отшатываясь. — Я сойду с ума, если увижу её надгробье. Нет, никогда даже не произноси её имя при мне, я не могу… Я не могу. — Рудольфус, ты поступаешь неправильно, — опять заговорил было отец. — Нельзя жить одним служением Тёмному Лорду. Это я тебе говорю, человек, который верен ему, как никто другой. И Беллатрикс никогда не сможет дать тебя счастья. Этого ты хочешь — всю жизнь стоять за их спинами, смотреть на них двоих, как на недостижимых богов? — Может, я понадоблюсь Салазару, — пожал я плечами. Какое-то время мы оба молчали. Отец, видимо, пытался всё же понять меня и принять моё решение. — Что ты намерен теперь делать? — спросил он немного погодя. — Не могу больше оставаться в Лестрейндж-холле, — покачал я головой. — Я переберусь в Лондонский дом. — Тебе сейчас не стоит оставаться одному. — Я не буду с собой ничего делать, — покачал я головой. — Но и жить дальше в доме, где всё напоминает… Нет, я даже имени её не могу произнести. Прости, отец, это слишком тяжело. Сэр Сильвий немного помолчал, с жалостью глядя на меня. — Что же, может, это пойдёт на пользу. Я дам распоряжения, чтобы собрали твои вещи… — Я не буду ничего брать, — помотал я головой. — Только Долли и кого-нибудь из прислуги, если ты не возражаешь. Не хочу сейчас утруждать себя поиском новых людей. Отец не стал возражать, и таким образом мы уладили жилищный вопрос. Уже после я подумал о том, что это даже не вызвало бы осуждения общества. Ведь часто так бывало, что отцы семейства большую часть времени проводили в магическом Лондоне, в то время, как жены с детьми жили на природе в семейных поместьях. Поэтому в тот же вечер я перебрался в лондонский дом, захватив с собой только Долли, помощницу нашей кухарки, и Ленору. Не знаю, понял ли отец, почему мой выбор пал на рыжую горничную, или нет, но он ничего не сказал. Выйдя от отца, я зашёл в комнату к Рабастану. Вопреки обыкновению, брат был тих и просто сидел у окна, глядя на падающий крупными хлопьями снег. Мой приход удивил его и обрадовал. — Рудольфус, ты наконец-то встал! — воскликнул он. Басти выглядел абсолютно здоровым, словно и не болел. Только на щеке и на лбу осталось несколько следов от язвочек. Со временем, наверняка, и это должно было исчезнуть. — Сегодня я уезжаю в Лондон. Буду жить теперь там, — вместо приветствия проговорил я, глядя куда-то в сторону. Почему-то было тяжело видеть жалость и сочувствие на лице брата. — Почему? Вы повздорили с отцом? — Нет, он, на удивление, воспринял это спокойно. Просто так будет лучше. — А Белла и Салазар? Я кинул быстрый взгляд на Рабастана. У меня, кажется, развилась паранойя, что все вокруг догадываются о правде… — Они так и останутся в Шотландском поместье? — наивно спросил Рабастан. Я понял, что он ничего не знает, и я могу соврать что-нибудь лицеприятное. — Скорее всего. Видишь ли, у нас с Беллой… В последнее время были слегка напряжённые отношения… — Это как-нибудь связано с тем, что Салазар не твой сын? — без обиняков выпалил Рабастан. Я в ужасе округлил глаза. — Брось, ты же не думаешь, что я поверил в сказочку о том, что вы виделись тайком во время твоего изгнания? К тому же, даже слепой заметит, что она постоянно около Тёмного Лорда… Рабастан как бы оправдывался, поняв, что задел меня. Он явно ощущал теперь неловкость. — В жизни не слышал большего вздора, — с непроницаемым лицом проговорил я. — Так или иначе, теперь мы с Беллатрикс вряд ли будем жить вместе… И, Рабастан, на тебя ложится большая ответственность. Теперь брат смотрел на меня с большим удивлением. — Отныне ты единственная надежда рода, Басти, — проговорил я, положив руку на плечо брата. — Руди, дементор побери, ты же