В чужом лице, я знаю, не случайно Предпринята такая тишина, В чужом лице упрятанная тайна Не может быть отчетливо видна. И если я постичь ее пытаюсь, Мои догадки все обречены — Я каждый раз с размаху ударяюсь О резкий поворот чужой спины. «В чужом Лице», Настя Полева
Каким иногда странным и неожиданным образом судьба распоряжается человеческой жизнью. Сначала ставит в так называемое «безвыходное» положение, на каждом следующем шагу окунает в грязь лицом, как бы издеваясь над твоей беспомощностью и несостоятельностью, и злобно шипит: «Ничего не выйдет, близок твой конец!» А потом вдруг сама приводит нужных людей, развешивает указатели и неоновые вывески над дверями, за которыми находится выход, подбрасывает всевозможные подсказки, и почти любая жизненная ситуация как-то сама собой перестает быть такой уж тупиковой… Может, это тоже часть издевательств? Или судьбой заведует не один, а двое… Двое существ (ну, пусть будут существа, кто их знает), враждующих между собой или отвечающих за разные вещи: один — за подножки и пинки, второй — за помощь и милосердие. Неле представляет себе маленьких эльфов (или гномов?) близнецов, очень похожих и кардинально разных. Беловолосые, с тонкими чертами бледных лиц и узкими хитрыми глазами, безоговорочно заглядывающими в самую суть. Только первый — жилистый, худой и вертлявый, постоянно зияющий улыбкой несколько зловещей, и постоянно скачущий по кругу, не в силах усмирить свою жажду действий; второй же, наоборот, флегматичный малый, откормлен, розовощек, грациозен и, судя по всему, ленив. В фантазиях образы быстро складываются в плоть и кровь, обретают четкость и стремительно оживают; соскакивая с бумаги, мгновенно принимаются проверять, насколько крепко они держатся на земле, какие пружинистые у них ноги. Вот уже неусидчивый близнец подсовывает ей, Неле, бумажки с диагнозами, заключениями и пинает ее под зад, ближе к выходу из фракции. Она упирается руками и ногами в дверные косяки, выталкиваемая чертом, как вдруг, зевая, является второй, тащит за рукав белого халата кучерявого, очень растерянного и сонного Терри (ах, как жаль, что он подстригся). И, когда черту все-таки удается свершить свое дело, девушка падает не на пыльную дорогу, а прямо в надежные руки доктора Терренса Хоббса. Дальше всплывают все новые и новые случаи, картинки завлекают: «Давай, проникни глубже, поверь, что так оно и есть», и Неле проваливается в маленькие этюды, в которых одна потусторонняя тварь подстраивает ей злобные розыгрыши, а вторая пытается помочь, разобраться с последствиями развлечений непутевого братца. А что до вчерашнего невероятного события? Дуальность ситуации приводит в полнейшее замешательство. «Эрик, Эрик… Кто его привел? — Отчего-то не складывалось изображение по стандартной схеме. — То ли это тот самый „нужный“ человек, посланный мне на помощь, то ли „нужность“ просто маскирует новый коварный замысел судьбы…» Радоваться ли привалившей удаче? И действительно ли это удача — быть в долгу у самого… специфического Лидера Бесстрашия? Впрочем, нечего сомневаться, она уже озвучила правду о своем положении, и теперь оно — полностью реально. От правды больше не спрятаться под одеяло, ее не залить беззаботным хохотом и не похоронить на бескрайних полях подсознания. Неле — сестра-одиночка, если есть такое понятие, насквозь больная и несчастная, застрявшая в одном из самых неприятных ей мест, еще и рискующая из этого места вылететь по прямой — в гроб, или — обходным путем, через Изгоев, но все равно туда же. А она должна быть готова, стопроцентно готова бороться, ведь есть за что. Когда есть за что, все остальное не столь важно — приложится, сгладится, уйдет. В груди кипят благородные, доселе незнакомые Неле чувства, возвышающие ее в собственных глазах. У нее есть цель. Впервые в жизни у нее появилось что-то действительно важное, к чему имеет смысл стремиться. Это изменит ее, и это будет невероятно — сложно, больно, страшно, но все равно невероятно. — Вельховер! Мы, конечно, не