Навыки в таблетках

      Денек, полный надгробий, надписями на которых она зачитывалась, чтобы не смотреть, как рабочие утрамбовывали яму землей; денек, полный двусмысленных жестов и фраз, полный сочувственных лиц, да и просто — полный, приближается к концу. Он тянется долго, наверняка поминутно смакуя мучения Неле, но, к счастью, не может длиться вечность.       «Давай, ободрись! — Девушка встряхивается, и внутри все хрустит, скрипит и свистит, будто в старой, дряхлой хижине. — Осталось совсем немного. Необязательно отсиживать поминки до конца. Конец все равно никто не запомнит…»       Она наваливается на гаражную дверь, ведущую в лофт Педрадов, отодвигает немного и тихо проскальзывает внутрь. Да только вся осторожность и кошачья мягкость — зря, ведь здесь только ее и ждали: Бесстрашные мгновенно отвлекаются от всех своих дел и одновременно салютуют в ее сторону стаканами с янтарным виски, который не столь синхронно, но массово переливается и выплескивается за края. Бедную Неле накрывает волной их внимания и воинственного участия, до помутнения рассудка; волна прибивает ее к двери и пытается вымыть в расщелину, но Вельховер собирается с духом и не позволяет себе такой слабости.       «Так бывает, — убежденно шепчет она, ступая внутрь полукруга, образованного слившимися в черное с цветастыми пятнами месиво, — так бывает: люди, душные помещения, общие цели… Они собрались здесь ради мамы. Не исключено, что захотят увидеть меня, поговорить. Не стоит из-за этого впадать в отчаяние».       — Давайте выпьем за подрастающее поколение! — предлагает Бесстрашный в радужных дредах, высокий, суставчатый и вертлявый, похожий на одного из тех, кто покуривает план с «безобидных» полей Дружелюбия; в каждом ухе у него не меньше четырех сережек — маленьких серебристых колечек, с шипами и без, и по одному гвоздику с переливающимся бензиновым камушком, а татуировок разномастных и вовсе не счесть. В общем, типичный представитель фракции, чуть перебравший с самовыражением, — клоун, но не факт. — Вырастим крутую смену, Лив!       Лофт взрывается согласными воплями и звоном стекла. Неле нечем чокаться, и она просто обводит собравшихся благодарным взглядом и одаривает вежливой улыбкой. Она отмечает, что людей стало меньше с официальной части, но все еще достаточно много, чтобы поглотить весь кислород. Но это так, замечания, факты. Она уже не злится на них и не хочет обвинять в лицемерии или простом желании надраться за чужой счет. Ей грех жаловаться: поминки полностью организовала Ханна, в своем доме и на свои деньги, должно быть. Так что пейте на здоровье и за здоровье… А Неле слишком устала — ресурсы на жизнь, не то что на злобу, исчерпаны. Зато должно хватить на благодарность для Ханны, которая освободила ее от колоссально ответственной работы. И хотя в глубине души Неле стыдно за то, что она сама не позаботилась об усопшей матери, она не может скрыть радости от того, что еще и это не легло на ее плечи. Если честно, до самого «мероприятия» она даже не задумывалась о нужде кого-то хоронить или поминать…       Опустив плечи под тяжестью прожитого дня, Вельховер бредет на кухню, где, по ее расчетам, должно быть меньше народа. Веки закрываются на ходу, держать глаза открытыми становится все сложнее. Благо, толпа как-то моментально подхватывает ее, люди — знакомые, малознакомые и совсем чужие — дружески похлопывают по плечам и спине, а в один из сонных провалов кто-то дает стакан виски — она пропускает тосты, потому что не сразу замечает его в своих руках.       Лихачи беседуют поразительно тихо (или ей просто уже плевать), их деликатные переговоры ласкают слух; от столпотворения обычно сырое и прохладное жилище Педрадов превращается в большую печь и согревает продрогшее на кладбищенском холоде тело; включены только боковые лампы — в полумраке глазам приятно. Неле начинает верить, что вечер не будет таким уж ужасным. Особенно после того, как вся эта колющая и ноющая, острая и тупая, душевная и физическая — вся эта боль отступает под давлением усталости, нависшей темно-оранжевой — цвета жженного апельсина — тучей над головой. Такой тяжелой и такой желанной. Вот бы уже пролилась янтарным дождем, и Неле уснула бы прямо здесь, на полу, между ног в грубых кожаных ботинках и вызывающих туфлях, и…       Оказавшись посреди кухни, она уже и не помнит, о чем рассуждала прежде. Здесь и впрямь никого нет, только свет горит на полную мощность. Неле щелкает выключатель и по памяти находит софиты над плитой. Вот, так хорошо.       