Раскаяния достаточно

      Мысль, от которой никак не удавалось избавиться: ключи от Дельфи наконец-то в его руках. Он мог бы отослать солдат или, напротив, изолировать их, угрожая эпидемией, мог бы впустить ДЖД и освободить объектов. Пока Амбулон не отправит груз Праулу (а в одиночку он будет возиться долго), он не узнает, что камеры и коридоры Дельфи опустели. При таком раскладе никого не понадобилось бы убивать, даже Ферст Эйда! Идеальная операция.       А потом… а потом Фарма мог бы уйти с десептиконами.       Уйти. Вписать свое имя в список к мстителям Прайма и прятаться от них за спинами ДЖД… Позволить снова затянуть себя в воронку войны и чудесных спасений, только на этот раз – никаких улыбчивых безумцев рядом, вскрывающих ботов заживо.       Фарма раздумывал над этим. Пока тщательно осматривал Ровера, пока отвинчивал детали Ферст Эйду, он представлял, как Дельфи навсегда уходит в прошлое. Как оставшиеся в живых пятьдесят объектов, находящиеся сейчас в подземной тюрьме, пытаются уравновесить пятьсот пятьдесят дезактивов.       Это могло стать началом новой жизни.       Но решаться следовало сейчас же, действовать – немедленно. Ровера, разумеется, придется оставить. Нельзя тащить с собой зараженного неизвестным штаммом объекта, к тому же, только на Дельфи есть все данные, чтобы изучить модификацию вируса. И об этом даже не обязательно говорить Тарну… тот ведь считает, что жизнь сотни не перевешивает жизнь одного. Как он только провоевал миллионы лет с такими убеждениями?       Фарма представлял, как активирует связь с начальником охраны Дельфи. Нужно приказать солдатам разойтись по казармам, затем с центрального пункта запереть все двери. Рэмбоат был не из тех, кого легко запугать или обмануть, Фарма должен быть очень убедительным… уверенным.       Даже в мыслях у него дрожал голос.       Ферст Эйд выдал ему основные пароли перед тем, как отключиться, но Фарма до сих пор не знал, как вырубить генераторы поля, защищающего станцию от телепортации. Под каким предлогом спросить об этом Рэмбоата? Рискнуть ли взломать самому? Просто открыть ворота не поможет: быстро переместить истощенных объектов не выйдет не то что на орбиту, даже на базу ДЖД. А значит, бесполезно снимать с каждого из них ограничение на трансформацию, отпаивать их насыщенным энергоном; единственный шанс – как можно быстрее телепортировать прочь с планеты.       Фарма прикидывал, сколькими неизвестными ему сканерами и датчиками напичкана Дельфи и пространство вокруг нее. Может ли он сделать все незаметно? Или один сигнал – и орудия с космической станции сотрут в пыль каждого, кто приблизится к Дельфи?       На станции достаточно автоботов для десанта. Как много у Фармы шансов оказаться между ними – и ДЖД?       Он не хотел ни превращать Дельфи в бойню, ни участвовать в ней. Даже в том случае, если, когда все закончится, останется шанс кинуться победителям – Фарма всегда представлял победителями лиловознаковых – в ноги и сказать, что он ничего не знал…       Он моделировал ситуацию за ситуацией – и ловил себя на том, что однажды уже делал так. Фантазировал об освобождении. Строил в голове сцену за сценой – как однажды ему удастся разорвать все связи с Рэтчетом, вырваться из бесконечности насилия. Как однажды он окажется предусмотрительнее или просто сильнее. Как однажды сможет засмеяться прямо в потухающую алую оптику – невыносимого оттенка, навсегда поглощаемого серым.       Все его фантазии никогда ничего не стоили.       Он оказывался на коленях, в блокираторах, он ни разу не воплотил в жизнь свои безумные планы, он всегда поддавался. Обстоятельства всегда оказывались сильнее.       С последним надрезом, отделяющим руку Ферст Эйда от корпуса, Фарма окончательно распрощался с идеей впустить ДЖД сейчас. Убийственные авантюры – не для него. У него два пациента, неведомый штамм и необходимость во времени и аппаратуре Дельфи…       Еще рано. Рано, рано, рано.       