Ярче солнца

Прижимая к скуле пакет со льдом из холодильника, Ганнибал, закинув ногу на ногу, сидел в гробовой тишине гостиной у пустого стола, отрешённо глядя на светящуюся ёлку в углу. Со двора раздался приглушённый грохот падения, и Ганнибал невольно прищурился одним глазом — это я зашвырнул мешок с осколками сервиза и остатками ужина в металлическую мусорную корзину. Спустя минуту хлопнула входная дверь и я, стянув куртку с плеч и оставив в коридоре, вошёл в комнату, потирая холодные руки. — Нужно что-то придумать с едой, — сказал доктор, посмотрев на меня, меняя положение пакета со льдом. — Что-нибудь осталось? — поинтересовался я. — Остатки овощей на дне кастрюли… — Подгоревших? — Подгоревшие я выбросил. — Окей, ага. — Конфеты остались… — продолжил Лектер. — Выпивки… много. Я усмехнулся. — Смешно ему, — с упрёком вздохнул Ганнибал. — Извини, — пристыжённо уселся я на краешек второго стула у стола. Помолчав, я рискнул продолжить. — Всё-таки… нам стоит поговорить. — Зачем?.. — он отложил лёд на стол, пытаясь согреть озябшие руки. Я взял пакет со стола, придвигаясь; Ганнибал пододвинулся и слегка наклонился, чтобы мне было удобнее держать. — Ты знаешь, что произошло, я знаю. И ты мог сдержаться, потому что знал всё заранее! В отличие от меня. — Ну-пф! — недоверчиво качая головой, выдохнул я. — Хочешь сказать, ни в одном из случаев ты не пытался меня поддразнить? — Это выглядит, как милая шалость на фоне твоего хулиганства. — Ганнибал… — Всё, хватит, — он отстранил мою руку с пакетом льда от своей щеки. — У меня уже всё лицо онемело. Да, пару раз… Пару раз я невольно тебя поддразнил. Но ты сам видишь разницу между моими действиями и твоими. — Я сам вижу разницу, — согласился я. — Но вообще-то я не об этом хотел поговорить. Ганнибал глубоко вздохнул и принялся потирать лоб. — Могу я прямо сейчас попросить тебя о подарке на рождество, а ты пообещаешь выполнить просьбу, какой бы на ни была? — Но я… уже купил тебе бдсм-ные штуковины, — указывая в сторону коридора, пробормотал я. — Оставишь их себе, может быть. Я хочу другой подарок. — Я не… — начал я, запинаясь. — Не вполне уверен, что у меня получится его подарить. — Получится, — произнёс Ганнибал. — Я немного знаю тебя, чтобы предположить о том, чего бы ты хотел, а чего нет. Просто доверься мне и пообещай. Собравшись, было, ответить мгновенно, я приостановился, глядя на него, и задумался. Но что я, в конце-концов, теряю. Если это он скажет что-то хорошее — порадуюсь, если плохое — это всё равно было бы неизбежно и рано или поздно случилось бы. — Обещаю, — сказал я, — выполнить просьбу. Взгляд Ганнибала стал тёплым. Доктор, бывший всё это время в напряжении, будто бы успокоился, и только тогда я заметил, что он вообще нервничал. — Мы встретим рождество вместе, здесь, — сказал он. — Выпьем вина, придумаем что-нибудь с едой, посмотрим пару рождественских передач и не будем ни о чём говорить. Я улыбнулся. — М-м, — отрицательно качая головой, промычал я. Он не стал говорить что-нибудь вроде: «Как же так? Ты же обещал!». Такие вещи между нами уже не срабатывали. Меньше всего в рамках отношений с Лектером меня пугала перспектива обрести репутацию человека, который не держит обещаний. Мало ли, как кто выглядит? У нас были другие правила, и игры у нас были другого рода. Мы перекапывали мотивы и желания друг друга огромными острыми лопатами, часто безжалостно расправляясь с тем, что оставалось на поверхности. — Окей, — согласился Ганнибал. — Тогда позволь хотя бы открыть вино. — Я ничего не запрещал, — поспешил напомнить я. — Но и разрешал далеко не всё, — поднимаясь из-за стола, сказал Лектер, направляясь на кухню, видимо, за бокалами и прихватывая с собой пакет растаявшего льда. — Как и ты! — крикнул я