И я живу, как в бреду, я просто пытаюсь быть. Я маленький человек, мне нужно куда-то плыть. Мне нужен какой-то свет, чтобы видеть хотя бы сны. © Земфира Рамазанова Жизнь сжигает мою душу, Тоска честно исполняет свой долг. Удержи меня — моя жизнь — удержи меня! © Lacrimosa
Неле выставляет ногу впереди себя — коридор окутан серой, не кромешной, темнотой — получается неровно, внешним ребром ступни, упор на край рифленой подошвы. Чуть не падает. Приходится сосредоточиться на дороге, пока не вынырнет к какому-нибудь удивительно адекватному коридору. Она, как мотылек, все на свет, к свету. Чуть покачиваясь, Неле прочерчивает свой путь пальцами по стенам и прокручивает в голове слова Терри, сказанные ей напоследок, на ночь глядя, так сказать. «Многое, конечно, зависит от тренера, — задумчиво изрек он, открывая перед девушкой дверь медблока. — Если верить статистике, а я склонен ей верить, то моя группа показала невероятно высокий результат. Значительно выше прошлогодней. При том, что мы абсолютно ничего не умели, когда пришли. Действительно ничего». «И кто же был вашим тренером?» — Вельховер приостановилась, заинтересовавшись. Это было важно. Информация могла быть полезной. «Нашим? — голос Терри вдруг стал выше, он чуть смутился или растерялся. Было похоже, что он наговорил лишнего. — Эрик». «Наш Лидер?» — Неле несказанно удивилась. «Ну, тогда он еще не был Лидером… Сразу после окончания инициации ему и Фору, который вел тогда урожденных, предложили эти высокие чины». Что ж, все ясно. Эрик был тренером Терренса и его группы. Фор вел урожденных. Вельховер слышала о конфликте между ними, о каком-то ребяческом соревновании за первенство. Об этом все знают, в общем-то, тут без секретов. Но может ли это хоть как-то помочь ей? Фор и Эрик. Отличные тренера, такие замечательные, что и статистике угодили, и должности заслужили, и уважение. И у них нет ни одной причины помогать ей — какой-то нескладной девчонке без особых способностей. Неле не представляет, каким образом привлечь к себе правильное внимание, чем подкупить хоть какого-нибудь тренера? Эрик вряд ли согласится помогать ей, добродетель явно не по его части, и это без предрассудков. А Фор… Ну, что Фор? Они даже не знакомы. Если бы Неле умела общаться и налаживать контакты! Она бы непременно что-нибудь сделала, с кем-то познакомилась, может, даже с Фором, договорилась, все разузнала. Общительным людям обаяние в помощь: все выяснят, везде найдут друзей. А где друзья, там и лазейки. Очевидно, придется выползти из своей коробки и хотя бы попытаться расспросить народ, не занимается ли кто «репетиторством». Может, даже удастся подыскать стоящий вариант… Ах, если бы с ней была мама, она обязательно бы что-нибудь придумала. Всегда придумывала и всегда со всеми договаривалась. Ее уважали и ценили. Неле ощущение силы, ощущение, что ты нужен и без тебя не справятся, неведомо. Потому что проку от нее ноль. Вельховер заметно поникает, собирается в маленький комок, обняв себя за плечи, и бредет дальше. Сгорбленная и скорбная. Мама была удивительным человеком! За ее удивительность Неле готова была простить ей все ошибки молодости, невнимательность и мнимую холодность. Оливия всегда знала, что все не так просто, что человек, особенно юный, еще не познавший этот мир, никак не может принадлежать только одной фракции. Исповедовать ее идеалы, интересоваться только тем, что представляется допустимым в рамках одного сообщества. Очень тихо, незаметно, не говоря ни о чем прямо, она подсовывала детям добрые сказки и научные труды, историю и биологию, приносила разноцветные карандаши и бумагу, предлагала разрисовать стены в комнате красками и учила стрелять из настоящего оружия. Благодаря матери Неле знает невероятные, просто потрясающие вещи. И все равно остается совершенно непрактичной и ненужной. В этом весь смысл фракций… Их фракции. Возможно, где-то там, на подсолнуховых полях Дружелюбия Вельховер и сама стала бы подсолнухом и повернулась к солнцу, а солнце бы