Раскаяния достаточно

      Ядра отключались одно за другим из-за недостатка питания, и вскоре процессор Фармы полностью был зашлакован одной задачей – отклонять уведомления об ошибках. Угроза отключения из-за потери топлива. Часть выбитого во время приземления шасси вспорола лиловый металл, но изолировать участок не получалось, и провода искрили, соприкасаясь с талой водой. Заряды обжигали бедро, но это как раз почти не чувствовалось. Обрывки кода незавершенного интерфейс-протокола бомбардировали нейросеть. В портах как будто остались оборванные штекеры – хотя сканирование не показывало наличие чужеродного металла. Фарма свернулся, подтянул колени к шлему, но все равно не мог достать до открытой панели и удостовериться – локтевой шарнир левой руки выбило во время столкновения с землей, а правую он неловко придавил.       Падение так и не удалось превратить в аварийную посадку. Фарма трансформировался уже в сугробе, и снег забил все пустоты в корпусе, увеличив количество коротких замыканий. Так, наверное, чувствовали себя объекты, когда автобот оставлял их одних в ледяной пустыне, ждать, что он, может быть, вернется и поможет. Может быть, не соврет.       Чужой голос в мозговом модуле шептал, что это никогда не закончится. А еще – что не следовало слишком доверять Тарну. Сил на анализ не осталось, были только эмоции, болезненно-жгучие: отчаяние и разочарование.       Никогда, никогда, никого нельзя… так близко…       Фарма не слышал ни гудения двигателя пама, ни шагов по хрустящему снегу. Только почувствовал прикосновение к плечу – и потратил остатки энергии на попытку отползти.       – Праймус, – сказал голос, который невозможно было идентифицировать из-за помех в аудиосистеме. – Как тебя угораздило, Фарма?       Надо… пилу… Возможно, останься перестройка оружия частью естественного трансформационного процесса, Фарма и смог бы активировать оружие, но сейчас энергии не хватило.       – Это я, – мех склонился над ним. – Я засек твой аварийный маячок.       Узнавание заняло время. Расширенные тусклые линзы мутно-желтого оттенка, неровное темное клеймо на фейсплейте, пятна слезшей краски. Амбулон. Фарма хрипло застонал.       Амбулон, видимо, понял, что ничего не добьется от хирурга, и начал готовить пам к подключению пациента. Менеджер Дельфи оказался сильным – поднял и погрузил обессиленного джета в один прием, почти не потревожив вспоротую пластину. Фарма не до конца осознавал, что происходит, но, по крайней мере, не сопротивлялся, только лязгал броней, вздрагивая от каждого прикосновения. Датчики давления до сих пор истерили, а когда Амбулон вскрыл защиту над медицинскими разъемами, Фарма даже нашел силы схватить его за руку. Непослушные пальцы сжались слишком крепко; расслабить их не получалось.       Амбулон упрямо протолкнул инфокабель в гнездо и уставился на показания. Фарма тоже видел – только на внутреннем экране – эти спутавшиеся в бессмысленный поток кода команды от датчиков давления, топливных сенсоров и интерфейс-системы. Не говоря уж о физических травмах.       – Не переживай, – произнес Амбулон четко, не без причин сомневаясь, хорошо ли Фарма его слышит, – я… не буду ничего трогать. Ферст Эйд все сделает.       Ха! Он думает, Фарма боится неквалифицированного ремонта?       – Нет, – выдавил хирург. Судя по бульканью, энергона из открывшегося клапана в горле просочилось слишком много. Вокалайзер, по крайней мере, залило. – Не вмешивай… его. Я сам…       – Сам себя перезагрузишь? – вдруг огрызнулся Амбулон. Кажется, он был встревожен.       Когда пам взял на себя подпитку, а Амбулон отключил нейросеть в местах повреждений, сознание прояснилось, и одновременно появилось острое осознание: последнее, что Фарме нужно, это чтобы Ферст Эйд видел его таким.       – …все… проконтролирую. Просто… доставь… меня в Дельфи.       Амбулон покачал головой, но согласился.       Лучше уж он, чем шеф. Если надо пережить унижение, пусть свидетелем будет не тот, кто сможет повернуть против Фармы все, что о нем узнает. Да, Амбулон был врачом у десептиконов, но Фарма все равно тешился иллюзией, что, заваленный в последние годы исключительно бюрократической работой и мелкими поручениями, он поймет меньше, чем опытный медик. Не увидит насквозь все попытки Фармы соврать.       Нужно же было уцепиться хоть за что-то.       Амбулон перестроил два пальца, высвобождая электроды, и подал слабое напряжение на основание кисти, заставляя хватку на своей руке разжаться.              Медицинская перезагрузка – простая, надежная, быстрая. Никакого удовольствия в процессе – никаких ошибок после. Протоколы обновляются, детали встают на свои места; ни перегрузок, ни спаленных контактов, ни протечек.       В том, чтобы снимать напряжение таким образом, не было ничего постыдного. Амбулон, подключавший Фарму к аппаратам Дельфи, наверное, не раз такое проделывал. И все же было неловко оттого, что у необходимой процедуры есть свидетель.       Амбулон старался не прикасаться чаще необходимого, хотя преувеличенной осторожности в его движениях не было. Он внимательно следил за показателями, следовал коротким указаниям Фармы – даже не огрызаясь, хотя явно и без него знал, что делать – и не задавал вопросов.       У Фармы не было выбора, пришлось отключиться при нем и пролежать в оффлайне, пока перезапускались зашлакованные ошибками программы. Когда он пришел в себя, то первым делом наскоро проверил, не было ли запросов извне к блокам памяти, и с облегчением не нашел следов, только массивный лог медицинского инфообмена с тестовым оборудованием Дельфи.       Фарма уставился в потолок медбэя. Он все еще не чувствовал правую ногу ниже бедренного шарнира, зато поверхностное сканирование выдало, что Амбулон привел в порядок проводку в честплейте.       