не собираешься… — Нет, нет, не собираюсь, — успокоил я брата. — Но я теперь не хочу ничего. И не могу думать о престиже семьи. Так что, боюсь, отец активно возьмётся за тебя. — Брось, он считает меня полной бездарностью, — с сомнением скривился Басти. — Уверен, что нет. И у тебя будет множество возможностей доказать, что это не так. — Хочешь сказать, карьера в Министерстве, блестящая партия с девушкой из хорошей семьи, Ближний Круг? — с сомнением протянул Рабастан. — Рудольфус, я не смогу. Это тебя готовили к этой высокой роли всю жизнь, я не смогу занять твоё место. — Конечно, сможешь, — усмехнулся я. — Ты же Лестрейндж, в конце концов. Рабастан казался взволнованным, и его лицо приобрело несколько детское выражение. Мне даже показалось, что он в глубине души был непрочь примерить на себя роль надежды семейства, вот только жутко боялся, что не справится. Я похлопал его по плечу, выжал кривую усмешку, и медленно пошёл к двери. — Рудольфус, мне очень жаль, — воскликнул Рабастан мне в след. — Но тебе только кажется, что жизнь кончилась. Ты ведь такой же, как отец. Я обернулся и посмотрел на него с удивлением. — Ну, — Басти замялся и глупо ухмыльнулся. — Вы из одного теста, вас так просто не сломать. — Просто в моей жизни начался другой этап, Басти. Как и в твоей, — нескладно проговорил я, прежде, чем покинуть комнату брата. Перед тем, как отправиться в лондонский дом через камин, я поднялся на этаж прислуги и, выведав у Долли, где комната Леноры, без стука зашел туда. Девушка отпросилась на пару часов прилечь, как мне доложили. Когда я вошёл, Ленора и правда лежала на кровати. Горничная показалась мне болезненно бледной и тихой, но это не сильно удивляло после нашей бурной ночи. При моём появлении она неловко поднялась на ноги, кутаясь в шерстяной платок. — Я уезжаю в Лондон сегодня, — с порога проинформировал я. — Ты можешь перейти на работу в лондонский дом, если хочешь. — Леди Лестрейндж поедет с вами? — спросила Ленора. — Я понятия не имею, чем будет заниматься леди Лестрейндж, — процедил я. — Я только соберу вещи, — проговорила Ленора, глядя на меня слегка смущённо. Я зашел в её убогую комнатушку и прикрыл за собой дверь. Поддавшись слабости, обнял её, ища утешения и нуждаясь в простом человеческом тепле. Она словно только этого и ждала — вся прильнула ко мне, прижалась лицом к моей груди. Я задумчиво провёл рукой по её волосам. — Я постараюсь быть получше, — зачем-то сказал я. В конце концов, она точно не заслужила моей грубости и жестокости. Ленора молча обняла меня в ответ, и я подумал о том, что она действительно может помочь мне забыться. Тут были хороши все способы.***
Лондонский дом показался непривычно маленьким после Лестрейндж-холла, хотя для большинства людей этот старинный особняк с тремя этажами, не считая чердака, показался бы дворцом. Особняк располагался немного южнее Косой аллеи, недалеко от парка Сент-Джеймс. Дом был на одной из окраин волшебной части Лондона, и, пройдя через Адмиралтейскую арку, можно было оказаться в гуще магглов. Я сначала собирался обосноваться в главной спальне, окна которой выходили на небольшую округлую площадь. На ней сходились Косая аллея и улица Мерлина, на котором, собственно, и стоял мой особняк. Эти две улицы и вьющиеся между ними переулочки и тупики и являют собой весь Магический Лондон. На площади располагалось пара неплохих ресторанов и кафе, небольшой театр — скромный аналог огромных дворцов, а также несколько дорогих магазинов. Слишком много народа, слишком шумно. Я перебрался в одну из больших спален на третьем этаже, окна которой смотрели на более-менее тихий переулок Фламеля. Выбрав комнату, я