согласилось согревать ее оставшуюся жизнь… — Ха-ха-ха, не будь кретином, брось бутылку, — глупо хихикая, из-за угла вываливается худощавый паренек, кажется, на пару-тройку лет старше Неле. За ним вразвалочку, путаясь в собственных ногах, идет второй, чуть крупнее и пьянее, облизывает горлышко пустой бутылки. Вельховер натягивает на лицо горестную улыбку и решает отойти к стене. Пусть пройдут, она не спешит. Потом спокойно продолжит свой путь. — Здорово! — панибратски выплевывает худощавый, пихнув Вельховер кулаком в плечо. Она выдыхает, пытаясь скрыть злость. Он не имеет права лезть к ней. Они не знакомы. А она все-таки девушка. — Развлекаешься? — Нет, — коротко отвечает Неле, надеясь, что они поймут: к беседе не расположена. — А ты пьяная? — он почти ложится на стену, перегораживая неофитке путь. Вид у него очень серьезный, будто бы пьяная ли она — вопрос первостепенной важности. — Нет, — она спокойно пожимает плечами, но подмечает, что руки начинают дрожать, а ноги — слабеть. — А я пьяный! — радостно заключает парень, и Неле, учтиво кивнув, обходит его стороной. Перед ней тут же возникает второй. Приземистый крепыш. Тот, что чуть более нетрезв. — А ты вообще пьешь? — интересуется он и с важным видом достает из-за пазухи свежую бутылку водки. Сурово. — Нет, не пью, дайте пройти! — Неле повышает голос, окончательно раздражившись. Парни смеются. — Да ладно, чего ты? Мы ж так, чисто дружески, — худощавый кладет руку девушке на плечо со спины. Она дергает им нервно, брезгливо кривится. Чертовы прикосновения. — Просто отвалите от меня, — сдавленно просит Вельховер, хоть и понимает, что ей уже суждено стать жертвой нетрезвого бреда. — Окей, окей, не нервничай. Тебе просто надо выпить. Давай с нами? — Нет, не давай. Пропустите меня. — Парни многозначительно переглядываются — Неле готова поспорить, что стоящий за ее спиной подмигнул другу. Он берет ее за многострадальное плечо и разворачивает боком. Вельховер цепенеет, скулы сводит от того, как сильно она сжалась. Лица придурков она видит плохо, они быстро размываются… Парни несут какую-то чушь про то, что в мире столько еще девчонок, которые не умеют развлекаться. Неле не слушает их, она слушает сердце и надеется, что оно не замечает опасности. Может, его можно как-то оградить? Бояться мозгом или не бояться совсем? Крепыш сует ей под нос бутылку, спиртовой душок ударяет в ноздри, и Неле, вопреки всему, трезвеет. Она кричит и вырывается, даже бьет коленом одному из них в промежность, и это их безумно злит. — Сука! — кричит худощавый и бьет Неле наотмашь. Бесстрашные не имеют привычку сдерживаться — следующий удар не заставляет себя долго ждать. Вельховер оседает на пол и закрывается руками, рвано дышит. Двое на одного, разумеется, нечестно, а на нее и один бы сошел. Два побоища за день — она этого не перенесет. Еще чуть-чуть, еще несколько ударов — она чувствует! — и придет смерть. В голове отпечатывается только боль, она уже ничего не видит. Она кричит. Ей страшно. Смерть идет. Неле явственно представляет себе, как за спинами пьяных уродов вырастет страшное и ужасное Нечто и без зазрения совести заберет ее никчемную жизнь… Но ничего такого не происходит. Вместо этого парня, что носком ботинка припечатал Вельховер по милому личику, рывком оттаскивают к стене, и раздается неприятный хруст. Когда Неле окончательно приходит в себя, обидчики уже скрываются за углом, а перед ней стоит темная фигура не в фокусе — такая большая, просто исполинская. «Наверное, это смерть, — рассеянно думает девушка. — Не такая уж и страшная…» — Ты вставать собираешься? — нетерпеливо интересуется фигура голосом Эрика, оказывается, все это время протягивающая ей руку. Неофитка непонимающе хлопает ресницами, уставившись на широкую ладонь в ссадинах и мозолях, принять ее не решается. — Хочешь валяться здесь дальше? Пожалуйста, — Лидер равнодушно пожимает плечами и уходит. Видимо, крики его разбудили, и он вышел посмотреть, что происходит. Удивительно, что ей не влетело