Раскаяния достаточно

      Ферст Эйд никогда не приглашал остальной персонал Дельфи на видеоаудиенции с Праулом. Пару раз за время работы здесь Фарма попадал на них, но как случайный зритель, просто более-менее посвященный. Но сегодня их с Амбулоном шеф позвал специально. Было ясно, что речь пойдет о чем-то, важном для всей станции.       Фарма нервничал. Амбулон спросил его по дороге в кабинет Ферст Эйда, нет ли у него идей, что собирается сообщить Праул. О, у него было столько идей… одна из них, самая навязчивая: ДЖД засекли – и Праул переносит исследования в нераскрытую зону. Но вслух Фарма сказал только: «Едва ли он хочет представить нового связиста лично».       Праул никогда не менялся. Его копии походили друг на друга, словно штампованные на конвейере. Фарма никогда не видел эти корпуса на ремплатформе. Праул берег свою тайну, не позволяя никому подступиться к клонам, предпочитая в крайних случаях уничтожать их, но не отдавать в чужие руки. Предусмотрительность объяснялась просто: автоботская армия была полна мехов, желавших узнать, как он контролирует несколько корпусов одновременно, или хотя бы просто причинить ему вред.       Фарма однажды просканировал одну из копий – правда, встроенной аппаратурой, не очень мощной, – и выяснил только, что у клонов Праула нет искры. Это были дроны, но их было так много… и каждый из них был Праулом, и одновременно не был. Едва ли сам Прайм знал, где Праул брал себе новые корпуса. Будь подобная технология в распоряжении Оптимуса, кто знает, сколько непобедимых воинов он решил бы клонировать и управлять ими удаленно?       Фейсплейт автоботского тактика как всегда почти не выражал эмоций. Он перевел взгляд с Ферст Эйда на Фарму, кивнул, игнорируя Амбулона, вставшего чуть поодаль, и отвесил коротко:       – Война окончена.       Повисшая тишина оглушила. Фарма впился взглядом в светло-серую лицевую пластину Праула. Тот ровно смотрел в ответ. По его темной красной оптике читалось, что он знает о каждом здесь присутствующем все до последнего прегрешения. Избавиться от этого ощущения не удавалось. Половина побед автоботов строилась только на том, что Праул знал все.       – Это ты шутишь так? – уточнил Ферст Эйд. – У тебя отвратительное чувство юмора.       – Оптимуса Прайма нет, – отрезал Праул, вызвав у Фармы неоднозначный короткий выдох. – Доказательств его смерти нет тоже, но теперь мы подчиняемся Голдбагу, и его приказ – война окончена, – буднично сообщил он.       – Коны победили, что ли? – Ферст Эйд зло вздернул плечи. – Что значит, Прайма нет? Куда он…       – Мы победили, – уверенно поправил Праул. – Но Кибертрон изменился. Это нелегко описать в двух словах, и подробности вас пока не касаются. Важно только то, что Голдбаг и Старскрим заключили мир. Мы останавливаем все военные действия. Все, кто может, возвращаются на Кибертрон.       Яркая иллюстрация умения Праула расставлять приоритеты: с вашим домом что-то случилось, самый грозный мех в истории куда-то исчез, но вас это не касается. Что тогда касается маленькой секретной станции?       – Старскрим? Что, Мегатрона тоже «нет»? – Фарма изобразил в воздухе кавычки.       Праул только кивнул.       – Голдбаг? Какого шлака Голдбаг? – Ферст Эйд возмущенно подался вперед. Он цикл назад восстановил руку, и теперь впивался ей в столешницу до скрипа, с таким напряжением, что можно было беспокоиться: вдруг недавно закрепленная броня отлетит сама. – Где Родимус?       Фарма улучил момент и взглянул на Амбулона. Тот застыл, выгнув спину, ошеломленный не меньше других, только выражающий это не так бурно.       Подразумевалось, что война закончится когда-нибудь – победой над всеми бунтарями. Но мир с десептиконами не планировался никогда.       «Мы победили», сказал Праул. Но что это значило в свете других слов?       – Родимус теперь вне закона. Не то чтобы у нового мира уже появились законы, – сорвался Праул на иронию, – но распоряжение Голдбага ясно: любой, встретив Родимуса, обязан его убить.       – Значит, все? – Фарма усмехнулся. – Война окончена, сворачиваемся?       Он жестом обвел кабинет Ферст Эйда, вызвав недовольный косой взгляд визора. Фарма надеялся, что ни облегчения, ни нетерпения в его голосе не слышно. Что фраза звучит исполненной иронии, а не… надежды?       