первым делом решил обследовать содержимое винного погреба, и не разочаровался. Ещё до наступления вечера я закончил с дегустацией вин, после чего едва не умер от открывшейся язвы, и Леноре пришлось сначала вызвать Фоули, а потом держать передо мной таз остаток ночи. Говоря откровенно, уже годами позже я признался себе, что держал её при себе в то время потому, что, привыкшая к работе и безумно любящая меня Ленора, могла быть также хорошей сиделкой. Она, бедняжка, сносила всё, что я творил, и продолжала заботиться обо мне со всей любовью, на которую только было способно её сердечко. А я просто предпочитал оставаться словно в тумане, заглушая рассудок любыми доступными способами.***
Я устало опустился на парковскую скамеечку в парке Малфой-менора. Живот опять страшно болел, на лбу выступила испарина. Мне было нехорошо. Скорее всего, потому, что утром я опять принял на грудь, не смотря на все наставления Фоули. — Всё в порядке, — сказал я Люциусу. — Это не требует особенных усилий, в конце концов. — Рудольфус, если что… Не знаю, чем всё закончится, но если всё будет совсем печально… Люциус, обожающий себя больше, чем кого-либо, не мог прямо сказать «если меня убьют». — У меня есть дальняя родня во Франции. Полные идиоты, но все же чистокровные… — Ты не о том думаешь сейчас, — прервал я. — К инферналам, я вообще ни о чём не думаю, — выругался Люциус. — Мне как будто всё безразлично, и я способен на настоящее безумство. — Как это знакомо, — поморщился я, потирая живот. — Смотри, идут, — заметил Люциус, указывая в сторону возвышающегося над парком Малфой-менора. — Кто это с ним, инферналы меня побери? — вырвалось у меня. Долохов приближался, придерживая под руку Нарциссу Блэк. Она, кажется, была ни жива, ни мертва, но держалась достойно, разве что слишком сковано. Зато сам русский прямо таки сиял, буравя взглядом Люциуса. — О, Лестрейндж, и ты здесь, — удивился он, увидев меня. — Мисс Блэк, что вы здесь делаете? — взволнованно спросил Люциус, хотя мне и показалось, что он не очень-то удивился. — Не могла пропустить такое представление, — осклабился Антонин. — Так просила меня взять её с собой, что я не смог отказать. Я впервые увидел, как Люциус сатанеет. У него заиграли желваки, на виске вздулась венка, а глаза потемнели настолько, что теперь казались свинцово-серыми. Нарцисса порывисто вывернула руку из лап Долохова и быстро отошла на несколько шагов. — Это варварский способ, господа, и я прошу вас отказаться от него, — звонко проговорила она. — Я не военный трофей, чтобы таким образом добиваться моего расположения. — Ты именно, что трофей, дорогуша, — хмыкнул Антонин. — Так что стой в сторонке и смотри на то, как я похороню этого щенка в снегу. Нарцисса умоляюще взглянула на меня, и я через силу поднялся на ноги, придерживаясь за железную основу летних садовых украшений. — Вы пришли значительно раньше времени, — холодно процедил Люциус. —Тем скорее мы завершим наш спор. — Если ваш секундант не помрёт раньше, конечно, — усмехнулся Долохов. — Эх, Лестрейндж, ничего против вас не имею, но друзей вы выбирать не умеете. — Мистер Долохов, я уважаю вас, но право выбирать товарищей оставлю при себе, — процедил я сквозь зубы, борясь с дурнотой. Долохов радостно мне улыбнулся, и мне стало ещё хуже. Нарцисса не выдержала и порывисто подошла к Люциусу, посмотрела прямо ему в глаза снизу вверх. — Мистер Малфой, это чистой воды безумие, — прошептала она. — Я не смогу жить, если из-за меня с вами что-то случится… Видеть на личике Нарциссы столько эмоций и румянца было настолько необычно, что Долохов присвистнул. — Я тебя утешу в таком случае, — заверил он Нарциссу, после чего