за нечеловеческие вопли… Придя в себя, перепуганная Неле оглядывает коридор, и он кажется ей невероятно страшным, полным ужасов в каждом темном и не очень углу. Она не находит ничего лучше, чем увязаться за Лидером и отстать где-нибудь около общей комнаты. — Ты за мной, что ли, идешь? — то ли изумленно, то ли с издевкой (или со всем вместе) спрашивает Эрик, повернув голову к Неле. Та робко пожимает плечами и виновато улыбается. А что еще ей делать? Она уже убедилась, что снаряд метко попадает в одну и ту же воронку, и — чего уж говорить — молния любит ударять в проверенные места. Эрик криво ухмыляется; Неле замечает, что у него очень красные и уставшие глаза, да и кожа на лице болезненно выглядит — до ее, конечно, далеко, но все же. Он кажется опустошенным. Видимо, именно поэтому он не прогоняет Неле и не обжигает кнутом озлобленного взгляда. Просто разворачивается и продолжает свой путь. Сейчас Эрику откровенно похер на Неле и все, что связано с ней или с кем-то другим. Ему нужно выпить, он направляется в бар и не планирует менять направление из-за привязавшейся к нему Вельховер. Может, это даже к лучшему, что кто-то составит ему сегодня компанию. Так больше шансов, что его «друзья», торчащие в баре до самого утра, не станут лезть и докучать. А Тронутая… Ей ведь не придет в голову донимать его светскими беседами?***
Бар Бесстрашных напоминает склад музыкальной аппаратуры. С голых кирпичных стен свисают провода, лампочки без абажуров мигают, вторя цветомузыке. Если присматриваться, провода пыльные, их чистота никого не заботит. Зато барная стойка и угловатые никелированные стулья, с которых Неле всегда съезжает вниз, чистые — бармен вытирает их каждый раз, когда кто-нибудь прольет коктейль, блеванет или чем-нибудь накрошит. Музыка бьет по барабанным перепонкам, такие мощные колонки здесь явно ни к чему. И так эхо — подвал, как-никак. Несмотря на всю нынешнюю мерзость бара, ночью превращавшегося в ночной клуб, Неле в нем нравится. Днем здесь можно перекусить (хотя рисковать не стоит), можно насладиться одиночеством в приглушенном свете и сигаретном дыме. Днем людей немного, да и все покультурней более поздней, вечерней и ночной, публики. Вельховер неуклюже взбирается на стул (из-за низкого роста она не достает до земли и очень этого стесняется). Она вздыхает и оглядывается по сторонам, разыскивая ответ: зачем она пришла сюда? Бар — это ведь в противоположную от общей спальни сторону. Она просто шла за Эриком, молча и осторожно, не спешила, но и не плелась сзади. Словно плыла по течению. Вот и заплыла… Неле предполагает, что забрела следом за Лидером так далеко, потому что до ужаса боялась оставаться в коридоре одна и, возможно, ей самую малость было интересно, как далеко можно зайти за ним и не быть изгнанной. Странно. Ненормально. Похоже на правду. — Виски, — Эрик налегает на стойку, согнувшись в три погибели. Для Неле он весь здоровенный, широкий, напоминает медведя гризли. Она рассматривает его с неприкрытым волнением, нервно перемещая взгляд с профиля на руки и на спину, и вдоль татуировок, в которые ей страшно провалиться. Перебегает глазами на стойку и на усталого небритого бармена. «Что я забыла здесь? — спрашивает она себя. — Как мне уйти-то теперь?» Эрик поворачивается анфас, и Неле глупо улыбается, будто бы ее застали врасплох. — Два виски, — уточняет мужчина, подумав. — Или тебе молока на ночь? Мысли в голове Неле смешиваются, словно в шейкер попали. Ушибы болят и доставляют дискомфорт — благо, ее не сильно помяли. Она не смеется, хотя шутка хорошая, и считает своим долгом об этом сообщить: — Хорошая шутка, — говорит она и звучит так, будто она пытается похвалить Лидера. — Серьезно. Несколько секунд он просто смотрит на нее, пронзительно и с интересом. Неле напрягается — она явно не в своей тарелке. А Эрик просто смеется. Хищно, обнажив белые зубы, но и как-то обескураженно. Будто тоже не знает, как на все это реагировать. — Странная ты, Тронутая! — он отворачивается и осушает