Работая, Фарма не прибегал к встроенным инструментам. Касаться зараженных частей корпуса – что Ровера, что Ферст Эйда – он не собирался. Рука была в порядке. Фарма удалил и запечатал на всякий случай поврежденные детали, несколько раз просканировал нетронутые несущие конструкции – опорный сустав, основы, оплетенные проводами, – но не нашел следов заражения. Для хирурга Ферст Эйд был таким же минным полем, как Каон, однако от совершенства самой системы Фарма был в восторге. Каждый узел был продуман, каждый переходник – закреплен в зоне, не подверженной нагрузкам при стандартном функционировании.       Ферст Эйд потратил много сил на создание своей модели. Фарма мог представить: шеф загорался новой идеей вдруг, но всегда дотошно доводил до конца. Если бы Праул не требовал «тихий энергон», они как минимум еще месяц мучили бы объектов. В разработке же новой камеры искры, генерирующей разряды из его собственных энергоресурсов, Ферст Эйда никто не торопил.       Не очень этично похищать чужие исследования, но Фарма не волновался. Шаблоны Ферст Эйда станут основой, от которой он оттолкнется, работая кое с чем посерьезнее. И так как столетий на изобретение модификаций для Каона у него нет, остается исключить метод проб и ошибок и перейти сразу к фазе совершенствования.       Схему распределения энергии все равно не удастся перенести напрямую. Генератор Ферст Эйда – часть камеры, у Каона же связи сложнее и опаснее. Фарма сомневался, что сможет вернуть в полный порядок его системы, но попробовать ему хотелось.       Черный визор шефа не выражал осуждения. Фарма даже не бросал взгляд на закрытый фейсплейт, его никогда не интересовало, что под матовой черной маской. Осматривать Ферст Эйда, сканировать его, создавать точную схему его систем было расслабляюще приятно. Увлекшись и на ходу помечая, какой участок можно попытаться воссоздать без изменений, а над каким придется работать, Фарма даже выкинул из головы мучительные мысли о том, что он мог бы провести сюда ДЖД.       По крайней мере, Ферст Эйд едва ли подвергся заражению. Вот положение Ровера точно было незавидным. Обуглившийся и местами оплавленный корпус застыл в скрюченной позе. Когда Фарма заставил дрона подвинуть корпус Ровера, из его рта насыпалась дорожка трухи, напоминающей крупные хлопья пепла. Налет на корпусе посерел и местами уже начал отслаиваться. Сейчас Фарма соскоблил его почти со всех пораженных участков – и врачебное чутье подсказывало ему, что свежего слоя он может и не увидеть.       Для подтверждения требовалось время – как минимум несколько дней следить за состоянием Ровера, – но у неожиданной реакции было объяснение: сильный электрический удар. Вредоносное образование определенно отреагировало на разряды, которыми Ферст Эйд щедро полил объекта. Видимо, они изменили структуру налета, и – по крайней мере, временно – развитие болезни замерло. Было ли это следствием повышения температуры или непосредственного воздействия тока, предстояло еще определить. Немного материала для тестов в лаборатории осталось…       Фарма выкачал из бесчувственного Ровера весь энергон, продул шланги, пока полноценное медицинское оборудование под рукой, и заправил чистым. Промывание баков и трубопровода предстояло делать еще не раз. Ти-ког и большую часть зараженных цепей он вырезал, и все они перекочевали в герметичные контейнеры. Пока что Ровер оставался носителем – в этом Фарма был убежден, – но если устранить и заменить поврежденные детали, то ржавчина расползется по корпусу только после вновь сработавшего триггера.       А трансформироваться Ровер уже не сможет.              Каон гладил искроеда по торчащей в разные стороны гриве. Десептиконы привели его в порядок, почистили, даже отполировали местами (Пет, очевидно, любил на досуге раздирать когтями собственные бока, так что особенного лоска навести не получалось), но он не стал казаться Фарме более… смирным. При его появлении Пет обычно начинал ворчать, и Фарма держал запуск пилы на низком старте.       