Чему вовсе не быть, так того не сгубить, А чего не сгубить, тому нету конца на Земле. © Пикник
Последний побитый вагон уходящего поезда заунывно грохоча мелькает за руинами высотки, что когда-то, должно быть, представляла из себя колоссальное офисное строение. Если вглядеться в прямоугольные провалы, где прежде теснились сверкающие панорамные окна, а теперь только луносемянник тревожно подрагивающими гроздьями свисает с потолка и стен, только он своими светло-зелеными листиками-ластами защищает «ценности» контор от внешнего проникновения… Так вот, если хорошенько вглядеться, можно заметить размытые фигуры людей, пробирающиеся через пыльные завалы, несущие в горячей груди миссию по исследованию останков техники и мебели, останков древности… В самом-то деле они просто дурачатся, рвутся «на слабо» да от нерастраченной энергии. «Интересно, откуда ее столько, этой энергии? Душу бы продала, чтоб не валиться с ног после каждодневной каторги!» — Неле прикладывает ладонь ко лбу в надежде защитить глаза от мерцания гаснущего дня: Солнце, пылающая звезда, неугомонная, яркими оранжевыми и пурпурными, насыщенно желтыми и немного розовыми всполохами в яростных порывах стремится выжечь сетчатку; свет проникает в каждую трещинку чикагских руин и творит магию, заполоняя мрачный город теплом, жаром надежды, сводя к нулю границу между днем и ночью, между острыми углами и абстрактным пространством, между Неле и жестоким, отторгаемым тонкой душой миром. Жаль только, что невозможно наслаждаться эстетикой заката, когда не видишь дальше собственных слез. — От твоих мучений я скоро сам расплачусь, — с доброй усмешкой Терри нахлобучивает свои солнцезащитные очки на нос Неле. Они, само собой, огромные, и тут же спадают на кончик носа. — Мой спаситель, — шепчет Вельховер, немного смутившись. Задвигает очки обратно и робким движением прячет отросшую челку за дужки. «Мой спаситель» — милая шутка, невинный флирт, но кажется, что произносить нечто подобное неуместно, словно инородное тело застряло в горле и мешает свободно говорить. Неле исподтишка поглядывает на высокую, статную фигуру Терри по правое плечо от нее: он покачивается, переминаясь с пятки на носок, прячет руки в карманах черных (а каких же еще?) брюк и смотрит куда-то вдаль прямо сквозь солнечный ад, будто ему все нипочем. Девушка закутывается в свою любимую вязаную кофту ниже колен, которую раздобыла во время последнего похода домой, обнимает себя за плечи. Молчание затягивается. Молчание усиливается, если такое возможно. — Ну не дураки ли? — неожиданно задорно вскрикивает Неле с нежною улыбкой и кивает подбородком в сторону продирающихся сквозь дебри заброшенного здания ребят, ее софракционеров: неофитов и просто молодых Бесстрашных. Терри выискивает их в зарослях и тоже усмехается, только как взрослый, узревший, какие несусветные глупости творят дворовые ребятишки. «Взрослый», — Вельховер перекатывает это слово по языку, дотрагивается им до неба, пробует его на соль. — «Он взрослый. Взрослый для своих лет, для этой фракции и для меня». — Определенно. Стоило попросить их принести тех лиан. Луносемянник содержит алкалоиды. Можно получить ганглиоблокаторы, — «между прочим» разъясняет Тэрренс, словно думал именно об этом, словно это легко, ничего необычного или странного, словно не пытался произвести впечатление жутко умного парня. Но его лицо остается невозмутимым и гладким, только губы чуть кривятся от досады упущенного момента. Неле убеждается в том, что это правда, что он чист, как младенец, и искренен. Подсознательно Терри плотно ухватился за Эрудицию, как ни крути, да и синий ему к лицу, к глазам, к кристально чистым, как родниковая вода, и мудрым. — А ты можешь их изготовить? — интересуется Неле ради поддержания беседы и среди темных фигур «на том берегу» выискивает крупный, вертлявый силуэт Юрайи. «Все ему неймется! — не зло думает она. — Все ему приключения на задницу нужны». — Не знаю. Сам, должно быть, нет. Просто увлекся ботаникой… В последнее время. — Вельховер неопределенно кивает. Да, ботаника — это интересно, наверное. Да, она верит, что Терри недавно ею увлекся. Да, потому что ему чертовски скучно прозябать в медблоке, где век одно и то же: переломы, ссадины, внутренние кровотечения — и все от ударов, опрометчивых экспериментов, драк; столбняк, выбитые зубы, отбитые почки — и все от человеческой непроходимой тупости, от несовершенства системы, в конце концов. — Знаешь, я