стакан, одновременно подталкивая к Вельховер второй, полный. Пить она не хочет, ей и не рекомендуется. Но отказывать Лидеру неудобно. Раз уж они здесь вместе, необходимо что-то делать. Обычно Эрик глядит на нее так, будто она букашка, еле заметная с его медвежьего роста. Поэтому нельзя теряться, нужно присутствовать, «быть», и она пьет. — Что ж, на то и тронутая, что странная, — Неле находит в себе силы на шутку и выпивает. Кривится — от виски ее воротит. Следующая порция идет легче, третью она выпивает без проблем, а четвертая — как вода. С «компаньоном» они почти не говорят — не о чем, похоже, да и музыка особо не позволяет. Только пьют, перебрасываются дежурными фразами, взглядами и улыбками. Ничего не значащими, пустыми. Неле понимает, что Лидер погружен в свои мысли, и со спокойной душой ныряет в свои. Они одновременно вместе и не вместе. Они одновременно есть и нет их. Неле танцует. Эрик пьет. Один раз, глянув на нее, почти затерявшуюся на танцполе, он заказывает Кровавую Мэри. Что-то крепкое и соленое, яркое и приправленное табаско — то, чего в ней так мало. То, чего ей не хватает. Неле улавливает идею Эрика и немного смущается проницательности. Это длится час или два, дым застилает глаза, спертый воздух мешает нормально дышать, пары алкоголя дурманят мозг. Собственный разум больше не кажется таким уж разумом и напоминает жидкую кашицу. Вместе с другими Бесстрашными они вываливаются на свежий воздух (чикагский воздух — свежий?). Эрик предлагает Неле закурить и, не дождавшись ответа, сует в руку сигарету. Она не курит, но прячет сигарету в карман. «Это типа подарок», — спьяну определяет она и не находит ничего лучше, чем предложить в ответ конфету. Она пытается отыскать одну в кармане и вываливает на землю целую кучу. — Так вот оно что… — непонятно усмехается Эрик и вдруг хмурится. Вельховер вкладывает ему в ладонь малиновый леденец и клубничный (на всякий случай) и следит, чтобы он тоже спрятал в карман. Своеобразный ритуал, Неле не придает этому значения. Лидер тем более. Они стоят, облокотившись о противоположные стены, и это уже было, почти не оригинально. Вельховер ощущает спокойствие, потому что в крови плещется коктейль из напитков, а рядом с Лидером Бесстрашия ее никто не посмеет тронуть… — А ты… А вы не занимаешься подготовкой неофитов? — путаясь в словах, спрашивает Неле. Ей кажется, что она начала издалека и говорит непринужденно. — Хм. Именно этим я сейчас и занимаюсь. — А индивидуальной подготовкой? — даже тише обычного интересуется девушка, буравя носком ботинка землю. — Чем? — требовательно переспрашивает Эрик, но, смягчившись, решает в этот раз не придираться к неясному шелесту вместо слов. — Нет, такой хренью я не занимаюсь, девочка. — А мог бы? — В теории, мог бы, — Эрик отталкивается от стены и вальяжно следует к уличному входу в подвал-бар. — Стану ли? Не стану. «Он все понял. Так сразу все понял», — Неле спешит следом. — Я знаю, это странно, и у тебя нет причин… Но мне очень нужна помощь. Я всего лишь хочу пройти инициацию, и все… — тараторит девушка, не поспевая за Лидером. — Мне сказали, ты хороший тренер, хоть и строгий. Мне такой и нужен. Мне нужен какой-то толчок, мне нужен кто-то, кто в ходе работы не станет меня жалеть. — Да, да, это все понятно. Ты права. Это именно то, что тебе нужно. Вот только мне оно нахуя? Мне оно не сдалось, Тронутая. Проваливай спать уже!***