Шлак, он и мечтать не мог о том, чтобы все завершилось так спокойно! Конечно, едва ли Праул захочет привлекать внимание, отпуская оставшихся в живых объектов. Те как минимум знают, где они и кто управляет станцией, а значит, могут спровоцировать интерес к Дельфи. Но даже если их прикажут убить, по крайней мере, исследования не будут продолжаться. Фарма чувствовал глухую, взволнованную растерянность. Мир? Как это – мир? Что нужно… что можно делать?       Подавлять возбуждение слишком долго не понадобилось.       – Нет, – откликнулся Праул. – Сейчас перемирие важно для обеих сторон, но когда обстоятельства изменятся, мы должны быть во всеоружии. Продолжайте исследования.       Фарма застыл с кривой улыбкой на фейсплейте.       – Ферст Эйд, в ближайшее время вы услышите много странных новостей. Не обращайте внимания. Всю нужную и верную информацию вы получите от меня, – Праул обращался теперь только к шефу Дельфи. – С этого клика вам придется экономить объектов – присылать вам новых будет непросто. Ограничь свои запросы самым необходимым. Также вы должны сделать исследовательский блок максимально мобильным. Пока никому нет дела до отдаленных станций, но в любой момент вам может понадобиться забрать данные и улететь. С Рэмбоатом я поговорю лично. Военный штат на орбите придется сократить. И я помню о вашей проблеме со связью, – он перевел взгляд на Амбулона. – Пока не ждите новых специалистов. Я не буду привлекать к вам внимание лишними переводами.       – Н-но если… – попытался возразить тот, однако смолк.       – Так мы победили – или мы пляшем под дудку конов? – уточнил Ферст Эйд мрачно.       – Мы выживаем, – сухо возразил Праул. – Пока прогнозы не ясны. В том числе есть вероятность, что проект придется заморозить. Я буду поддерживать с вами связь.       Если уж Праул говорит, что не может спрогнозировать ближайшее будущее автоботов, дело действительно шлак.       – Я понял, – Ферст Эйд скрестил руки на груди. – И я надеюсь, нам тут недолго сидеть на урезанном пайке, пока вы на Кибертроне играете в мир.       Праул задумчиво посмотрел куда-то мимо камеры.       – Ждите указаний.       Он отключился. Ферст Эйд покачал головой.       – Что за шлак! Они там поехали все, что ли? На Земле катушки у всех перегорели? Как Голдбаг может командовать? Фрагов ломаный минибот!       Ломаный – это правда. Однажды сгоревший почти полностью – и восстановленный Рэтчетом с нуля. Фарма хорошо помнил, как глава медицинской службы тестировал устройство, которое должно было вернуть почти дезактивировавшемуся сикеру целостность… и едва не отобрало рассудок в итоге.       Ферст Эйд был не прав. Он предпочитал недооценивать проекты Рэтчета, а Голдбаг был одним из этих проектов, но сикер стал сильнее, быстрее и злее с тех пор, как побывал на «цепком столе», этом извращенном изобретении Персептора. Он захватил власть в отряде, научился убеждать не только угрозами, но и действиями, а после… Трудно, конечно, было представить себе во главе автоботов кого-то, кроме Оптимуса Прайма. Но почему бы и не Голдбаг?       – Мы не знаем, что случилось, – пробормотал Фарма, стараясь заглушить воспоминания о том, как собственный корпус предавал его, отдаваясь безжалостно захватывающему давлению. Прежде Голдбага жертвой стал он. – Кибертрон изменился? Что это значит?       – Если только Голдбаг не убил Прайма своими руками… – продолжал шеф, не слушая.       – Без охраны, без связи, – с тревогой проронил Амбулон, перебирая пальцами, – это опасно.       – Про… Дельфи никто не знает. Мы просто маленькая медстанция. Никому нет до нас дела, – Фарма говорил как будто о том, что они здесь в безопасности. На самом деле – о том, что сеяло в нем смутную панику.       Он никогда не ждал перемирия. Все время казалось – вот-вот автоботы дожмут десептиконов. Вытравят их или сомнут – стратегий много. Любой удар Прайма, в честном сражении или в спину, мог стать для Мегатрона смертельным, и все было бы решено. Фарма не сомневался, что Мегатрона конам некем было бы заменить. Полный крах боевого духа, смерть идеи… и тогда настанет мир.       Мир автоботов. Власть Прайма. Эта картина была такой обычной и естественной, что стала просто фоном далекого будущего. Почти несбыточного – потому что десептиконы всякий раз огрызались в ответ, а Мегатрон всегда выживал.       Фарма не задумывался даже о том, что будет делать, если война закончится по ожидаемому сценарию. Что уж говорить о внезапном союзе со старыми врагами?       