сжал её предплечье и силой отвёл в сторону. — Не смей её трогать, — прошипел Люциус не своим голосом и кинулся на Долохова. Тот только того и ждал, в его руке уже сверкнула палочка, и Антонин занёс было руку для удара, намереваясь начать дуэль раньше времени самым подлым образом, но тут совершенно неожиданно для него я собрал всю волю в кулак и перехватил его руку. — Довольно и того, что вы явились без секунданта, — проговорил я. — В остальном правила не будут нарушены. Долохов попытался одёрнуть руку, но я ему не позволил. Наши взгляды схлестнулись, и Антонин медленно растянул губы в улыбке. — Наконец-то я вижу безумного Лестрейнджа, — обрадовался он. — Что, кровь ещё кипит после всего? Я не удивился, что он знает. — О да, — протянул я, скалясь. — Не представляете насколько. — Прекратите же! — вернул нас к действительности голос Нарциссы. — Как будто бы мало того, что вы решили сцепиться в такие страшные дни! Мистер Долохов, заклинаю вас, откажитесь от этой идеи! Мне невыносима мысль, что вам вздумалось устроить из-за меня дуэль в такое непростое для моей семьи время! — Нравится — не нравится, терпи моя красавица, — пробормотал себе под нос Долохов, всё же опуская палочку и делая шаг назад. — Я устал ждать. Пусть честный поединок всё решит. А когда я уничтожу эту блондинку во дворе её же замка, мы сыграем свадьбу через несколько дней. Пускай это будет тихое семейное торжество, после скандала с Андромедой вашей семье не нужно шумихи. Нарциссе в лицо бросилась краска, но она испепелила Долохова взглядом. — Бывают моменты, когда вы кажетесь мне невыносимым человеком, — не выдержал я. — Долохов, Мерлина ради, ведите себя, как подобает. Так и быть, я побуду для вас обоих секундантом, а так же судьёй этому поединку. Поэтому, пока меня не разобрала кровавая рвота, поторопитесь занять позиции и начать, — зло проговорил я. Долохов на удивление послушался и отошел шагов на десять, пробормотав что-то вроде «такой Лестрейндж мне нравится больше». Люциус также отошёл на десять шагов, и я проверил, чтобы расстояние между ними было таким, как того требовали правила. — О возможности примирения даже не буду напоминать. Скажу только, что дуэль длится до первой крови, — проговорил я громко и чётко. — До первой смерти, — поправил Долохов. И, не обращая внимания на судорожный всхлип Нарциссы, без предупреждения пошёл в стремительную атаку. Я едва успел уйти с линии огня и увести Цисси в каменную беседку, из которой было прекрасно видно всю поляну, на которой разыгрывалась дуэль. Первые же выпады Долохова были настолько мощные и сильные, что Люциус едва сумел устоять на ногах. Он успевал отбивать проклятья, но каждое было послано с такой злобой, что защита Люциуса разбивалась в дребезги, не давая ему никакой возможности перейти в наступление. Едва он выставлял новый щит и собирался сам нанести удар, как новое проклятье Антонина с ураганной силой сносило защиту, и Люциус едва успевал поставить новую. Превосходство Долохова над оппонентом было настолько очевидным, что Нарцисса в ужасе закрыла рот рукой и не шевелилась, одними глазами наблюдая за хваткой. Если бы мой желудок не взбунтовался, и меня не начало бы тошнить в это время, я тоже наблюдал бы за происходящим не дыша. Но мне было настолько плохо, что я вообще мало что соображал и хотел только сдохнуть поскорее. Или хотя бы напиться до беспамятства. Тем временем Долохов оттеснил Малфоя к старинному вязу, который красовался в центре поляны, и его хитрый кручёный Лайтус пробил насквозь защиту Малфоя. Люциуса отшвырнуло, как тряпичную куклу, и он с глухим ударом врезался в бук спиной и сполз по нему на землю. Нарцисса