— Значит так, повторяем за мной! Пошевеливайтесь, сонные тетери! — грозно приказывает Лорен, принявшая боевую стойку. Неофиты вразнобой копируют ее движения. Неле быстро принимает нужное положение. Зеркально отразить стойку — дело, благо, не из трудных. Сегодня их не заставили сражаться, чему Вельховер несказанно рада. Лорен и ее новоиспеченный помощник, имя которого Неле пока не запомнила, обучают их технике ведения боя. Оказывается, пресловутая техника им все-таки пригодится. Обстановка в зале мрачноватая. Приглушенный свет, басистое эхо ропщущих голосов — похоже, неофиты чем-то недовольны. Неле пропустила причину хмурости «состайников». Вероятно, недосып, а может, им тоже пришлись не по душе вчерашние бои — какому нормальному человеку понравится избивать и быть избитым собственным другом, братом или возлюбленным? Вельховер мучается похмельем. Сегодня она как никогда вяла и задумчива, и работе это не на пользу. Справиться с интоксикацией не дали — в медблок, где можно обзавестись активированным углем, без «особой причины» не пустили (не могла же она признаться, что полночи бухала с Лидером Бесстрашия). Вся внутри себя, она пропускает мимо половину важных объяснений Лорен — этой красивой девушки с мягкими, округлыми чертами лица и совиными глазами. Неле удается вникать в ее внешность, но не в суть ее слов. Вельховер морщится, закрывая лицо руками. Ее сковывают слабость и спазмы в желудке. Ее бы непременно вывернуло, съешь она хоть кроху завтрака. Она спрашивает себя: «Можно ли физически ощутить бледность собственной кожи?» Она выглядит, как живой труп. Ох, Неле предпочла бы вообще никак не выглядеть. Исчезнуть, провалиться сквозь пол к хренам собачьим… Как можно быть настолько конченной? Отказаться от провожатого в лице Терри, зато увязаться за Эриком — и куда! — в бар! А потом, к тому же, рассориться с Юрайем… Да и с Лидером странно получилось, наговорила многовато лишнего. Пусть это был бессмысленный минутный порыв, ей было хорошо и спокойно, а один из тех, о ком Терри отзывался как об отличном тренере, стоял перед ней и не казался таким уж страшным, как о нем говорят, пусть. Но это не такое уж оправдание. Юрай стоит в первом ряду по косой линии и ощутимо колет взглядом, оборачиваясь к девушке. Он прямолинеен и прост. Неле стыдно, потому что ночью она повела себя, как настоящая сучка. Мало того, что вернулась в рассветной, особенной тишине и потревожила спящих, — ну так она ведь не знала, что он ждал ее, что переживал и искусал все ногти! — так еще и беспечно расхохоталась, завалившись с пружинным скрипом на постель. У нее все было отлично, несмотря на то, что Эрик ее послал. А у Юрайи отлично не было. «Для тебя хуже Бесстрашия только ночное Бесстрашие, Неле, понимаешь?» — он был встревожен и не весел, как обычно. Вельховер пожала плечами. «Я была не одна. — Со всех сторон слышались шипение и тихие маты, в Неле зарядили подушкой. — Я была с Эриком». Она запустила подушку в предполагаемого владельца, раздалось ворчливое «спасибо», в ответ радостное «не за что». Педрад наблюдал за подругой, ползающей по кровати в попытке стянуть армейские брюки. Было бы смешно, не будь так серьезно. «Знаешь, ты ведь только на словах такая взрослая и рассудительная, а на деле — бабочка-капустница». Про бабочку было обидно: это больное, это детство. То, кем она была до того, как начала формироваться, изменяться и ломаться. Беззаботной, легкой и прекрасной, абсолютно беспечной. Без приставки «капустница» — то, как ее называл отец. Неле припоминает, что ответила Юрайю куда большим потоком гадостей… И неясно, кому должно быть обидней. Теперь, разумеется, Неле понимает, что основания для обвинений у него были и очень даже весомые. Да и что вовсе он не стремился ее оскорбить, а просто переживал. Из хорошего в этот день — только сообщение от Марлен о том, что Неле всего на одно место перешагнула за красную черту и что Лорен, как адекватный и весьма рассудительный человек, оценила ее стойкость и то, что не сдалась, к тому же, нанесла сопернику урон. Не победа, нет, но и не повод сбрасывать ее со счетов. Неле, конечно, обрадовалась, но причин расслабляться не увидела. Это чистой воды везение. Время идет, стрелки вертятся по кругу, а они все разучивают новые приемы, пробуют их друг на друге, и начинает казаться, что тренеры решили прогнать их по ускоренному курсу, сжатому до одного дня. Странное решение. Чему можно научить неорганизованную толпу подростков в таком темпе? Вельховер не совсем понимает, как оказалась напротив боксерской груши и когда успела отбить ребра ладоней. Она ничего не