бы тоже хотела собирать разные травы, стоять над варевом, как лесная знахарка… — воодушевленно, с любопытством, намеком. — У нас нет леса, — с сожалением констатирует парень, — а… — Да, да, а «знахарка» — это архаизм, — раздраженно заканчивает Неле, хоть и не совсем убежденная в том, что именно эту мысль планировал высказать Тэрренс. Он замолкает, поджав губы и вперившись покрасневшими от ветра и невыносимого света глазами в землю, что пролегла в тысячи футах от них. Вельховер тоже заглядывает за бортик крыши — голова начинает кружиться, но она не перестает смотреть, ощущая укол совести. Как обычно. Вспылила и высказала, что пришло в голову, а теперь жалеет. Терри человек практичный, серьезный, материалист. Напрочь лишенный воображения. Его нельзя за это винить, никого нельзя… — Извини, я просто дурочка какая-то… — Ничего. Ты очень умная дурочка. Напряжение спадает слишком быстро, как температура после мощного жаропонижающего. Следующий вдох от предыдущего в три раза легче, но дыхание все равно сбито и вряд ли восстановимо, пока они так близко друг ко другу. Терри уникальный человек. Неле тоже. Электричество между ними — в замкнутой цепи. За спиной, больной от повреждений в постоянных тренировках, чудятся смех и крики, потрескивание алюминиевых банок, костер, сходящий с ума на ветру, какие-то незамысловатые, но дружные песни. Вельховер оборачивается на ребят без особого любопытства, просто напоминает себе, что они с Терри вовсе не одни и стоит сделать шаг от него, пока сплетни оспой не поползли по телу Бесстрашия. Эта крыша — особое место юных Лихачей. Место урожденных, если говорить точно, потому что переходников тут принимают неохотно, со скрежетом, после множественных проверок. И Неле кажется это ужасно несправедливым, что любой переходник, жаждущий стать частью общества, должен из кожи вон вылезти, дабы заслужить доверие, а ей достаточно простучать по железным ступенькам наверх, не сбив дыхания, приветственно облобызаться со всеми знакомыми, и все — никаких проверок, никаких вопросов, «проходи, присаживайся, ешь, пей, можешь нам ничего не доказывать». И, хоть ей грех жаловаться, разве это честно? Урожденные собираются здесь довольно часто на протяжении уже нескольких лет и, наверное, будут собираться еще столько же, пока на первое место не выйдут работа, семья, взрослые проблемы… Странно, что Неле до сих пор тусуется здесь, с ними. У нее ведь уже семья, дети и проблемы, чтоб их, взрослые по самые гланды. Иногда она думает об этом. С большинством из сверстников ей не о чем говорить; забавы Лихачей — противопоказаны, да и не интересны. У нее, кроме Юрайи, в этой компании нет друзей, только так, приятели. Тогда почему? Неужели ради мнимого, точно обманчивого чувства вовлечения? Ради тепла, которое исходило бы не от костра в бочке, а от людей — живых, настоящих? Ох, должно быть, должно быть. В своем безопасном колодце она совсем одна, и даже Юрайи или Тори, или… Вельховер бросает оценивающий взгляд на Терри — нет, никому не прорвать осаду. Только здесь, только со всеми вместе, в иллюзии покоя и единства она может почувствовать себя нормальной. Со всеми, но не одной из. Отвлечься. Развлечься… И сделать вид, будто завтра же не столкнется с гадкой человеческой натурой, ложью, непроходимой тупостью и косностью… «Лучше быть без людей. Лучше быть одной… — думает она враждебно и тут же осаждает себя: — Лучше не быть категоричной. Лучше не зарекаться. Человеку нужен человек. Мне нужны люди». Вельховер давно заметила в себе склонность к самоанализу, который, впрочем, нельзя считать в полной мере достоверным и продуктивным. Тем не менее, она уже успела научиться принимать двойственность мыслей, желаний, души. Это нормально — в книжке читала. — Хэй, я тут подумал… — Терри на взволнованном, трепещущем выдохе явно подбирает слова. — Малышня сдавала анализы, надо бы все просмотреть до завтра, а медсестра сломала руку… И еще кое-что. Может, хочешь присоединиться? Понимаю, не самое интересное занятие… «Почему же, дурак, безумно интересное!» — хочет возразить Неле, но всего один взгляд на часы, и она вспоминает, что «в шесть и ни минутой позже» Эрик ждет в зале, и гнев его будет неумолим, стоит переступить порог хотя бы минутой позже. Педант. Он взял самое противное из своей родной фракции. — Прости, я бы с радостью, но есть дела… — Вельховер колеблется, прикидывает реакцию, тоже решает выбрать удачные слова. — Хочу позаниматься