вдогонку. — Думаешь? — возвращаясь, поинтересовался Лектер, отставляя бокалы на стол рядом со мной, открывающим бутылку с вином. — Разве нет? — спросил я. — Разве нарушение запрета не влекло наказание? — Это не… — сам глубоко задумываясь, пробормотал доктор. — Это не было так, — сказал он, но с таким видом, словно сам ещё очень глубоко погружён в изучение вопроса, и, чтобы немного подумать, он тут же убежал обратно в кухню со словами: — Я сделаю хотя бы сандвичи! Вернулся Ганнибал минут через десять вместе с бутербродами на тарелке (к которым мы в итоге так и не притронулись) и банкой мази, которую я уже наносил на кожу на лице сразу после драки, но которая уже впиталась. Поставив на стол тарелку, Ганнибал шагнул ко мне, раскрутил банку и, не говоря ни слова, окунул в мазь кончики пальцев и занялся моей физиономией. Сказать честно, от его прикосновений было больно, но, наклонив голову, я имел честь лицезреть край его бедра и думал о том, как хочу коснуться его рукой. Сначала только коснуться, потом провести ладонью вдоль, сжать пальцы, прихватить его за ягодицу, притянуть к себе и, приподняв край его кофты, прижаться губами к выступающей косточке, поцеловать. Ганнибал шагнул в сторону, поднимая со стола крышку и завинчивая банку с мазью, размазывая остатки по своим рукам. Когда доктор поднял свой бокал с вином и взглянул на меня, я почувствовал себя виноватым и отвёл глаза. «Это только похоть, — подумал я. — Она не имеет ничего общего с выяснением отношений. Или я ошибаюсь? Легко ли найти того, кого хочешь? Что, если это случай кармического совпадения… и очень, на самом деле, похоже, что именно так. У всех мужиков на планете всё устроено точно также, как у этого, но хочу я именно этого, а хочу из-за того, что у него в башке. Значит, мне нужно договариваться с башкой. Я ведь так близок к тому, чтобы договориться! За последние несколько месяцев я ещё ни разу не был так близок к этому. Мы сидим дома, он ни на что не сердится, удовлетворился дракой, ведёт себя, словно и не было никакого разрыва… Не значит ли это, что мне следует заткнуться, позволить ему ни о чём не говорить, посмотреть с ним телек и вести себя тише воды, ниже травы, надеясь, что вдруг с утра он забудет про расставание и больше так и не выгонит?..». — Нет, — решительно сказал я. — Давай, пожалуйста, скажем друг другу пару слов. — У меня нос ровный? — спросил он. — Что? — Нос ровный? — повторил он. — Я ставил его на место перед зеркалом и мне кажется, что он как-то не так выглядит. — Господи, Ганнибал… — приобретая виноватое выражение лица, пробормотал я. — Прости меня. — Мы оба себя скверно вели, — сказал он. — Я тебя тоже ударил. Теперь скажи, ровный ли нос. Ну, насколько это возможно, учитывая, что он и так был немножко искривлён. — Всё ровно, — заверил я. — Посмотри повнимательнее, пожалуйста. — Ровный у тебя нос, — послушно подтвердил я, наклонившись поближе. — Хорошо, — удовлетворённо сказал он. — Хорошо… Если что-то с ним не так, буду жить с кривым, и это останется на твоей совести. — Всё в порядке с твоим носом, — в третий раз сказал я. — Мгм, — отпивая вина, промычал он. — Нам стоило бы расстаться, если бы между нами на самом деле ничего не происходило. Но между нами всё ещё что-то происходит. Даже когда тебя нет, что-то происходит между нами всё равно. — То есть? — уточнил я. — Если бы я чувствовал равнодушие, я бы не смог притворяться, — проговорил он. — Но я не равнодушен к тебе. Я думаю о тебе. Не постоянно, конечно, но я готов признать, что не хочу никого другого. Я был на тебя обижен или я не хотел тебя, или даже был взбешён или чувствовал, что ты мне противен, считал, что никогда не захочу тебя видеть, но я всё равно не хотел никого другого, кроме тебя. Это между нами. Понимаешь? — Это… чудо