Раскаяния достаточно

      – Что это за место?       Фарма проигнорировал вопрос       – Здесь кто-то есть, кр-роме нас с тобой.       Ровер до сих пор не до конца восстановил работу вокалайзера и частенько срывался на звериное рычание. Его голос изменился с тех пор, как Ферст Эйд устроил корпусу радикальную перегрузку, и Фарма считал, что новые настройки на самом деле – изначальные. Естественные. Когда-то, очевидно, Ровер решил избавиться от особенности, еще сильнее отдалявшей его от большинства кибертронцев, и переписал войс-код. К своему корпусу он относился со смесью неприязни и упрямства: явно считал его недостаточно совершенным, но не пытался сменить. Перенастройка вокалайзера укладывалась в эту картину.       Не может быть, чтобы, освободившись от предрассудков старого Кибертрона, Ровер не смог за четыре миллиона лет найти новый корпус. Кем бы он ни служил, он был автоботским военным, и у него хватало шаниксов на то, чтобы увешать себя оружием с ног до кончика хвоста. Пожелай он избавиться от ненавистной формы…       Но его искра оставалась в этой камере.       Теперь он снова говорил так, как когда-то давно: перекатывая «р» на исцарапанной глоссе.       – У меня хор-роший слух, – продолжил Ровер. – Я слышал шаги… тр-рех р-разных мехов. Кто-то большой… часто пр-роходит мимо. Он стар-рается не задер-рживаться. Еще один… легкий. От него пахнет, как… как от меня. Гор-релым, – добавил он. Возможно, усмехнулся бы, если бы были силы.       Первый – Тесарус или Хелекс, скорее всего, Хелекс. Любопытничает, заглядывает в маленькое окошко двери в медбэй. Еще один… Каон или Вос? Оба восстанавливали проводку в корпусе. Поврежденные участки давно удалены, но у Ровера ожидаемо обостренное обоняние – он может почувствовать то, чего Фарма не улавливает.       – Он иногда тор-рчит довольно долго, но не входит.       – Никто не может сюда войти, кроме меня, – соврал Фарма. – Не обращай внимания.       – На них – не обр-ращаю, – откликнулся Ровер. – Но есть тр-ретий. Он пялится дольше всех. Музыкальный мех, – он фыркнул. – Я даже не могу сказать ему, что он у меня в пер-рвичных фильтр-рах сидит со своими флейтами. Это такая пытка?       – Не любишь симфоническую музыку? – усмехнулся Фарма. Тарн пытается развлечь обездвиженного автобота, переживающего не самые приятные дни актива взаперти, мелодиями из своей коллекции? Далеко не все так чувствительны к прекрасному, как ему хочется.       – Я от них выр-рубаюсь, – пробормотал кассетбот. – Что это за мехи, Фар-рма?       Тот провентилировал негромко. От чего он уберегает Ровера, скрывая правду? Разве что от слишком сильного изумления.       – Ты на базе ДЖД, – он с интересом взглянул в округлившуюся оптику.       – ДЖД? На Мессатине? – Ровер оскалил пасть.       – Они ждут, пока ты придешь в себя, чтобы вывезти тебя с планеты. Как я и обещал, – хмыкнув, пояснил Фарма.       Кассетбот помолчал, обрабатывая информацию, а после воскликнул:       – Ты… ты полный псих!       – Ну хоть не «предатель», – усмехнулся Фарма. – Услышать это от автобота, которого Праул запихнул в подопытные, было бы совсем нелепо.       Ровер хрипло загудел. Какими, интересно, он представлял себе конов из отряда Тарна? Сколько зловещих историй слышал о начисто опустошенных станциях автоботов? Фарма всяко знал от объектов куда больше.       О, он удивится тому, насколько слухи далеки от действительности. А потом ему покажется, что именно так все и должно быть… если, конечно, у Ровера будет время узнать своих спасителей поближе.       Тем временем кассетбота вдруг потянуло на монолог:       – Я и пр-равда про тебя слышал, Фар-рма. Мы служили на одном фр-ронте до Колдоона IV. Ты для нас сделал больше, чем весь медбэй, вместе взятый. Когда я попал сюда, подумал: что такой добр-ряк тут забыл? А ты шпионишь для десов, оказывается.       – Я не… я…       «Не шпион», хотел он возразить. Но какая разница? Пусть думает, что хочет.       – И ты вер-ришь своим др-рузьям? – Ровер скептически шевельнул пластинами, защищавшими аудиодатчики. Одно из немногих движений, которые были ему доступны.       Фарма собирался ответить «да», но его отвлекло постукивание, начавшееся в грудной вентсистеме Ровера. Он спешно запустил сканирование, а когда спохватился, прошло уже слишком много времени, чтобы утверждение казалось искренним.       – Они ведь не собир-раются меня отпускать? Коны? – Ровер прищурил единственную оптику. Грани сдвинулись с задержкой.       Фарма был уверен, что даже перспектива оказаться в плену у врага не заставит Ровера совершить попытку суицида. Не после того, что он пережил в Дельфи. Ровер собирается жить как можно дольше, он всего лишь старается оценить свои шансы.       – Не в полуразобранном виде, – отшутился Фарма. Он только что обнаружил, что у пациента вскрылся один из топливных каналов, видимо, прохудившийся еще задолго до Дельфи и не выдержавший процедур. Формой влетевший в кулер резиновый обрывок напоминал истрепавшуюся заплатку.       В жизни Ровера определенно началась полоса неудач. Его снова придется резать.              – Тесарус!       С коном Фарма столкнулся чуть ли не на пороге лазарета. Тот отшатнулся и озадаченно приоткрыл рот, как будто не ожидал, что его застанут врасплох, хотя о присутствии Фармы на базе прекрасно знал.       – Так это ты тут обычно топчешься? – догадался Фарма. Большой мех, неуверенные шаги… кто, как не Тесарус?       Чтобы видеть синий сверкающий крест на его фейсплейте, требовалось еще сильнее задирать голову, чем чтобы посмотреть в глаза маске Тарна. Смущенный, кон отодвинулся на шаг и нервно огляделся по сторонам.       – Я… он еще заразен? Он плохо… выглядит.       – Точно подмечено, – хмыкнул Фарма. – Нет. По моим данным, не заразен.       – Но ты его на приборах держишь…       – Тебе захотелось лекцию по постинфекционной обработке послушать? – Фарма скрестил руки. – Роверу нужен присмотр и последовательный ремонт.       Тесарус беспокойно поднял голову, заглядывая в пустой коридор за спиной Фармы. Отводить взгляд ему не было никакой нужды, никто все равно не мог быть уверенным, на что он смотрит, и, тем не менее, он явно пытался сделать именно это.       – Он… если ему вернуть обшивку…       – Я еще вырезал ему часть гортани, весь ложемент ти-кога и все блоки передающих систем, – насмешливо поправил Фарма.       Он вырезал все, что составляло альтмод Ровера, любил кассетбот его или нет.       – Да… – Тесарус не смутился сильнее, слишком занятый своими мыслями. – Если восстановить детали, он сможет… функционировать?       – Поставишь его на ноги сейчас, и он будет слишком слаб, чтобы надрать тебе бампер, если ты об этом.       Тесарус свел руки перед регенерационной камерой, столкнул пальцы, вдавил друг в друга до скрипа и вдруг наклонился. Фарма невольно отпрянул, когда он навис, но лишь услышал взволнованный шепот:       – У тебя точно нет других способов вывезти его?       – Что? – удивленно переспросил Фарма. – Зачем?..       Тесарус вместо вменяемого ответа замотал головой.       – Конечно, нет! Если бы… да стал бы я с вами связываться? – возмутился Фарма. Тесарус приподнял ладони, как бы прося его убавить тон, но автобот резко толкнул его руку, заодно пытаясь освободить путь. Волнение забилось в искре, пока еще невнятное. – Тарн передумал?! Пусть сам мне скажет, а не шлет переговорщиков!       Тесарус шевельнулся, заполняя собой коридор. Когда он расправлял плечи, то казался почти таким же массивным, как Хелекс, хотя в остальное время сутулился и прятал руки, стараясь занимать как можно меньше места.       – Нет, нет! Никто не передумывал! – затараторил он. – Все в силе! Просто… Тарн, кажется, не говорил тебе, но мы не можем добиться никаких новостей с Кибертрона, не можем понять, как долго будем здесь… Вдруг нам придется сняться завтра… или наоборот…       Фарма, недоумевая, смотрел на маловыразительный фейсплейт. Только губы Тесаруса изогнулись взволнованно, да сверкнул х-образный визор.       – Я мог бы начать его… чинить потихоньку. Если у тебя есть шаблоны, – кон похлопал по регенерационной камере. – Я спросил, потому что… ну, если мы вдруг… мало ли… у нас что-то сорвется…       – Тесарус, хватит бубнить, – рассердился Фарма, но облегченно провентилировал. – Я напишу для тебя пару шаблонов для начала. Улетите раньше – не беда, он доживет до вашего возвращения. И… в следующий раз формулируй вопросы яснее.       На Тесаруса не получалось злиться даже за то, что он чуть было не заставил Фарму отправиться распиливать Тарна на кусочки за нарушенное слово.       Это был бы неравный бой.              