в школе, но, будь добра, повтори, что я только что сказала. — Хулиганистые Эльфы с хохотом испаряются, клокочущее в груди возвышенное чувство рассеивается, и все образы переформируются в суровую Лорен. Тренер стоит буквально в метре со скрещенными на груди руками и в глубочайшей степени серьезности. — Что я говорила, Вельховер? — угрожающе спокойно и тихо переспрашивает она, продолжая сверлить подопечных строгим взглядом. — Эм-м, мы… — Неле хмурится, силясь вспомнить хоть слово, и тут же мило улыбается, понимая, что под черепной коробкой туда-сюда летает перекати-поле, которое она ни разу в жизни не видела. Юрай, дыша ей в макушку, пытается что-то прошептать незаметно от тренера и повторяет раз пять, прежде чем до Неле доходит смысл. — Мы сейчас будем проходить полосу препятствий, вы объясняли правила. Простите, задумалась. Лорен удовлетворенно кивает и продолжает свой путь (до этого она расхаживала перед неофитами туда-сюда с предельно важным видом). — Тебе стоит быть внимательнее прочих, — бросает она, уже не глядя на проштрафившуюся Неле. — Вот-вот, глухомань, — вторит Юрай и получает локтем под ребра. Вельховер вздыхает, поглядывая на полосу препятствий, оборудованную во дворе Бесстрашия. «Придется бегать, ползать, стрелять, взбираться и даже прыгать… Нет, это совершенно невыносимо», — заключает она, скорбно откидываясь назад, на грудь Юрайи. Руки парня мгновенно окольцовывают, удерживая тело от падения; Неле кладет ладони на его напряженные запястья с раздутыми кривыми вен и задумчиво исследует их подушечками пальцев — какие прекрасные вены, очень уж напоминают корни деревьев, выбравшиеся на поверхность и взрыхлившие землю над собой… «Вот бы стоять так и смотреть, как остальные проделывают все эти трюки, бегают, что хомяки по лабиринту, а самим не участвовать», — мечтательно думает она, хоть и сознает, что придется оторваться от теплого удобного друга и нырнуть в тренировку с головой, потому что — цель, долг, благородное чувство! — Начали! — смертным приговором отдается по улице эхо и прикрывает обреченный стон одной уставшей девчонки, которая было подумала просто улечься на землю и подождать, пока воодушевленные на новые свершения неофиты промчатся мимо, но задуманное не случается. Из-за Юрайи, ухватившего ее за руки и увлекшего за собой в мясорубку полосы. — Погнали! А то всем растрезвоню, какая ты трусиха! — Он не дает Неле и шанса ответить на реплику, втаскивая за белую линию, обозначающую начало двухсотметрового ада. Парень с размаху сигает в ров, в котором не меньше полутора метров, и выставляет руки вверх, будто к небу, щурясь от солнечных лучей. Неле сдерживается, чтоб не перекреститься, и, выдохнув, прыгает прямиком в крепкие дружеские объятия. — Ну, погнали… Дальше я сама, — не особенно уверенно, а оттого и неубедительно, заявляет Вельховер, пытаясь выбраться из ямы по намеренно скользкой сетке. Нежные ладони к концу сдираются, вчерашние и позавчерашние побои тут же дают о себе знать неприятным суставным треском и мышечной болью. Или, может, она таки заболела? Впереди виднеются черные куртки, прыгающие где-то вдали, карабкающиеся по высокой бутафорской стене; некоторые находятся значительно ближе — у Неле под носом осторожно (или не совсем) следуют по бревну, установленному над траншеей с водой. Когда Неле ступает, проверяя деревяшку на прочность, паренек впереди, что сидел с ней за одной партой в младшей школе и вечно жаловался на отсутствие у нее длинных волос, за которые можно было бы дергать, срывается и явно ощутимо встречается своим мужским достоинством с бревном, затем с плеском/блеском исчезает под водой. — Вот же… — хочется проматериться, но необходимость держать себя в руках берет верх. Неле аккуратно продвигается вперед, балансируя на ветру, пытается не размахивать руками и не нервничать. Главное в этом деле — представить, что находишься на твердой поверхности и никакого «там внизу» попросту не существует. Шажок за шажком… «Тише, тише. Это ведь чертово бревно, от