поняла и не запомнила. Потому что таких недисциплинированных дур, как она, еще поискать! — Давай помогу. — Неле улыбается на голос «добровольца» и поворачивает голову, заранее зная, что увидит добродушную морду Педрада. Тот разворачивает ее бедра и корректирует положение рук. — Не обольщайся, я все еще с тобой не разговариваю. Помогаю чисто из корыстных побуждений — сложно тренироваться, если помираешь со смеху. Неле ничего не отвечает, только душит радостную улыбку — надо бы подыграть другу. — Прости за мою ночную выходку, — шепчет Вельховер, встав на цыпочки. — В этом безумии я и сама почти сошла с ума, — она продолжает заговорщицки шептать, словно разговаривать запрещено. — Почти? — шутливо-возмущенно переспрашивает Юрай. — Ладно. Совсем из ума выжила! — И ты меня прости, нервным моралистом стал. Несмотря на заявление Юрайи о том, что он все еще с ней не разговаривает, по дороге на обед он болтает без умолку. Впрочем, Неле приходит к выводу, что своего обещания он не нарушает, потому что почти все время ведет вдохновленный монолог — ей даже слово вставить некуда. Но она и не стремится. Такие уж у них отношения, полностью, между тем, обоих удовлетворяющие. Педрад рассказывает о том, что скоро их ждет полоса препятствий, что им дадут в руки огнестрельное оружие и что Лорен — один из лучших стрелков; он спотыкается, потому что скачет впереди Неле, и они будто минимум месяц не общались. Юрай говорит о тату-салоне, в который они собираются сегодняшним вечером, и перечисляет пять креативных идей новых татуировок. Для Неле он тоже набросал пару вариантов, и она впервые подает голос, наотрез отказываясь воплощать их в жизнь: «Только не на моей коже, Юрай, нет!» В конце концов у Вельховер начинает гудеть голова. Раньше она просто кружилась, а теперь появилось полное ощущение присутствия в вертолете. Иногда ее друг совершенно невыносим, приходится терпеть. —…И он в изнеможении умолял меня заткнуться. Можешь себе это представить? — продолжает очередной рассказ парень. Неле поздновато включается, чтобы уловить суть, поэтому не считает неправильным перебить его: — Вчера ночью я выпивала с Лидером и попросила его тренировать меня, — мило улыбаясь, сообщает Неле и делает вид, что занята вылавливанием лука из салата. Педрад мгновенно затыкается и, переварив информацию, разражается новым потоком воплей. — Ты с ума сошла! Он ведь псих, ты хоть знаешь, какие о нем слухи ходят? Неле, я готов взять свои извинения назад! Эрик… — он кричит, но, вспомнив, что находится в переполненной Бесстрашными столовой, понижает голос и перегибается через стол к девушке. — Эрик тот еще урод и садюга, даже у меня холодок по спине от его взгляда. — Ну, какой холодок, солнышко? Ты гиперболизируешь, — Неле облокачивается на локти и оказывается в непосредственной близости к Юрайю — они сталкиваются лбами, словно быки, собравшиеся бодаться. — Я даже не знаю, что это значит, — пожимает плечами парень и победно откидывается назад. — То, что ты этого не знаешь, не означает, что ты этого не делаешь, — Неле повторяет позу друга и скрещивает руки на груди. — Гиперболизировать — значит преувеличивать. — Думаешь, я преувеличиваю? Я видел этого парня в драке, и он реально свиреп. Может, он и крут, но это все равно не повод связываться с ним. О нем не стали бы говорить дурно, будь он святошей… Юрай продолжает разглагольствовать, а Неле вновь отвлекается, потому что замечает на помосте того самого человека, из-за которого вспыхнул спор. Он надменно оглядывает столовую, видимо, кого-то ищет. Рядом с ним стоит Макс. Разговаривают. Вельховер, конечно, знает, что пялиться некрасиво, но отчего-то не может отвести взгляд. Лабиринты и линии татуировок приковывают ее внимание к себе, такие темные и жуткие, будто дыры в теле… Сердце екает и бухает вниз-вверх, когда она вдруг понимает, что и Эрик смотрит на нее. —…Эрик двинутый и всегда, наверное, таким был, — слышит она отдаленный голос Педрада. — Знаешь, я практически уверена, что «двинутыми» не