На площадке у Дельфи парковали памы двое: Амбулон и бот, которого Фарма видел впервые. Вернее, сначала он заметил маячившие где-то на уровне пояса Амбулона две выгнутых полукруглых пластины, выкрашенных снаружи в голубой с черным. А потом уже обнаружил, что за пластинами есть невысокий, с узким честплейтом, мех.       Фарма приземлился неподалеку. Резкий голос, отлично разносившийся по пустынной парковке, казался Фарме смутно знакомым.       – Так сколько займет осмотр? У меня полно дел вообще-то! – возмущенно требовал он ответа от Амбулона.       – Недолго, – заверил его экс-кон и коротко помахал Фарме.       Тот окинул взглядом автобота, стараясь не проявлять явного любопытства. Осмотр? Иногда мехам на орбите требовалась медицинская помощь, и военные не стеснялись отправлять в Дельфи всех, кому не помогало простое подтягивание шарниров. Зачем напрягаться, если внизу – полноценная медстанция?       – Фарма, – представил его Амбулон, – наш хирург.       – Да я без тебя всех тут знаю! – нервно откликнулся тот. Его шлем заканчивался маленькими рожками, один – сколотый наполовину – поблескивал следами запаянных намертво контактов. Когда-то там была антенна, но после травмы ее убрали или переместили на другой, более подходящий участок.       – Ты наконец-то вернулся? – игнорируя его, поинтересовался Фарма. Сверху вниз он смотрел на обоих собеседников, а на хамоватого бота еще и наступить мог ненароком.       – Да. Партию запороли, и я вот… пациента нашел, – Амбулон неловко улыбнулся.       – Нашел, – проворчал «пациент». – С рабочего места выдрал. Я даже не трогал этот ваш груз, я мостик не покидаю вообще!       Амбулон виновато развел руками. Фарма все еще плохо понимал, что происходит. Груз? Бот, которого Амбулон привез в Дельфи, как-то связан с «завернутой» партией энергона? По документам, что иронично, последняя партия содержала вредные элементы, и ее списали. На самом деле утилизирован был чистейший энергон, но за сохранение прикрытия приходилось платить.       Праул, наверное, недоволен, но применение он найдет и тому «тихому энергону», который у него уже есть. Непонятно было, почему он так торопил Ферст Эйда, должно быть, вернувшиеся на Кибертрон автоботы что-то планировали.       Однако никто на станции не знал, что за груз на самом деле уходил с кораблями! Значит, «пациент» говорил о якобы отравленном энергоне, а не о тех контейнерах, которые действительно были заражены.       – Ты же слышал, что анализ показал? – спросил Амбулон у Фармы, и тот кивнул. Они всего лишь разыгрывали сценку перед безымянным ботом, который все еще казался знакомым. – Пары этого энергона могут влиять на сенсорику. Я по приказу Ферст Эйда осмотрел всех, и так Вайдрэндж оказался здесь.       Фарма сдержал желание развернуть сканер немедленно. Зараженный? Как такое могло случиться? Если это так, вся станция должна быть на карантине…       Амбулон выглядел почти безмятежным, и он решил не торопиться с выводами.       – Я! Не был! В грузовых отсеках!       – Я уже объяснял. Твои сенсорные панели более чувствительны к…       – Не гони на мой альтмод! – рассердился Вайдрэндж, тыча в Амбулона пальцем. – Сам-то во что трансформируешься?       Экс-кон смолк, отвел взгляд ненадолго, как будто проверяя, выключен ли пам. Фарма коснулся пальцами центра шеврона, собираясь с мыслями.       В воображении он постепенно конструировал альтмод собеседника: пластины за спиной, соединяясь, образуют тарелку с блестящей рефлекторной поверхностью. Плечи украшены бахромой металлических игл с наконечниками различных форм, из разных материалов – усиленные сенсоры восприятия. Фарма был уверен, что, просканировав Вайдрэнджа, обнаружит мощный компаратор, излучатель радиоволн и скрытые в корпусе инфоразъемы.       На Дельфи пожаловал многофункциональный локатор.       – Мы ослепили станцию? – усмехнулся Фарма криво, осторожно касаясь пальцами бахромы. Автобот вздернул детали тарелки и отскочил с гневным:       – Руки! Так, Амбулон, серьезно! Где Ферст Эйд? У меня нет на вас времени, станция на автоматике, а я гораздо лучше любой автоматики!       Он возбужденно галдел, а Фарма постепенно начинал догадываться, что происходит. Вайдрэндж трансформировался и подсоединялся к стационарным системам, расширяя диапазон датчиков. Он же осуществлял связь – каждый раз, когда Ферст Эйд, Фарма или Амбулон связывались с кем-то на станции, именно голос Вайдрэнджа они слышали. Он предлагал подождать, катиться к скраплетам или обещал соединить через пару кликов всегда одними и теми же фразами, и Фарма раньше думал, что общается с обычной, пусть и специфически настроенной, программой. Теперь этой «программе» он смотрел в оптику – неприятного, холодного бледно-зеленого оттенка.       