него не зависит твоя жизнь! — про себя приговаривает девушка и не замечает, как пересекает водоем, не промочив и носков. — Вау!» Не успевает она нарадоваться маленькой победе, как новым препятствием вырастает палисад из тонких балясин, образующих подобие решетки. Конструкция не выглядит особенно страшно или недружелюбно, так что Неле добегает, врезается в нее и тут же карабкается на другую сторону. Несколько раз она терпит поражение, пытаясь подтянуться, — слабые руки! — но все же каким-то чудом удерживает их в напряжении пару секунд и за это время успевает закинуть ногу наверх и зацепить между двух жердей. Мышца тянется, вот-вот разорвется, кажется; Неле шипит и хватает ртом воздух. Со стороны это выглядит, должно быть, крайне нелепо… «Успокойся. Это мнимое чувство. Ничего не рвется… Не рвется, потому что просто не может. Невозможно». — Удивительно, но самоубеждение, к которому Неле всегда относилась игриво-скептически, вдруг обретает реальную силу, и она даже делает необходимый рывок для того, чтобы взобраться на вершину изгороди и спрыгнуть вниз, почти не отбив пятки о твердую землю. И вновь хочется прошептать: «Вау!», потому что у нее получается, у нее что-то выходит, а значит, еще не все потеряно. А если еще и Эрик, о котором отзываются как о хреновом человеке и отличном тренере, подключится к ее судьбе в Бесстрашии… — Вельховер! — раздается в отдалении какой-то совершенно офицерский оклик — суровый, четкий, требовательный. Неле прокручивается вокруг своей оси, делает два лишних круга и замечает за белой чертой странную компанию: Макс, Лорен и Ханна стоят, выстроившись в рядок на расстоянии полуметра друг от друга, эффектно обдуваемые ветром, и все как один смотрят в ее сторону. Девушка хмурится и пытается улыбнуться; зачем-то поднимает руку в нелепом жесте, напоминающем приветственный, но все-таки от такового далекий из-за своей деревянности и растопыренных в разные стороны пальцев. «Да что ж это за ерунда такая? — думает Неле досадливо и совсем прячет непослушные руки в карманы. — Что им надо?» Макс показывает пальцем сначала на Вельховер, а затем на место перед собой (видно, чтобы опять не орать через всю улицу). Бесстрашная недоверчиво выходит за пределы полосы и осторожно, мягкой поступью сокращает расстояние, пока не оказывается прямо в указанном месте — там только красного крестика не хватает. — Это несправедливо к остальным, — сквозь зубы произносит Лорен, бросая взгляд на Неле. Этот взгляд ей не нравится — кажется, что аквамарин застыл в глазах тренера, и они перестали быть по-настоящему живыми, окаменели. — Я не сказал, что освобождаю ее от инициации. Только от сегодняшнего дня, — весьма спокойно и терпеливо, но, как кажется Неле, самую малость оправдываясь, разъясняет Макс. — Могли бы позволить пройти полосу со всеми, а потом уже… — чуть тише бубнит Лорен, но затихает, наткнувшись на неодобрительное выражение лидерского лица, и отворачивается к полосе, будто бы ей срочно понадобилось проконтролировать, как неофиты выполняют поставленную задачу. — Мы уже сбили ее с толку. Полоса будет и завтра, не так ли? — Вопрос, не требующий ответа. Лорен складывает руки на груди — в стандартную защитную позу, чтоб ненароком не сболтнуть лишнего. — Вот завтра и пройдет. — Что здесь происходит? — не выдерживает Вельховер, непроизвольно тоже сложив руки на груди. — Детка, мы пришли за тобой… Чтобы подготовить… Чтобы отвести тебя… — с запинками проговаривает Ханна, но, видимо, так и не находит нужных слов. — Сегодня похороны твоей матери, — Макс приходит на помощь своеобразным путем, и это несколько шокирует Неле. Она мнется на месте, не моргая и хватая ошметки воздуха. — Когда? Вечером? — растерянно спрашивает она, чтобы хоть что-нибудь спросить и не стоять, впустую растрачивая чужое время. — Нет, сейчас, — Лидер бесцеремонно обрубает любой шанс на адекватное восприятие информации. Неле глотает слюну, и вместе с ней сердце бухается куда-то в желудок, вызывая приступ тошноты; она хватается