Как Каон, Вос, Хелекс… как они все живут с этой тварью бок о бок?       На Ровера Пет внимания не обратил. Искра звероформера пульсировала слишком слабо, чтобы он показался хотя бы приятной закуской.       Хелекс озадаченно пялился на пам: он только что телепортировал Тарна и Фарму на базу, и раньше объекты при этом не были подключены к оборудованию. Транспортировать целый передвижной модуль внутрь помещения было не так уж удобно; обычно ДЖД переносили спасенных на руках, но Фарма запретил Тесарусу касаться кассетбота. Во-первых, Фарма зафиксировал сломанную ногу и не хотел ее тревожить. Во-вторых… никаких объятий с потенциально зараженными объектами.       Ровер, все еще в оффлайне, лежал на боку. Большая часть деталей на спине – и хвост полностью – отсутствовали. Следы хирургических срезов намекали на то, что они удалены искусственно, и наверняка Хелекс давился сейчас вопросом, зачем Фарма содрал с Ровера его стальную шкуру.       – Мне придется занять ваш лазарет, – четко сказал Фарма. – Вам нельзя к нему прикасаться. Я подключу его к искусственному питанию и буду прилетать… для осмотров.       – Он заразен? – спросил Тесарус неуверенно.       – Я не знаю, – Фарма мрачно покосился на него. – Скорее всего, вирус передается при непосредственном контакте с энергоном или… зараженными поверхностями. Их я удалил, но нет гарантий, что это помогло, поэтому даже не думайте лезть к нему. Если заразитесь – то развалитесь на части так быстро, что и не заметите.       Он немного преувеличил, но лучше уж так, чем если кто-нибудь особенно любопытный решит проверить, так ли опасно совать чужие детали в себя, чтобы их восстановить.       – Принес нам бомбу замедленного действия? – оскалился Каон. – Запихнул в маленького несчастного бота?       – Каон! – громыхнуло за спиной.       Фарма невольно улыбнулся. Тарн был против оскорбления поверженного – еле живого – противника, даже если тот за весь актив не сделал десептиконам ничего хорошего. До того, как все суставы Ровера заело, он был подвижным и быстрым. Опытный убийца. Отменный, должно быть, был боец, пусть и небольшой, зато юркий и способный причинить боль каждой частью своего тела. Но сколько бы он ни убил десептиконов на войне, теперь… теперь ему лучше не вспоминать об этом. Не рядом с Каоном.       – Прости, – тот наклонил голову, как будто увлеченный разводами на броне Пета. Она отливала желтым из-за вспыхнувшей подсветки на плечах хозяина. – Я не…       – Мы можем ему чем-то помочь? – Тарн не дал Каону договорить. Избавил от тяжелых и неприятных извинений – или ткнул лишний раз фейсплейтом в досадную несдержанность? Фарма решил не слишком упиваться его неловким положением.       – Да. Не лезть.       Тесарус, Тарн и Хелекс стояли вокруг пама, и автобот на нем казался таким маленьким… жертвой гигантов, раздавленной, смятой. Пет – примерно такой же по габаритам – казался куда живее и опаснее его сейчас.       Фарма не представлял, как автобот отнесется к своей новой компании. А ведь торчать здесь ему предстояло долго: пока не будет гарантий, что Ровер не заразен, Мессатин он не покинет. Фарма собирался пристегнуть его к платформе и строго запретить Тарну снимать энергоблокираторы, а там… может, в Дельфи они с Ферст Эйдом выяснят что-то полезное о новом штамме. Тогда он поймет, насколько Ровер опасен, и либо разрешит увезти его, либо…       Либо окажется, что он все-таки солгал.       – Ему нужны детали… – протянул Тесарус неуверенно.       – Даже не думай, – Фарма вздохнул. Интенции Тесаруса он предвидел верно. – Если… если он пойдет на поправку, я попрошу тебя восстановить часть его обшивки.       – Никто из нас его не тронет, – пообещал Тарн.       – Тогда добудьте уже носилки, – сердито распорядился Фарма и уставился на стоявшего ближе всех к коридору десептикона – Воса. – Пам в проход не пролезет!       