Он на мгновение отключил оптику, вспоминая нависшую над фейсплейтом алую маску-инсигнию. Острую, яркую, испещренную мелкими царапинами и сколами – и горящие за линзами оптики, прожигающие до самой искры. Вот… вот чем все закончилось.       – Травмой я сам займусь, – сказал он, прогоняя симуляцию воображения. Голос дрогнул.       Тарн казался… близким, сильным, осторожным. Фарма почти забылся. Не стоило этого допускать, не стоило расслабляться. Никогда не стоит.       Теперь над ним склонился Амбулон. И пару кликов он нервно перебирал пальцами инструменты, прежде чем заговорить:       – Я знаю, что не должен… и ты не обязан отвечать. Но, прости, это… так выглядит насилие, Фарма. У тебя проблемы?       Фарма встретился с ним взглядом. Насилие? О, и правда, это… было насилием, наверное. С его стороны. Он вынудил Тарна начать интерфейс, распалился сам, а потом… десептикон оказался не способен придерживаться простых правил!       Восстанавливать в памяти недавние события было не менее больно, чем пытаться забыть убийственную ласку Рэтчета. Фарма нервно сдвинул ноги, столкнув колени и вызвав вспышку боли. Хорошо бы Амбулон счел это рефлекторной реакцией.       Фарме удавалось скрывать, насколько он на самом деле уязвим, на протяжении всех приступов Тарна, когда раз за разом приходилось подавлять панические атаки. А затем один глупый жест кона пробудил в нем столько жалкой, досадной ярости! Заставил вскрыться, как никогда не удавалось голосу, предназначенному, чтобы вытаскивать искры мехов из скорлупок.       Амбулон так и не дождался ответа.       – Слушай, все болты Вангарда сейчас на взводе, и если это кто-то из них… я представляю, как это бывает. Когда солдаты долго ждут чего-то, у них резьбу срывает. Я знаю, правда, – он опустил руки, приняв молчание за упорство в игнорировании проблемы.       Он знает. Он же наверняка врекерам не гайки подкручивал. Для меха, на котором срывали злость трехрежимники, он даже слишком цел… и ему было, где отточить покорность до совершенства.       Со стороны Амбулона логично было обвинить кого-то из автоботов, предположить, что один или несколько отлучились с военной станции, чтобы развлечься. Фарма все-таки не маленький и беззащитный мех, к тому же, медик, хорошо знающий, как вырубить нежелательного партнера. Так что принудить его к интерфейсу, в представлении Амбулона, мог только автобот намного сильнее. Конечно, только псих будет выворачивать порты тому, к кому потом, скорее всего, попадет на ремонт, но… не все так уж рассчитывают наперед, особенно когда умирают от бездействия и скуки.       – Если это кто-то из них, скажи. Я не раскрою подробностей, просто передам Вангарду, чтобы выдрал его там…       – По-твоему, какой-то тупой форсер может меня прижать? – оскорбленно рыкнул Фарма.       Амбулон растерянно взглянул на него и запнулся:       – Нет, конечно, нет, но…       – Это… старая травма, – неохотно процедил он в ответ. Амбулон ведь уже находил его в луже энергона, верно? Должен был заметить сходство двух случаев, обратить внимание на идентичность процессов в топливной системе. – Старая травма, – повторил он.       Старая – по которой будто вновь проехались лазерным резаком.       – Ферст Эйду… надо как-то объяснить, почему ты в медбэе, – очевидно, что Амбулон не поверил ни на грамм. Он скрестил руки, трением сдирая краску с металла. Он настолько к этому привык, что не обращал внимания на отслаивающиеся темно-лиловые завитки.       – Авария. Температурный перепад сбил показания датчиков. Сможешь солгать, Амбулон? – Фарма вызывающе уставился на помощника Ферст Эйда. Тот отвел взгляд:       – Я постараюсь, но… так нельзя к себе относиться, Фарма. Ты лучше меня знаешь.       Тот провел пальцами по подбородку. Ни следа сброса, хотя там, в снегу, после падения из него вылилось почти все. Амбулон оттер и фейсплейт, и испачканные детали корпуса.       – Мне нужны плоскогубцы, стяжки и восстановитель, – распорядился Фарма глухо вместо ответа, рассматривая вывернутые детали чуть выше бедра. – И свет.       – Клик, – отозвался Амбулон коротко, – сейчас все настрою.              – Фарма! – Ферст Эйд приветливо кивнул. – Как твое бедро?       – Полностью восстановлено. Спасибо.       Ложь об аварии, кажется, сработала. Ферст Эйду не было безразлично, здоровы ли его сотрудники, но глубоко в проблему он вникать не стал. Конечно, никто не мог поручиться, что у Амбулона не было личного разговора с шефом, но если и был – после него Ферст Эйд не задавал Фарме никаких наводящих вопросов.       – Проходи. Я как раз хотел обсудить с тобой кое-что.       Фарма насторожился.       – Есть вести от Праула?       – Нет. Нет, я послал еще два запроса, – Ферст Эйд сплел пальцы, – и поговорил с Вангардом. Он не рвется за новыми указаниями, но тоже подтвердил, что им не поступало приказов.       Голос отчетливо звенел: настроение шефа мгновенно портилось, как только кто-то напоминал ему о чудовищно подвисшем вопросе иерархии в автоботской медицинской службе.       – И что мы будем делать, если Рэтчет явится на порог? – не сдержал тревоги Фарма. Обычно Праул скрупулезно относится ко всем бюрократическим проволочкам, а тут оставил медслужбу без руководителя. – Нет даже четкого приказа…       – Рэтчет о нас и не знает, – отмахнулся Ферст Эйд. – Ему никогда не было дела до настоящих исследований. Слушай, – тон переменился, стал вдруг звучать… слаще, как обогащенный энергон. – Я хотел поговорить с тобой о перспективах Дельфи. Когда-нибудь Праул все-таки утвердит мой перевод, и мне придется улететь…       Фарма застыл у стола, упираясь в него кончиками пальцев, и уставился на них. Медленно постучал сначала указательными, потом мизинцами.       