Девушка взгромождает себя — мешок с костями — на стул и ставит перед собой стакан, из которого на не застеленную поверхность стола тут же расплескивается жидкий огонь. Между пальцев у нее сигарета — интересно, зачем, она ведь не курит.       Она массирует виски, пытаясь прийти в себя, даже думает умыться ледяной водой, но соблазн оглушить организм залпом выпитым алкоголем и заснуть прямо тут, на кухне Педрадов, оказывается гораздо сильнее. А что? У этого стула такая мягкая обивка… А стол? Чем не лучшая подушка в мире? Тепло, удобно, и ничего не болит… Неле тянется за стаканом, но чья-то рука не больно бьет ее по пальцам.       — Ты не пьешь, — наставительно сообщает глубокий баритон, отчего-то пришепетывающий. Стакан скрежеща отъезжает на непозволительно далекое расстояние. Слишком изможденная для возмущений Неле поднимает мученический, с тенью укора взгляд с большой зарубцованной ладони на владельца голоса, уже смиренно принимая факт, что им окажется Эрик. Она немного удивляется, что не заметила его здоровенную, усыпанную татуировками морду раньше, но совсем не обращает внимание на то, что их пути снова случайно пересеклись. Это уже правило, наверное. Никто другой просто не мог застать ее в мерзком состоянии, с бокалом и сигаретой — только он, мужчина, считающий ее тронутой на голову наркоманкой.       — Откуда вы… — она не успевает закончить вопрос, как Лидер равнодушно машет головой в сторону открытого окна, выходящего на металлическую решетку пожарной лестницы.       — Курил. — Вельховер разглядывает его получше и понимает, что шепелявит он из-за сигареты, зажатой в зубах. Эта не зажжена, так что можно предположить, что он планировал выкурить две подряд или больше (почему нет?). — Ты, кстати, не куришь. — Безапелляционно. Неле вытягивает руку, позволяя ему умыкнуть сигарету, и усмехается, когда он сует ее за ухо, а там уже оказывается другая представительница табачных изделий. В конце концов он находит ей место в почти полной пачке, которая, судя по всему, в карманах не единственная.       «Боже, этот человек под завязку полон сигаретами, как я — конфетами, и это чертовски забавно, — с вымученной улыбкой на устах размышляет Вельховер. — А вот то, что он бесцеремонно вмешивается в мои дела, а я ничего не могу с этим поделать, совсем не вызывает веселья».       Разумеется, она хочет возмутиться, нахохлиться и оттолкнуть его подальше, быстренько выстроив аналог стены, защищающей Чикаго от монстров внешнего мира. Это грубо и непрофессионально — врываться в чужое личное пространство. Но таков уж Эрик. И если она хочет получить его помощь, придется перетерпеть бестактное поведение… А если планирует выжить в Бесстрашии, то вообще должна забыть о всякой гордости.       Неле складывает руки на груди и откидывается на спинку стула, отставив ногу на перекладину под столом; непроизвольно начинает раскачиваться в такт сердечному ритму.       — Злишься? — Эрик смыкает пальцы в замок и подпирает этой конструкцией подбородок, изображая трогательное умиление. Неле передергивает: она и сама-то не совсем поняла, что разозлилась, а он все заметил. Она поджимает губы и растягивает их в учтивую улыбку, но это, похоже, еще больше веселит проницательного Лидера.       — Совсем нет. Ты что-то хотел? — Вельховер снова перескакивает на «ты», так и не определив, какое обращение лучше. «Лучше — вежливое», — про себя подмечает она, прекрасно понимая, что не контролирует раздражение, говорит резко и обиженно. Но как справиться с досадливой невозможностью наконец побыть наедине с собой и просто отдохнуть? Гнев никуда не денется, пока не исчезнет причина, его вызвавшая. А причина — всего лишь куча внимания, стресс, усталость, безысходность…       — Уже семь.       — И? — Неле непонимающе хмурится.       — Сука… — бормочет он себе под нос и, запрокинув голову, трет огромной ладонью глаза и щеки. И Неле замечает. Синяки у него такие же большие и ненормальные, как ее; взгляд не каменный, не яростный — пустой, иссушенный; да и лицо у него самого изнуренного жизнью человека. — Ты опоздала на тренировку. На час. А первое правило работы со мной — пунктуальность.       — Постой, я думала… Это похороны моей матери, я думала…       — И что? Я не в маразме, заметил. — Неле, подобно рыбе, глотает ртом воздух. — Мне нет дела до твоих маленьких глупых мыслей, девочка. Если я сам не сказал тебе, что ты свободна от занятий, ты не смеешь их прогуливать. Это тебе не школа-второй-дом! Единственная причина, по которой ты можешь не прийти, — внезапная смерть.       «Он просто повернутый псих», — справедливо решает изумленная выпадом Неле. Она кандалами заковывает злобу и жажду высказаться и, сцепив зубы, молчит. Глупо будет пререкаться, доказывая, что она здесь и так из-за внезапной смерти.       — Я потерял хуеву тучу времени, болтая с тобой, — недовольно сообщает Лидер и хлопает себя по карманам, видимо, на предмет зажигалки. — Черт… Дай прикурить, Тронутая.       — Ох, я не… Я не курю. — Он поглядывает на нее, как на умалишенную, перекатывая в зубах сигарету. Неле под недоверчивым взглядом ежится и припоминает, что в одном из безразмерных карманов обязательно должны быть спички — на всякий случай. Только не стоит забывать, что в одном из спичечных коробков припрятаны таблетки… — Сейчас поищу. — Из кармана куртки бесшумно вываливается пара леденцов — лимонный и мятный; Неле возится, стараясь не упустить что-нибудь важное, нащупывает что-то холодное и гладкое — «волшебный» кулон, о котором уже позабыла, и, на радость Лидеру, выуживает тот самый спичечный коробок.       Она зажигает спичку и протягивает Эрику трясущейся от истомы рукою. Он спокойно подтягивает ее к своим губам и фиксирует, чтобы прикурить сигарету. Неле завороженно наблюдает за его беспристрастным лицом, освещенным теплым желто-оранжевым светом, и за глазами, которые она где-то уже видела… С непонятным интересом отмечает, что даже через перчатки чувствует, насколько горячие у него руки и крепкие…       Только через пару мгновений, когда огонь погасает, она в ужасе отдергивает ладонь и прижимает к сердцу, сильно сжимая пальцами второй руки. Кожа скрипит о кожу — противный звук. Надо найти замшевые перчатки.       «Я не выношу прикосновений от чужих. А ты, черт возьми, совершенно чужой».       — У тебя лицо, будто тебя изнасиловали, — без особых эмоций замечает он. — За мной.       Неле идет позади Эрика, виновато улыбаясь всем гостям, присутствующим на поминках Оливии, — им, впрочем, уже и дела нет: главные тосты сделаны, все слова высказаны, тела закопаны, а через две-три рюмки окажутся забыты.       «Вряд ли мама расстроилась бы, что я ушла: она же не сумасшедшая, чтобы считать этот вертеп почитанием памяти…»       Когда Эрик танком прет к выходу, народ инстинктивно расступается — изумительное зрелище. Он идет довольно быстро, так что утомленная Вельховер едва поспевает…       — Неле? — Она тормозит, услыхав свое имя, и вертит головой, пока не замечает Бесстрашную, как-то резко выбивающуюся из общей атмосферы: вся одежда на ней — темнее ночи, ни одной яркой детали, такой привычной глазу; ее горячечный взгляд несколько дезориентирует, как и смесь ужасной растерянности с решительностью, с которой она протягивает к Неле руку в невероятных блестящих кольцах и браслетах.       «Ужас-то какой», — почему-то первое, что приходит на ум.       — Тронутая? — доносится откуда-то раздраженное цоканье. Вельховер смотрит вперед и понимает, что перед ней люди сомкнулись, как море перед египтянами, а сбоку на нее движется крайне подозрительная личность — отчего-то пугающая больше, чем перспектива разозлить Лидера.       Море вновь расходится, впереди маячит медвежья фигура Эрика — Неле ожидает взрыва, «кары небесной», но он просто тянет ее за длинный рукав стеганки, по дороге перехватывая за запястье, к двери. Она не успевает воспротивиться, да и отчего-то не хочет…       Уже на выходе из лофта, там, где свежий воздух легким сквозняком проносится мимо, но не пересекает обонятельные железы, Вельховер притормаживает. В крае глаза, куда непривычно вглядываться, она замечает ту самую Бесстрашную, полную глубочайшей озабоченности и ужаса. Она решает сработать на опережение, воспользоваться элементом неожиданности, но, резко обернувшись и чуть не свернув при этом шею, не находит никакой загадочной незнакомки с черной гривой курчавых волос и таким же черным взглядом, похожую на ведьму — серого кардинала многих сказок.       «Может, ее и вовсе не было, может, привиделась? А ты и впрямь не зря прозвал Тронутой, не так ли?»