Отсоединенный от своего рабочего места, Вайдрэндж становился намного словоохотливее.       Он был небольшим локатором, но, очевидно, мог похвастаться неплохими возможностями охвата, раз справлялся с обеспечением целой станции. И потом, если он способен подсоединяться к неодушевленной технике, то наверняка в тандеме с встроенными системами станции или любым другим мехом со схожими функциями становится еще мощнее.       – Фарма, отведешь нашего гостя к шефу? Я подготовлю отсек внизу, – между прочим добавил Амбулон.       Внизу. Никто не собирался вести Вайдрэнджа в медбэй.       Фарма не рискнул задавать вопросов по комлинку. Возможно – да скорее всего – Вайдрэндж умел улавливать и взламывать радиосигналы. И он будет не рад услышать вопрос от одного врача другому: «Мы что, собираемся убить его?».       В желтой оптике Амбулона не читалось подвоха. Вайдрэндж ничего не подозревал; по его мнению, эти медики из Дельфи всего лишь перестраховывались и зря тратили его время.       – Пойдем, – мотнул головой Фарма. – Не дело оставлять станцию без оптики и аудиосенсоров.       Он подавил желание хорошенько встряхнуть Амбулона и заставить объяснить, что происходит. Наверняка все это – затея Ферст Эйда. Так пусть он и прольет свет на происходящее.       Вайдрэндж устремился к воротам Дельфи вперед Фармы, загребая ногами снег, которым замело парковку. «Пациенту» явно не терпелось покончить с медосмотром как можно быстрее.              Заметив их на пороге, Ферст Эйд поднялся из-за стола. Что он изучал, с этого ракурса было не ясно, но Фарма и так представлял: последние данные о новом штамме.       – Твой кон меченый нормально даже показания снять не может, – рыкнул Вайдрэндж сходу. – Я отлично себя чувствую!       Фарма прошел вглубь кабинета шефа. Дверь с шорохом закрылась.       – Хорошо, что ты здесь, – невозмутимо отозвался Ферст Эйд и обошел стол. – Протокол безопасности требует, чтобы ты прошел полный осмотр. Не переживай, дольше необходимого мы тебя не продержим.       Вайдрэндж с недоверием уставился на полуразобранное предплечье главы медбэя.       – Что это с тобой?       – Не обращай внимания, – в голосе Ферст Эйда слышалась улыбка. – Если что, оперировать будет Фарма.       Зеленая оптика сверкнула в сторону джета.       – Если окажется, что я здоров, я Амбулону башку откручу, – предупредил Вайдрэндж.       – По рукам, – насмешливо откликнулся Ферст Эйд.       Следующее, что он сделал, это протянул левую, здоровую, руку к одной из частей тарелки и сбросил с пальцев заряд, заставивший Вайдрэнджа выгнуться и заискрить всеми суставами. Фарма уставился было на изумленно открытый рот на круглом фейсплейте, но все же спохватился и поймал сотрясающегося бота, прежде чем тот рухнул на пол. Серво сократились после электрического удара, и Вайдрэндж стал занимать еще меньше места.       – Что происходит, Ферст Эйд?! – возмутился он.       – Помоги отнести его вниз.       – Я задал вопрос! – Фарма подхватил корпус Вайдрэнджа на руки. – Что ты задумал?       – Он нам послужит, – шеф взглянул на кончики пальцев, проверяя электроды, которыми вырубил локатора. – Мне нужен «одноразовый» для эксперимента. Других в этом секторе мы не найдем, так что…       – Мы убьем офицера связи? – возмутился Фарма. – С нашей оборонной станции? Ты в своем уме, Ферст Эйд?       – Успокойся, – жестко возразил тот. – Что тебя волнует? Пришлют другого. Связистов много, времени мало. Праул не против, если это даст нам шанс быстро закончить.       Фарма растерянно сжал неудобный корпус, в плечах слишком объемный, а в талии слишком хрупкий. Ферст Эйд прав, Вайдрэндж – хорошая замена Роверу: редкий альтмод, входящая в трансформационный шаблон инфосистема, малая энергоемкость и умение существовать за счет носителей или других мехов, к которым можно подсоединиться.       – Это… – начал Фарма, но запнулся. Что? Это аморально? Неэтично?       Это автоботская армия. Вайдрэндж не первый станет вынужденной жертвой расстановки приоритетов. Даже самые ценные сотрудники рискуют оказаться ненужными, если обстоятельства потребуют. Праул однажды бросил Фарму рядом с активированной миной, поскольку ему важнее было вывезти Миража, а потом дал добро на бомбардировку того здания.       – Закончил мучиться совестью? – насмешливо и нетерпеливо поинтересовался Ферст Эйд. – Кстати, ты должен быть рад: у меня есть полная его медкарта. Приятно работать с автоботами…       Возражать было бесполезно. Фарме просто не к чему было воззвать: с аргументами Ферст Эйда, особенно заручившегося поддержкой Праула, невозможно спорить. И он должен быть рад, что осматривать Вайдрэнджа можно, опираясь на данные в его армейском досье.       – Если развитие пойдет, как у объекта 790, Амбулон выберет кона. Заразим его этим штаммом и проверим, как не «одноразовые» его переносят, – голос шефа звучал воодушевленно. – Не тормози, Фарма. Хватит тут стоять.              Тесты, осмотры, льющиеся в аудиодатчики ругательства, сменяющиеся криками, дежурства, снова тесты – раньше Фарма не имел ничего против затягивающих витков исследовательского процесса. Он прожил несколько лет, погрузившись в опыты над мехами. Его совсем не волновало отсутствие свободного времени и бесконечный цикл: закончив с задачами, он просто отправлялся на подзарядку, а после – возвращался к работе. Сейчас казалось – раньше он не думал вовсе. Как будто вырубил часть мозгового модуля, обрабатывавшую эмоциональные сигналы, и следовал некой программе, четко диктовавшей каждое действие.       Ферст Эйд всегда высоко отзывался о его продуктивности и исполнительности. Фарма надеялся, что шеф не замечает необычных пробуксовок в исполнении старшего хирурга.       «Так и знал, что вы тут не мехов лечите! – только придя в онлайн и обнаружив себя в блокираторах, заорал Вайдрэндж. – Вангард вас в пыль сотрет!»       Ферст Эйд уже сообщил на орбиту прискорбную новость, что Вайндрэндж тяжело болен и еще долго не сможет исполнять свой долг. Вангард с мнением врача не спорил. На станции все что-то подозревали, правда, у Вайндрэнджа было больше всего поводов. Он обеспечивал связь, он видел общую картину жизни Дельфи – был в курсе поставок объектов и того, как часто Ферст Эйд общается с Праулом. Едва ли он хотел когда-либо ввязаться в это вот так. С головой.       «Вы же меня убиваете!» – выл он через несколько дней уже не так яростно.       Теория Фармы подтверждалась. «Одноразовые» реагировали на вирус иначе. Два случая из двух – мало для статистики, но уже очевидно: совпадение не случайно.       Пытаясь вырваться из оков, Вайндрэндж помял рефлекторные пластины. Как и основание хвоста Ровера, их крепления оказались особенно лакомыми участками для инфекции. Поверхность шелушилась, покрывалась толстой коркой налета, а в один момент левая пластина просто отломилась.       Вайндрэндж вопил не столько от боли, сколько от безысходности. Чем больше он разваливался, тем острее осознавал, что эксперимент закончится его смертью. Он даже не спрашивал, зачем медикам из Дельфи заставлять его ржаветь заживо. Просто орал оскорбления, приглушаемые толстым стеклом, пока вокалайзер слушался.       Ферст Эйда интересовало, как быстро ржавчина доберется до мозгового модуля. Трансформационные цепи уже рассыпались, по суставам стремительно распространялось поражение, уходя все глубже в корпус, и он предполагал, что ждать осталось недолго.       Фарма пытался смириться. Всего лишь очередной объект – не важно, что у него, первого в истории Дельфи, не было порядкового номера. Таких, как он, тут дезактивировали десятками. Он ничем не отличался от присланных Праулом пленников – те тоже не жаждали оказаться подопытными, тоже когда-то хорошо служили, тоже кем-то ценились. Просто оказались не в то время не в том месте.       Навестить Ровера или просто перекинуться словом с Тарном не было и шанса. Фарме казалось, что он под постоянным наблюдением, хотя ничего необычного не происходило: он и раньше не покидал Дельфи во время активных фаз эксперимента.       Возможность улизнуть маячила призрачной наградой за то, что он дотерпит до конца.       Через некоторое время к Вайндрэнджу присоединился кон, выбранный Амбулоном из объектов, и работы стало в два раза больше. Миниатюрный двухколесный, которому пересадили часть брони Вайндрэнджа, ругался не так виртуозно. Ферст Эйд не торопился заливать в него отравленный энергон, желая проверить, каково естественное распространение вируса, и сроки исследования стали совсем зыбкими.       