Вос встрепенулся, сделал шаг назад – и отправился выполнять поручение.              Он закончил укутывать Ровера сетью проводов. Старые системы, оживленные ДЖД, могли поддерживать функционирование, хотя тонкие перепады в пульсации искры и не регистрировали. Вот насосами для промывки топливной системы лазарет был оборудован бестолковыми. Ни насадок разных – или хотя бы одной с несколькими режимами – ни встроенной фильтрации.       Придется привезти сюда дополнительные шланги в следующий раз.       «Автоботы оккупировали лазарет», – примерно так выразился Каон.       – Все. Можешь проверять состояние каждый день. Только не выводи в онлайн. Если что-то случится – он начнет гаснуть или покрываться ржавчиной – лучше отправь мне сообщение.       Глупо было предполагать, что ДЖД не будет дела до жизни автобота. Конечно, они будут шляться вокруг лазарета. Их лидер вот и сейчас торчал за спиной, у двери. Главное, чтобы никто не вздумал включать Ровера без врача рядом.       Когда Фарма закончил настройку и обернулся, Тарн неуверенно произнес:       – Я чувствую, ты… утаиваешь что-то.       Утаивает? О, да. Например, то, что может рискнуть и поспособствовать закрытию Дельфи немедленно. То, что Ферст Эйд отключен до тех пор, пока Фарма не захочет его вернуть, а Амбулон далеко; то, что он сейчас имеет право приказывать автоботским солдатам на исследовательской станции… Фарма скривил губы.       – Я этому не рад, – он шагнул к нему и резко поднял фейсплейт. Маска, чуть наклоненная, смотрела на него всегда одинаковыми линзами. Прямой, ровный взгляд. Фарма же знал, что его собственная оптика взволнованно расширена сейчас, и с усилием перестроил оптограни, щурясь. – Не рад тому, что ты это чувствуешь. Если я хочу оставить что-то при себе, тебе нечего об этом знать. Ясно?       Массивная фигура с шумом стравила воздух. Тарн чуть качнулся, отворачиваясь, переводя взгляд на платформу.       – Это невозможно не почувствовать. Ты так беспокоишься… ведь не о Ровере, Фарма?       Тот не стал спорить. Тарну нелегко было врать – возможно ли вообще? Он столько раз видел Фарму с объектами – когда тот притаскивал их едва живыми, и наоборот, когда заставлял пробираться сквозь пургу, – что уже должен был убедиться: беспокойство о вытащенных из Дельфи десептиконах заканчивается в тот момент, когда между ними и Фармой рвется последняя связь. Когда он больше не ответственен за их состояние.       Сейчас он – все еще лечащий врач Ровера. И все еще думает о нем. Однако мысленно перебирать способы лечения – не значит искренне переживать.       – Что случилось? Ты можешь рассказать мне, – голос обволакивал: мягко, доверительно. Не имело значения, как далеко стоит Тарн, он будто рассеивался в воздухе и с каждым циклом вентиляции становился все ближе.       Тарн… Тарн понял бы его сомнения, но – поняв – развеял бы. А Фарма знал, что они обоснованны, и каким бы сильным ни было искушение, нельзя ему поддаваться.       Он медленно поднес согнутые пальцы к фейсплейту. Уперся выступающими суставами фаланг в губы, борясь с желанием прикусить.       – Прости, – спохватился Тарн.       Фарме казалось, стоит лидеру ДЖД действительно захотеть, стоит настоять на ответе, и он сдастся. Мгновенно сломается. Ему уже хотелось сломаться – выплеснуть все тревоги, упасть, свернуться на полу в липкой луже старых страхов. Почему Тарн готов понять его – готов к чему угодно: верить, ждать, полагаться на пустые слова, – а Фарма не может сделать даже малость? Просто быть честным?       Но Тарн не давил. Он считал, что может помочь, потому что видел: Фарме нужна помощь. Невыносимо спокойная маска, невыносимо теплый тон… и даже невыносимо мягкая светло-красная подсветка корпуса. И сильные руки, одетые в мощную броню, на которые – кажется – можно опереться.       Кажется.       – Что… что ты знаешь о нем? – последовал совсем другой вопрос; вопрос, на который не страшно было ответить. – О Ровере. Так его зовут, верно?       – Ничего. Я ничего не знаю о нем, но я почти уверен, что он не из тех, кто раскаивается, – Фарма усмехнулся, потирая руку. За перевод темы он был благодарен. – Но ты все равно его спасешь, Тарн. Ты дал слово, – добавил он жестче.       – Я помню, – заверил Тарн. – У него будет шанс начать новую жизнь. Обещаю.       «У тебя будет шанс начать новую жизнь», – услышал Фарма и стиснул пальцы в ладони до скрипа. Улететь отсюда – отправиться куда угодно – делать то, что хочется делать…       – Мне нужно возвращаться. Меня ждет Ферст Эйд, – сказал он громко и резко, не то чтобы солгал, но и не сказал правду. Лишь бы заглушить непрошеный голос в голове.       Если Тарн и заметил что-то, больше он не пытался спровоцировать Фарму на откровенность. Только запер – под наблюдением автобота – лазарет и пообещал никому не говорить код.              – Почему так долго?       Ферст Эйд внимательно осматривал свое истончившееся предплечье: узкий стальной остов, ведущий к сохранившимся полностью ладони и пальцам; миниатюрные серво, обеспечивающие движения; отсоединенные от внешней брони и сплетенные Фармой в витые жгуты провода, плотно оплетающие несущий каркас.       – Хотел удостовериться, что заражение не появится, – невозмутимо откликнулся Фарма.       Ферст Эйд молча протянул руку – целую руку, – и Фарма вложил в его ладонь датапад. Шеф погрузился в чтение.       У Фармы были подробнейшие схемы систем Ферст Эйда, и ему не терпелось приступить к изучению. Кое-что даже очень хороший хирург не может понять нахрапом. Все-таки шеф Дельфи был сильно недооцененным врачом. До войны Фарма о нем даже не слышал, а ведь усовершенствованием корпуса он вовсю занимался уже тогда. Его необычные конструкторские решения говорили о редком таланте совмещать смелые инженерные идеи с медицинскими навыками, да и как вирусологу – специализацию Ферст Эйд выбрал позже – Фарма ему равных не знал. Пусть Ферст Эйд был не из тех гениев, которым все дается без усилий, он мог бы принести немало пользы медицине.       Вместо этого он работал с Праулом. Тайны и убийства его явно не тяготили.       – Что с объектом? – спросил он, пролистывая экран за экраном.       – Умер, – холодно констатировал Фарма. – Как ощущения? Боли в руке, дискомфорт?       – Надеюсь, ты его еще не утилизировал… – Ферст Эйд повертел рукой, проверил работу пальцев. Было видно, как перестраиваются части микроприводов в основании запястья.       – Частично. Все зараженные детали и трансформационные цепи у нас есть, – после разговоров с Тарном лгать Ферст Эйду было совсем не сложно. – Я покажу тебе кое-что интересное, когда сделаем промывание.       Все операции с топливной системой гораздо эффективнее, когда пациент в онлайне, хотя неприятные ощущения ему обеспечены. Оффлайн блокирует некоторые топливные микроканалы вовсе, и без дополнительных хирургических вмешательств процедура просто бессмысленна. Включить Ровера у Фармы возможности не было, лишние нагрузки на нейросеть могли стать фатальными для перегруженных блоков, а вот за Ферст Эйда можно было не беспокоиться.       – У меня есть просьба, прежде чем мы займемся делом, – Ферст Эйд как всегда быстро сориентировался в записях и отложил датапад, – заблокируй мне ти-ког.       Фарма удивленно взглянул на него:       – В этом нет нужды, Ферст Эйд. Ты в порядке. Я перестраховался, сняв броню, ты знаешь.       – Сначала удостоверюсь в том, что первая же трансформация не заставит меня застыть. Знаешь, это самая надежная защита от случайного запуска трансформационного протокола. Мне как-то несподручно сейчас оперировать самого себя, – он повертел сильно облегченной рукой. Часть суставов Фарма все-таки перестроил, чтобы сделать конструкцию прочнее, и ловкость Ферст Эйд временно утратил, – так что…       – Как скажешь, – Фарма не стал спорить. Ферст Эйду не требовалась шестерня даже для активации оружия, а все необходимые инструменты на Дельфи всегда под рукой. Почему бы не обезопасить себя – на всякий случай. – У тебя есть объективные причины не доверять своему корпусу? Мне стоит знать, – Фарма пожал плечами.       