***

      Капельки пота вдребезги разбиваются о затоптанные маты, стекая со сморщившегося и красного от напряжения лба девчонки, прямо как чаяния Эрика, что с нее можно выжать хоть что-то путевое. Пусть ничтожное, оно могло бы послужить начальной точкой. Могло бы — да нечему.       Эрик проделывает обычный ритуал: приносит себя в жертву Никотиновому Богу — с этой тварью думается лучше, а думать придется много: по стандартной схеме со столь особенным учеником работать невозможно («особенный» — будто инвалид детства, вашу мать). Он не меньше недели ходит заебанный и уставший от непрекращающейся бессонницы — и все равно напрягает кипящие мозги ради малолетки, за которую, определенно, не стоило впрягаться.       Неле в последний раз сгибает руки в локтях, но они у нее как разрушающиеся мостовые опоры — валят всю конструкцию к хренам. Отжимания не удаются вообще, но падает лицом вниз она с облегченным выдохом, будто проделала самую тяжелую работу в своей жизни (впрочем, при таких-то ручках он бы совсем не удивился, что максимум, к чему они приучены, — играть Бетховена на пианино и поправлять бесячую челку).       «Посмотрим, что ты можешь», — сказал Эрик десять минут назад и не переставал жалеть до сих пор.       Что может это подобие Бесстрашной? Подтягиваться и, не дай-то бог, делать подъем с переворотом на этих ниточках — нет, ни в коем случае, как и все то, что требует хоть какой-то силы в верхних конечностях; борьбу с грушей, на свое горе, он уже видел и теперь уже никак не мог списать ее убогость на действие наркоты (или чем она там накачалась?).       И хуй бы с ним, что ничего не умеет и поперлась через горящие угли с абсолютно атрофированными мышцами, плевать, он бы научил, намуштровал, выжал за потраченное время всю душу… Если б это было возможно. Никто не предупредил его, что Неле Вельховер выдыхается так же быстро, как бегает. Между тем, бег, похоже, — единственное, что у нее и впрямь получается. В остальном же…       «Полный пиздец!» — Эрик закрывает лицо рукой и непроизвольно дергает сережку-гвоздик над правой бровью.       — Что ж, поздравляю, Тронутая, твой уровень где-то… в нижних слоях литосферы. — Она таращится на него огромными глазищами, все еще лежа на животе, сильно задирает голову. Что удивительно, совершенно без эмоций. Эрик сплевывает в сторону и усмехается, поддерживая зрительный контакт. Без участия и жалости. Глаза девчонки вдруг наполняются темноватыми пятнами, и на долю секунды — мгновение! — ему кажется, что это она на него — без участия и жалости, практически железно…       «Надо больше спать, — мысленно утверждает Эрик. — Надо вообще спать».       Неле отводит глаза и где-то исчезает. Он снова видит расфокусированный взгляд непонятно что выражающих болотцев. И ничего из того, что обычно проскальзывает в отражении зеркал. Какая все-таки странная девчонка. Алиса из Страны Чудес в реальности: мечтательная, задумчивая, совершенно не могущая в концентрацию. И доверчивая, как домашний котенок. Хоть и думает, что высокого интеллекта достаточно, чтобы избежать человеческих ловушек, сама по себе бесхитростна, оттого становится такой легкой добычей. Он таких на завтрак ест, иногда по две штуки за раз, а не учит сражаться за фракцию и Чикаго (чтоб он провалился уже куда-нибудь).       «Может, к ебеням Макса с его „просьбами“? Что я, без этой канители не докопаюсь до правды? Докапываться и выбивать — почти моя работа, как-никак».       — Вставай, — Лидер почти отмахивается, говоря это, и машинально, по привычке, одергивает куртку вниз.       «Нет уж, раз взялся — деваться некуда», — с издевкой говорит себе он и придирчиво изучает вид тоненькой, как колосок, взмыленной и уставшей Тронутой, которая, видно, очень уж хочет казаться больше: и берцы огромные, и куртка внушительная со всеми этими значками и нашивками, и вся одежда сильно не по размеру. Только все это создает еще больший контраст с ее миниатюрностью. Просто кукла. И чего такой неймется? Перешла бы в Эрудицию или, там, Искренность, выскочила бы замуж и жила, хлопот не знала. И он бы не знал…       Рассуждая об этом, Эрик вновь напоминает себе, что исчезновение Неле Вельховер не заставит исчезнуть проблему. Она — не корень, всего лишь маленькая составляющая, вроде лепесточка, что опадет по осени и обратится в перегной. Лив все еще кто-то убил средь бела дня — не слишком ли дерзко для изгоев, главных подозреваемых? Макс нервничает и что-то тщательно скрывает. А еще хочет исподтишка помочь девчонке — неужели просто из-за того, чья она дочь? И, самое главное, в этом замешаны Джанин и ее высокомерные пресмыкающиеся умники. А это уже как минимум заговор. Так что лучше не принимать поспешных решений и не отказываться от возможности узнать информацию напрямую от старшенького Лидера.       Эрик догадывается, что все может оказаться во много раз прозаичнее, чем он представляет, но пока не верит в это достаточно сильно, чтобы свернуть дело и забухать где-нибудь в подвальном помещении со шлюхами в блестящих платьицах и пересушенными косметикой лицами.       Когда он возвращается в реальность, Неле молча ждет, не особенно скучая, но на месте не стоит: сцепив руки в замок за спиной, тянет их к затылку, разминается. До ушей Эрика доносится хруст позвонков, и он почти обзывает ее костяным мешком, как примечает нечто любопытное в пластике Вельховер. Бесцеремонно тушит сигарету о стол — что ему? Мама ругать будет?       — Тронутая, подойди-ка. — Она подходит, понурив голову и ссутулив плечи, будто стыдящаяся своей неумелости. — Протяни ко мне руку.        — Это какой-то тест? — насторожившись, переспрашивает она, все-таки выполняя приказ. Перед тренировкой она сняла свой черный мешок и осталась в огромной футболке. Благо, руки открылись выше локтя — все, что необходимо, видно.       — Да, верно, — с опозданием отвечает Эрик и дотрагивается до внутренней стороны выгнутого локтя — белая кожа с голубоватым оттенком и сложным узором из капилляров и вен, как наколотое на его собственном теле Бесстрашие, натягивается, кажется, будто может лопнуть. Чего так дергаться? Зачем выставлять себя такой жалкой? — Не бойся меня. Не надо меня бояться, это глупо.       — Разве? — спрашивает Неле с претензией на ехидство. Эрик закатывает глаза, но молчит. С точки зрения рациональности, с таким животным, как он, всегда стоит быть начеку. И бояться, бояться, разумеется, бояться. Ведь страх — и тормоза, и движущая сила, и мощный катализатор внутренней энергии. Страх необходим, чтобы выжить. А сам Эрик уже на краю: практически ничего не боится, работает, как машина, постоянно сканируя и анализируя все то, с чем уже не помогут атрофированные человеческие чувства.       У него чувства, как у Тронутой мышцы. И к сигаретам страсть, как у нее — к сладостям. Странно это… Но не по-алисовски.       — Ты же Бесстрашная, мы не должны ничего бояться, — вслух произносит Эрик и берет Неле одной рукой за запястье, а другой — под локоть.       — Разве? — «Разве» звучит незавершенным: «Разве ты так думаешь?»       Он наблюдает за ней, как опытный врач. Черт, а ведь когда-то это было его будущее — будущее великого ученого в области медицины. Или нет. В любом случае — хуета.       Неле не спускает взгляда с его рук; стоит, сцепив зубы до сведения скул, и дышит очень громко. Эрик усмехается. Ах, вот оно что: он нарушает ее личное пространство.       — Эй! Посмотри на меня. — Вельховер резко поднимает голову вверх, но в глаза не хочет, устремляется взглядом в тату на шее. И не подкопаешься ведь — это тоже на него, там тоже он, там тоже черным-черно.       Лидер выворачивает ее тоненькую ручку больше, чем на сто восемьдесят градусов, а она даже не дергается от боли или неприятных ощущений. Пробует выгнуть еще — резиновая, но дальше уже некуда, дальше кости протестуют.       — Так не больно? — Неле трясет головой в разные стороны, больше хмурая от непонимания и вторжения на ее «частную» территорию. — Не больно? — удивленно протягивает Эрик и озабоченно хмыкает. Скользит к запястью, затянутому дополнительной толщей кожи. Передумав стягивать злосчастную перчатку из-за резкого рывка Неле, пытается притянуть ее большой палец сначала к внешней, а потом к внутренней стороне запястья. — Сними футболку. — Эта просьба девчонку явно настораживает. Эрик полностью рационализировал свои действия, поэтому не сразу понимает, что ее так смущает. — Так надо. Быстрее.       — Мне кажется, это не имеет отношения к моему обучению… — недоверчиво хрипит Неле и, набравшись духу, выворачивается из ослабевшего захвата.       Эрик почти не слышит, ухмыляется: «В каком-то смысле ты права — не имеет». Он бы не стал настаивать, постой она за свою честь по-настоящему. А так — пусть мучается, в будущем пригодится: такую малышку многие захотят трахнуть, не спросив разрешения. Даже жаль, что не его типаж.       — Ты определенно быстро загнешься, если не научишься выпускать коготки, девочка, — со снисходительной жалостью протягивает он, тут же дымя ей в лицо десятой-двадцатой сигаретой за вечер и запоздало скалясь. Дым растворяется в пыли, Неле с видимой злостью втягивает в легкие двойную отраву, нервозно потирает плечо и прячет волосы за ухо. Как это он не заметил, что закурил?       — Так… — Она берет тайм-аут в тридцать секунд на случай, если вдруг раздумает кончать жизнь самоубийством, усмехается дерзко (или нервно, черт его разберет) в этом маленьком промежутке. — Так почему бы тебе не научить меня вместо того, чтобы стоять тут, выпятив грудь, и изображать прожженного циника, который знает все лучше всех? — говоря это, Вельховер больше не отводит своих «глубоководных» глаз от выражения его лица, которое, к сожалению или счастью для нее, не меняется, только на мгновение искажается улыбкой — ради театрального эффекта он спешит ее убрать.       — Совсем неубедительно, Тронутая. — Эрик показательно отрывает зад от стола и проходит мимо, точно зная, что вместе с сигаретным душком за ним потянется завороженная Неле с полуоткрытым ртом. — Но я попал в самое яблочко, когда придумал тебе прозвище, не так ли?       Хочет добавить что-то вроде «быстро учишься», и она явно улавливает это, но клянчить похвалу за крайне квадратный отпор — для совсем уж отбитых психов; она не отбитая, тронутая самую малость.       Если Макс так хочет, чтобы Эрик взял ее на поруки, если даже Лив… Он сделает это. И, может быть, постарается не задавить под прессом своего дурного и жесткого, как конина, характера. Будь он хоть немного не таким черствым, пожалел бы, что дрянная малявка все равно сдохнет — и никакой Макс с его секретными хлопотами не поможет. А Эрик бросит возиться с ней, как только доберется до мотивов босса. Впрочем, все по ситуации. Вдруг и впрямь быстро учится и на мелочь какую сгодится…       — Значит так. Придется менять тактику. Неделя инициации позади. Физический этап пролетит моментально. Не имеет смысла гонять тебя по залу до седьмого пота, все равно в силе или ловкости особо не прибавишь. Будем маневрировать по-другому. Что у вас завтра? Полоса? Отлично. Идем на улицу, покажу, как незаметно оббегать препятствия и сокращать дорогу.