за живот, трет руками лицо, представляя бледно-зеленый или синий труп на подушечке гроба. Впрочем, в Бесстрашии ведь кремируют… И это неутешительно, это ужасно, что ее родную плоть и кровь сожгут, превратят одну из лучших в жалкую горсточку пепла… Но даже это не так страшно, как общаться с какими-то малознакомыми людьми, выслушивать их лицемерное сочувствие или неоправданную откровенность, самой сгорать под жалостливыми взглядами, быть задушенной толпой, которая непременно соберется на этом мероприятии. Нет, всего этого она не перенесет. Стрессы ей ни к чему, только покой и мир… Прочистив горло, Неле отрезает: — Никуда не пойду. У меня тут полоса и высокое благородное чувство…***
Очевидно, что в этом мире никого никогда не будет волновать мнение простых смертных, не заслуживших еще престижного места и не обзаведшихся пока полезными и весомыми — да хоть сколько-нибудь! — людьми. Неле вот, с ее тонкими, практически незаметными нитями связей с социумом, пока слишком далека от момента, когда ее тихие слова усилятся гласом маститых и сильных; наверное, они ей даже не по зубам, и дружбы не видать, со сломанной-то челюстью… Так что, несмотря на все протесты, поведение Неле списали на очередной стресс, ухватили под руки (потому что негоже пропускать похороны собственной матери — не поймут, не оценят) и поволокли приводить в порядок, ведь и являться в «свет», всей измазанной в грязи и покрывшейся пылью, пропахшей сырым равнодушием и жестокостью бетонных стен, скорбящей дочери строго противопоказано и по статусу не положено. «О каком порядке идет речь? Осмотритесь вокруг!» — в пустоту вопрошала девушка, бесцельно, театрально, пока ее тащили домой к Педрадам, где уже была готова парадная одежда; где Неле умыли, причесали и под шумок напоили крепленым коньячком — для храбрости и покоя, что ли. Близнецов в квартире уже не было, и никому, разумеется, не пришло в голову поинтересоваться у старшей (теперь уже самой) Вельховер, хочет ли она, чтобы ее младшие прощались с матерью в тех условиях, в которых это обычно происходит на похоронах Бесстрашных. Неле присутствовала на «проводах на тот свет» всего дважды, а впечатлений хватило на всю жизнь. Мало того, что от людей не остается и ошметка плоти, и все родственники и друзья наблюдают за сожжением в печи (зачем?), так еще и эти самые проводы, по факту, — обыкновенная пьянка. Отличие лишь в том, как эта вакханалия начинается: с тревожного молчания людей, затянутых в маску глубокой мрачности, проникновенных и полупроникновенных тостов, а затем все просто надираются и радуются так же, как радовались бы во время дня рождения или нового года. «Так принято, это традиция, — объясняли ей, но не находили понимания. — Мы, Бесстрашные, предпочитаем не разводить сопли». Какие же тут сопли, когда в земле исчезают твои родные и близкие? Сопли — это когда неразделенная любовь и прыщ на носу, а смерть — величайшая из трагедий. Все эти традиции — простая попытка несчастливых людей обрасти броней, приучить себя к тому, что в их фракции подобное случается с периодичностью в месяц, в лучшем случае. Но что для них защитная реакция, для Неле — непочтительное отношение к ее семье, которая пострадала от судьбы больше многих. Сначала отец, следом отчим, теперь и она, самая лучшая в мире… мама. Впрочем, если быть откровенной, Неле бы не стала ничего говорить про брата и сестру. Откуда ей знать, что для них лучше? Она ведь им не мать вовсе, по-прежнему, да вряд ли, соответствующими инстинктами не обладает… Боже, как же она их сможет воспитать? Девушка крайне удивляется, когда вместо душного паба в полуподвальном помещении ее приводят на городское кладбище, островками поросшее травой и кое-как огороженное забором, укутанным в зелено-желтый плющ. Где помимо Лихачей собрались лица вполне презентабельной наружности — синекостюмная прилизанная Эрудиция — мамина родня, наверное. Неле изумленно водит взглядом по лужайке, на которой группами расположились желающие попрощаться. Их много. Больше, чем