Володя и Драган

      Драган с трудом открыл глаза. Квартиру наполнял тусклый мигающий свет, с улицы слышались глухие крики и удары. Драган поднял голову — перед ним стоял Володя, почему-то в военной форме и с автоматом на плече. «Мне надо уходить» — старший посмотрел на Драгана безумными глазами. «Куда?..» — сердце Драгана отчаянно заколотилось, он уже знал ответ. «Война опять началась, я ухожу. Прощай!» Осенний ветер захлопал дверями. Драган, пытаясь перекричать ветер, завыл и попытался встать, чтобы удержать брата, но его самого будто что-то держало прижатым к полу. «Володя! Почему ты? Ты не должен больше воевать, не уходи! Не уходи от меня, Володяаааааа!..» — ветер унёс отчаянный крик… «Да не ухожу я никуда, я ж только пришёл» — Володя прижимал к себе дрожащего младшего, который никак не мог очнуться от кошмара. «Володя… Володька… что, опять война?» — Драган всхлипнул. «Не уходи, не уходи, пожалуйста…» — Володя почувствовал на своей щеке горячие братовы слёзы. «Никакой войны, Бог с тобой, лапушка… Всё хорошо, успокойся. Это был сон… Я здесь и никуда не ухожу.» Драган понемногу приходил в себя. Володя со вздохом провёл ладонью по его забинтованной руке. «Вот зачем ты в стёкла сам полез? Подождать меня не мог? Вот что это такое, а?» — старший вдруг сам почувствовал, что отчитывает брата совсем как ребёнка, но тот уже окончательно пришёл в себя и расплылся в улыбке: «Это — что?» — переспросил он, указывая на повязку, — «Это — что такое не везёт, и как с ним бороться.» Володя покачал головой: «Да уж не говори… Прихожу — в окне стёкол нет, в квартире колотун-бабай, комната вся в кровище, и на полу какая-то… хрень лежит…» «Это не хрень, а витраж!» — деланно оскорбился Драган. Володя фыркнул. Через несколько секунд братья уже от души смеялись, обнявшись. «Ну и на кой… в смысле, зачем ты эту… этот… витраж сотворил?» — немножко сердито улыбался Володя. Драган вдруг погрустнел и улыбнулся в ответ как-то виновато: «Володь, ты же знаешь, я на улицу выйти не могу… Так хоть смотреть бы туда иногда…» Володино сердце сжалось. «А то как же так, первый снег выпадет — а я об этом только от тебя вечером узнаю? И то, если посчитаешь нужным рассказать» — Драган с улыбкой потрепал брата по волосам. «Да и без света и без дела я… как та цапля.» «Какая такая цапля?» — нахмурился Володя. «Та самая, из присказки» — засмеялся младший, и трагическим тоном продекламировал: «Цапля чахла… цапля сохла… цапля СДОХЛА.» «Я те дам — сдохла», полушутя рассердился старший. Драган снова широко улыбнулся и многозначительно поднял палец вверх: «Вот именно ПОЭТОМУ… и не надо оставлять меня тут без света. Иначе — цапля. Ладно, дотащи меня до соседней комнаты, покажу тебе, что за хрень я сотворил.»       Володя выпутал младшего из одеял и подхватил на руки. «Какая замечательная, однако, идея!» — проговорил старший, глядя от двери на лежащую возле стены кучу одеял. Драган вопросительно на него посмотрел. «Я тебя в одеяла буду завязывать. И не замерзнешь, и уж точно не полезешь куда не надо» — улыбнулся Володя, усаживая младшего на табуретку и поднимая с пола керосиновую лампу. «Показывай, что — куда.» Драган расплылся в довольной улыбке, кутаясь в одеяло: «Всё просто — это та же фанерка для окна, только чуть модернизированная. Там, где ты стоишь, верх окна; а лежит это всё лицевой стороной вниз. Надо просто поднять и вставить в окно, она по размеру. И гвоздями её — только аккуратно, чтобы стёкла не вывалились. Но вроде не должны.» Володя выслушал монолог с лёгким недоверием, но фанерку с пола всё-таки поднял и приставил её к раме, как сказал брат. «Точно по размеру, ты молодец» — негромко сказал Володя, примериваясь