Ферст Эйд, конечно, не сомневается в своем праве на место главного врача автоботов. Пожалуй, весь свой скепсис в адрес Голдбага он готов отодвинуть на второй план, если это позволит сбыться давней мечте. Не понравилось Фарме другое – протяжное «мне придется…»       – Дельфи – перспективный проект, – Ферст Эйд склонил голову набок, наблюдая за Фармой. По крайней мере, так казалось по положению визора. – Мне не нравится мысль доверять его кому-то еще. Я хочу, чтобы ты перенял его у меня.       Фарма так растерялся, что с трудом выдавил усмешку:       – Но я… я же специалист другого профиля.       – Это и не важно, – почти пропел Ферст Эйд, вытягиваясь в кресле. – Ты в курсе всех проектов, знаешь специфику, хорошо представляешь себе статистику и стандартный прогресс. Буду честен, процент твоих идей в моих итоговых отчетах приближается к пятидесяти. Я найду тебе хорошего вирусолога в помощь и, конечно, оставлю Амбулона. Вот уж без кого Дельфи точно рухнет, – он усмехнулся.       Знает специфику? Фарма замер, подняв пальцы невысоко над столешницей. Видел прогресс? Да, он и правда участвовал во всех экспериментах, подавал Ферст Эйду идеи, указывал на ошибки, но ведь он только… штатный хирург.       – После управления госпиталем одна маленькая исследовательская станция не должна тебя смущать, правда? – визор Ферст Эйда сузился с одной стороны. Этот искусственный прищур был Фарме хорошо знаком. Ферст Эйд смотрел так на объектов, размышляя, что бы еще сделать с ними, пока они еще не заслужили дезактив.       Госпиталь. Аяконский госпиталь существовал как будто в прошлой жизни.       – Дельфи – твое детище, – осторожно ответил Фарма. Нужно было сказать «нет», но разве можно сказать «нет» Ферст Эйду? – Я не отказываюсь от ответственности, однако…       – Вот и отлично! – довольный, Ферст Эйд потер ладони. Выведенные наружу контакты едва слышно скрипели. – Я подготовлю документы.       Он любил быть во всеоружии.       Перспектива остаться здесь в то время, когда Кибертрон манил новыми перспективами, показалась Фарме ужасающей. Удушающей. Но он не мог найти предлог, чтобы отказаться. Мотивацию улететь, а не нелепую жалобу на то, что он больше не может доводить мехов до дезактива.       Остаться здесь – одному – нет, с Амбулоном… остаться ответственным за все, что было и будет происходить на станции… хотелось трансформироваться и стартовать с места, но пришлось бы пробивать слишком много переборок между этажами.       – Но что если Праул закроет Дельфи? – торопливо спросил Фарма, надеясь, что вокалайзер не засбоит от волнения. – Он ведь говорил, что…       – Эх, Фарма, – мягко возразил шеф, – Праул разве похож на дурака?       Верно. «Перспективный проект», станция Дельфи в оптике Праула оставалась незасвеченной перед десептиконами. Работа Фармы и Ферст Эйда была результативной. Зачем останавливать слаженную машину из-за какого-то перемирия, возможно – если будут усердствовать автоботы, предпочитающие позицию Родимуса, и коны вроде Тарна – недолгого?       – Я смотрю, ты сильно нервничаешь из-за этого, – проронил Ферст Эйд, темными пальцами барабаня по красным выступающим пластинкам на кисти. – Нам не обязательно крушить все, что мы построили, только из-за Голдбага, Старскрима и их шлакова договора.       Пожалуй, Ферст Эйд считал Фарму не просто консерватором, неохотно принимающим новое, а мехом, который категорически не терпит, когда что-то меняется. Чего он не мог предположить, так это что Фарма нашел альтернативу уютной маленькой пыточной, в которой замкнулся после службы на передовой. Ферст Эйду не хотелось отдавать Дельфи в чужие руки, и он был уверен, что хирург охотно останется там же, где провел последние годы. В месте, настолько далеком от сражений, насколько это возможно.       Ферст Эйд ведь считал его трусом. Едва ли осуждал – в конце концов, он ценил Фарму как медика, а не как бойца, – но считал.       Глупо надеяться, что все пройдет по мирному сценарию. Что нужно сделать, чтобы Дельфи навсегда ушла в прошлое?       ДЖД. Ему могло бы помочь ДЖД, если бы только во время последней встречи он не пытался настрогать Тарна на запчасти.       Горловые топливные магистрали тревожно сжались.              Преуспев в искусстве вымещения тревожащих воспоминаний на второй план, Фарма не думал о ДЖД вплоть до этого разговора с Ферст Эйдом. Поначалу он опасался, что Тарн попытается выйти на связь – с его-то желанием все обговаривать, – однако Дельфи окружала мертвая тишина.       Едва ли Тарн хотел новой встречи. Вот Фарма – не хотел. Хорошо бы никогда больше не видеть маску, скрывающую выражение фейсплейта, не гадать, что на самом деле Тарн делает: улыбается ли, кривит ли губы. Он не смог держать себя в руках, а Фарма позволил всему зайти слишком далеко, и теперь единственное, чего стоило бояться, это атаки, которую ДЖД не станут откладывать, появись у них шанс… или повод. Если они ворвутся – если справятся с солдатами Рэмбоата – что… ему делать?       Но тишина сопровождалась полной стагнацией. Время в Дельфи как будто встало. По ту сторону стен двигались солнца, но смена дня и ночи ничего не меняла для тех, кто был внутри.       Фарма расхаживал по кабинету, нервно скользя взглядом по столу, сейфу, заполненному исправными ти-когами, экранам, на которых вертелась трехмерная схема энергосети. Пытаясь отвлечься и пользуясь тем, что Ферст Эйд увлеченно шлифовал формулу, он углубился в собственный эксперимент и почти закончил планировать перестройку Каона.       