она может выдержать за один раз. Осматриваясь, она не сразу замечает раскопанную могилу с готовым памятником и закрытый гроб, установленный на складном столе рядом. — Боже мой… Это оно? — непонятно, слезливо вопрошает она, отмечая, что планета под ногами начинает крутиться с весьма ощутимой скоростью. Мощные руки подхватывают Неле под локти, не позволяют растечься по траве и рассеивают впечатление об оригинальном начале апокалипсиса. — Да. Сочувствую, — скупой на слова утешений, говорит Макс и отводит юную Бесстрашную в сторону, под старое дерево, раскинувшее свои ветви здесь, кажется, даже до последней войны. — О да, по вам заметно, — саркастично закатывает глаза Неле, решая оторваться от какой-то недоброжелательной опеки Лидера. Такая еле выжатая поддержка вызывает вполне определенную реакцию… Разве можно было ожидать другого? — Зря ты так, я ведь… — обиженно, можно сказать, оскорбленно тушуется он в ответ, в смятении потупившись. Вельховер, уже вскипевшая для рывка (который мог бы стать последним), расслабляет тело от неожиданности, обвисая в чужих мозолистых руках. Она оборачивается, неудобно вывернув голову, и всматривается в нутро Макса прямо через темные воронки глаз; старается отпустить все свои предубеждения касательно человека, дорвавшегося до власти в сомнительной фракции, и, к величайшему удивлению, он, по всем ощущениям чуткой души, не отказывает в контакте, не пытается или не успевает спрятаться… — Здравствуй, Нелли. Ты же Нелли? — И не успевает договорить. Связь разрывается, Макс скрывает правду за фасадом высокомерия и мужицкой суровости. Вельховер с досадой и гневом вырывается, чтобы увидеть человека, испортившего момент, так подходящий для откровений. — Неле, — акцентируя внимание на последнем слоге, цепляется девушка. И это происходит прежде, чем она по-настоящему замечает того, кто бестактно прервал толком-то и не начавшуюся беседу. Им, точнее ею, оказывается сама Джанин Мэттьюс — Лидер Эрудитов. — Эм-м, здрасте… — растерянно мямлит Вельховер, окончательно отхлынув от Макса, будто их застали в компрометирующем положении. — Здравствуй, — повторяет Джанин, вежливо улыбнувшись. Неле пытается ответить, так же растянуть губы, но трещинки расходятся, заполняются кровью, и она морщится, чуть прикрыв глаза. — Могу ли я поговорить с тобой, дорогая? — От диссонансов у Неле голова раскалывается надвое: женщина говорит предельно деликатно, подбирает слова, пытается показаться приятной, но лицо ее не теряет хищный оттенок, и глаза голубого огня и серого пепла, которые Неле определенно уже где-то видела, и взгляд заискивающий и каменно-непроницаемый, и поза властная — все как-то неправильно, лживо… Бесстрашная одергивает себя: «Будь осторожна с хищниками, только не делай о них поспешных выводов». — Да, конечно. — Неле оглядывается на Макса, будто ждет его одобрения: он кивает и отходит на шаг, послав многозначительный взгляд исподлобья и учтивый кивок в сторону мисс Мэттьюс. Вельховер пожимает плечами — не ее это дело, что у них там за связи и тайны… Они прохаживаются по кладбищенскому периметру — молча, без слов и цели, хоть это и противоречит изъявленному желанию Джанин поговорить. Неле старается не показывать свою нервозность от того, что ноги в туфлях на каблуке проваливаются в землю и подворачиваются на неровном травяном ландшафте, ну, и от того, что она понятия не имеет, что делает на похоронах собственной матери, что она должна делать и что говорить. Она убирает волосы с глаз, заталкивает как можно больше прядей за ухо и украдкой поглядывает на Мэттьюс, у которой и вид скорбно-серьезный, и шпильки никуда не проваливаются, и волосы собраны в элегантную прическу и даже не думают падать на глаза или забираться в рот с каждым порывом ветра; у нее все четко, вышколено. «Чем-то она похожа на маму… Но почему молчит? Ей ведь не может быть неудобно или неловко, она такая… — Неле отчего-то краснеет, пока бормочет догадки, и усмехается, сообразив: — Это ведь мне неловко. Это я не