вскрикнула. — На что ты надеялся, Малфой? — насмехался Антонин в это время. — Ты же точно такой бумажный червь, каким был твой папаша. Только и можете бумажки перебирать, пока я делаю настоящую работу для Тёмного Лорда. Неужели ты действительно поверил, что сможешь меня победить? Люциус, тяжело опираясь на ствол дерева, поднялся на ноги. Он всё ещё сжимал волшебную палочку в руке, и сверил Долохова немигающим взглядом, вытирая с губы кровь. — Ещё меньше верится в то, что бешеный пёс Тёмного Лорда сможет породниться с Блэками, — выплюнул Люциус. Меня затошнило пуще прежнего, и следующие пять минут сражения я провёл, корчась за ближайшим кустом. Но одно всё же удивило меня — Люциус оказался ещё слабее, чем я думал. Я постоянно пытался пересилить дурноту и рассмотреть его технику, но мне этого никак не удавалось. Во многом потому, что Малфой едва поспевал ставить блоки, и почти не атаковал. — Как же это по-малфоевски — притащить в качестве зрителя едва живого товарища, — покачал головой Антонин, когда Люциус в очередной раз, шатаясь, выбирался из сугроба. — Пусть он похоронил дочь на днях, и сам чуть не помер. Зато он чёртов Лестрейндж, и при нём я, скорее всего, не уничтожу последнего Малфоя, не так ли? Люциус держался за отбитый мощным заклинанием пресс и шумно хватал воздух ртом. С мукой посмотрел на Нарциссу, потом перевёл ненавидящий взгляд на Долохова. — Мне хотя бы есть кого притащить, — выдавил он. — Ну же, что ты встал? Я не отступлю! — Что же, изволь, — пожал плечами Долохов. Они опять сцепились, и на этот раз Люциус дрался изо всех сил — его рука двигалась так быстро, что я не успевал следить за движениями. Малфой всё же был неплох, вот только слишком медленно для дуэли с Долоховым, слишком медленно… Антонин отбивал заклинания Люциуса даже не сходя с места, только лениво помахивая палочкой влево и вправо с таким видом, словно отгоняет назойливую муху. — Ладно, это становится скучно, — протянул он вскоре. Мне как раз стало достаточно хорошо, чтобы я смог наблюдать за дуэлью. Я видел, как Долохов послал в Люциуса Секо, Лайстус и Верикус один за одним, а потом размахнулся для мощного удара и со свистом рассёк воздух. Нарцисса закричала и, едва не теряя сознание, начала сползать по столбику беседки. Долохов бросил на неё быстрый взгляд, на всякий случай в ту же секунду выставляя перед собой щит. Но он не понадобился — я прекрасно видел, что Люциус в последнее мгновение как будто специально пропустил невербальный Эверто Статум, который мы все узнали по фиолетовому лучу. Я подумал бы, что он и впрямь поддался, если бы удар не оказался такой силы, что Малфой отлетел метров на десять, ударился спиной об землю и протяжно застонал. — Моргана! Я сломал ребра! — взвыл он. — Это можно считать окончанием дуэли! — поспешил воскликнуть я. — Противник не может продолжить бой. — Что и требовалось доказать, — презрительно хмыкнул Долохов. — Видишь, Нарцисса, как он слаб? Разве такой мужчина может быть рядом с тобой? Ничтожество. Не расстраивайся, Люциус, я обязательно расскажу, как пройдёт первая брачная ночь, чтобы поднять тебе настроение. — Нет, — простонала Нарцисса, оседая на землю. По её лицу струились слезы, волосы слегка растрепались. И, отдавая ей должное, она была прекрасна в эти минуты — на щеках горел румянец, влажные глаза блестели, губы стали ярче от слёз… Словом, Долохов не мог не польститься на столь притягательное зрелище. Он бросил взгляд на Люциуса, который даже не предпринимал попыток встать, и только постанывал, и спокойным размеренным шагом человека, абсолютно уверенного в собственной силе, подошёл к Нарциссе. Взял её за плечи и поставил на ноги