какое-то, — криво улыбаясь, пролепетал я. — Со временем я думал бы о тебе реже, конечно, — продолжал он. — И если бы ты согласился на развод, а потом встретил кого-то ещё, я бы тебя не беспокоил, когда понял бы, что твой новый партнёр для тебя важнее всего остального. — Зачем ты говоришь всё это? — спросил я, чувствуя горечь всего, что он наболтал. — Чтобы я хорошенько прочувствовал вес тех твоих слов, которые ты на самом деле хочешь сказать? — Ты меня знаешь, — произнёс он, допивая вино из своего бокала. — Переходи сразу к тому, чего ты хочешь, — посоветовал я, поднял бутылку с вином, вновь наполняя его бокал. — Когда-то всё равно придётся сказать. К тому же, у меня тоже есть кое-что, что я должен сказать. — Я хочу, чтобы ты поверил в то, что я скажу, но не знаю, как именно мне сказать об этом, чтобы это прозвучало достаточно убедительно. — Но мне кажется, что я знаю, что ты хочешь сказать. Он начал говорить «н…», видимо, «нет», но, так и не сказав, просто покачал головой. Я решил молчать и ждать. Уж что-что, а ждать я научился! — Уилл, — твёрдо начал он, и я на него посмотрел. Ганнибал отвёл взгляд, и под видом горделивой благосклонности скрыл нерешительность, автоматическими движениями пальцев начиная скрести рисунок на скатерти. Выждав долгую паузу, видимо в самом деле мучительно что-то обдумывая про себя, он прекратил терроризировать скатерть и поджал пальцы. — Я чувствую, что мне чего-то не хватает… — произнёс он. — Что ты нужен. Ты нужен мне. Ты был прав, когда ходил… Ходил… здесь. С этим… кофе. Я… сейчас… сейчас попробую сформулировать. — Хорошо, — негромко, ласкающим тоном проговорил я. — Никуда не тороплюсь, попиваю вино, в тёплой комнате, в отличной компании. Я сказал — и заткнулся. Видимо, я всё-таки его сбил и не знаю, успокоил ли. Он ещё некоторое время обдумывал что-то в тишине. — Ты был прав, — произнёс он, почти напугав меня, расслабившегося в тишине рождественской гостиной. — Насчёт меня. — Э… — Я могу быть несносным. — Я не говорил такого! — Это Я говорю, — перебил он. — Пожалуйста, дай мне высказаться. Я знаю, что ты хочешь сказать мне приятные вещи. Сейчас не надо. Я совершал и совершаю эгоистичные и жестокие поступки. Я резко реагирую на слова. Я часто злюсь и вымещаю злость на окружающих. Я мстителен. Высокомерен. Я заставляю людей идти у себя на поводу и извиняться за несуществующие прегрешения в обмен на своё снисхождение. Я постоянно пытаюсь переделывать других людей, когда мне кажется, что они не соответствуют моим понятиям о том, какими они должны быть. Я пресекаю неугодные мне поступки и обижаюсь, когда что-то идёт не так, как запланировал это я. Я веду себя, как комнатный тиран. Один раз ты указал мне на это, и это привело меня в бешенство, хотя ничего из того, что ты сказал тогда, ты не выдумал, и сказал ты всё то не из самолюбия и обиды, а только потому, что хотел лучшего для нас обоих. Ты был прав во всём. Я должен это сказать. Я… Я должен сказать, что… На самом деле, я не хотел заводить ребёнка. Я вынужден признать правду. Судя по той картине, которая представлялась моему воображению, я хотел получить в собственность послушного робота, который выполнял бы мои приказы, неизменно меня радовал и молча сносил мои унижения. То, что я придумал сам для себя, не согласуется с разумной действительностью, и я подсознательно боялся, что останься ты рядом, ты смог бы разубедить меня в моём заблуждении. И всё то время, пока я был один, я с завидным упорством обманывал себя, выдавая желаемое за действительное и купаясь в горечи обиды, которую, как я хотел верить, нанёс мне ты. Я тщетно пытался придумать реальность, в которой я оказался бы прав, в которой можно было бы пренебречь собственным самодурством. Я понимаю, почему в