Если Ферст Эйд страдает от каких-нибудь мелких ошибок, приводящих к самопроизвольной активации протоколов, это может быть связано с его необычной энергосетью. В таком случае, это нужно учесть в лечении Каона. Есть еще шанс, что это следствие неизбежных ошибок нейросети. Ферст Эйд не был самым хладнокровным ботом в медслужбе, у него вполне случались спонтанные вспышки эмоций. Не такие беспорядочные и неконтролируемые, как у Каона, но умение останавливаться и сдерживаться могло выработаться со временем, не в малой степени благодаря апгрейдам. Фарма зафиксировал множество регуляторов напряжения на всех участках – можно было предположить, что когда-то проблема Каона была Ферст Эйду близка.       И решение он нашел.       На вопрос Ферст Эйд отозвался равнодушно:       – Никто не может полностью контролировать свои процессы. Правда, Фарма?       Фарма с трудом заставил себя смотреть прямо. Вдруг вспомнилось: выплескивающийся из верхнего шлюза энергон и будто скручивающиеся шланги – после приступа паники он вырубился в собственном кабинете. Отключился против своей воли. А потом выползло из блоков памяти другое воспоминание – сладкая дрожь контуров, когда датчики давления по всему корпусу транслируют сигнал о ласке, пока Фарма бьется в стальных блокираторах.       Хрипловатый голос заставляет эмоциональные контуры взрываться смесью боли и удовольствия. «Ты совершенен»…       Его жизнь последние несколько миллионов лет была иллюстрацией озвученного Ферст Эйдом тезиса. Рэтчет пользовался его слабостями, заставляя перезагружаться от пыток, превращая необычную чувствительность датчиков в инструмент… или в поле для экспериментов. У Фармы никогда не получалось совладать с собой.       – Я – живой мех. Мало ли что, – продолжал Ферст Эйд, не обратив внимания на то, как застыл фейсплейт хирурга. Криво приоткрытые губы, сжавшиеся пальцы – все приметы нервозности заметны с первого взгляда. – О чем интересном ты говорил? – спросил он невозмутимо.       – О… – Фарма запнулся, – о реакции образований на электрический ожог. Я предполагаю, твоя атака остановила прогрессию вируса.       Фарма старательно гнал прочь все мысли о Рэтчете. Его корпус принадлежит только ему самому. Никому больше.       Нужно отвлечься… заняться исследованиями. Вируса, камеры Ферст Эйда – чего угодно. С тех пор как работа в Дельфи перестала быть рутиной – с тех пор как он встретил ДЖД – он стал чувствовать слишком много, и это выводило из равновесия.       – Интересно, – Ферст Эйд осторожно провел пальцами по обнаженным проводам на руке. Непривычное, должно быть, ощущение. – Где Амбулон?       Фарма встрепенулся. Амбулон? Опасаясь, что новость заставит менеджера Дельфи вернуться, Фарма ничего ему не сказал. Он взвесил риски и решил, что получить свидетеля хочет меньше, чем боится начать эпидемию. А Амбулон, в свою очередь, достаточно замотался, чтобы ни разу не связаться с шефом за эти два дня.       – У него полно работы, я его не дергал, – признался он немного растерянно и в ответ услышал негромкое шипение.       – Надо было остановить отправку! Сейчас… – Ферст Эйд выругался и замолчал. Он выгнул спину и напряженно вцепился здоровой рукой в платформу, глядя в одну точку суженным визором. Видимо, связывался по встроенному комлинку с орбитой.       – Прости. Был немного озабочен твоим спасением, – слегка, не очень грубо, огрызнулся Фарма.       Ферст Эйд отмахнулся. Он тоже не думал ни о чем, кроме перспективы корчиться с рассыпавшимися цепями, когда Ровер порвал ему руку, и едва ли ставил это себе в укор. Недовольное «Как только ты целым госпиталем руководил!» так и повисло невысказанным.       