перед собой без всяких усилий. Я удивился, что Цисси оказалась так убита поражением Люциуса, что едва стояла и была вынуждена опереться на грудь Долохова. — Мне нехорошо, — прошептала она, и её головка откинулась назад так естественно и изящно, что я не сомневался — Нарцисса вот-вот лишится чувств. Долохов, уже который год облизывающийся на неё, как голодный уличный кот на жирную сметану, разумеется, не мог устоять. Словно завороженный он смотрел на свой драгоценный трофей и млел от удовольствия, держа Нарциссу в своих руках, имя возможность наконец-то крепко обнимать её за талию, прижимая к себе, и придерживать второй рукой её головку с растрепавшимися золотыми волосами. Он даже палочку торопливо сунул за пазуху, чтобы ничто не мешало ему наслаждаться ощущением тепла её тела и шелковой мягкости её волос под его ладонями. Нарцисса вообще была так убедительна и прекрасна в этот момент, что даже я думать забыл о Люциусе на несколько мгновений и, не отрываясь, смотрел на то, как Долохов сжимает в руках хрупкую фигурку мисс Блэк, не видя и не слыша ничего вокруг. Поэтому, когда я ощутил волну магии в воздухе, а Долохова вдруг окутало заклинание, от которого он словно остолбенел, я был искренне поражён. Нарцисса в ту же минуту твёрдо встала на ноги и ещё мгновение победоносно смотрела прямо в глаза Долохову, прежде чем он, буквально сыпля искрами из глаз, не опрокинулся на спину в неживой позе огромного манекена с растопыренными руками. Люциус, прихрамывая и держась за рёбра, подковылял к нам и в который раз утёр кровь с губ тыльной стороной руки. — Ещё бы я не притащил за собой Лестрейнджа, — выплюнул он, обращаясь к Долохову. — При таком свидетеле только конченный психопат убьёт последнего Малфоя. После смерти отца я незаменим для Тёмного Лорда — слишком много завязано на Малфоях. Так что, мистер Долохов, спасибо за честный поединок и пожелайте нам счастья в браке. Мне оставалось только поражаться тому, как блестяще белокурая парочка разыграла подозрительного Долохова. Нарцисса же, как ни в чём не бывало, провела рукой по щеке будущего супруга, с нежностью ему улыбнулась и бережно повела в дом. Люциус не прекращал жаловаться на сломанные рёбра всю дорогу до замка, вызывая только больше трепета и внимания у своей спутницы. Я склонился над Долоховым, и он упёр в меня безумный ненавидящий взгляд. — Антонин, Мерлина и Морганы ради, неужели вы не видите, что она — Малфой до мозга костей, — проговорил я, накладывая на Долохова согревающие чары. — Оставьте всё как есть, мы найдём вам невесту ничем не хуже, я похлопочу. Минут через двадцать, когда глаза Долохова перестали метать молнии и я его освободил, тот долго и нудно тряс меня за грудки, пока меня опять не затошнило. Тогда ему пришлось признать, что человек в таком отвратительном состоянии, как я, при всём желании не мог участвовать в сговоре против него. Что же касается Малфоев — я уладил конфликт, убедив Антонина, что убить Люциуса пока в любом случае не получится, а о его поражении никто не узнает, я даю слово. Тот факт, что его помолвка с Нарциссой расстроилась, можно обыграть также достаточно выгодно для Антонина — разве может самый приближенный к Тёмному Лорду человек жениться на девушке, в семье которой есть предательница крови? Это не сильно утешило Долохова, и он всё же пообещал отомстить Люциусу и Нарциссе при первой же возможности. Его всего потряхивало от гнева, и он громко изрыгал самые отвратительные ругательства. — Знаешь, что я делаю в такие дни? — прорычал Долохов. — Что же? — Убиваю магглов или предателей крови. Сразу кучами, чтобы было где развернуться, — рассказал Антонин. — А потом заваливаюсь