Но когда Праул сказал, что Голдбаг и Старскрим заключили мир – не важно, при каких обстоятельствах, – на несколько кликов Фарму захватило открывшейся перспективой. Убивать больше не нужно. Может быть, не нужно даже больше… цепляться за инсигнию?       «Это твой знак, Фарма», – сказал ему Рэтчет в душной подсобке аяконского госпиталя, захваченного автоботами.       Он уже тогда был… другим. Изменившимся. Не тем, с кем Фарма работал на заре карьеры, в Дельтаране. Но с тех пор Фарма никогда не допускал мысли о том, что его место на другой стороне. Мегатрон с его безумной страстью к свободе был обречен на провал. Однако если бы никогда не нужно было выбирать, Фарма с радостью бы не стал.       Поэтому так растерян Амбулон? Он принял новый знак, чтобы выжить, какие бы обстоятельства ни сопровождали это решение. Он должен особенно остро чувствовать вес символа фракции. Обоих символов – того, что выжжен на фейсплейте, и того, что он принял в плену у врекеров…       Но перемирие вовсе не означает, что все равно, на какой ты стороне. Особенно если есть победители и проигравшие. И потом…       – Обстоятельства могут измениться в любой клик, – отрезал Ферст Эйд, будто прочитав мысли Фармы. – Это слова Праула. Мир долго не продержится, как и Голдбаг у власти. Так что – продолжаем работать, – он хлопнул ладонями по столу, подводя итог разговору. – Амбулон, оцени, что нам нужно на первое время. Фарма, поможешь мне с классификацией. Если Праул хочет, чтобы мы в любой момент готовы были переместиться, надо избавиться от лишних образцов и сделать бэкапы последних исследований.       Уже адаптировался к новым условиям. Уже вцепился в новую задачу. Практичность Ферст Эйда идеально соответствовала взглядам Праула, как и способность ориентироваться в любых обстоятельствах. А вот у Фармы как будто скребли камеру турболисы.       – Меня одного волнует, что значит «Кибертрон изменился»? – спросил он снова.       Ферст Эйд хмыкнул – его волновала только его работа. Амбулон неопределенно развел руками. Он выглядел озабоченным новым заданием и все еще немного обескураженным, но беспокоился явно не об исторической родине кибертронцев.       – Хорошо, – не найдя у коллег понимания, Фарма развернулся. – Я займусь ти-когами.              Предстояло определить, какие из образцов необходимо оставить, потому что они могут пригодиться для тестов, а какие можно утилизировать. Ферст Эйд давно занимался вирусами, влияющими на трансформацию, и от последних проектов осталось больше всего материалов.       Пользуясь одиночеством, Фарма собирался с мыслями, прокручивая в памяти короткий разговор с Праулом, а заодно опустошал бесконечные стеллажи, заставленные ти-когами, которые как будто бы хранились только для того, чтобы однажды – когда понадобится сбросить балласт – их можно было уничтожить. В каких-то и правда не было нужды, какие-то стоило оставить – они были повреждены вследствие необычных эффектов, – а некоторые…       Некоторые Фарма прятал в сабспейс. Такие, как шестерня 574-го: не зараженные, пригодные к трансплантации.       Если бы Фарма решил слить их на черный рынок, он бы получил достаточно шаниксов, чтобы нанять корабль с командой и убраться куда угодно. Но он думал не об этом – а, к собственному неуверенному удивлению, о Тарне, до сих пор испытывавшем потребность в замене. Эти детали были проверенными – здоровыми, рабочими – и не нужными прежним владельцам. Конечно, Фарма не собирался просто отдавать их зависимому от трансформации меху, но в перспективе…       Пока что и перспективы толком не было. Думать о Тарне было тяжело. Не потому, что для него Фарма крал коллекцию ти-когов, а потому, что ДЖД тоже должно было узнать о мире. Сложно было представить, как коны воспримут новость – и как отнесутся к тому, что Дельфи перемирие пока не коснулось.       Ничего не закончилось – вот что ужасно. И, несмотря на неуверенность Праула в завтрашнем дне, теперь особенно сложно было поверить, что Дельфи когда-нибудь перестанет существовать.              Через несколько дней после того, как Праул перевел Дельфи на особое положение, Фарма начал получать входящие звонки на комлинк. Он не отвечал, не решаясь услышать голос Тарна. Он хорошо представлял его себе: встревоженный, радостный. Они ведь должны радоваться миру? Тесарус, Хелекс, Вос…       А непримиримый Каон, он обрадовался? Фарма уже начал создавать для него план перестройки энергосети. Развертки и схемы усовершенствованной камеры искры, новых разводок, резервных каналов заполняли его мысли, пока Праул не подкинул новость, отвлечься от которой было куда сложнее. А сейчас… непонятно было, получится ли что-то сейчас.       