первым гвоздём к конструкции. «Я старался» — довольно проговорил Драган. «Слушай, а что такое в коридоре лежит, блестит? Никак отсюда не разберу…» Настал володин черёд довольно улыбаться: «Подарки тебе. От моих товарищей с работы — велели тебе передать привет. И пожелание не мёрзнуть…» Драган просиял: «Неужели… печка!» «Она самая!» — отозвался старший. «И мешок дровишек в комплекте. Сейчас с окном закончу и пойдём устанавливать в спальне…»       Всю следующую неделю Володя старался приходить домой пораньше. Младший в первый же день законопатил все щели вокруг фанеры, до которых дотянулся, и остальные дни скучал и грелся в темноте возле печки, короткий дымоход которой был выведен в окно. В светлой, с таким трудом оборудованной комнате пока всё равно было нечего делать из-за порезанной руки. Остальные окна, кроме братовой комнаты, старший всё-таки заколотил фанерой: Драган в общем-то и не возмущался по этому поводу, осознавая, что ещё одного «витража» он не сдюжит, а с забитыми окнами всё-таки стало теплее. Володя каждое утро вздыхал, глядя на то, как понемногу тает запас топлива, потом, несмотря на отчаянные протесты брата, что «он сам справится», перевязывал заживавшую понемногу ладонь, и уходил на работу. Там, на заводе, на первом же перекуре его встречал старый новый знакомый, имени которого Володя больше не забывал. Они трепались обо всём, и очень скоро Володя понял, что Владимир регулярно приворовывает на заводе, и поэтому всегда имеет возможность и выпить, и покурить, и сытно поесть. В первый момент осознания на Володю нахлынуло дикое отвращение. Собеседник мгновенно уловил изменившееся настроение, хотя Володя постарался это тщательно скрыть. Владимир положил ему руку на плечо: «Володь… да, знаю, я отвратительный человек. Потому что делаю это просто ради того, чтобы, как говорится, и сыт, и пьян, и нос в табаке. Но ты-то?.. Работаешь один, надрываешься, ещё и брата на себе тащишь?.. Надолго ли тебя так хватит?» Володя старательно пропустил мимо ушей последнюю реплику и попытался возразить — «Он тоже работал… мебель делал. Мы много что на неё выменяли. Правда… теперь досок нет…» Мужчина фыркнул: «И не будет ещё долго. Ты послушай…» — он наклонился к Володе и понизил голос, — «Я же к тебе по-дружески, от души. Научу тебя, хочешь? Раз ты сам никогда и нигде… Перебиваетесь же едва-едва…» Володя почувствовал, что его понемногу начинает трясти. Всё внутри него сопротивлялось тому, что нашёптывали ему на ухо, но одновременно с этим нахлынула горечь от осознания правдивости этих слов. Он привык жить честно, и запросы его всегда были лишь настолько высоки, насколько он мог их удовлетворить честным трудом. Но сейчас ситуация была другой, и он в глубине души понимал, что сводить концы с концами становится не так просто, и обеспечить себя и брата всем самым необходимым он не мог. «Мы не бедствуем, спасибо» — процедил он сквозь зубы, глядя в одну точку, и почувствовал, что от этой лжи ему стало ещё хуже. Владимир встал перед ним, закрыв Володю от окружающих. К счастью, очень близко от них никого не было. «Володь… Володь, послушай. Я тебя не уговариваю, не понравится — забудешь. Один-два раза — не страшно, дальше сноровка нужна… Сумеешь — научу тонкостям…» «А потом ты меня сдашь с потрохами за эти один-два раза, когда тебя самого поймают и прищучат!» — Володя зло посмотрел на собеседника и очень быстро понял, что ляпнул лишнего. Владимир выпрямился и замер на пару секунд, а потом хлопнул себя ладонью по лбу и покачал головой, подсмеиваясь. «Володька… какой же ты… валенок. Хотя знаешь, это ты верно подметил — случись что, я б тебя сдал. Если б не твой брат. Что он-то без тебя делать