какой-то момент ты ощутил страх того, на какую жизнь мы способны… я способен обречь маленького человека. Я не хотел видеть бревна в собственном глазу. Было очень удобно обвинять во всём тебя, раз именно ты поднял эту тему. Тем более, прямо ты своих опасений не высказывал, лишь корректно мне на них намекал. Это раздражало ещё сильнее. Может быть, вылей ты этот ушат ледяной воды на меня в то время, эта драка случилась бы уже тогда, но не знаю, согласился бы я с тобой, если бы не вскрыл этот болезненный нарыв собственными руками, не начни я копаться с собственных поступках с таким усердием. Но я понимаю и то, почему ты не высказывался прямо. Конечно, понимаю… Это так сильно злило меня! Твоя роль в моём недовольстве косвенна. Ты только произнёс вслух то, чего я так боялся. Но когда мне говорят вслух нечто подобное, всё чего я хочу — любыми средствами прекратить болезненное вмешательство. Я привык раз за разом справляться со своими несовершенствами старым проверенным и крайне действенным способом игнорирования проблемы; раньше всегда срабатывало, впервые что-то пошло не так. Ганнибал ухватился за бокал с вином и перевёл дух. Он сделал пару глотков, я же продолжал молчать, пребывая в тихом шоке и внимательно внимая его исповеди. — Беда в том, — продолжил Ганнибал, — что раньше, если что-то меня не устраивало, я просто уходил по-английски. Делал ручкой — и исчезал в тумане. Я поступил так и на этот раз: сразу же потребовал развода, празднуя в первый вечер свою свободу и обретение новых возможностей. Я искренне считал, что избавился от тебя и от всего, что нас связывало. Разумеется, мне было больно, но я уверял себя в том, что так происходит всегда при расставании. Я пил вино, точно, как сейчас, пересматривал «Гордость и предубеждение» и старался думать о будущем. Я представлял себе, что пройдёт время, меня захлестнёт равнодушие к тебе, нашему прошлому и тогда я начну искать того, кто разделит мои идеалы в плане обзаведения потомством, и всё станет лучше… — А этот тип, Сатклифф, он… — влез я. — Боже, нет! — поморщился Ганнибал. — Он примерный семьянин, у него свои дети, он просто заглянул не вовремя. — Я так и думал. Ганнибал дёрнул плечом, покривив губы, давая понять, что так и посчитал. — И вот, — прикончив второй бокал, сказал он. — Я думал так. Но ты не переставал ко мне ходить. Спасибо тебе! Я чувствовал себя нужным. Выгонял тебя, а в глубине души радовался, что ты всё ходишь, и ходишь, хотя я не прошу и только без конца тебя отталкиваю. Не знаю, кем надо быть, чтобы так поступать… И не знаю, откуда у тебя столько терпения. В самом деле, не верил же ты, что однажды я всё это скажу? — Нет, конечно, не верил, — сознался я. — Я ходил, потому что ничего другого не оставалось. Ганнибал хотел сжать переносицу в пальцах, но вовремя одумался и отдёрнул руку от носа, вокруг которого, несмотря на прикладываемые снег и лёд, начинал проступать синеватый контур синяка. — И я не верил, что так скажу, — произнёс он. — Я и не собирался. Налей мне ещё, — пододвигая бокал, попросил он, — а я скажу, что мне грустно без тебя. — Мне жалко, что тебе грустно, — сказал я, наливая ему вина. — Ты совсем не пьёшь? — Тебе нужнее, — сказал я. — Выпей, пожалуйста, — проговорил он тихо. — А то как-то неправильно, что пью я один. Не желая спорить, я проглотил полбокала одним глотком. — Так-то лучше, — похвалил Лектер. — Если ты не просто так ходил и если ты не отошьёшь меня после всего, то… Может быть… — Может, — согласился я. — Конечно, нет, я не просто так ходил и уж точно тебя не отошью. — Отрадно слышать… — он вздохнул. — Надеюсь, я смогу сам с собой примириться после сказанного. — Ты и не такое можешь. — Знаешь, что мне это нравится? — полуприкрыв веки, с усмешкой выдохнул он. — Я люблю