Навыки в таблетках

Как случилось, что мир остыл, Мир теней и дорог пустых? Жаль не светит в пути звезда. Нарисована, что ли? Да. © Пикник

      Короткий огонек вспыхивает и развевается на блядском ветру независимым флагом — Эрик еле-еле прикуривает от зажигалки Макса и мрачно подмечает, что станет тем самым Бесстрашным, который вместо благородной смерти примет на грудь рак и все вытекающие последствия. Максу шутка приходится не по нраву, и он одаривает бывшего подопечного более чем серьезным взглядом.       Ну, и ладно, черный юмор оставлен Эрику в подарок (от Бога ли?) не для того, чтобы каждый находил его смешным. Достаточно и своего собственного смеха.       — Это какая за сегодня? — старший Лидер, вздохнув, сводит руки за спиной и едва заметно кривится — признак недовольства. Эрик давит заинтригованный смешок, усаживается на бортик заводской крыши и лениво прочесывает Чикаго взглядом: с этого ракурса он ничем не симпатичнее, чем со дна самой глубокой погребальной ямы. Обезумевший утренний ветер, похоже, знает о тихой ненависти Эрика к алюминиевому мертвому городу, и дырявую от пирсинга кожу рвет, глаза колет, засыпает песком. Он сплевывает на землю густую жижицу и ненадолго закашливается. Тело на беспорядочное дерганье отвечает болью — такой, что и не определишь, где именно очаг.       «Чтоб его! Ломает, как чертова наркомана!» — мужчина выдыхает дым, щурясь на неожиданно доебавшегося Макса. Ему не впервой видеть «младшего» в столь… неблагоприятном состоянии, так к чему же эти укоризненные пристальные взгляды, желание знать, что с ним творится? Это, в конце концов, его, Эрика, дело.       «Ну, чего, чего в такой мерзкий день хочешь от меня ты?»       — Седьмая-десятая, — Эрик осматривает сигарету со всех сторон, словно не знает, что с ней делать, и, пожав мощными плечами, отправляет в рот. Травиться, так травиться.       «Семь, так семь. Десять, так десять. Не больше нормы для этого конченного придурка», — Макс реагирует сдержанно, почти не режет неясным осуждением уши. Правильно. Эрик давно привык думать, что беспокоиться о нем в здравом уме не станет никто, даже он сам.       — А ночь считается? Тогда не помню, около трех пачек. Кстати, можешь спросить, когда я в последний раз спал, если нечем эфир забить, — мужчина чувствует бурлящее в груди и глотке раздражение: за одно утро слишком много людей попыталось нарушить его личное пространство. И все они знают что-то лишнее…       Лидеры больше не говорят друг другу ни слова, гипнотизируют голубей на шифере соседней крыши в ожидании поезда, под завязку утрамбованного нескладными зашуганными неофитами.       Прибудут с минуты на минуту, экспресс-доставкой, так сказать.       Эрик надеется на задержку и проклинает день, когда его назначили куратором малолетних сопляков. Они ему нахрен не нужны, эти вечно ноющие, тупые и слабые создания. Ему с ними возиться, а ведь до конца отбора и третья часть не дойдет.       Черт бы побрал Макса и Совет, что решили перекинуть на него переходников. И тренером, к тому же, Фора назначили. Не выйдет без драм. А с их актерской игрой вообще дешевая опера получится, театра и балета.       — Смотри-ка, едут, — Лидер ухмыляется и указывает рукой в сторону — из-за множества полуразрушенных и совсем новых зданий несется металлический монстр, грохоча и нагнетая ужас на все живое: голубей, вон, и след простыл. — Как думаешь, сколько не доживет до Ямы? — Эрик встряхивается и слегка приободряется. Макс красноречиво вздыхает и выдерживает молчание. — Ставлю, что трое не прыгнут. И это так, с верой в лучшее.       — Ты неисправим, — наставник качает головой и улыбается, собираясь уходить. — Встретимся в столовой… Расскажешь, кто победил: сдохнет один, но двое не прыгнут.       Бесстрашный скрещивает руки на груди и становится против солнца, когда поезд подъезжает на платформу и слегка притормаживает. Первыми прыгают урожденные, со знанием дела и просто необходимой бравадой: выскакивают из вагонов нарочито легко, выделывают трюки, толкают друг друга, хохочут. Эрик почти не смотрит: в них сомнений гораздо меньше, да и вообще — рожденные в Бесстрашии вне его юрисдикции, пока не станут полноценными членами фракции. Они — дело и головомойка Лорен. А его (вынужденно) волнуют переходники.       Разноцветные пятна вопят и размахивают конечностями, падают на щебень, кувыркаются через голову. С земли им кричат и свистят в поддержку — урожденные ловят юродивых придурков, помогают подняться.       Чертовы идиоты, через край доброжелательны и жизнерадостны. Превращают фракцию воинов в Корпус Мира!       Эрик бесится, не может смотреть на них снова и снова, одинаковых максималистов с верой в некое мистическое лучшее будущее, справедливость и отвагу. У них тут не сообщество «Меча и магии», чего, блять, не понятного?       Он был этого лишен, когда принимал решение перейти в Бесстрашие, когда ехал на экспрессе во взрослую жизнь и смотрел на абсолютно таких же беспечных подростков. Он, кажется, ненавидел их уже тогда за то, чего лишился слишком рано… Или за что там? Давно забыл.       