будет?..» Володя дикими глазами посмотрел на собеседника, тот продолжал: «…знаешь, мы все себя любим больше, чем кого бы то ни было… Я сам — эгоист, и в этом с собой честен. Но ты брата любишь больше, чем себя — а позаботиться о нём не можешь точно так же, как и о себе. Ты чувствуешь себя виноватым за то, что ты-то ходишь на своих двоих, а он — нет, но ему не можешь достать даже костылей.» Володя закрыл глаза и сжал кулаки. Он едва сдерживался, чтобы не ударить человека, который, как ему казалось, читал мысли у него из головы. Владимир схватил его за руку — «Так, если ты меня сейчас будешь бить, тебя точно выгонят с работы, и всё будет гораздо хуже. Спокойно, вдох-выдох…» Володя подышал, успокоился немного и открыл глаза. «Какое тебе дело до моего брата?» — прошептал он срывающимся голосом: то ли сердито, то ли жалобно. Владимир вдруг посмотрел ему прямо в глаза, и Володя вдруг увидел в них — за поволокой хитрости и весёлыми огоньками — глубоко плескавшуюся неподдельную боль. «Ты меня заклеймил… я знаю. Уже не друг и не товарищ, да. Ничего, я этого ждал. Знаешь, у меня тоже был младший брат — правда, я любил его не так сильно, как ты — своего. Ещё у меня была жена и…» — голос Владимира дрогнул, — «…двое маленьких сыновей. А теперь, видишь, я совсем седой. И тоже считаю, как и ты, что лучше бы меня — а не их… тех, кто ещё не успел пожить, как твой Драган. Просто мне жить теперь не для кого. И я хочу помочь — как умею.» Владимир договорил и ушёл, оставив Володю с нелёгкими мыслями наедине.       На следующий день, встретившись с Владимиром, они не поздоровались — но тот увидел в голубых володиных глазах печальную и покорную готовность. Угостив нового «ученика» папироской, Владимир за пару раз поделился с ним некоторыми нюансами дела, которое тому предстояло, и Володя трясущимися руками стал таскать в тайники, которые показал ему новый знакомый, разные ценные малозаметные детали — или наоборот, под шумок списывал под брак крупные, в чётком соответствии с данными ему «инструкциями». Вечером они с Владимиром ходили на «рынок», где Володя обменивал наворованное на разные более компактные вещи, из дорогих товаров стараясь выбирать самые ходовые. «А ты копишь на что-то, я смотрю…» — улыбался Владимир, пихая приятеля локтем в бок. Володя в ответ молчал. Под глазами у него образовались синие круги от недосыпа и нервов: спал он, и в самом деле, теперь очень плохо. Прижимая к себе младшего — будто боясь, что кто-то заберёт его, узнав о володиных проступках — Володя ночами лежал без сна и смотрел, как в печке с потрескиванием пляшет огонёк, а утром старался уйти, не разбудив брата, чтобы тот не заметил его осунувшегося лица. По счастью, и уходил, и возвращался он теперь в темноте, и Драган, казалось, не замечал изменений. Однажды вечером, за чаем, младший, водя пальцем правой руки по затянувшимся порезам на ладони, покосился на брата, как тому показалось, с подозрением. Старший поспешил отодвинуться подальше от огонька свечи, чтобы скрыться в темноте. «Володь. Ты сам не свой — который день уже. Что случилось?» — Драган выжидающе посмотрел на брата. «Ничего.» — Володя постарался ответить как можно более обыденным тоном. Младший смотрел на него, не моргая — Володе в какой-то момент почудилось, что вместо чёрной повязки у него блестит второй глаз. «Не ври… Ты никогда врать не умел. Что случилось?» «Ничего не случилось, я сказал. Пойдём спать.»       Драган настаивать не стал.       