рождаются… — глубокомысленно изрекает она, удерживая зрительный контакт с Эриком. Ей кажется, что если не шевелиться, он решит, что она камень, и отвернется. Но он вскидывает брови, взгляд его насмешлив. — Ты не разоряйся так, он все равно отказался, — Вельховер резко вперяет взгляд в Юрайю, щеки полыхают огнем, словно ее здорово так по ним отхлестали. — Отказался? — парень на некоторое время успокаивается, притихает, Неле тоже расслабляется и утыкается носом в свою тарелку. — Сама по себе идея с учителем-покровителем может возыметь успех, — вдруг неуверенно заключает Юрай, и Неле понимает, что тема еще не закрыта. — Только Лидер — неподходящий для этого человек. Впрочем, мне говорили, в качестве тренера он был неплох когда-то…***
Эрик массирует виски и пьет минералку. В голове будто кто-то сдох и теперь разлагается. Он пил полночи, до самого утра. Пил и трахался. Когда очнулся после «чудесного» двухчасового сна, почему-то испугался, что трахался с малолеткой Вельховер, но, обнаружив в своей постели неведомую шлюху, успокоился и забыл о своем нелепом подозрении. А Вельховер ушла где-то в три часа ночи. Точно. Шлюху он прогнал, а вот плохое самочувствие изгнать из организма не удалось. Полдня срывался на хлюпиках-переходниках, а теперь прячется наверху и осматривает столовую оттуда. Есть не хочется. Точнее, он просто не может выносить запаха еды. Кажется, такой дряни он прежде не пил… Все было бы хорошо, не выйди он тогда в коридор. Так почему же он вышел? Кой-черт его дернул? Ах да, сон. Определенно, к его кошмарам прибавился новый, прыгнул монеткой в копилку ужасов, мучивших его дурными ночами. Сны — это последнее, что может задеть его. Последнее, что осталось с ним от прошлой жизни. Мир сновидений — единственный мир, в котором ему может быть совестно или страшно. Удивительный мир… Так что же было? Ему приснился этот жуткий бред, он очнулся и вдруг ощутил всю тяжесть своей головы и своего тела, прикованного к мокрой от пота кровати. А в горле было сухо. Горло, глаза и кожа казались полностью иссушенными. И только внутри — где-то в груди и желудке — растекался неприятный влажный жар. Он понял, что уже не уснуть, — не стоило даже пытаться. Он и не пытался. Походил по комнате, измеряя ее великанскими шагами и все еще ощущая себя чугунным изваянием; не отыскал сигареты, повсюду валялись пустые пачки — он, блять, курит, будто одним никотином живет. Кислород-то на что? Эрик как паровоз старой модели, только печи растапливает сигаретным дымом: затяжка, еще одна и — чух-чух — поехали жить. Когда сигарет не оказалось, у него осталось всего два пути: бар (упиться вусмерть и, как бы, спать) или медблок, в котором, при особом везении, ему не стали бы тыкать в необходимость обследования, а просто сунули пару таблеток снотворного… О медблоке в его больном разуме не было и речи. Первым же течением голосов, лошадиного стука подкованных сапог его вынесло в коридор. «Чугунность» никуда не исчезла, но плыть по течению оказалось не в пример легче, чем метаться из комнаты в комнату, натыкаясь на предметы интерьера. Следуя на шум (бар был где-то там, где гомон и движуха), он сумел-таки включить голову. До этого он был подобен акуле, которая передвигалась инстинктивно, по запаху крови вдали — лишь бы не упасть. А тут пришел в себя, встряхнулся и даже сумел охарактеризовать ощущения в груди, как помесь гнева и боли, переполнявшие его. Он спал впервые за несколько дней — и так неудачно! Наяву мучительные сновидения давно не пугают Эрика. Он не думает о них. Он привык. В общем-то, даже считает, что расправился с иррациональными страхами (и похуй, что страх, в принципе, сам по себе иррационален). Невообразимо глупо бояться того, чего нет, даже если это было когда-то. Сейчас ведь нет, и все на этом. После своих кошмаров Эрик обычно чувствует себя уставшим. Потому что оказывается погребен под размышлениями и воспоминаниями и предается унынию. И этой ночью было так же, в животе роились змеи, душили его