Он уходил в работу с головой и раньше, после каждого безумного эксперимента Рэтчета: надо было занимать чем-то мозговой модуль и руки. Больше задач, больше сложных решений, меньше времени вспоминать, проигрывать неприятные сцены, думать о чем угодно личном. О себе.       Стоит… стоит реализовать задумку, пока есть возможность, пока Ферст Эйд не возложил на него слишком много – и пока Фарма это не потерял. Воспользоваться ресурсами Дельфи, пока они еще хотя бы отчасти в его распоряжении. Да, станция целиком может перейти в его руки в любой момент… но потеряет он ее так же быстро.       Вызывая базу ДЖД, Фарма мысленно повторял про себя: пусть ответит не Тарн. Кто угодно другой, но не Тарн. Он четко осознавал, что оборвет сигнал, если услышит его голос. От волнения начинало саднить даже в откалиброванных портах.       – При-вет, – прошептал голос из комлинка. Тихо, будто кто-то мог подслушивать.       – Вос, – сразу узнал Фарма.       – Ты… пропал, – через силу выдавил Вос.       Без хронометра, бесстрастно подсказавшего дату последнего сеанса связи, Фарма не мог даже сказать, как давно он прилетал последний раз. Должно быть, Тарн не стал говорить команде о случившемся. Фарма бы на его месте тоже все утаил.       – Кто… – он замолчал, пытаясь сформулировать вопрос. – Вы все сейчас здесь, на Мессатине?       – Нет, – Вос не торопился перейти на удобный ему способ общаться, и речь казалась искусственной, неудачным дроновским синтезом неосайбекса. – Я, Каон. Пет. Тарн увез Флэн Вайнда.       Фарма не сразу вспомнил имя объекта 762. Что ж, если «Справедливый мир» ушел, это объясняет, как мех, с трудом формулирующий предложения, оказался следящим за связью. Его партнер, наверное, даже на месте долго просидеть не может.       – Каон-то мне и нужен, – сказал он. – Передай ему, через три дня я сделаю, что обещал.       – Ты… хорошо? – спросил Вос и пояснил причину беспокойства: – Другой голос.       – Свяжись со мной, если вернется Тарн, – обрывисто приказал Фарма и отключил комлинк.              Второй подход к корпусу Каона уже не так шокировал. Броню пришлось снять почти полностью, и Фарма вновь оказался на минном поле из трансформаторов и реле, связанных беспорядочно спутанными многожильными кабелями, часть изоляционной оболочки которых давно была повреждена или опалена. Кроме следов его ремонта он видел работу какого-то другого хирурга. Не без удовлетворения Фарма отметил, что она была куда менее уверенной.       Обесточить корпус полностью было невозможно. Даже резервные блоки были слишком тесно вплетены в общую сеть. Это чем-то напоминало проблему Ферст Эйда: простой ремонт мог легко превратиться в пытку, если требовалось забраться поглубже. Последовательное соединение цепей, которое воссоздавал сейчас Фарма, должно было облегчить не только контроль над регуляцией напряжения, но и вообще процедуру ремонта.        Превращение хаоса в порядок – особенное удовольствие. Фарма двигался от периферии к центру, избавляясь от лишних участков цепей, рассеивавших заряд по корпусу, и витками укладывая между безопасными платами разветвленные силовые кабели.       Каон был предупрежден, что у операции, на которую он согласился, есть шанс неудачи. Фарма не мог не учитывать погрешности в своих расчетах, к тому же, у него не было возможности сначала воспроизвести систему отдельно и протестировать энергопроводимость. Столько комплектующих он украсть из Дельфи не мог, даже пока у Амбулона не хватало времени на повторные проверки ресурсов.       Ферст Эйд уже начал вводить его в курс дел, связанных с управлением станцией. Фарма прекрасно знал сейчас, какие пропажи всплывут быстро, а какие останутся незамеченными.       Кон вел себя непривычно тихо перед операцией – Фарма не услышал ни одной грубости. Вос мялся рядом, пока его товарищ не погрузился в гибернацию, и хотя не болтал под руку, все равно мешал. Впервые Фарме было действительно некомфортно находиться на базе ДЖД, и он надеялся, что без свидетелей сосредоточиться на операции будет проще.       Хелекс и Тесарус отбыли с Тарном. Пета пришлось запереть, потому что он чувствовал нервозность хозяина и сам, вместо Каона, пытался наброситься на Фарму. Вот только болтать не умел, а потому клацал челюстями, транслируя свой отвратительный, сбивающий настройки мозгового модуля сигнал, которым искроеды парализуют жертв.       Когда Фарма выставил за дверь Воса, то наконец-то остался один со своим пациентом. Он вел подробный лог операции, хотя едва ли смог бы опубликовать статью в ближайшее время. Для начала потребовалось бы объяснить, как к нему под скальпель попал столь редкий экземпляр. Может, позже ему и удастся поделиться опытом. Когда не будет иметь значения, что экземпляр был десептиконом…       Любая мысль об этом безжалостной цепочкой приводила к Тарну, а о Тарне Фарма старался не думать. Как и о том, что ДЖД не исчезнет просто с горизонта, даже если он починит Каона; даже если очень сильно захочет, чтобы отряда спасения десептиконов просто никогда не существовало. Нет, он исправит наследие спонтанной трансформации и… и закончит на этом. Это последнее спасение, которое он может обещать.       И все-таки Каон был самым необычным пациентом за несколько миллионов лет практики, так что постепенно предвкушение результата и интерес к процессу вытеснили опасения. Ближе к камере искры было много участков, где проводка вообще не имела изоляции. Спонтанная трансформация вызвала необходимость в увеличении общей длины электросети в корпусе, поэтому многие многожильные кабели расплелись, а нагрузка на них осталась прежней. При этом они пересекались или просто соприкасались так часто, что все вопросы, почему Каон не может удержать заряд, снимались сами собой.       Увлеченный тонкой работой над мостом, ведущим от камеры к левому внешнему генератору, Фарма даже не услышал, как отъезжает дверь в лазарет.       «Каон! Я хотел… – проскрежетал Вос растерянно. – Каон?»       – Я сказал тебе не лезть под руку! – рассердился Фарма, выпрямляясь и оборачиваясь.       Десептикон цеплялся тонкими острыми пальцами за дверной косяк и пялился на автобота расширенной бирюзовой оптикой. Несколько мгновений он не шевелился, и Фарма тоже – он еще прикидывал, какие провода нужно обязательно заменить, а какие можно оставить, исходя из скудных запасов, а потому не сразу обратил внимание, сколько во взгляде Воса искренней паники и недоумения.       Вос коротко посмотрел на отделенную от партнера броню, потом на вскрытый корпус, подключенный к внешнему питанию, на топорщащиеся из околокамерного пространства зажимы, и в следующий миг уже метнулся к Фарме, занося руку для удара.       – Какого… – выдавил Фарма, когда перед самым фейсплейтом сверкнуло поле. В прыжке Вос едва не срезал ему полголовы. – Вос!       «Не знаю, как ты попал сюда, автобот, – зашипел Вос торопливо, сбивчиво. Он приземлился между Фармой и Каоном, но не стал ждать и наноклика, прежде чем снова пойти в атаку. – Но ты поплатишься!»       В маленьком мехе было столько решимости, что он действительно выглядел грозно. Поля исчезли, но узкие прорези на броне сияли, подтверждая, что в любой момент Вос сможет активировать их снова. А вот когти были отточенными, острыми, как будто специально, чтобы вспарывать броню.       – Ты забыл, – догадался Фарма, который уже собрался было приложить мелкого десептикона об стену посильнее, чтобы тот пришел в себя. – Я…       «Заткнись!» – рявкнул Вос и, воспользовавшись тем, что разобравшийся в ситуации Фарма немного успокоился, бросился ему под ноги.       Его речь была особенно сбивчивой и полной ошибок сегодня, но к лингвистическим помутнениям Воса Фарма давно привык. Обычно рядом всегда были другие члены подразделения, и, должно быть, они точно знали, когда Восу нужна их помощь с обновлением баз данных. Но сегодня их не оказалось поблизости, он вдруг очутился здесь один, а вместо соратников обнаружил автобота, расчленяющего Каона на ремплатформе.       Фарма не сомневался, что одного сомнительного «я друг» будет недостаточно, чтобы заставить Воса поверить, будто он не убивает Каона, но ожидал он именно новой лобовой атаки. Вместо этого Вос повалил его на пол, подставив поле так, что у Фармы был небольшой выбор – потерять равновесие или лишиться ноги. Вспоротые ударом ребристые плитки пола вздыбились, а Фарма включил пилу.       – Хватит! Шлак! Вос, я…       «Не утруждайся, – огрызнулся тот. Фарма едва разбирал слова. Зубья пилы скользнули по щиту: Вос изменил структуру поля, чтобы защититься, а не атаковать. Одновременно оба режима он поддерживать не мог. – Я все сам узнаю!»       Он был быстрым, слишком быстрым для Фармы, настроившегося на мерную и спокойную работу. Когти расцарапали честплейт, Фарма развернулся, пытаясь сбросить с себя Воса и одновременно не слишком навредить ему, но тут понял, что тот не пытается бить. Напротив, он прицепился к турбине так крепко, что, пожалуй, и правда пригодилась бы пила, а другой рукой сдернул маску. Это было последнее, что Фарма разглядел, прежде чем Вос окончательно исчез из поля зрения.       – Я не хочу драться! – огрызнулся автобот, заводя назад руку, но лишь вскользь доставая пилой до кона. Слишком маленький и слишком гибкий. Слишком юркий. – Ты забыл…       «Или я тебя разрежу, шлаков бот, или ты примеришь мое лицо!» – тараторя, Вос будто издавал поток помех, которые едва можно было разбить на слова. Он, должно быть, и не рассчитывал, что автобот вообще его понимает.       Фарма остановил занесенную было руку, которой собирался просто схватить Воса за шлем и сдернуть с себя. Так можно и правда остаться без пальцев… Кон, разумеется, не собирался убивать его на месте, однако не верил словам ни на йоту. А также имел возможность насладиться полным содержимым активной памяти гостя, если только дотянется иглами до…       Интересно, достаточно ли их длины, чтобы проникнуть в мозговой модуль через затылок?       Фарма тряхнул головой – вовремя, – потому что услышал, как скрипнули ударившие по металлу острия чужих пальцев, впаянных в лицевую пластину Воса. Он вскрикнул, вскочил все-таки – и с силой влетел спиной в стену, пытаясь сбить десептикона. Тот только захрипел и крепче обхватил спину Фармы узкими, пугающе сильными ногами, будто способными при некотором усилии разделить жертву надвое. Автобот снова ударил пилой, на этот раз – наотмашь, уже не беспокоясь за целостность. И – конечно! – усиленный сплав брони Воса выдерживал и не такое. Зубцы погнулись, цепь едва не слетела вообще – хирургу было не под силу вспороть одним ударом многофункциональный щит.       – Не смей! Ржа! Не смей! – Фарма снова ударился о стену, попутно сбивая один из экранов. Его осыпало искрами, он споткнулся об аккуратно сложенную броню Каона, и та с грохотом разлетелась по помещению.       – Правду, – впервые проскрипел Вос на неосайбексе. Потребовал, наверняка продолжая примериваться к голове автобота. – Память!       – Я не позволю! – Фарма был в наноклике от того, чтобы запустить двигатель и, рискуя смести в помещении оставшуюся аппаратуру, поджарить Воса. Если даже тот включит щиты, это заставит мелкого паразита отцепиться…       Или сожжет на месте.       В панике он взглянул на вскрытый корпус Каона, бесстрастно обращенного в потолок выжженной оптикой, и решительно отставил руку со сбоящей, но еще вращающей цепь пилой в сторону, поднося опасно близко к камере искры.       Хватка резко стала сильнее. Вентсистемы Фармы хрипели от напряжения, но рука не дрожала.       – Слезай. Немедленно. Я убью его, – был бы здесь Тарн, подтвердил бы, что автобот абсолютно искренен.       Только не иглы в мозговом модуле. Только не память, считанная, записанная, украденная… не множество болезненных воспоминаний, становящихся достоянием любого, кто вздумает примерить жуткую маску Воса.       Никого ведь нет. Никого нет на базе. Только Вос, Фарма и его пациент в оффлайне.       Вот теперь рука дрогнула. Он может убить.       – Отцепись! – приказал он отчаянно.       Тяжесть со спины исчезла. Фарма обернулся и уставился на изуродованный фейсплейт, потом на судорожно сжимающие маску пальцы.       – Ты сам просил меня оперировать, – едва ли он вспомнит, да? Фарма сузил оптику, не находя в бирюзовых линзах и капли понимания или доверия. – Я здесь, чтобы помочь.       – Лож-жь, – отрезал Вос. В ярости он чем-то напоминал Пета – такой же напряженный, поджарый, дрожащий каждой деталью. Генераторы силовых полей истерично вспыхивали.       Его ненависть к автоботам после пыток, пережитых в плену, едва ли можно усмирить парой реплик, произнесенных сразу после попыток раздавить насмерть. Вдруг стало ясно, что сблизило их с Каоном. Если раньше рядом с партнером Вос казался образцом спокойствия, то боевая ситуация все изменила. Десептиконы способны на ярость и ненависть, ими может двигать жажда мести, и отряд Тарна подтверждал это.       – Свяжись со своим боссом и спроси его, – вовлекать Тарна не хотелось, но выбора не было.       – Опустить, – Вос нервно кивнул на пилу, демонстративно заводя руку с маской за спину. Его голос, когда раскуроченный фейсплейт был открыт, казался совсем иным. Будто ему больно было произносить каждое слово. – Я тож-же убиваю.       – Хорошо, – ухмыльнулся Фарма. Ладно, это приглашение помериться благородством и честностью? Вот, уже похоже на десептиконские замашки. Он остановил вращение цепи и плашмя поднес пилу к своему честплейту. – Я…       И все-таки Вос был невероятно быстрым. И пилы не боялся – в прыжке уцепился за наплечник, ловкий и цепкий, как турболис, и прижался к ней, норовя с размаху насадить на фейсплейт Фармы маску.       – Стой! – приказ прокатился по лазарету от дверей до дальней стены волной, казалось, заставившей замереть даже ток в проводах.       Фарма мгновенно застыл – искра застыла в камере, – несмотря на близкую опасность.       Оптосенсоры бесстрастно выцепили мнемохирургические иглы в микроне от поверхности линз. Вос собирался не просто добраться до его модуля, но и зрения лишить? Мысль погасла быстро, как утихли все процессы, кроме распределения аварийного питания. Фарма будто пережил критический недостаток энергии, но очень короткий, в долю наноклика.       – Успокойся, – скомандовал Тарн. От модуляций его голоса невыносимо хотелось уйти в гибернацию. – Вос, пожалуйста, успокойся. Фарма наш друг. Тебе не нужно переживать за Каона. Успокойся.       Должно быть, если бы он обращался к Фарме, если бы настраивался на его искру, автобот уже вырубился бы. Но вместо этого моргнула, затухая, бирюзовая оптика на изрезанном фейсплейте. «Успокойся» – значило «отключись», а способность Тарна влиять на искру превращала простые слова в команды, которым почти невозможно сопротивляться. Это не программный код, не взлом файерволов, не вирус, подчиняющий себе системы. Это желание, возникающее даже не в мозговом модуле.       Фарма нервно стряхнул Воса, используя грубый, резкий жест, чтобы встряхнуться самому. Десептикон глухо ударился об пол, маска выпала из руки, отскочила и завертелась на месте, сверкая иглами.       Тарн наклонил голову. Когда он замолчал, Фарма смог остановить упорно пытавшиеся достучаться до процессора запросы на отключение.       – Ты… здесь? – Фарма отступил от Воса, выставив перед собой пилу.       Тарн подождал, пока автобот окажется достаточно далеко, и подошел, чтобы поднять сначала маленькую в его ладони маску, а потом и подчиненного. Он бережно сжал безвольный серебристый корпус и отступил на шаг к двери.       – Я попросил их солгать тебе. Думал, что ты не захочешь со мной встречаться.       Взгляд маски не мог бегать из угла в угол, но Фарме казалось, на самом деле Тарн старается на него не смотреть. Хочет раствориться в воздухе.       – Я бы не вышел, если бы не… ты понимаешь. Не Вос. Это моя ошибка. Прости.       – Ты успел вовремя, – признал Фарма неохотно, не опуская руку. – Если бы он засунул в меня свои иглы, я бы точно его убил.       Его колотило от одной мысли, что некоторые воспоминания могут оказаться на внешнем носителе. Что их увидит кто-то еще… Маску Воса примеряют все по очереди, верно? Тарн и так видел достаточно.       Реакции на агрессию не последовало.       – Он тебя ранил? Я могу вызвать Тесаруса со «Справедливого мира».       – Не важно, – огрызнулся Фарма. Серьезных повреждений Вос не успел нанести, а мелкие царапины его сейчас не заботили. – Убери его отсюда.       – Больше никто не помешает, – тихо пообещал Тарн, прежде чем уйти.       Только через несколько кликов Фарма сладил с вентиляцией. О том, чтобы вернуться к работе немедленно, не могло быть и речи. Какие операции на камере, когда собственная искра вот-вот выскочит? С усилием он перестроил руку, уставился на подрагивающие пальцы и несколько раз сжал их.              Когда он закончил, все равно пришлось найти Тарна. Все равно пришлось говорить. Каона следовало передать в руки кого-нибудь, способного соображать четко и внятно и хотя бы запомнить все рекомендации, да и чтобы телепортировать Фарму в безопасную зону, требовалось чужое участие.       – Спасибо, – выслушав сухой, вымученный комментарий к состоянию подчиненного, сказал Тарн. – Я был… почти уверен, что ты не появишься.       – Я не собирался, – процедил Фарма. – Если бы не Каон, ты бы меня здесь не увидел.       Еще одно «спасибо», невыносимое, выдающее растерянность. Фарма стиснул денты, развернулся и двинулся к площадке телепорта. Тарн, соблюдая дистанцию, пошел следом – как умел, почти незаметно. При таких габаритах и весе его шаг был очень легким.       Тяжелой была атмосфера. Свежие болезненные воспоминания, всколыхнувшиеся при встрече, неприятно давили на искру, будто наваливались и тушили. Фарма мысленно прокручивал в голове один и тот же вопрос, пока он не вырвался – не прозвучал в стенах узкого коридора – одновременно зло и жалобно:       – Зачем ты это сделал?       Тарн замер за спиной, и Фарме тоже пришлось остановиться. Он встал подальше, касаясь крыльями стены, глядя на лидера ДЖД вполоборота. Пояснять ничего не понадобилось.       – Я хотел помочь, – прогудел тот с заметным оттенком стыда. Застигнутый врасплох ответом, Фарма даже не смог ничего переспросить. Тарн неопределенно взмахнул руками, как будто пытаясь показать что-то, не в силах описать словами, но потом пояснил: – Я видел, что тебе больно. У тебя был сбой в топливной системе, – он совсем смутился. – Я собирался открыть горловину и…       Фарма едва верил собственным аудиодатчикам. Значит, Тарн использовал ласку как прикрытие, чтобы подобраться к баку и открутить наружную заглушку. Он отвлекал Фарму, чтобы… ха! Помочь?       Чтобы понять, что именно с доком не так, достаточно было провести по паре топливных магистралей и оценить, как они растянуты. А победить слишком сильное давление так просто: с открытой горловиной бесполезно сдерживаться, зато легко слить.       Если Тарн думал, что Фарма запирается не по своей воле, а просто не признается в досадном отклонении, попытка вмешаться означала… проявление заботы. Желание показать, что все хорошо. Что Тарна не шокируют чужие проблемы с топливопроводами, даже такие интимные. Что Фарме не надо смущаться, сдерживаться, бояться…       Он расхохотался, касаясь рукой стены, будто вот-вот потеряет равновесие. Тарн вскинул голову, остро осязаемое внимание впилось в Фарму вместе с взглядом голубых линз. Тот зажал рот тыльной стороной ладони, как будто энергон и сейчас мог пойти через верхний шлюз.       – Идиот, – выдавил он нервно. Контролировать смех было так же невозможно, как страх. Что слышал в нем Тарн? Едва ли облегчение, потому что Фарме не стало легче.       Все произошедшее всего лишь обратилось в часть нелепой комедии, но оттого не перестало быть болезненным. Ведь несколько кликов Фарма снова чувствовал себя в ловушке: пойманным, зафиксированным, как когда Рэтчет подлавливал его. Возбуждение и ненависть сопровождали каждый его ребут в течение всей войны, и когда Тарн, вопреки запрету, полез к топливному баку, они снова схлестнулись, встали поперек шлангов в горле.       – Я… осознал ошибку, – признался Тарн растерянно и добавил: – Поздно, я знаю.       Фарма готов был уже вскинуть руку, чтобы – на всякий случай – не дать десептикону подойти слишком близко, однако этого не понадобилось. Тарн не пытался сопроводить извинения сокращением дистанции.       – Мы… мы к этому не вернемся, – голос все-таки дрогнул, когда Фарма перестал улыбаться. Его требование было окончательным, он надеялся, что Тарн хорошо это осознает. Речь не о досадном недоразумении, а о наглядной иллюстрации того, чем обязательно заканчивается близость.       Тарн хотел, чтобы между ними сформировалось доверие? Он же и отсек эту возможность. Что ж, эксперимент показал, что Тарн – никакое не лекарство. Для установления эффективности и существуют тесты.       В ответ донеслось только покорное: «да». Больше Тарну и не нужно было говорить: он знал, что виноват. Правда, теперь у вины появился другой привкус – недоразумения, нелепого, но оттого не менее фатального.       За коротким согласием прочитывалось не только раскаяние, но и абсолютная готовность больше не проявлять инициативы. Это успокаивало, и в то же время сожаления о потерянных возможностях Фарма не слышал. Как будто проскользнувшее в момент близости чувство – обнажившееся, личное – исчезло бесследно. Или Тарн отсек его, чтобы не тревожить и себя, и автобота, или оно померещилось тогда, когда Фарму захлестывало желание интерфейса. Он мог что угодно принять за возбуждение, лишь бы удостовериться, что в его искре на самом деле есть место для кого-то, кроме Рэтчета.       Было уже не важно. Он усмехнулся снова – привычно, широко, натянуто. Значит, для него и правда существуют только руки, причиняющие боль. С этим можно жить, он ведь жил как-то раньше.       Фарма подавил сожаление. Тарн ведь все чувствует, и не стоит дразнить его или тыкать маской в фатальную ошибку снова.       – Пойдем уже, – сказал он недовольно, кивая на дверь в конце коридора. – Или мне вечно тут торчать?              Тарн уже положил руку на рубильник, активирующий чудом функционирующий на этой древней базе телепорт, когда Фарма вдруг шагнул в сторону из очерченного полустертого желтого круга на полу.       – Я… как-то я сказал тебе, что ни в чем не раскаиваюсь, – он невольно накрыл ладонью горло. – На самом деле, это не так. Я раскаиваюсь в том, что не убил одного автобота, Тарн. Я не смог. Я пытался, и не раз. Но когда у меня действительно был шанс, я не выстрелил.       Он не убил Рэтчета, безоружного и открытого для атаки, потому что ему стало интересно. Потому что очередной безумный эксперимент привлек его больше, чем шанс раз и навсегда освободиться.       Свобода – всегда страшно. Особенно если ее сопровождает обвинение в убийстве старшего медицинского офицера, одного из ближайших соратников Прайма.       