В один из вечеров Володя вернулся гораздо позже обычного. Драган уже начал слегка волноваться: он весь вечер сидел при свече и рисовал карандашом на обратной стороне маленького куска обоев, оставшегося после того, как Володя заклеил кровавые следы и потёки на стенах. «Привет, Володь! Что-то ты поздно сегодня — я уже переживать начал» — задорно выкрикнул Драган возившемуся в коридоре брату. Вместо ответа старший молча прошёл к Драгану и сунул ему в руку пару костылей, а потом, тяжело опустившись на колени, положил перед ним пару новых ботинок и шерстяные носки. Драган на короткий момент потерял дар речи, сердце у него колотилось быстро-быстро. Он вцепился в свой главный подарок так, будто боялся, что всё это сон или шутка, и через пять минут выяснится, что ему опять придётся скакать на табуретке. Это были не самопальные массивные подпорки — такие Драган однажды видел из окна у какого-то своего товарища по несчастью, правда у того ноги не было по самый пах. Нет — настоящие, из лёгкого прочного сплава — и руки не устанут таскать, и по росту подогнать можно. Словом, вот она — суровая послевоенная мечта. Драган после нескольких минут тишины перевёл взгляд на брата, который стоял перед ним на коленях, уронив перед собой руки и опустив голову, и тяжело дышал. «Володя… Володь… я…не знаю, к-к-как тебя благодарить…» — голос Драгана слегка дрожал, — «но… почему ты выглядишь так, как будто их у кого-то отобрал?» Старший вздрогнул и поднял голову. «Бог с тобой, малыш… Не отобрал, нет. Пользуйся — и не благодари меня… я давно должен был это сделать, прости меня…» — голос его звучал тихо и глухо. Младший заволновался — брат впервые за последнюю неделю дал ему разглядеть себя как следует. Выглядел он по-настоящему измождённым — хуже, чем в самые худшие дни войны и когда-либо после неё. «Володя… Что с тобой? Не пугай меня, брат! Володька!» — Драган почти кричал, тряся брата за плечо. В голове у него промелькнула догадка, которая обожгла нутро и перехватила дыхание: может быть, брат тяжело заболел, и все эти подарки — к тому, что… что ему, Драгану, скоро придётся остаться одному?.. Младший отчаянно гнал эту мысль из головы, а брат всё молчал, невольно её укрепляя. «Володя… ты… ты болен?» — почти прошептал Драган. Володя будто бы вышел из своего оцепенения и слабо улыбнулся, отрицательно качнув головой. Потом он подвинулся к брату поближе, не вставая с колен, и уронил голову ему на плечо. «Нет, я не болен, не переживай. Всё хорошо…» У Драгана немного отлегло от сердца. Если бы догадка была близка, по такому поводу брат точно не стал бы врать. Драган гладил старшего по слегка подрагивавшей спине. «А что с тобой тогда? Ведь случилось же что-то.» «Нет, ничего не случилось. Я просто устал.» — Володя хотел было подняться, но брат его удержал. «Нет, ты не просто устал, ты смертельно устал. Это разные вещи. Лучше скажи, правда, что случилось?» «Ничего.» — Володя встал и пошёл к двери комнаты. Драган в несколько прыжков догнал его — бо теперь мог это сделать без труда — и схватил брата за руку, не выпуская костылей из подмышек. Время было действовать решительно. «Что не так с этими подарками, Володя? Где ты их взял? Ты с детства врать не умеешь, брат. Так сейчас не время учиться!» Теперь Володя внешне был каменно-спокоен, но Драгана этим было не обмануть. «Где взял? Выменял. Как выменивал многое другое.» «На что выменял?» — настаивал Драган. «На другие вещи, как обычно.» В наступившей секундной тишине младшего поразила вторая догадка — уже не такая жуткая, как первая, но довольно неприятная. «На какие такие… вещи? У тебя недельный только завтра, Волоодь…»       И тут старший понял, что дальнейшее сопротивление бесполезно.       