сегодня. У меня в шесть тренировка. — О, ладно, понятно… Ты нашла учителя? — осторожно, исподтишка интересуется парень, и Неле окончательно убеждается в том, что он сболтнул лишнего о хорошем-тренере-Эрике. Что же его так беспокоит в персоне лидера? Может, есть что-то, о чем она, Неле Вельховер, не знает? Не может, а наверняка найдется пара-тройка характерных историй, которыми Терри, конечно же, не пожелает ее обременять, даже несмотря на неистовое желание быть обремененной. — Да, ты сам мне его посоветовал… — туманно, издалека, сохраняя интригу, — черт возьми, она говорит прямо как Эрик! Неле почти полностью закусывает нижнюю губу и косится на озадаченного Тэрренса. — Неужели? — Из его припухших от недавней стычки уст вырывается странно ироничный, но вместе с тем нервный смешок. — Именно. — Неле кивает в подтверждение своих слов и по вредной привычке колышется, подобно камышу, перекатываясь с пятки на носок. — Итак, какова стратегия? Чему он тебя учит, как? Тебя все устраивает? — По-видимому, Терри был не в настроении и дальше разыгрывать непонимание, поэтому моментально собрался в упругий комок скепсиса и подозрений, готовый костьми лечь, если в «стратегии» Эрика найдется хоть одно темное пятно. И вновь становится не по себе. Эта острая человеческая реакция на Эрика вместе со всеми слухами — коктейль Молотова, черт возьми… Иногда Неле начинает казаться, что она зря ввязалась в игру с ним, зря попросила и продолжает просить о помощи, и самое главное: зря оттесняет в сторону мысли о том, что он попросит взамен по исполнению своей части сделки. — Неле? Расскажи мне, прошу, я не из праздного интересуюсь. — Терри доверительно кладет руку на плечо Вельховер, разворачивая ее лицом к себе. Глаза в глаза. Есть контакт (не угасающий, бесспорный). Неле ненавидит, когда ее касаются, но рука доктора продолжает томиться на вывихнутом плече нетронутая, не сброшенная брезгливо. — Я не сомневаюсь в тебе. Просто… Что сказать? Эрик оказался не большим любителем раскрывать свои замыслы, даже если они напрямую меня касаются. Наши тренировки какие-то несвязные, не повторяющиеся и впечатляюще непредсказуемые. — «Как сам Эрик», — не добавляет из соображений неуместности. — Иногда кажется, что стратегия и вовсе отсутствует… — Она подходит к черте, когда с каждым словом рискует сболтнуть лишнего, что лидером строго-настрого запрещено, и щеки заливаются краской от стыда перед Терри за проявленное недоверие к нему, настоящему, истинному другу. На самом деле, Вельховер довольно быстро уловила суть подхода и больше почти не докучает Лидеру своей, как он было выразился, «тормознутостью». Каждое их занятие кардинально отличается от предыдущего из-за продвижения в основных тренировках, которые сменяются с невероятной скоростью, едва ли позволяя неофитам усвоить материал, — это правда. Но одно остается неизменным: по большей части Эрик учит совсем не тому, что проповедует фракция, — сражаться и побеждать — а лавировать меж препятствий, уклоняться от ответственности, беречь себя и действовать по ситуации, лгать, развивать коварство и ловкость да промышлять всяческими хитростями (очевидно, он на этом собаку съел). Раньше Неле бы мучила совесть из-за нечистой игры, но нынче плевать на моральные принципы — à la guerre comme à la guerre*, как оправдывались в давние времена. Вообще, оказывается, что с Эриком вполне возможно спокойно сосуществовать, если запомнить несколько озвученных лично им негласных правил: не опаздывать, не пререкаться, не задавать лишних или глупых вопросов, не путаться под ногами и не филонить от работы, а еще, само собой, не лезть в душу, не заглядывать в рот и не распространяться об их договоре. В основном все правила Эрика начинаются с частицы «не», да и сам он — сплошной отрицательный знак. С этим сложно, но можно мириться. Единственное, с чем Неле никак не может совладать, — настроение Лидера: он то хмурый и всем недовольный, то раздражительный, на что-то озлобленный, а в самые неприятные моменты из него льется сарказм, и тогда сорняками в асфальтных трещинах прорываются его садистские наклонности. При этом его настроение всегда скрывается за хладнокровным спокойствием и никогда не бывает положительным. — Не волнуйся, Терри, во всяком случае, за последнюю неделю я продвинулась на три позиции, а значит, больше не за красной чертой. Это главное. — И что, тебе нормально работать с… этим человеком? Если вдруг что, ты знаешь, я сделаю все