Вайндрэндж беспокоил Фарму сильнее. Ферст Эйд вырвал его со службы, чтобы мучительно убить, и это совсем не напоминало отбор объектов, присланных Праулом. Амбулон заманил Вайндрэнджа в ловушку, Ферст Эйд оглушил, а Фарма… он был соучастником, как ни крути. Никакого трибунала за это преступление против союзника их не ждет, но оттого происходящее не становилось менее грязным.       Едва ли Вайндрэнджу можно было помочь. Несправедливая мысль: никто не заслужил дезактива здесь, но объекты… ведь это было их судьбой с тех пор, как они попали в плен. Идет война, обе стороны изобретают способы убивать друг друга, и Дельфи – часть жестокого, но все же порядка вещей.       Фарма же своим открытием запустил вереницу событий, приведших глубоко под медбэй того, кто никогда не должен был там оказаться. Это совсем не то же самое, что ткнуть пальцем в Ровера, приказать Амбулону подготовить его к эксперименту, а потом отпустить.       Об объекте 735 Фарма так не переживал. Если будет возможность, он поступит с ним так же, как с другими выжившими, схема уже отработана. Но связиста, работавшего на Праула, нельзя отдавать ДЖД, в каком бы состоянии он ни был! Это невероятный риск для Фармы, для доверившихся ему конов… И потом, Ферст Эйд жадно вцепился в свою пока еще живую «одноразовую» жертву и собирался выдавить из него все данные, какие удастся.       – Мы могли бы начать лечение. Хотя бы попробовать, – сказал он Ферст Эйду после того, как с Вайндрэнджа осыпались все внешние датчики.       – Сколько можно быть таким жалостливым? – шеф умудрился скривить даже сплошную маску. – Если он переживет болезнь, Амбулон его в любом случае пристрелит. Мы же не сможем его отпустить, пусть хоть науке послужит…       – И тебе не интересно, убивает ли высокое напряжение инфекцию? – сквозь денты спросил Фарма. – Пока мы знаем только, что с чистым топливом болезнь развивается медленнее. «Тихий энергон» попал к Праулу в недоработанном виде, кто-нибудь из наших может заразиться… и у кого потребуют вакцину?       Ферст Эйд, должно быть, насквозь видел его жалкие потуги облегчить участь Вайндрэнджа, но спорить не стал. Поворчал еще немного, припомнив Фарме несколько случаев из общей практики, когда он шел на попятную перед тяжелыми решениями, и согласился поэкспериментировать в новом направлении – в изобретении способа спасения жизни, а не убийства.       Если бы Вайндрэндж мог говорить, едва ли он поблагодарил бы Фарму за то, что его подключили к электросети Дельфи и несколько раз перегрузили до замыканий в мозговом модуле.       Зато это помогло.              Вайндрэндж умер не от выстрела в искру, хотя это было бы самым гуманным исходом. Объем контактов, связанных с трансформационными цепями, у него был больше, чем у Ровера, и под воздействием вируса он находился дольше. Хотя налет не распространялся дальше, Вайндрэндж просто погас вопреки всем попыткам Ферст Эйда удержать его по эту сторону. Суровая медицинская истина: порой смерть оказывается настойчивей любых аппаратов искусственного обеспечения.       К этому времени они действительно узнали о штамме многое. Вирус плохо адаптировался, не выживал на дезактивированном корпусе, нуждался в энергоновой подпитке. Налет не сходил сам по себе, но и не перекидывался на новые детали, что делало эту ветвь развития тупиковой. Ферст Эйд ласково называл штамм «мой уродец». У него была теперь формула, чтобы избавить исходное вещество от недостатка, и он чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы шутить.       Никогда еще на искалеченные корпуса подопытных Дельфи Фарме не было так невыносимо смотреть. Тарн сказал бы, наверное, что все убийства равноценны. Одно не может быть более тяжким, чем другое, если оба совершены осознанно, в равных условиях. Но разница казалась Фарме осязаемой.       Зато, когда умер Вайндрэндж, Фарма смог подумать об объекте 735.              Фарма поддел ломиком отходящую пластину обшивки, и край осыпался на глазах. Мелкая крошка просочилась внутрь, но медик не останавливался. Грязь неизбежна, она проникает в стыки, приваривается к горячим поверхностям. Придется потом прочищать внутренности от отмершей трухи, в которую превратились части корпуса, но это будет после того, как он удалит все зараженные детали.       