Драган стоял посреди коридора и впервые за долгое время смотрел на брата сверху вниз. Тот сидел на полу, обхватив голову руками, молчал и тяжело дышал. Свет свечи, оставленной в комнате, коридора почти не достигал, и его фигуру в темноте едва можно было различить. Наконец он заговорил — медленно, тяжеловесно и с паузами, роняя каждое слово, как тяжёлый предмет. «Я ворую на заводе. Всю неделю. Не хотел тебе говорить… Я вкалываю целыми днями, но ведь не могу ни себя, ни тебя обеспечить. Запер тебя здесь, ещё и окна хотел заколотить… всё потому, что сам ничего достать не могу. Прости меня. Прости… Всё, что мы с тобой нажили — всё ведь на твои труды, стулья эти твои…» Старший горько усмехнулся. «А теперь не из чего тебе их делать — и что? Да, я не хотел тебе говорить. Но лучше ты меня осудишь и… и вообще руки больше не подашь, и братом не назовёшь» — Володя разошёлся — «…чем будешь голодать, мёрзнуть, и… и страдать у окна в обнимку со своей… т-т-табуреткой.» Драган выслушал всю эту тираду со смешанным чувством. На самом деле, он никогда не подумал бы, что Володя в своей жизни сможет что-либо украсть. Однако, рассуждал младший про себя, ему это и даётся… с небывалым трудом. И конечно, ради меня — не ради себя же… Гооосподи Боже… Надо выручать, срочно, он же так пропадёт… дурак… и я вместе с ним заодно. С этой мыслью Драган решительно окликнул брата. «Володя, вставай. Пойдём в спальню, там теплее — сядем и спокойно поговорим.» Володя поднял голову и увидел, что младший протягивает ему руку — не думая о том, что упадёт, если брат, вставая с пола, за неё по-настоящему схватится. Старший сделал над собой душевное и физическое усилие, взялся за протянутую ему руку, стараясь на неё не опираться, и осторожно встал. Драган чуть пошатнулся, но устоял. Володя сходил за свечой в соседнюю комнату и вернулся в спальню. Драган сидел на табуретке возле печки, отложив костыли в сторону и вытянув ноги. Рядом стояла ещё одна табуретка. Драган хлопнул по ней рукой — «Садись.» Володя машинально повиновался. После треволнений последних дней голова не соображала совсем, а спокойная реакция Драгана на неожиданную «исповедь» в коридоре почему-то даже принесла облегчение. Младший, взяв мокрую от пота и холодную володину ладонь в свои, начал говорить — мягко, негромко и с едва уловимой улыбкой в голосе. «Володь, послушай меня внимательно. Я твоё решение понимаю и не осуждаю. Времена непростые, все мы выживаем как можем. Только если ты хочешь, чтобы было лучше мне, никогда больше так не делай. Мы с тобой давно уже — одно целое: болит душа у тебя — болит и у меня. Будешь продолжать — пропадёшь, ты посмотри на себя? А вместе с тобой пропаду и я. Чистая совесть — она ведь дороже, дороже любых подарков, Володь, разве не так? Я уж даже не говорю о том, если поймают… Ты и без меня знаешь. Просто, видимо… не осознаёшь. Поэтому тебе говорю я — не надо.» Драган ощущал по ладони, которую держал, что брат отогревается понемногу — и телесно, и душевно. Он продолжил: «Конечно, ты устал за эту неделю — ещё бы, такой камень на душе таскать. Согреешься сейчас, и пойдём помолимся вместе — и тебе легче станет. Господь простит, а я тебя прощаю…» Володя поднял лицо и посмотрел на младшего, улыбаясь сквозь блестевшие на глазах слёзы. От них потихоньку становилось легче. «Да какое мне прощение… не заработал пока прощения…» — прошептал он едва слышно. Драган внезапно рассмеялся и обнял его крепко-крепко — «Володька… не знал бы тебя — подумал бы, что прибедняешься нарочно. Как мне тебя не простить за всё, любимого брата — и не простить? Ты же мне…» — Драган перешёл почти на шёпот — «…ты мне крылья подарил, Володька… Спасибо тебе! А Господь милостив, он всех прощает… главное — раскаяться искренне…»       В эту ночь не спал уже Драган, с улыбкой прислушиваясь к потрескиванию огонька в печке и ровному дыханию брата в темноте.