знаю, что говорить, я молчу, а Лидер Эрудитов дает мне время разобраться с кашей из мыслей прежде, чем начинать. Что ж, проницательно, мисс Мэттьюс». — Как твои дела? Держишься на верхних позициях, я надеюсь? — Относительно дна? — невольно срывается с губ, и Неле рисует по воздуху линию, обозначающую красную черту. От ее слов и соуса, под которым они были преподнесены, Неле даже краснеет. Джанин снисходительно улыбается, почти физически становясь выше, — Вельховер совершила ошибку, показав свою неуверенность и стыд. — Твоя мама внесла неоценимый вклад в развитие нашего общества и заслужила все возможные почести. Думаю, она бы не позволила тебе быть ниже лучших. — Смотря в чем… — Вельховер ежится от неприятного разговора, но Джанин обрубает попытки юлить довольно резко. — Во всем, — внушительно посмотрев на растерянную девушку, произносит Эрудитка и вновь прячется за очаровательной улыбкой (много мужских сердец в свое время она, должно быть, загубила своим льдом). — Я верю, что ты будешь достойной заменой своей матери. — Простите, у вас есть дети? — Невпопад, казалось бы, что за вопрос, но Неле комаром впивается в Джанин, пытаясь углядеть перемену. Та сдержанно выдыхает и задумчиво смотрит куда-то за спину Вельховер — девушка хочет проследить за ее взглядом, но в той стороне слишком много лиц, чтобы выхватить нужное; и в мысли к Джанин не заберешься — мало ли, может, она вообще в пустоту взгляд обратила или к Господу Богу в небеса… — Нет, у меня нет детей. Но это не значит, что я не знаю, чего бы хотела Оливия. — Неужели? Вы так хорошо знали мою мать? — Неле хочет сострить, но вовремя осекается, дергает ручной тормоз. — Просто даже я не особенно знаю, чего бы она хотела… — она съезжает с язвительного тона, кажется, вызывая этим разочарование у мисс Мэттьюс. — Она была скрытной, это верно. Но я знаю точно, что она хотела гордиться тобой. — Как странно… И с чего вы решили, что она бы гордилась, замени я ее? Вдруг она хотела, чтобы я сделала свой собственный выбор и жила так, как считаю нужным? — Где-то в глубине сознания Неле понимает, что не должна высказывать столь откровенных суждений кому-то настолько плотоядному и власть имущему, но не может заставить себя заткнуться. Чего такого в ее словах? Они — всего лишь правда, ее правда. Это все, что у нее осталось, помимо груза ответственности, дурных воспоминаний и неплохой квартирки в центральной части Бесстрашия. — Разве ты осталась не для того, чтобы пойти по стопам Оливии? — Джанин якобы удивленно вскидывает брови, но Неле запоздало понимает, что ей просто интересно проверить ее реакцию, попробовать, что она за зверь такой. Что ж, умно. Манипуляция удалась! — Нет, я здесь ради… — Неле замечает, что мисс Мэттьюс вновь заглядывает ей за спину, с каждым мгновением все больше напоминая Снежную Королеву. Заинтригованная, она оборачивается и обнаруживает сразу несколько лиц, среди которых, что удивительно, Эрик. Он кивает в знак приветствия, Неле неуверенно машет ему рукой, тут же корит себя за нелепые жесты, но Лидер, похоже, этого уже не видит: он охотно реагирует на компанию Лихачей, окликнувшую его, и вот уже похлопывает какого-то мужчину по плечу, что-то рассказывает, скупо жестикулируя… — Итак, расскажи мне, Неле, зачем ты здесь? — Джанин осторожно отрывает Вельховер от слежки за Эриком, берет под локоть. Неле следует за ней и вновь примечает, что в качестве финального аккорда женщина бросает на компанию Эрика — именно на них, не на кого-то другого — уничтожающий взгляд, прежде чем вновь включиться в беседу и отвести ее, Неле, подальше. — А зачем вам это знать? — передергивает девушка, окончательно заплутавшая в истинных мотивах людей, окруживших ее, подобно коршунам, в последнюю неделю ее жизни, которая и без того выдалась тяжелой. — Ну, мало ли. Вдруг я смогу тебе помочь. — Мисс Мэттьюс доверительно кладет руку на плечо Неле — та подавляет свою естественную реакцию на прикосновения-вторжения и в очередной раз улыбается на одну левую