Обстановка в Дельфи изменилась не сильно, хотя и стала тревожнее. Ферст Эйд умудрялся совмещать мобилизацию с продолжением исследований. Объект, которого они приковали к платформе следующим, даже не знал, что война закончилась.       Тарн настойчиво слал сигнал за сигналом. Опасаясь, как бы ДЖД не заявилось на порог, Фарма принял очередной звонок, но все, что он смог сказать в ответ на слова о мире, это «я знаю» и «ждите», а затем разорвал связь раньше, чем Тарн успел задать хоть какой-то вопрос. Короткий разговор причинил настоящую боль.       «Ждите», – то же самое Дельфи сказал Праул. С тех пор он вышел на связь только один раз, подтвердил, что к Мессатину отправится автоботский корабль, и это будет последний шанс – на неопределенный срок – получить снабжение.       Затем потянулись циклы неизвестности и тишины. Когда наконец-то корабль прибыл, чтобы забрать с орбитальной станции половину штата, Амбулон отправился на орбиту с твердыми намерениями выкачать все возможные ресурсы, а вернулся набравшимся таких слухов, что мозговой модуль коротило. Мехи с Кибертрона охотно делились информацией, шокируя слушателей с дальних рубежей новостями: Кибертрон восстановил источник энергии и «призвал» корабли со всех уголков галактики – но прибывших ждет лишь агрессивно настроенная фауна. Живая ловушка для целой расы, жаждущая поглотить и переработать народ, едва не уничтоживший собственную родину. Трансформация планеты почти разрушила города, уцелел только Аякон, и в нем сейчас пытались ужиться представители обеих фракций.       Автоботы раскололись на два лагеря, недовольных лиловознаковых Голдбаг казнит десятками, а корабль с Родимусом на борту исчез бесследно после попытки расстрелять его из орудий Кимии… Что с Оптимусом Праймом? Где Мегатрон? Нет, вот до этого сейчас точно нет никому дела. Они оба были у Вектора Сигма, когда планета обезумела, и, должно быть, там и закончили свой актив. Главное – Матрица осталась в руках у Голдбага, пустая, как камера после того, как искрой поживился искроед. Родимус бил себя кулаком в честплейт и вопил, что Оптимуса убил он, однако… нет, его, конечно, поддержали некоторые мехи. Но – только полные безумцы, готовые спорить с тем, на чьей стороне Омега Суприм.       Зато как вам это: Голдбаг согласился на выборы, потому что десептиконы постоянно ноют, что его методы удерживать порядок невыносимо радикальны. Конечно, никто не выберет Старскрима, потому что тогда перемирию точно конец, но на Кибертроне уже столько нейтралов, что они тоже хотят своего представителя, и ситуация становится взрывоопаснее с каждым днем…       Ну, как, какая из новостей звучит безумнее?       По словам Амбулона, Вангард открыто заявил, что не собирается плясать под дудку тех, кто спелся с конами. На станции вспыхнула драка. Присланный Праулом бот оказался сильнее, и только поэтому мессатинское военное подразделение не перекочевало в предатели следом за Родимусом. Подпаленный фейсплейт и выбитые из суставов руки заставили Вангарда повиноваться новому приказу (его ремонт и задержал Амбулона на орбите), однако рассказами об изменившемся Кибертроне он точно не проникся. Ферст Эйд мрачно заметил, что если Праул серьезно рассчитывает, что Голдбага будут слушать настоящие автоботы, ему нужно наделать больше копий и разослать их наводить порядок лично.       Фарма же слушал Амбулона и надеялся, что коллеги не замечают, как он крепко сжимает в замке пальцы. По всему выходило: мир не просто не рушился – он укреплялся. Кто будет винить мехов, сражавшихся миллионы лет, в том, что первое литье выходит немножко бесформенным?..       Думать о мире, пребывая в стенах Дельфи, было невыносимо.              Объект, игнорируя наблюдающих за ним через стекло ботов, рассматривал свои руки. Вытянув шею, он почти завороженно шевелил пальцами, а из сочленений фаланг сыпалась крошка.       – Он не заразен, – буркнул Ферст Эйд, – но продолжает рассыпаться.       – Его трансформационные цепи можно заменить, – заметил Фарма. – Повреждения пока не фатальны. Если вылечим его и трансплантируем рабочую шестерню, возможно, сможем… использовать второй раз. У летающих альтформ вроде него легко меняются цепи. Они довольно уязвимы, пересадки – обычное дело. Ему уже три таких делали.       – А ты серьезно подходишь к вопросу экономии, – Ферст Эйд провентилировал коротко и резко. – Думаешь, стоит тратить на это время?       – Заразить нового ты всегда успеешь.       – И то верно, – откликнулся Ферст Эйд и замолчал.       Фарма уставился на объекта. Флэн Вайнд как будто привык к боли, по крайней мере, не вздрагивал, когда сгибал пальцы, и даже рисунок вентиляции не менялся. Кулеры работали громче обычного, и только.       – Я тут думал о… новом Кибертроне, – неуверенно начал он. Ферст Эйд не обернулся, продолжая изучать данные, но Фарма знал, что шеф прислушался. – Голдбаг, может быть, и странный выбор для лидера, но на его стороне подавляющее большинство… и Праул, в конце концов.       Они все еще плохо представляли себе, что произошло у Вектора Сигма. Но даже автоботы с Кибертрона не знали подробностей, а Праул не торопился с разъяснениями, так что пока оставалось только смириться с неизвестностью.       – Тратить время и силы на благополучие конов и нейтралов – вот, что странно. А не Голдбаг с Матрицей… пустой Матрицей, или что там случилось, – махнул рукой Ферст Эйд.       – Но ты слышал Амбулона, – Фарма отвел взгляд от объекта. Матово-черные пластины за спиной Ферст Эйда единственные не поблескивали выведенными контактами. Казалось, краска, которой Ферст Эйд пользуется, поглощает свет. – Он сказал, что Рэтчет, по слухам, сбежал с Родимусом. Не то погиб, не то…       – Не погиб, – перебил Ферст Эйд раздраженно. – Если бы его искра погасла, я получил бы пакет данных, – он постучал по шлему пальцем, – со всеми паролями, полагающимися по новому рангу. И уровень доступа главы медицинской службы. Автоматически. Очень удобно на войне. Я бы не пропустил такое, знаешь.       Конечно, не пропустил бы, ведь он этого жаждал все то время, что прослужил замом Рэтчета. Но с каким бы нетерпением он ни ждал дезактива босса, Рэтчет на встречу с Праймусом – или Юникроном – не торопился.       – Не погиб, – повторил Фарма глухо, вполне разделяя сожаление – ненависть – Ферст Эйда.       Годы в Дельфи он старался просто забыть о мехе, заставлявшем других – его самого – ненавидеть свой актив. Низкий голос, приговаривающий комплименты на аудиодатчик скованного и обессиленного Фармы, уже не подрывал симуляции во время перезарядки, но даже произносить имя казалось… опасным. Как будто Рэтчет появится, если вспоминать его слишком часто.       – Не важно, на самом деле. Я просто хочу сказать… Дельфи формально подчиняется Рэтчету до сих пор, верно?       – Теперь я точно не собираюсь выполнять его приказы, – рыкнул Ферст Эйд.       Фарма выдавил улыбку:       – Я не думаю, что… в этом есть необходимость. Голдбаг – главный, а Родимус вне закона. Если Рэтчет предпочел улететь с Родимусом… автоботской медицинской службе нужен новый глава. Какая разница, что Рэтчет жив? Ты можешь занять его место уже сейчас, – Фарма расправил плечи, чуть раздвинул крылья. Ферст Эйда не подкупишь лестью, но он достаточно высоко себя ценит. Он не захочет упускать шанс…       Шеф поднял голову.       – О. Не думал, что тебе есть дело до того, кто главный.       – Хочешь знать мое мнение? – Фарма чуть сузил оптограни. – Медслужбой не должен командовать безумец. Это твое место, а не Рэтчета.       Ферст Эйд засмеялся, немного приторно, как всегда. У этого меха, искалечившего и убившего сотни только за время работы в Дельфи, был очень располагающий смех, тихий, но заразительный. Но Фарма знал: эксперименты Ферст Эйд ставил не ради удовлетворения своей извращенной натуры, к тому же, действительно был хорошим врачом. Он мог бы приносить пользу, а не вред, если бы это стало его целью.       – Даже не знаю, мне лестно, что ты так считаешь, или досадно от того, что ты полагаешь, будто я до сих пор не подумал об этом, – наконец сказал Ферст Эйд. Алый визор коротко сверкнул в сторону Фармы, и шеф продолжил раздраженней: – Тут, конечно, много дел, но я не собираюсь торчать в тени, пока место вакантно. Вот только Праул не ответил на оба моих запроса.       – Вот как? – немного растерялся Фарма.       – Даже не подтвердил, что Рэтчет выбыл, – кивнул Ферст Эйд. – Тишина с Кибертрона, Фарма, абсолютная. Уже несколько циклов.       – Какой смысл Праулу молчать? – удивленно спросил тот. – Может, у нас со связью проблемы? Ты отправлял сигнал с планеты или через станцию? Амбулон говорил, энергетические бури из-за шахт…       – Или Кибертрон всех добил, – зло фыркнул Ферст Эйд вентиляцией. – Просто смешно! Давай попробуем лечение и трансплантацию, как ты сказал.       Оставалось надеяться, что объект 762 вынослив и сможет выдержать операцию и вторичное заражение, потому что под пристальным вниманием Ферст Эйда ему непросто будет помочь.              Недоумение было рассеяно в воздухе. Хотя Фарма велел ДЖД готовиться к появлению нового едва живого пациента в лазарете, те как будто до последнего думали, что он пошутил.       Хелекс пару раз пытался заикнуться о чем-то – о чем, как не о мире? – но Тарн одергивал его. Под предлогом, что Фарму не стоит отвлекать, конечно же. Но казалось, будто он лишь хочет первым поднять эту тему. Приятным, обволакивающим голосом захлестнуть Фарму, застать врасплох:       – С Кибертрона пришел приказ, что война окончена. Вы должны выдать военнопленных.       Фарма медленно отключил питание блоков памяти объекта 762. Они повредились в процессе повторного заражения. Базовые навыки не исчезли – как Вос, способность говорить он не потерял. Однако барахлили контакты, оперативной памяти хватало не больше чем на полчаса, затем он начинал путаться в событиях, а потом и вовсе вылуплял оптику, искренне не понимая, что с ним происходит.       Ферст Эйд лично рассмотрел каждую деталь кона, прежде чем дал Фарме отмашку избавляться от бесполезного полуразвалившегося меха. Амбулон, к счастью, был так занят, что утилизация по-прежнему осталась в сфере обязанностей хирурга. Фарма даже поворчал для проформы, что путешествия по Мессатину в этот сезон катастрофически отразятся на состоянии обшивки, и краска непременно облезет, на что Ферст Эйд только глухо посмеялся в маску: мол, невовремя его заинтересовал собственный внешний вид.       Джет был в сознании, даже успел коротко удивиться пятерым десептиконам из ДЖД, прежде чем Фарма погрузил его в гибернацию. Рубеж, который он помнил, с каждым днем отодвигался все дальше. Сначала 762-й еще понимал, что находится в плену, потом – вздрагивал от удивления, увидев перед собой автоботов… Если деградация продолжится, в перспективе кону придется всему учиться заново.       Возможно, раз уж настал мир, забыть годы войны не так плохо… но Фарма не собирался допускать усугубления амнезии. Это не сфера его профессиональных умений, он мог только остановить разрушение плат памяти – и он это сделал. Их содержимое пусть восстанавливают специалисты, если ДЖД сможет таких найти.       Но Тарн спрашивал сейчас не о судьбе спасенного кона, а обо всех, кто до сих пор оставался в Дельфи, и Фарма – до этого самого момента – не представлял, что ему ответить.       – Мы приказа не получали, – сказал он резко. Отчасти соврал, отчасти сказал правду. – Напротив, когда мы связывались последний раз, Праул назвал мир шатким. А значит, пока… мы продолжаем.       Хелекс возмущенно всплеснул нижними руками, верхними продолжая упираться в дверной косяк. Он полностью заполонил собой вход в лазарет.       – Война кончилась, Фарма! Неужели ты этому не рад?       Тот молча уставился в пол, стиснув денты.       – Вы не можете просто продолжать! – катушки Каона рьяно трещали, бросая отсветы на старое медицинское оборудование. Черные провалы на месте оптики гневно расширились. – Ставить опыты над ними!       «Мы ведь больше не враги», – добавил Вос.       – Вы не можете не быть нашими врагами. Пока все выглядит так: на Кибертроне побалуются немного, поиграют в мир, и все вернется на круги своя. И к этому времени у нас будет новое оружие, против которого вы бессильны, – Фарма встряхнулся. Он был рад, что говорит с ними всеми. Наедине с Тарном… это было бы невыносимо. Всех членов ДЖД вместе можно поддразнивать, маскируя беспокойство, а вот их лидер расколол бы его одним-двумя словами.       – Праймус… ты так говоришь, будто хочешь продолжения войны! – тревожно провентилировал Тесарус, качая головой. – Новой боли для…       – Ты же понимаешь, что мы не допустим этого, – негромко, но строго сказал Тарн.       Фарма опустил руки.       – Послушайте… если серьезно, нужно подождать. Сейчас все объекты наперечет, – всплеск электричества ощутимо напомнил о ненависти Каона к небрежному обращению к пленникам, будто к вещам. – Мы никого не убиваем.       «Оно и видно», – скептически скрипнул Вос.       