Эрик подмечает каждую деталь в поведении переходников и комментирует неохотно, сквозь полуоткрытый рот: «Дебилы! Поберегли бы кости для боев». «Лучше бы не допрыгнул. Теперь с его открытым переломом разбираться…»       От лицезрения убогих прыгунов Лидера отвлекает истошный девичий вопль, и он поворачивает голову на источник шума: Бесстрашная весьма знакомой наружности громко рыдает, перевесившись через бортик крыши. Двое парней держат ее за руки, тащат назад и всячески утешают.       Урожденная не долетает до платформы. Что ж, не повезло. Отправить соболезнования с гонцом?       Поезд удаляется, внутри мелькает небольшой оранжевый лоскуток: один слабак остался там, еще один — внизу, в виде кровавой лепешки. Минус два — Лидер ведет хладнокровный подсчет.       Остальные стоят, отряхиваются, осматриваются, кто рассеянно, кто ошалело, и шумно переговариваются. Впечатлениями, что ли, делятся?       Эрик вздыхает и подзывает к себе всех новичков: они окружают его полукругом, явно обескураженные последними событиями и рассчитывающие на объяснения. Что ж, будут им и объяснения тоже.       — Я — Эрик, один из ваших командиров. Хотите в Бесстрашие — вход там, — Лидер прохаживается по узкому каменному бортику ни разу не покачнувшись и ногой указывает на зияющую посреди крыши дыру. — Если прыгнуть кишка тонка, вам не место в нашей фракции.       — А там, внизу, вода или что? — робко интересуется какой-то Эрудит. Эрику хочется смеяться. И вырвать эти недоверие и страх из мальчишки вместе со светло-голубыми глазами.       Эрик ненавидит голубой цвет. В нем заключено на порядок больше зла, чем в черно-серой тьме Пропасти, и информация у него, голубоглазого и на редкость ублюдочного, точная, неопровержимая.       — Сам выяснишь, — мужчина неопределенно пожимает плечами и обводит подростков испытывающим взглядом. Выглядят они жалко, и его цель — исправить это инициацией. Атмосфера накаляется с каждой секундой вместе с землей — Солнце-таки выбралось поглядеть на «шоу» из-за грозных туч. — Ну, кто хочет быть первым?       По кучке неофитов проходит шепоток, они мнутся на месте в нерешительности. Вот-вот пойдут на попятную. Ожидаемо: никто не хочет быть первым. Хах, даже урожденные заметно поникли.       — Я хочу, — выдает писклявый неуверенный голосок. Эрик рыщет по толпе глазами в попытке обнаружить храбреца и подавляет удивление, когда перед глазами начинает мелькать неприметная девчонка в серых одеяниях. Да ей лет тринадцать на вид! Еще и из Убогих…       «Что ж, посмотрим…» — Эрик спрыгивает на щебень, девчонка проходит совсем близко, почти задевает его плечом — хорошо, что не задела, правильно. Он же псих, да?       Лидер никак не проявляет свою заинтересованность. Нельзя. Он не подает виду, но девушку запоминает. Что-то щелкает в голове, отдает холодком и легким покалыванием в противовес невыносимой боли. Он знает, что еще не раз услышит и увидит эту Убогую — она сама даст о себе знать…       Девка долго примеряется, переставляет ноги поудобнее, приседает и… И не прыгает. Черт. Оборачивается к кому-то в толпе, стаскивает бесцветную, бесформенную кофту — какой-то Искренний выкрикивает по этому поводу не смешную пошлую шутку — и снова готовится к прыжку.       — Долго ждать-то? — Эрик закатывает глаза. Он может ждать часами, когда это необходимо, но сейчас почти физически ощущает, как бесценное время ускользает по ветру. — Может, тебя подтолкнуть?       После этих слов Отреченная наконец-то прыгает. И как бы долго она ни намеревалась, все равно стала первой. Докатились: Убогие самые храбрые!       После первого прыгуна дело обычно идет быстрее. Данный случай не исключение: за девчонкой сразу идут двое урожденных под лозунгом «Чем мы хуже», затем решается прыгнуть Искренняя. Остальные пока стоят, но когда Эрик в очередной раз окидывает их внимательным взглядом, почему-то думает, что все прыгнут, несмотря на ужас, застывший на лицах. Они с Максом ошибались…       — Почему Бесстрашные не прыгают? Очевидно, что внизу есть какая-то страховка, — лепечет снизу охрипшая девушка. Эрик вертит головой и прямо у себя под боком обнаруживает давешнюю знакомую — за три дня у них аномальное количество пересечений.       — Ты? — Эрик изумленно ведет бровью. — Ты же ушла.       — Не дошла, — виноватая улыбка скользит по растрескавшимся губам, обращенная ему в антрацитовый провал татуированной шеи. Глаза девчонки как-то мгновенно наполняются черным суррогатом, быстро вбирают тяжелую суть, когда она всматривается в его тату. Из окон души — в зеркала. Неле делает какие-то выводы, и это ускользает от понимания Эрика. И совсем уже не смешно от пытливого взгляда, перенаправленного вверх, в его глаза — против солнца и правил — «не смотри, не думай, не пытайся».       Провидение насильно заставляет Эрика заметить бесперспективную странноватую Неле Вельховер — уже три дня ее семейные проблемы вертятся на периферии его сознания, постоянно на слуху. Ни хера это не совпадения, все неспроста!       Лидер медленно склоняет голову набок, удерживая зрительный контакт. Сказать нечего — Тронутая сама по себе мало интересна. А вот в расследование придется вклиниться — это было понятно еще тогда…       — Если это не страшно, прыгай, — Эрик подталкивает Неле в спину, пальцами задевая выпирающие лопатки. Она шагает в пустоту с наивной надеждой на страховку внизу, да и вообще, по жизни…