К этому разговору нельзя было подготовиться – Фарма даже не думал, что он когда-либо состоится, – но, учитывая страстное желание Ферст Эйда быстро разрешить вопросы власти, другого шанса могло не представиться.       – Почему ты не сбежал?       Кажется, Тарн уловил суть. Фарма горько усмехнулся:       – Чтобы за мной охотились?       – Десептиконы…       – Десептиконы! Тарн, десептиконы, по-твоему, панацея? Вы бросали своих на наши пушки, чтобы защитить какие-то жалкие куски территорий, которые мы все равно потом захватывали. Боролись, заставляли миры страдать. Вы превратили войну за свободу в бойню, которая длилась миллионы лет! Я никогда, даже в периоды полного отчаяния, не хотел быть на вашей стороне!       Маска по-прежнему ничего не выражала, но с этой задачей неплохо справился голос. Тарн не недоумевал, его разочарование чувствовалось, но не ранило. Они и раньше обсуждали политические взгляды, и десептикон имел представление о его позиции. Фарма предпочитал диктатуру Прайма любым либеральным начинаниям Мегатрона, поскольку диктатура работала. Все остальное – нет.       – Дело Мегатрона…       – Чушь! Мегатрон работал над гештальтами. Мегатрон запустил гонку вооружений, – Фарма стал отгибать пальцы. – Мегатрон создал Гримлока, Мегатрон прислал в наши ряды Оверлорда, я не хочу даже знать, зачем, но столько смертей произошло по его вине!..       Тарн шумно, взволнованно завентилировал, но промолчал. Фарма отвел оптику. Он не хотел оскорблять Тарна. Им лучше было никогда не заговаривать об этом. Всякий раз выходило неловко, а сейчас – особенно. Разговор отклонился совсем далеко от темы, к которой Фарма собирался подвести       – Но… но теперь все иначе, да? – примиряюще спросил он. – У каждого из нас есть шанс на новую жизнь. Я хотел бы… чтобы в моей жизни больше не было убийств.       – Мое предложение в силе, – заверил его Тарн. Идеальный мех с агитплаката, высокой планкой меряющий честь, не взял бы назад слово, что бы ни произошло между ними лично. Впрочем, он едва не перестарался с попыткой доказать, что говорит искренне – искра Фармы остро отозвалась на тревогу. Почему-то лидер ДЖД по-прежнему был готов предложить автоботу место в своем отряде. – Ты уверен, что не хочешь остаться?       – Мир, Тарн, – напомнил Фарма. – Я хочу вернуться на Кибертрон. Хочу оказаться там, где буду нужен. Все будет по-другому…       – Прости, но… кто тебе сказал? Автоботы – не победители, но ведут себя так, словно они выиграли войну. Ты веришь Голдбагу? Тому, что он говорит? Пустые слова! – речь Тарна зазвучала резче, решительней. Он как будто обращался к целой толпе слушателей – Он всем сказал, что прикончил Родимуса! А мы… мы знаем, что его корабль недавно напал на колонию. Мирную колонию. Маленькую. В живых никого не осталось.       Фарма замотал головой:       – Он бунтовщик. Один самонадеянный мех, возомнивший себя новым Праймом…       – Автоботы не держат слово.       – Я – автобот, Тарн! – рявкнул Фарма так, что даже бесстрастная маска вздрогнула. Он взрезал воздух ладонью, будто пилой. – Хватит! Я собираюсь вытянуть из этого мира все, что смогу. Я собираюсь закрепить его. А ты хочешь продолжать войну? Продолжать сражаться?       – Не я ее продолжаю. Знаешь, сколько существует мест, подобных Дельфи? Мы будем искать их, потому что вы… потому что такие, как Ферст Эйд, как Праул продолжают нас убивать. И Голдбаг их не остановит.       – Праул не отвечает на запросы, – для самого себя больше, чем для Тарна, произнес Фарма. – Он там… как будто умер. Может, и правда так. Я не хочу сказать, что он всегда ратовал за мир, но он разумный мех. В этом хаосе… кроме него про наш проект просто может никто не знать. Я собираюсь вернуться и увидеть мирный Кибертрон. Своей оптикой. Я советую тебе сделать то же самое.       Тарн с сожалением провентилировал:       – Вот увидишь, это превратится в новый виток угнетения. Жаль, что Мегатрон исчез. Он точно не допустил бы…       – О, избавь меня! – попросил Фарма горячо и добавил тише: – Я собирался… сказать, что помогу вам вывезти объектов с Дельфи. Но не останусь. Я хочу домой, Тарн.       – Ты не обязан рисковать, если веришь, что проект закроют, – прогудел лидер ДЖД. Показалось, что он говорит немного капризно.       Он просто не знал, во что Фарма верил сейчас. В то, что если не саботировать работу Дельфи, Праул найдет способ и рычаги давления, чтобы приковать его к Мессатину навечно. А когда он сдаст станцию ДЖД, надежда на мирный актив точно угаснет.       – Я все решил, Тарн, – твердо сказал он. – Вы освободите пленников и… вы не тронете моих коллег. Даже Ферст Эйда. Я не хочу смертей.       Не сейчас, когда война закончилась.       Тарн кивнул, отключая питание пульта управления. На базе так же экономили энергию, как и на корабле.       – Расскажешь мне о своем плане?       – Только тебе? Разве твоему подразделению не стоит знать детали? – усмехнулся Фарма. – Ах, да, я забыл. Все решения принимаешь ты.       – Они все узнают.       Фарма погасил улыбку, опуская взгляд.       – Не беспокойся. Я верю, – тихо ответил он. – Главное, больше не пытайся сделать «как лучше»…       – Не вспоминай, – перебил Тарн так убедительно и рьяно, что Фарме захотелось навсегда забыть свою попытку справиться со старыми травмами. Было бы проще жить, если бы ее никогда не было? – Никогда не вспоминай, и я не буду. Ты не должен из-за этого страдать, Фарма.       Тот крепче стиснул пальцы за спиной. Забыть не получится, но цепляться за это воспоминание действительно не стоит.       – Хорошо. Тогда слушай, – провентилировал он. Издали линзы Тарна дружелюбно сверкнули, предлагая продолжать. – Ферст Эйд собирается на Кибертрон и оставляет мне Дельфи. Я получу коды безопасности…