Нервно взглянув на опустившего голову Тарна, Фарма скривил губы и продолжил:       – Ферст Эйд направил запрос Праулу. До нас доходили слухи, что Родимус Прайм собрал… оппозицию, – он потер шеврон. – И Рэтчет его поддержал. Формально, кстати, мы все до сих пор подчиняемся ему. Проблема в том, что пока глава медицинской службы автоботов не устранен, пока не назван новый, война для нас не закончится. Но Ферст Эйд собирается добиться перевода, и тогда Дельфи точно расформируют. Никто не сможет быстро перехватить его работу. К тому же, если… если на Кибертроне и правда мир, у нас тоже будут другие приоритеты.       – «У вас» всегда одни приоритеты, – хмыкнул Каон. – Вот как вы относитесь к перемирию на самом деле – вы отработку на него лили! Или этот десептикон у вас в лабораториях наслаждался новой, мирной эпохой?..       Фарма свел кончики пальцев перед честплейтом.       – Ваш новый лидер – Старскрим. Вы думаете, он сможет заменить Мегатрона? Вы готовы за ним в огонь и в воду? А? – он снова обернулся к Тарну. Хотелось задеть его хоть чем-то, чтобы допрос, который ДЖД учинило, был неприятен не только Фарме. Вот только маска не позволила понять, рассердился ли он на откровенную провокацию. – Чтобы приказы Голдбага начали исполняться беспрекословно, должно пройти время. Вы, может быть, иначе испытываете лидеров, но командовать автоботами значит убивать непокорных. Если его намерения сохранить мир серьезны, мы получим подтверждение очень скоро, а иначе нам снимут головы.       – Или Праул сохранит все в тайне, – коротко возразил Тарн.       Было сложно не согласиться с тем, что такой вариант очень даже вероятен.       – Ферст Эйд не упустит шанс возглавить медицинскую службу, – заверил его Фарма. – Надо только дождаться ответа. Пока… мы несколько циклов пытаемся связаться с Кибертроном, но безуспешно.       – Нетипично для этого жуткого типа, а? – спросил Хелекс. – Праула, я имею в виду. Он ведь… обычно вообще везде успевает.       Фарма только кивнул.       – Возможно, приказ просто не дошел до Дельфи. У нас… у нас проблемы со связью, – неохотно поделился он. – Бури у шахт вы тоже вряд ли пропустили, да?       Тесарус скрестил руки на регенерационной камере и спросил с тревогой в голосе:       – Каков шанс, что если… если вам прикажут остановить исследования, Ферст Эйд отпустит пленников?       Фарма растерялся. Тесарус быстро нашел самую слабую точку плана, который он так надеялся исполнить. Ему было жаль, но он был готов пожертвовать этими объектами, чтобы только все закончилось, чтобы можно было вернуться на Кибертрон и попробовать начать все сначала, но…       Но не ДЖД. Они на такое не согласятся.       – Если от Праула не будет иных указаний, я… постараюсь сделать так, чтобы они выжили. Я вообще-то этим и занимаюсь все время, – раздраженно добавил он.       Тарн услышит сомнения, но… пусть только скажет, что Фарма не имеет права сомневаться!       – Мы не будем ждать и надеяться что, возможно, автоботы выполнят условия конвенции! – воскликнул Каон. – Дельфи же маленький объект! Кому какое дело на Кибертроне? Здесь вы можете творить, что пожелаете, и никто вас не остановит. Никто даже не узнает…       Вос, судя по кивку, был на этот раз с ним полностью согласен. Этого Фарма и боялся: весть о том, что Дельфи игнорирует мир, вызвала у ДЖД только гнев и желание устранить несправедливость.       – Я надеюсь, ты понимаешь, Фарма, что мы… мы всегда готовы были отвоевать мир, если это понадобится. Голдбаг и… Старскрим могли заключить его на Кибертроне, но здесь… пока вы продолжите мучить пленных солдат, мы будем спасать их. Помоги нам закончить это, – Тарн сложил руки за спиной, и орудия над плечами зловеще выпрямились. Тарн умел выглядеть грозным… умел быть грозным. Фарма понимал, что он не запугивает, всего лишь освещает перспективу, но ему все равно стало не по себе.       Вторжение в Дельфи погубит все его робкие надежды воспользоваться перспективами, которые открывает мир… мир без Рэтчета. Кибертрон, на котором шлакову безумцу с недавних пор светит только выстрел в голову от каждого автобота, принявшего курс Голдбага.       – Да, – он вскинул подбородок, – вы всегда воевали за мир. А теперь нам всем стоит заняться чем-то другим.       – Мегатрон бы…       – Мегатрон пропал, я слышал, – едко откликнулся Фарма. – Десептиконов, как и автоботов, скоро не будет, а? И ты знаешь, справедливости не добиться по щелчку пальцев. Терпение, Тарн, – он добавил тише. – Пожалуйста.       