сторону. — У меня есть долг, который я должна исполнить. — Это не звучит ни пафосно, ни уверенно. Так, смазанное клише, а все из-за того, что Лидер Мэттьюс не вызывает никакого доверия. Интуиция подсказывает, что далеко не каждый ребенок, лишившийся родителей, удостаивается такого пристального внимания со стороны представителей наивысших инстанций. Впрочем, и не каждая смерть овеяна таким количеством мистических событий, двусмысленных фраз и взглядов. — Понимаю. — В этот раз взгляд Джанин фиксируется на вполне понятной точке — недалеко от гроба, к которому уже начали стекаться люди, Ханна стоит, обняв за плечи две маленькие, практически идентичные фигурки Дэна и Эль. Неле тут же хочет броситься к ним, и вместе с тем — дать деру, чтоб только пятки сверкали. — В любом случае, хочу, чтобы ты знала: если у тебя будут вопросы или тебе понадобится совет, ты можешь обратиться ко мне. Эрудитка еще раз проводит рукой по плечу Неле и уходит вперед, присоединяясь к остальным. Вельховер глядит сзади на ее статную фигуру, на линию шва темно-синего пиджака, проходящую ровно по позвоночнику, и, в порыве, решается спросить: — А что именно такого важного моя мама сделала для развития общества, что мне вдруг после ее смерти возжелали помочь разом все Лидеры Чикаго? Можно подумать, они в чем-то виноваты передо мной. — Она, конечно, преувеличивает, да и помощью всю эту болтовню не назовешь, но для необходимого эффекта можно и приукрасить. Джанин оборачивается, вскидывает брови, но разобрать, насколько переменилось ее лицо, о чем она подумала в этот момент, — не выходит. Только глянула она так, что в жилах кровь похолодела, — точно орлица, а не женщина. — Впрочем, если вы сказали про помощь исключительно из вежливости, мне это не так уж и важно знать… — Неле заметно сжимается, как надувной шарик, замерзнув в тени мисс Мэттьюс. — Хм. Вот тебе сразу и совет, дорогая: хочешь получить желаемое, никогда не отступайся от своих слов и не выпячивай неуверенность в себе. И иди, наконец, к семье, они ждут, похоже. — Джанин вновь теряет к ней интерес, присоединяется к своим со-фракционерам, в рядок выстроившимся перед гробом и ямой… Гроб и яма — Неле вздрагивает от этих слов, а от взгляда на пятачок, заполненный народом, начинает тошнить, но слова Мэттьюс звучат как верные мысли, и это подталкивает ее подойти, наконец, побыть с братом и сестрой, ведь ей быть с ними дальше, быть всегда. — Хэй, ребята, — тепло произносит Неле, почти незаметно поменявшись с Ханной местами. Близнецы синхронно вздрагивают и поднимают заплаканные лица вверх. — Это я, я. Все в порядке. Давайте я расскажу вам, почему мы не должны грустить. — Неле заправляет челку за ухо и присаживается на одно колено, притянув близнецов к себе, переходит на шепот. — Только это тайна, которую никому-никому нельзя раскрывать, хорошо? — Ребята прижимаются к телу сестры, заинтересованно кивают и совсем уже не смотрят на гроб, опускающийся в двухметровую яму, и не обращают внимание на Макса, который взялся произносить прощальную речь. — Итак, слушайте…***
— Говорят, ты согласился тренировать Неле? Правильное решение, тебе это зачтется. — Макс будто из-под земли вырастает и замирает плечом к плечу с Эриком. Тот в задумчивости потирает подбородок, подперев свободной рукой локоть, и окидывает старшего оценивающим взглядом. Многовато в нем пафоса, взгляд в мифическую даль, черный плащ развевается на ветру — ну просто шпионский триллер, мать вашу. Интересно еще, кто говорит, когда об этом никто не знает? — На небесах зачтется? В судный день? — Эрик фыркает. Ирония удалась, наверное. — Да ну тебя, я ж поблагодарить пытаюсь. — Ух ты. Ну нихуя себе! — Ради эффекта мужчина всплескивает руками — посреди кладбища, еще и во время похоронной процессии, это вызывает цепную реакцию: люди друг за другом оборачиваются, и те, у кого хватает смелости, шикают, приложив пальцы к губам. Эрик коряво скалится и даже просит прощения за бестактность. — Чего в ней такого особенного, а? Что ты о ней