органы, обволакивали своими склизкими телами и шептали, нашептывали ему всякий бред, которому он склонялся верить, пока твари не отпускали его… Эрик вцепляется в бортик и силится не сломать чего-нибудь (или кого?). Вся эта ночь и это утро должны исчезнуть. Он должен взять себя в руки и… отвлечься. Ему просто необходимо прекратить сходить с ума. Работать, работать и еще раз работать! А как тут работать, если на семь недель единственная его задача — это следить за неофитами и ссориться с их тренером? Его, как на зло, освободили от других дел. — Сегодня ты выглядишь даже хуже, чем вчера, — к нему неспешно приближается Макс, сомкнув руки за спиной и с видом мудрейшего буддийского монаха. Эрик усмехается: «Да что ты знаешь!» — Ты погрязаешь. Съезжаешь по фазе. — Я справляюсь. Мне не нужны твои нотации, Макс, — отмахивается Эрик, подавляя всплеск раздражения. Он ненавидит, когда ему лезут в душу, особенно, когда это делает старший Лидер, который никак не может понять, что давно потерял это право, что Эрик — не мальчик и отрекся от привязанностей сознательно. — Не нужны, я тебе и не проповедую. Ты бы отвлекся от обычной суеты, тебе на пользу… перемены, — слишком аккуратно подбирая слова, говорит Макс, и Эрик все понимает. «Не заебало ли тебя пытать, лгать, изворачиваться и убивать, милый мой мальчик?» — то, что он пытается сказать на самом деле. И нет, нет, не достало. Свыкся с этим и полюбил свою работу. Сам же ее выбрал, мать вашу! — Перемены! — многозначительно фыркает Эрик. — Ты освободил меня от привычной занятости и кинул надзирателем к тупым неофитам. Слишком много места для «съезжания по фазе». — Неле просила тебя тренировать ее, так? Согласишься? — Макс становится рядом, облокотившись о перила, — металл под ним вынужденно прогибается, подвывает. Эрик невольно отождествляет себя с несчастной балкой; говорить ему неохота. Переводит на Лидера вялый взгляд: все же интереснее, чем тарелки да чашки разглядывать. К тому же, чересчур резко Старший повернул тему к этому вопросу. Неужели ради этого пришел и затеял душеспасительную беседу? — С чего бы? — иронично усмехается мужчина. Макс вздыхает, и видно некоторое напряжение в ровной спине и подрагивающих венах на руках. Подозрительно. Не соответствует его обычному поведению. — Она дочь Оливии, — выдает плохой аргумент, сам об этом знает. Тогда зачем? Как бы факт сообщил, но на вопрос не ответил… — И? Все мы чьи-то дети. Бывает, что и дочери, — равнодушно жмет плечами и сует руки в карманы, оттолкнувшись от бортика. — С чего ты взял, что я стану на нее свое время тратить? — Лидер раздражается, выискивая Вельховер в толпе. Это не так-то просто: выцепить неприметную малолетку в черной гогочущей массе. В кармане джинсов Эрик находит клубничную конфетку — откуда она там? Не долго думая, разворачивает и бросает в рот — типа вместо сигареты. Какая мерзость. — Ты не подумай, великодушие проявлять не прошу. И на чувства давить не буду. Просто она может нам пригодиться… Позже, — Лидер говорит тихо, но уверенно. Настаивает или просит — неясно. Эрик обжигает старшего друга недоверчивым холодным взглядом: «странный ты сегодня». — Это чистый расчет. Правда, пока об этом рано говорить. Ну чем, чем может быть полезна девчонка? Она же никакая, пустой лист бумаги, вывалянный в грязи. Какого триумфа от нее ждать? Надеяться, что не сдохнет, ставки делать — вот максимум. Бесполезней нее только степлер в бою. — Я подумаю. Обещать ничего не буду. — Мужчина мысленно чертыхается, перекатывая во рту леденец. Придется отучать Тронутую пользоваться гадкими конфетными духами, раз им друг друга месяц терпеть. Неле пристально разглядывает его снизу, и взгляд — единственное заметное пятно в ней. Эрик разгрызает конфету и проглатывает сладкие осколки — они оцарапывают язык и горло. Аллегория? Он хищно улыбается, и девчушка снова теряется, опуская глаза… Может, сам Б… Сатана послал ему заебанное семейство Вельховер и новый кошмар в качестве бонуса? Это те самые пресловутые перемены?