Он дождался согласия; может быть, неохотного, но все же – обещания. Эти коны… за исключением Каона, они готовы доверять ему. Едва ли он сможет испытывать их терпение долго, но Ферст Эйду нужно было дать шанс.       Им всем нужен шанс спокойно вернуться домой.       – Раз мы договорились, я хочу поговорить с Каоном, – это был не самый изящный перевод темы, но Фарма немного устал от дипломатии.       Тот выразительно уперся кулаками в бедра:       – Нам с тобой болтать не о чем, докбот.       – Мое присутствие тебе осталось терпеть не так долго, – заметил Фарма. – После закрытия Дельфи мы больше не увидимся, так что сделай над собой усилие…       Провалы оптики сузились, но Каон действительно не двинулся с места, когда остальные члены ДЖД потянулись к дверям. Хелекс вынырнул первым, освобождая проход для Тарна. Тот наверняка догадывался, что Фарма собирается обсудить с Каоном, а вот Вос встревоженно озирался до последнего.       Тесарус негромко пообещал, что он вообще-то тут неподалеку будет… не то это было предложение Фарме, если что, кричать погромче, не то намек Каону, чтобы не пытался учинить драку.       А потом дверь в лазарет закрылась, и Фарма не стал тянуть – и позволять Каону засыпать его оскорблениями раньше, чем он смоделирует первую реплику.       – Я могу исправить твой дефект.       Десептикон вздрогнул, и показалось, что генератор в груди сделал пару оборотов медленнее, чем прежде.       – Что? – переспросил он.       – Дефект конструкции. Тот, что заставляет тебя убивать партнеров, – Фарма наконец дождался оскала. Каон недолго держался.       – Это не дефект, придурок, – огрызнулся он. – Это память. Память о том, что вы сделали с моим городом!       Он даже не обратил внимания на то, что Фарма не удивился его словам. Возможно, Каон не так уж и старательно скрывал, что стал жертвой спонтанной трансформации. Фарма пожал плечами, накрывая ладонью ладонь. Обычно сопровождавший объяснения диагноза жест, который он почти забыл, – так давно не предлагал операцию никому, кто мог бы отказаться от нее. Однако сейчас руки сложились сами.       – Мне все равно, как ты заработал генератор в груди, – отрезал он. – Я могу исправить недостаток, из-за которого ты искришь по любому поводу. И прежде чем ты откажешься, я хочу, чтобы ты меня выслушал.       – Валяй, – буркнул Каон, подозрительно щуря пустые провалы оптики.       – Мы с Ровером подстроили несчастный случай в Дельфи, который позволил мне просканировать Ферст Эйда. Его энергосеть, как и твоя, способна генерировать сильный ток, но, в отличие от тебя, он полностью контролирует процесс. Он разработал экспериментальную камеру, берущую энергию из самой искры, и с тех пор, несмотря на небольшой корпус, может выдать разряд, способный поспорить с твоим. Я сопоставил ваше строение и теперь могу переделать твои цепи по образцу, чтобы ты мог управлять вспышками напряжения.       – По образцу автобота?       – Это для тебя важно, да? – хмыкнул Фарма. – То, что один автобот переделает тебя, взяв за основу медицинское достижение другого автобота? Не то, что твоим соратникам не придется бояться твоего гнева – или радости?       Каон подскочил к нему, и воздух вокруг потеплел. Легкая смесь озона и гари преследовала его повсюду.       – Заткнись!       – Мы полтора года работаем в одной связке, – Фарма склонился, бесстрашно приближаясь к искрящимся генераторам. Так же спокойно рядом всегда стоял Вос. Так же близко был Тарн, если нужно было отсудить пыл Каона. – Ты до сих пор боишься меня?       – Я! Не! Боюсь, – Каон ткнул его пальцем прямо в знак. – Мне ничего от тебя не нужно! Полтора года ты водишь Тарна за нос. Ладно! Но я не дам тебе больше в себе копаться!       – Не думай, что я предлагаю это, потому что люблю помогать маленьким глупым десептиконам, – Фарма надменно выпрямился, сложил руки и насмешливо наклонил голову на бок. – Мне интересно решить эту задачу, и все.       – Катись-ка лучше, – рыкнул Каон.       – Как скажешь, – Фарма не ожидал иного. Нет, чтобы Каон согласился сразу… он даже не планировал услышать «да, спасибо, это будет здорово» или еще что-то в таком духе. Но раз уж у них и правда есть немного времени, Фарма может подождать. – Предложение действительно, пока мы оба на Мессатине. Тебе стоит попросить, если ты передумаешь.       – В шлак! – донеслось ему вслед.