Мы прах и тени

Отчаянный на всю свою голову нолдо Финголфин пришел к стенам Ангбанда и устроил там целое представление, вызывая Моргота на поединок. Да еще так, чтобы все находящиеся внутри слышали это. И Мелькор принял вызов. Майрон стоит, прислонившись плечом к холодной стене и тяжелым взглядом скользит по его силуэту. — Ты можешь отправить балрогов разобраться с ним. — Чтобы потом мои подчиненные считали меня трусом? Темный майа молчит. Сейчас, когда Мелькор потерял огромную долю своих изначальных сил, и его тело отныне можно ранить, все было чревато своими последствиями. — Пойдем, я помогу тебе приготовиться к выходу. Когда с облачением было покончено, Майрон жестом приказал слугам оставить их. Неспешно ступая вкруг Мелькора, он запел колдовскую песнь силы. Она множилась ядовитым змеиным шипением и возносилась к высокому потолку залы. Латы темного властелина будто утолщались: их пропитывала и окутывала тьма. Облачение, а с ним и Мелькор увеличивались в размере, становились массивнее и внушительней. Или это только иллюзия? При каждом шаге, струящиеся по спине волосы Майрона покачивались, он вздымал руки, отдавая часть сил своему повелителю. Затем подошел к нему лицом к лицу и невесомо коснулся губами его губ. Тяжелой поступью, сжимая в руке Гронд, Мелькор вышел из зала. *** Майрон всегда любовался походкой темного Владыки: летящей, исполненной величавой грации, которой, пожалуй, позавидовали даже Йаванна с Элентари. Теперь же ее портила хромота. На скульптурном узком лице навсегда остался шрам от когтей Торондора. Ничего не проходит бесследно. И раны отныне не заживают так быстро, как хотелось бы. Мелькор не хотел остаться в памяти Майрона таким. Теряющим силы, уставшим, покалеченным. Затем появился и повод отослать его из Ангбанда. — Думаю, настало время захватить западное ущелье Сириона и открыть прямой проход в Белерианд нашим войскам. — Я уже подумывал об этом. Сейчас же отдам распоряжение. — Нет Майрон. Ты самолично захватишь Минас-Тириф и станешь там комендантом. Лицо темного майа оставалось непроницаемым, только своим взглядом, казалось, он хотел проникнуть в душу Моргота. — Ты издеваешься надо мной? Стоит послать тучу страха на защитников Тол-Сирион, и все они побегут во главе с Ородретом. У нас полно опытных военочальников, коих можно задействовать в этом. Я не собираюсь торчать в эльфийской крепостенке, пока мы не одержали полной победы. Или ты думаешь, что нолдорские лорды будут сидеть, поджав хвосты? Мелькор резко подошел к нему, и Майрон ощутил у себя на шее тиски стальной перчатки. — Ты знаешь, я не повторяю приказов дважды. Но для тебя сделаю исключение. Ты захватишь крепость и будешь сторожить проход, столько, сколько я сочту нужным. В глазах Майрона не было ни капли страха, как не было и вызова. Он смотрел упрямо, холодно. Мелькор разжал хватку. Темный майа поклонился, развернулся и чеканным шагом направился к выходу из тронного зала. *** Саурон шел во главе своих волколаков и пред ним простиралась непроглядная мгла. Тьма, удушающая, впивающаяся миллионами когтей в нутро, наполняющая безысходностью и отчаянием. И все, кого она касалась, исполнялись безумия, их охватывало чувство безнадежности, будто все потеряно, уверенности, что уже никогда ничего не будет. Страх. Бежать, спасаться от невыносимого стылого ужаса. *** Гортхаур раскинулся на черном троне во властной позе, широко расставив ноги. Его волосы струятся меж шипов на наплечниках доспехов, выкованных из вороненой стали. Бесконечно надменное лицо. К нему заводят отряд перехваченных по его же приказу орков. «Что ж, посмотрим, кого это к нам занесло», — и Саурон затягивает свою колдовскую песнь, срывая с эльфов их безобразные личины. Темный майа с издевкой слушает Финрода. Ему смешно. «Да я мог бы спеть намного лучше тебя и про Валинор, и про Свет. Я пел пред Илуватаром еще до создания мира и ведаю многое, чего тебе никогда не узнать гордый нолдо. Что есть Свет и Тьма? Существуют всего лишь наш выбор и поступки, и их последствия. То что зло для одних, оборачивается благом для других, и наоборот. А вы настолько уверены в своей правоте, что не видите, во что превратился ваш благородный народ. И это тоже смешно. Но