Ничего, пусть лучше Фарма кажется не лучшим организатором, чем подозреваемым в предательстве.              Единственная рабочая оптика сначала коротко мигнула, а потом загорелась ярче. После долгого оффлайна обработка видеопотока включалась не сразу, в первые клики мозговой модуль перерабатывал беспорядочные цветовые пятна. Постепенно они сложились в светлый шлем с зеленоватыми вставками и красные линзы.       – Второй оптосенсор починю, когда восстановлю проводку. Еще рановато для имплантации.       – Фар-р-р… – попытался Ровер вернуть контроль над вокалайзером. Вышло не сразу. – Ног… не чувствую.       – Я отрубил нейросеть в местах повреждений, – предупредил Фарма. – Можешь просканировать себя и убедиться, что они на месте.       Мощности процессора Роверу едва хватило, чтобы разослать сигналы. Он даже шевельнул когтистыми пальцами. А потом выгнул шею – и почувствовал, должно быть, что там деталей не хватает.       Фарма уже включал его несколько раз, когда делал промывание, да и просто – для снятия показаний, но никогда еще не возвращал Роверу контроль над процессами. Тот приходил в онлайн, переживал несколько болезненных кликов тестов и процедур, а затем отключался снова.       Сейчас требовалось разобраться, насколько повреждено управление, и поэтому Ровер получил возможность говорить и немного двигаться.       – Блокир-р-р…       – Не сниму. Ты все равно далеко не уйдешь, – Фарма не смотрел в его оптику, только на экран. – Тебе повезло. Ты выживешь, – добавил он.       Вокалайзер Ровера защелкал. Кассетбот перезагружал его, чтобы восстановить связную речь. Мешало и то, что часть ротовой полости Фарме тоже пришлось вырезать. Теперь, заглянув ему в пасть, можно было увидеть мозговой модуль. Ровер этого не знал, но с непривычки едва шевелил челюстями, а половину звуков пропускал вовсе.       – Где я?       – На Мессатине, – коротко ответил Фарма.       – Ты обещал… – если бы на загривке Ровера были пластины, он бы их встопорщил. Но только микросерво щелкнули впустую, выполняя бесполезную команду.       – Я помню, что я обещал. Ты еще не выздоровел. Так что будь любезен – замолчи. Я включил тебя не ради болтовни.       Лучшая рекомендация, какую он мог дать Роверу, это сменить корпус. Однако едва ли кто-нибудь проведет для него такую операцию. Десептиконам хватает своих пациентов, для автоботов Ровер мертв, а даже самым добреньким нейтралам понадобятся шаниксы: хотя бы на материалы, не говоря уж о работе.       – Мы не в Дельфи? – наверное, Ровер попытался определить координаты, но не смог, как и Фарма когда-то. – Где мы?       – Ты не хочешь знать, – отрезал Фарма. – Все, что должно тебя волновать, тебя больше не разъедает ржавчина.       Ровер негромко зарычал.       – Терпение, – снисходительно обратился к нему медик. – Ты проведешь тут еще не меньше месяца. К счастью, большая часть времени для тебя просто не существует.       Он находил прогресс Ровера нормальным, хотя энергосистемы все еще выдавали ошибки. На аппаратах, по крайней мере, он функционировал почти полноценно. Общее состояние было слабым, чему причиной были многочисленные чистки и отсутствие деталей, но со всем этим любой мех со временем мог справиться.       Топливный бак Ровера сейчас ничто не защищало. Фарма подвел насос, закрепил насадку, и Ровер невольно поежился, лязгнув остатками деталей по платформе.       – Тебе на мои внутр-ренности нр-равится глазеть? – сердито спросил Ровер, заглушая боль злостью.       Впрочем, какая это боль. Дискомфорт, ошибки, выдаваемые беспомощным процессором, пока уровень топлива падает, – все это лишь досадные неудобства.       – Если результаты тестов будут удовлетворительны, перейду к восстановлению корпуса, – пообещал Фарма неохотно. Болтающих пациентов он никогда не любил, но отключать Роверу вокалайзер не стал. Он не слышал раньше вибрирующих модуляций в его голосе, а потому с интересом прислушался. – На хвост не надейся. У нас почти нет материалов.       – У вас? – выдавил Ровер. Единственная линза сверкнула заинтересованно.       Фарма молча воткнул несколько полых игл в основания шлангов, в которых точно остался энергон, и запустил откачку. Топливопроводы Ровера, которые Фарма мог видеть безо всяких сканеров, сжались, когда воздух и топливо с жалобным хрипом покинули их.       Ровер старался не скулить. Усилие читалось по выражению морды и по тому, как дергались лапы. Полное промывание – всегда неприятная процедура, а уж третье за цикл – тем более. Он не сопротивлялся, однако когда Фарма начал заправку, из верхнего шлюза хлынул энергон. Видимо, Ровер решил отрегулировать клапаны, чтобы справиться с напором, а аварийные системы, истощенные постоянными встрясками полных промывок, посчитали его действия недостаточными.       – Не пытайся перехватить контроль, – предупредил Фарма строго. Вот почему он терпеть не может пациентов в онлайне! Большинство мехов считают, что им нарочно причиняют боль, пока ты всего лишь пытаешься помочь. А самые глупые уверены, что знают свой корпус лучше врача. – Или так и останешься лежать в луже.       Розовое пятно расползалось по платформе, и Ровер запрокинул голову, стараясь удержать в себе поток топлива, но оно продолжало сочиться сквозь дыры в обшивке. Фарма, не заботясь о мягкости, схватил Ровера за выдающийся вперед фейсплейт и вжал голову в мокрую платформу. Поздно – энергон уже успел затечь во вскрытые системы. Вспышки замыканий на участках с высоким напряжением у мозгового модуля вызвали судороги, Ровер завопил, затрясся под рукой медика, но вырваться не смог.       Другой рукой Фарма переключил искусственное охлаждение на максимум.       – Хочешь сдохнуть – просто скажи! – зашипел он, наклоняясь к единственному оптосенсору, моргающему от слабого сияния до истерически сильного.       Ровер хрипел и бился, пока Фарма продувал его голову. Вырубить кассетбота он сейчас не рискнул бы, сеть и так пострадала. С напряжением в мозговом модуле играть опасно. Был бы Фарма сейчас в своем медбэе, да в любом автоботском медбэе, он справился бы со всеми процедурами, не включая Ровера. Но тут техника была старой, довоенной, и многих функций, к которым Фарма привык, просто не имела.       – Пр-р-р, – непослушная челюсть стукнулась о платформу. Серво расслабились автоматически, но хотя бы сливать Ровер перестал. – Пр-рости.       – Я согласен спасти твою жизнь ровно один раз. Ясно? – Фарма раздраженно осмотрел беспорядок на платформе. Ровер, к счастью, был невероятно выносливым ботом.       – Пр-р…       – Понял. Заткнись, – буркнул он.       Ровер сдержал слово в очередной раз, вытерпев все, что от него требовалось, без намека на попытку сопротивления. Фарма стер влажные следы с его брони, проверил показания поддерживающих систем, и уже почти запустил протокол гибернации, когда услышал:       – Не… не выключай меня.       – Я все равно тебя не освобожу, – хмуро ответил он. – Хочешь лежать взаперти и смотреть в стену?       – Я хотя бы… буду чувствовать себя живым, – проворчал Ровер.       Фарма помолчал, глядя на свернувшегося на платформе полуразобранного бота. Ровер знал, что выглядит жалким и слабым. Учитывая, как он презирал слабость, как пол-актива пытался прыгнуть выше головы, обвешивая себя оружием, текущее состояние должно было вызывать у него содрогание и желание забыться.       Но ведь оффлайн не делает тебя более жалким.       – Тебе никто не поможет, если попытаешься что-нибудь учинить, – предупредил он       – Отключи двигательные функции. Нейр-росеть. Что нужно, – вокалайзер шипел и щелкал помехами.       – Не в моих привычках… – Фарма замолчал. – Хорошо. Как хочешь.       Он уже уходил, когда услышал:       – Фер-р-рст Эйд мер-ртв?       – Нет, – бросил он через плечо. – Радуйся этому. Если бы он умер, мне было бы не до тебя.