Тусклая оптика смотрела прямо в потолок. Инфицированный был в онлайне, но даже не пытался следить за тем, что делают мучители. Его кулеры едва хрипели, зато вовсю работала подключенная система охлаждения. Вирус больше любил прохладу, поэтому Ферст Эйд дополнительно понижал температуру корпуса.       Последние указания Ферст Эйда были – удостовериться, что удаление всех зараженных пластин и промывка – тоже эффективный способ лечения. Фарма мог бы сказать это и так, он уже дважды прибегал к этому способу, но спорить не рискнул. В конце концов, это задание дало ему доступ к корпусу объекта.       Объект 735 вздрагивал от каждого прикосновения инструментов, однако движения казались неосознанными. Фарма еще не тестировал другие его реакции, но предполагал, что имеет дело с частичным отключением процессора.       – Нового связиста не присылают, – посетовал Амбулон, стоявший неподалеку и заносивший отделенные детали в каталог. Ти-ког объекта уже покоился в хранилище, а вот к другим участкам Фарма приступил только сейчас. – Я не могу достучаться до снабжения.       – Чего вы ждали-то? – процедил Фарма.       – Мы? – переспросил Амбулон. – Постой, думаешь, я не сказал Ферст Эйду, что это плохая идея?       Фарма вспомнил полуулыбку на лице менеджера, доставившего связиста в Дельфи. Вспомнил, как Амбулон уверенно обещал ему, что осмотр займет немного времени, и он сможет вернуться к работе. Ферст Эйд сказал однажды, что их медбрат – идеальный лжец. Порой Фарме казалось, что так и есть. А порой – что Ферст Эйд посмеялся над ними обоими.       Сейчас неопределенность скорее раздражала, чем беспокоила. Все раздражало: вялая попытка Амбулона возразить, необходимость использовать в работе с чужими деталями инструменты там, где Фарма всегда обходился встроенными; сухой очищенный воздух Дельфи, проникающий в вентиляционные системы, и даже пленник, настолько отчаявшийся, что уже просто игнорировал тюремщиков…       – Ты мог бы ее хотя бы саботировать, – он опустил руки. Наполовину отделенная пластина повисла на паре полуистлевших болтов. – Не тащить сюда Вайндрэнджа по первому слову! Ты будто не знаешь, что…       – Что если Ферст Эйду что-то вопьется в процессор, он этого добьется? – Амбулон покачал головой. – Он приказал, и я…       – Мы ничего не знаем о положении на фронте, – Фарму совершенно не волновал фронт, – мы не знаем, подумают ли десептиконы, например, о местных энергоновых шахтах, – шахты Фарму тоже не волновали. Раздражение никак не удавалось сформулировать внятно. – Вайндрэндж, может, и не незаменим, но он, во всяком случае, был не бесполезным куском шлака там!       – Я предложил другие кандидатуры, – продолжал оправдываться Амбулон, – правда. На Вайндрэндже многое было завязано, но… Праул, в конце концов, был не против!       Это Фарма отказывался понимать вовсе. Если тактик не мог быстро прислать замену вышедшему из игры боту, то зачем соглашался лишить оборону Дельфи надежной защиты в космосе? Нет, «лишить», конечно, громкое слово, но ДЖД сейчас наверняка могло беспрепятственно летать туда-сюда по астероидному полю, не боясь засветиться на сканерах.       Правда, они об этом не знали.       А от Праула не было слышно ни слова.       – Слушай, мне тоже не по себе, – тише сказал Амбулон. – Поверь, я… я не ожидал, что мы этим вот будем заниматься. Я надеюсь, это в последний раз, и…       Фарма отсоединил, наконец, проржавевшую пластину и бросил в контейнер. Та звякнула о другие куски обшивки. Кроме внешней брони объект 735 уже потерял все рулевые кронштейны, крепления колес и светоотражатели, и Фарме предстояло удалить еще немало.       – Отнеси это уже в хранилище, – приказал он нервно. – Мне работать негде.       Амбулон не стал огрызаться. Покладисто кивнул и занялся упаковкой зараженных деталей, а потом – неслышно вышел, оставив Фарму наедине с объектом.       Фарма все еще злился. Нет, конечно, от Амбулона просто нельзя ждать, чтобы он сопротивлялся начальству. Непонятно даже, что он на самом деле думал об убийстве Вайндрэнджа. Сейчас это раздражало не меньше, чем невозможность как-то исправить случившееся или хотя бы стереть из этой истории свое имя.       Пытаясь выбросить из головы воспоминания о последних проклятиях Вайндрэнджа, Фарма склонился над головой кона. Разъемы для маски, давным-давно удаленной Амбулоном, густо покрывал темный налет. Соскоблить невозможно, но срезать фейспелейт целиком – еще опаснее. Фарма выбрал скальпель потоньше.       – Пожалуйста!       Сдавленная просьба быстро переросла в тонкое восклицание. Фарма отпрянул.       – Не надо, не надо, – заговорил тот быстро. Его оптосенсоры все еще горели слабо, а головой он едва мог шевельнуть, но затрясся совсем не так, как когда Фарма убирал броню с бедренной секции или ног. Это была не рефлекторная реакция корпуса на боль, а дрожь, вызванная страхом.       Фарма хорошо отличал одно от другого.       Способность обрабатывать болевые сигналы процессор объекта 735 должен был утратить давно. Фарма позаботился об этом до того, как начал отсоединять панели. Он сделал бы это, даже если бы Ферст Эйд не требовал, чтобы объект выжил. Молчание кона Фарма связывал с тем, что тот смирился и погрузился в себя, оставив вынужденному онлайну лишь выполнение базовых функций. Нет ничего приятного в том, чтобы видеть, как тебя разбирают на части. А сейчас объект спохватился и включился только затем, чтобы повторять, испуганно растягивая губы и беспокоя ржавчину на краях шлема:       – Не делай, не делай этого, пожалуйста, не…       – Молчать, – скомандовал Фарма. Он растерялся – пока Амбулон был здесь, объект позволял вытворять с собой что угодно, не пытаясь уговорить мучителей проявить милосердие. Стоило остаться одному хирургу – и он начал болтать, да еще и так отчаянно!       – Не надо, не надо, не…       Он говорил все громче, захлебываясь потоком, который едва успевал переводиться войс-кодировщиком в звуковой сигнал. Слоги путались, слова теряли смысл.       – Я тебе помогаю! – рявкнул Фарма, пытаясь вернуть внимание объекта, щелкая пальцами перед его оптикой. – Слышишь? Идиот! Не вопи!       Тот не затыкался. Фарма тряхнул руками, выпрямился, стиснул переносицу, пытаясь сосредоточиться. Так. Амбулон вот-вот вернется, а он возится тут с недорезанным пленником, убеждая его, что все будет хорошо? Отличная картина.       К тому же, он не мог ничего обещать.       – Я вырежу поврежденные участки, – сказал он. – Но я не могу тебя выключить.       Ферст Эйд заметит, что показания изменились, и наверняка поинтересуется, почему Фарма нарушил его приказ. «Саботировать» желания шефа – такой совет он дал Амбулону сегодня? Ха.       – Не трогай… не… Праймус, Праймус, Пра…       Его, кажется, заедало – то на одном слове, то на другом. Расстройство речевоспроизведения – обычный побочный эффект после перегрузок нейросети, но вкупе с паникой техническое заикание превращалось в истерическое. Фарма раздраженно дернул кабели из своей медпанели, нашарил у развороченного горла объекта чистый разъем и с размаху всадил в него штекер, перехватывая информационный поток на полпути. Запредельной громкости вопли мгновенно прекратились. Оптика изумленно расширилась, рот в панике открылся еще сильнее.       – Молчать, – повторил Фарма на выдохе вентиляции.       С чем бы ни была связана фобия объекта, она явно была сильнее его воли. Пришлось отрезать вокалайзер от питания, прежде чем продолжить. Затем, раздосадованный вспышкой собственной слабости, Фарма – скривившись – обрезал собственный инфокабель. Придется заменять. Небольшая потеря – но можно было обойтись и без нее. Ферст Эйд бы просто поднял напряжение в мозговом модуле объекта, Амбулон, скорее всего, смог бы заговорить ему денты… а он сделал то, что умел лучше всего. Подключился и взял под контроль чужой корпус вопреки технике безопасности.       Объект пытался вывернуться из-под лазера до последнего – пока Фарма не зажал его голову в тисках, закрутив болты креплений. Прежде чем продолжить резать, он сам схватился за шлем и прошелся вдоль платформы, приходя в себя. Эти крики… их больше невозможно терпеть. Почему ему самому хочется кричать – от осознания, что он упустил шанс все прекратить? Два меха стали жертвами ради подтверждения уже доказанной теории. Откуда эта запоздалая, непривычная жалость?       Почему он тоже готов шептать это дурацкое «не надо»? Вот только – некому.       Постепенно из надежного убежища Дельфи превращалась в кошмар, и Фарма не мог вспомнить момент, когда трансформация началась. Воображаемые цепи мучительно скрипели. Ощущение было, что процесс никогда не завершится. Казалось, Фарма застыл в промежуточной фазе и уже не сможет ни вернуться в прежнее состояние, ни перейти в новую форму.