так печешься? — Она нужна… — проглотив ком и сцепив руки перед собой в замок, говорит Макс, продолжая глядеть куда-то на забор. — Это я уже слышал. Чушь, — лаконично отрезает Эрик и тоже отворачивается, разглядывает Фора, стоящего перед ямой и все собирающегося бросить вниз горсть земли. Как трогательно: бывший ученик провожает своего учителя… Сплошная тягомотина и море нытья. — Знаешь, Макс, если бы я не знал тебя, я бы подумал, что тебя гложет чувство вины, — ненавязчиво предполагает Лидер, украдкой наблюдая реакцию. Макс усмехается. — Но ты знаешь меня. — Эрик молча соглашается и решает размять затекшую от долгого стояния на одном месте шею. — И поэтому смею предположить, что ты, сукин сын, что-то недоговариваешь. — Поверь, ничего существенного я бы от тебя скрывать не стал. И следи за выражениями, язык отсохнет. — Угу, еще и в угол поставят. — На этой ноте, казалось бы, перебранку можно закончить, да и с беседой закруглиться, но Макс решает иначе. — Эрик, хочу попросить тебя о маленьком одолжении: будь помягче с Неле, а то ты ее не дотянешь, а загробишь. И, если будет происходить что-то странное, если она будет совать свой нос, куда не следует… — Он не подбирает слов, и его маленькая просьба превращается во вторжение на частную территорию Эрика. И это так глупо и опрометчиво: оскорблять одного из Лидеров Бесстрашия просто неумением деликатно и красиво говорить. Интересно, Макс дверьми не ошибся? Может, ему с этим дерьмом в детский садик все-таки? — Значит, Макс, давай так: раз уж ты приставил меня надзирателем к соплякам, фактически столкнул лбами с Фором, еще и конченную «бедную родственницу» на меня хочешь свалить, — не лезь в мои методы, учить меня не надо. — Лидер сжимает кулаки, сохраняя внешнее спокойствие, хотя к горлу подступает злобный рык; вперяет глаза в черную дыру два на два и замечает, что свою горсть, чуть брезгливо скривившись, отправляет в яму Джанин Мэттьюс. Одно только мелькание этой твари в поле зрения Эрика вызывает в нем неожиданную жажду плюнуть на все, достать пистолет и, не задумываясь о глушителе и путях отхода, всадить всю обойму в ее белокурую башку, полную коварных замыслов, на которые, впрочем, положить. Вместо этого он резко переключается на старшего Лидера и вскидывает брови, дожидаясь ответа. Очевидно, что за его разглядыванием Джанин прошло не больше пары секунд, и у Макса еще есть шанс немедленно среагировать и по адресу направить свой гнев (а вот ярость Эрика вряд ли когда-либо найдет истинного получателя). — Не забывайся, парень! Ты мой подчиненный и будешь выполнять то, что я тебе скажу! — Не-ет, босс, вот это ты брось. Вся эта дрянь в мои обязанности не входит, особенно девка, и ты об этом прекрасно осведомлен. Так что давай договоримся: в мои дела ты со своими пятью центами не лезешь. Я займусь тем, что ты мне поручил, там, куда ты меня направил, но отныне это — мое поле для игры. У каждого ведь должно быть свое поле для игры, правда? У тебя, у меня, у мисс Мэттьюс… И каждому из нас на чужую территорию ход заказан. Макс мог бы не согласиться и продолжить поносить Эрика всеми возможными матами, но он всегда был достаточно умен, чтобы этого не делать и не разводить никому не нужную вражду; к тому же, Эрик прекрасно осведомлен об отношении к нему командира — братьям, по идее, негоже грызть друг другу глотки из-за мелких разногласий и обид. Сам он, правда, ни с кем не братался, но и отталкивать не спешил — не выгодно, незачем. — Ладно, может, ты и прав. Кстати, сочувствую насчет Лив. Знаю, у тебя к ней было особенно трепетное отношение… — Напоследок Макс решает то ли примириться, то ли задеть товарища за живое, но как-то не клеится ни с тем, ни с тем: Эрик забивает на него и уже переговаривается с Тори, пробравшейся к нему сквозь толпу. «Придумает же: „особенно трепетное отношение“. Какая, мать вашу, романтика-то!» — Он смеется про себя, а змеи снова шевелятся в желудке, и та тварь, что овила нижнее ребро, затягивается и давит даже сильнее обычного…