делать то, что тебе нравится, — сказал я. — И не люблю, когда то, что необходимо. — Да, — как бы опомнился Ганнибал. — То, что необходимо. За прошедшее время я понял, что никакой ребёнок не выдержит жизни в моём обществе, если рядом не будет твоего здравого рассудка, способного привести меня в чувство, пусть даже против моей воли. Поэтому, Уилл, на данном этапе я принял твёрдое решение отказаться от этой идеи навсегда. Это значит, я никогда больше не упомяну об этом, никогда в жизни. Я знаю, я мог бы настоять на своём ещё тогда, возможно, ты бы согласился и всё как-то да продолжилось — может быть, это был правильный и единственно возможный способ нам завести детей. Но сейчас смотрю со стороны, и мне представляется ужасным такое положение вещей. Я не стану решать за нас обоих. Я не хочу, чтобы ты, как законопослушный раб, выполнял мою волю. Я хочу, чтобы ты оставался рядом. Если когда-нибудь ты скажешь: «мы оба готовы», только тогда я стану рассуждать об этом. Иными словами, Уилл, если ты никогда не захочешь детей — так тому и быть. То, чего хотел я — нереально. Это иллюзия. Такого не будет никогда, потому что так просто не бывает в природе. Я понятия не имею, что на самом деле меня тогда ждёт, и в таком виде это пугает и меня тоже. Он отставил бокал и тот, соприкоснувшись с бутылкой, звякнул, а я вздрогнул. — А который час? — спросил я. Ганнибал тряхнул рукой, сдвигая рукав, и посмотрел на часы. — Ещё только девять. — Мы успеем в магазин, — подумал я вслух. — Я немного в подпитии, — скромно кашлянул Лектер. — Не на машине, пешком! — Пешком? — удивлённо спросил Ганнибал. — Полки в ближайших магазинах, наверное, вычищены всё равно, что полностью. — Что-то же осталось? — оспорил я. — Что-то, что обычно всегда остаётся. — Какая-нибудь ужасно дорогая выпивка… — Зачем нам выпивка? У тебя в кухне ещё несколько бутылок. — Это точно, — кивнул Ганнибал. — Давай, поднимайся, идём, — потребовал я, вставая и поднимая Лектера за локоть. — Может быть, просто напьёмся?.. — Нет, это не дело. — Уилл! У нас лица, как у буйных алкоголиков. У меня наверняка уже синяк во всё лицо… — Боже, кто там нас станет рассматривать?! — Ладно, — нехотя соглашаясь, протянул Ганнибал. — Пойду поищу корректирующий карандаш… — А я — шарф натяну на пол-лица, — поддержал я идею камуфляжа. — Прорвёмся! — Ой, хорошо ты мне врезал… — прихрамывая, пробубнил Лектер удаляясь в сторону спальни. Через полминуты Ганнибал торчал у зеркала в кухне, у которого совсем недавно он ставил на место нос, и рисовал у себя на лице корректирующим карандашом новое лицо. — Больно, чёрт подери… — Ты не увлекайся сильно. — Я и так стараюсь аккуратно… — Я яблоко нашёл, — отрезая кусочек и протягивая Ганнибалу, сказал, — Держи. — Это мой завтрак. — Ой… — Кушай на здоровье, — отмахнулся он, и я с улыбкой захрустел отрезанным кусочком. — Теперь ты не хочешь говорить на серьёзные темы? — М-м-м-м… — загудел я. — Я ду-маю. Мы пока как раз можем сходить в магазин. — Пожалуй, — превращая лицо в тонированную маску, согласился Ганнибал. Он монотонно водил спонжем по лицу и поправлял что-то кончиками пальцев. Отложив яблоко с ножом, я вдруг почему-то счёл уместным обнять его со спины за талию, и он как-то напряжённо выгнулся в позвоночнике, хотя тут же постарался расслабиться. — Я счастлив, — робко признался я, прячась за его шеей. Совершенно расслабившись, он позволил мне себя обнимать. — Что тебе больше не больно, — добавил я. — Ох… Конечно, мне ещё… — привычным тоном завёл он, но остановил себя. — Останемся лучше дома. Никуда не пойдём. — Пойдём, — настоял я. — Ну… — он выдохнул и согласился смиренно: — Пойдём. Через четверть часа, оставив гореть гирлянды на окне, мы вышли из дома. Как только он запер дверь и натянул перчатки, я