пора заканчивать представление. Я как раз нашел твою слабость. Совесть» Когда Финрод упал без сознания, Саурон приказал бросить всех в темницу. «Надо во что бы то ни стало узнать, куда и зачем они идут. И как это может грозить Повелителю». Прав был Финрод, когда молвил Берену, что лучше Саурону и не знать куда и зачем они направляются*. Если бы Повелитель Волколаков узнал истинную цель их похода, то их смерти показались бы ему слишком легкими и безболезненными. Он бы три шкуры с них содрал, убивая особенно долго и мучительно. А ведь он мог пропустить этих эльфов в орочьем обличьи… Сейчас, когда Мелькор ослаб, а темный майа возвысился, Майрон знал, что ему ничего бы не стоило воткнуть нож ему в спину, сплести гениально-изощренную интригу, замешанную на предательстве, обратить его же прислужников против него самого, раскрыть пару секретов светлым валар; приняв благородный облик, встать на сторону эльфов, и в конечном итоге выиграть блестящую партию, стирающую имя Мятежного в прах. Как и знал, что не сделает этого. Никогда. *** Нежная и чистейшая мелодия полилась с моста, полетела к темным стенам Тол-ин-Гаурхот, от чего те задрожали, а волки подняли тоскливый вой. Лютиэн. Прекраснейшая из детей Илуватара. Цветок сумерек, сияющий лунным светом. Заслышав чудное пение, Саурон поднялся в одну из сторожевых башен. Его лицо полностью скрывалось в тени капюшона черного плаща, и от того не видно было насмешливого оскала. «Что же привело тебя, лесной соловей, сюда? Конечно. Любовь», - он глумливо ухмыляется, - «Только что есть ваша любовь?» Союзы валар или майар священны и вечны, и длятся до скончания времен, ибо Айнур — суть воплощения созидательных либо разрушительных энергий Эа, с которым связаны навсегда. Саурон наблюдал за атани, и видел в них все: влюбленность, страсть, похоть, привязанность, все, кроме этого самого чувства. Такие разные — первые и вторые дети Единого, и это, пожалуй, было самой интересной загадкой. У эльфов — сильный дух, они прекрасны, совершенны, выносливы. Они близки к природе и умеют слушать ее. Их связь с миром сильна, и любовь к нему растет с годами, лишь приумножая их красоту и скорбь. Эльфы любят один раз и на всю жизнь. Люди несовершенны, слабы, они не обладают магией. Мелькор с Сауроном часто задумывались над даром смертных, которому со временем позавидуют даже старшие стихии. Младшие Эрухини — свободные, пришельцы, не связанные ничем, а от того изменчивые и непостоянные. Сегодня они любят, а завтра забывают то, о чем клялись. Что же будет с тобой, о Прекраснейшая, когда твоя красота увянет в недостойных руках смертного? Так не все ли равно — кому сорвать этот чистый непорочный цветок? — Что ж Моргот, ты хочешь эту деву, и ты ее получишь, а я же знаю, какую награду просить у тебя. Свое заслуженное место в Ангбанде. На стремительном ходу Саурон из черной тени превратился в огромного волка, что был больше всех, кто, когда-либо выходил из врат Железного Ада. *** После того как Хуан одолел в схватке Майрона, и ему пришлось позорно сдать остров, темный майа решил не показываться в таком виде Мелькору. Он поселился временно в лесу Таур-ну-фуин. Там, исходя злостью на себя за слабость и недальновидность, на эльфийку и валинорскую псину, он наполнил весь лес смрадом, ужасом и мраком. Но раны постепенно затягивались. Лютиэн сумела задеть за самое живое. Больше всего Майрон боялся, что бесплотным духом станет ненужным Мелькору. Когда он вернулся к хозяину, то один из камней уже отсутствовал. Майрон быстро обо всем догадался. "Повелся на бабу". Два сильнейших существа были унижены какой-то полу майэ. Это чувство задетого самолюбия и гордости не давали покоя ни Мелькору, ни его правой руке. Но чем признавать свои ошибки, легче обвинить другого. — Я считал тебя самым сильным и смышленым. А ты оказался трусом и слабаком. Майрон, ты меня разочаровал, — Мелькор презрительно растягивает слова. — Посылать волколаков по одиночке!!! — И как в твою «светлую» голову пришло, что ты самый могущественный волк? Если ты и ни волк на самом деле? Майрон спокойно выслушивал ядовитые насмешки. Ему тоже было много чего сказать. Но он предпочитал разумно молчать, не желая злить Мелькора дальше.