в бордель, где снимаю сразу девок пять, а в конце напиваюсь до беспамятства. — Звучит довольно-таки неплохо, — оценил я. Мы с Антонином оценивающе посмотрели друг на друга. А что? Мне теперь всё было безразлично, только бы не было времени думать и вспоминать. Что угодно, чтобы забыться, чтобы отвлечься, чтобы загнать убивающую любовь, а вместе с ней и всё хорошее, в самые отдалённые уголки души. Сентябрь 2018 года, Лондон, особняк Рабастана Лестрейнджа Когда Рудольфус закончил, Даниэль не мог найти слов. Кое-как распрощался, условившись прийти завтра пораньше, и был таков. Вопреки обыкновению, он не трясся от страха, трусцой добираясь до Косой аллеи, а даже не заметил, как проделал обычный путь. Опомнился Дэни, только когда оказался на пороге собственного дома. Войдя, он обнаружил, что Линнет ещё не спит. Жена, сонная и уставшая, заканчивала со стиркой. Вещи, одна за другой, поднимались из таза, скручивались, выжимая из себя воду, и ложились на гладильную доску уже сухими. Линнет чисто механическими движениями использовала отпаривающее заклинание, а потом двумя-тремя незатейливыми взмахами аккуратно складывала предмет одежды и отправляла в одну из стопок на комоде. После убивающей пустоты и мрачности особняка Лестрейнджа их скромная гостиная показалась Дэни такой уютной, что он тут же слегка пришел в себя и ощутил прилив нежности к жене. Подойди к Линнет сзади, он обнял её за талию и опустил голову ей на плечо, наслаждаясь теплом любимого человека. — Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? — прошептал он. — Надеюсь, тебе платят сверхурочные, потому что иначе этого мало, милый, — беззлобно подколола Линнет. — Тебе помочь? — перевёл тему Дэни. Рассказывать о том, как именно он работает, не хотелось. Что же касается сверхурочных — как истинный писатель, Дэни не сомневался, что его книга станет шедевром, вписавшим его в мировую историю, и считал это достойной платой. — Я уже заканчиваю. На плите ужин, будет здорово, если ты разогреешь его сам, потому что я уже валюсь с ног. — Нет, спасибо. Я перекусил в офисе, — соврал Дэни. — Я пойду наверх, если не возражаешь. Линнет не возражала, поэтому Дэшвуд быстро поднялся по лестнице, но, вместе того, чтобы пойти в их с женой спальню, завернул в детскую. Люси спала, обнимая плюшевого мишку. Дэни поймал себя на том, что даже дыхание затаил, глядя на спящую дочь. Он медленно опустился рядом с кроваткой и провёл рукой по кудрявым светлым волосикам малышки, поцеловал её в макушку и прикрыл глаза. В горле почему-то стоял ком. И стало очень страшно. Впервые Даниэль поймал себя на том, что понимает Лестрейнджа. Да, за Люси он бы тоже убил. Потому что от одной мысли, что её вдруг может не стать, становилось чертовски, до одури страшно. И Даниэль так и сидел у детской кроватки, слушая ровное дыхание ребёнка и вдыхая запах клубничного шампуня от мягких волос. Он никак не мог избавиться от чувства страха, от волнения за Люси, хотя в данный момент ей ничего в сущности не угрожало, да и не могло. — Дэни, всё в порядке? — прошептала Линнет с порога. Дэшвуд сделал вид, что поправлял одеяло, и, стараясь не шуметь, тихо вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. — Завтра пойду на работу чуть позже, — решил он. — Хочу спокойно позавтракать с семьей. Мы мало времени проводим вместе. *«Жюльетта» — самый известный роман скандально известного Маркиза де Сада, в котором описываются самые изощренные и садистские способы получения удовольствия. Большая часть героев — отъявленные развращенные сверх всякой меры негодяи, и все остальные персонажи участвуют в повествовании только в качестве предметов их наслаждения.