взял его за руку. — Для темноты должно быть достаточно, — волнуясь насчёт тона лица, проговорил он, пожимая мою руку сквозь двойную перчаточную преграду. — Нормально же выглядит? Я посмотрел на него — в свете фонаря отчётливо было заметно, как блестит, покрытый краской, его несчастный нос. — Ты великолепен, как всегда, — заявил я. — Скажи честно, — потребовал он. — Ты выглядишь как обычно, — ответил я. — Никто ничего не заметит. Я бы не заметил. — Ладно, — успокоился он. — Спасибо. Я нервничаю. Что за бдсм-ные штучки, о которых ты говорил? — Вот наступит рождество, увидишь. — Я тоже кое-что приготовил. Но, Уилл, я не был до конца уверен, что ты всё-таки придёшь, поэтому заранее извини, если тебе не понравится. — Подарки на рождество не обязательно должны нравиться, — философски изрёк я. — Они не для того дарятся. — Я так скучал по тебе, — шепнул он. По всему моему телу прокатилась волна мурашек. — По твоим житейским мудростям, — добавил он. — Я устроился на ночную работу, знаешь, — стараясь побороть радостное смущение, сказал я. — Ты ушёл из своего института? — Да там… Да. Это не важно. — Ну и что же? На ночной работе. — Мне приходилось есть лапшу быстрого приготовления. — Нет! — усмехнулся Ганнибал. — Каждую ночь! — Только не это, Господи! — воскликнул он. — Да! И каждый раз я вспоминал твоё жаркое, твой суп, твою запеканку и думал — вот же был рай на земле, как же так я мог так запросто есть всё это каждый день, да ещё и оставлять после этого что-то в холодильнике! Иногда я представлял, как под покровом ночи пробираюсь в нашу кухню, влезаю в холодильник, а там меня встречают контейнеры с остатками ужина, и я предаюсь в их узком кругу греху чревоугодия. — Ужасно, ужасно, — качал головой Лектер. — Ужасно, что сегодняшний наш ужин пришлось выбросить. Но это глупости. Я сделаю что-нибудь ещё. У нас полно времени до утра. — А после утра? — Тебе, разве, никуда утром не нужно? — спросил Ганнибал. — А тебе? — Я не знал… Я хотел… — забормотал Лектер. — Планировал заглянуть на работу к вечеру, отвезти морковный пирог… Ох, ты же не знаешь! Я теперь не только веду практику, но ещё и занятия. Совсем, как ты. Правда, у меня группа маленькая, не то, что твои… Но завтра это ни к чему, подождёт. Я могу и не ездить, это не обязательно… — Конечно, ты можешь поехать, если это было в планах. Ты чего? — Поедешь со мной? Или оставайся дома. Да! Ты ведь можешь просто остаться дома. У тебя же есть ключ? — Есть, — спокойно сказал я. — Сделаю, как скажешь, это не проблема. — Конечно, кто говорил, что проблема? — Тем более, мне надо будет съездить погулять Уинстона. — Зачем?.. — спросил Лектер. — В смысле? — Привезти Уинстона, — поправил Ганнибал. — Подожди, — попросил я, улыбаясь. — Давай всё по порядку. Сперва нужно купить продуктов, разобраться с ужином, поужинать, посмотреть что-нибудь по тв и дождаться полуночи. Утром уже решим всё остальное. — Да, да, — согласно моргнул доктор. — Действительно, да. Магазин закрыт. — Что? — Магазин закрыт, — указывая на табличку на двери магазина, повторил доктор. — Главное — без паники, — сказал я и глубокомысленно поскрёб пальцами шапку на затылке. Обернувшись, я заметил ещё один маленький магазин через дорогу. Мы направились туда. Закрыт он не был, но и на полках ничего уже не было. Продавец на наш вопрос лишь пожал плечами, мол, а что вы хотели? — Мы можем перекусить крекерами для завтрака, — предположил Лектер, выходя на улицу. — Нет, я знаю, куда надо идти, — возгоревшись гениальной идеей, сказал я, хватая его за руку. — Идём! И мы пошли. Это было немного дальше, чем дорога до тех двух магазинов, но зато в этом варианте я был абсолютно уверен, поскольку знал расписание работы и примерное количество заказанного к рождеству товара.