необходимое, чтобы… — В конце своей горячей речи он несколько осекается, поджимает губы. Неле, видя мельтешащее в его глазах беспокойство, растекается в улыбке и окольцовывает запястье Терри своею рукой, сильнее нажимая на собственное плечо, которое слабо отвечает тягучей горячей болью. Она бы хотела быть полностью под его протекцией и ни о чем больше не думать, но не слишком ли утопичные мечты? Она бы хотела все-таки никогда не связываться с Эриком на основе сомнительного договора, делающего ее шаткое положение неустойчивым и даже зависимым, но разве у нее было особенно много вариантов? — Ну, Терри, нельзя так льстить! Я не стою твоих нервов, попусти. — Что вырвалось из уст — назад не воротишь. Неле кривится от грубых слов — совсем же не думала их произносить! Но, несмотря на досаду, она отбрасывает идею исправиться, сказать правду, в которой и уважение, и тепло, и множество неземных чувств. Пусть остается, как есть. Чему вовсе не быть — того не сгубить. Тэрренс улыбается уже из вежливости и разрывает сцепленные пальцы, души. — Быть внимательным к тебе — прямая обязанность лечащего врача, то есть моя. — Вновь официальный тон сбивает романтическую спесь. Неле выдыхает нагретый воздух и отводит взгляд в сторону, на кладку из красного кирпича, где ржавая чердачная дверь, как вход в другой (подобный аду) мир. Она берется восхищаться небом, как чистый кристалл, дожидаясь, пока Терри сам отойдет на безопасное расстояние и тоже сможет взглянуть на эту красоту, а не на нее, побитую короткой жизнью более чем. И так внезапно отворяется чердачная дверь, со скрипом впускающая — нет, не демонов — новичков из патруля, на некомпетентность которых постоянно сетуют старшие. Неле отчего-то радует это, как будто несовершенство как солдат подымает их и делает живыми, еще не окончательно потерянными людьми. Сегодня Неле не обратила бы на них внимания, если бы на горизонте не замаячила смутно знакомая фигура: мелко-мелко накрученные волосы, все еще чернее беззвездной ночи, что даже на солнце не играли, не искрились живостью и красотой; широкие «ведьминские» стрелки вокруг раскосых блестящих глаз, мантия и множество серебряных цепочек и бус разной длины на неравномерно загорелой шее. Давешняя «ведьма». Неле сжимается, на мгновение почувствовав себя суеверной, и как-то забывает о Терри. Она видит ее уже не первый раз. Почти каждый день с вечера похорон матери. То в столовой мелькнет перед глазами, то во время уличных тренировок наблюдает из окна, то еще где-нибудь объявится. И никогда не подойдет, не заговорит, а сама решишься — исчезнет за шторой или растворится в толпе. — Спасибо… — непростительно сухо бросает Неле, когда Тэрренс уже отходит к неофитам, решившим опробовать сальто через костер. Да, там врач явно нужнее… Вельховер вперяет напряженный взгляд из-под нахмуренных бровей в девушку-ведьму. Она так похожа на образ смерти из детской книжки, словно вестник неприятностей в ясную погоду. А судя по озабоченному и несколько запуганному виду, еще и гонец с дурными вестями. Нет, не бежать же! Собравшись с духом, Неле устремляется к незнакомке по хрустящему гравию и тут же хочет отступить, когда та с такой же уверенностью ступает навстречу. — Неле Вельховер, да? — убежденно и опасливо, словно страхуясь, уточняет Ведьма — пусть так и будет Ведьмой, пока не представится по всем правилам. — Именно так. А ты моя поклонница, да? — Неле усмехается, остервенело засовывая пряди челки за ухо (ну когда она уже отрастет?). Преследовательница ей крайне надоела, но любопытство брало верх, не позволяло пожаловаться на нее Юрайе, Тори Ву или Тэрренсу. — П-послушай, это, такое, короче, дело… — Пальцами она нервно перебирает край потертой мантии, а за словами-паразитами никак невозможно уловить суть ее «такого дела». Однажды классе в пятом один хамоватый мальчишка в такой же нелепой манере пытался признаться Неле в любви, и ей вдруг стало ужасно смешно от этих воспоминаний и от одного только предположения, что преследовательница хочет совершить такую же ошибку. Тому парню Вельховер, кажется, по глупости и странной колючести своей сказала, что он просто придурок и вообще, зачем это он в нее влюбился. — Так, ладно, расслабься, а то твое состояние заразно. Как тебя зовут, говоришь? — В этот раз Неле старается мило улыбаться, пока не поймет, чего же, в конце концов, от нее хочет девушка-ведьма. Или защищаясь от ее неподдельных эмоций, тревожных, пахнущих неприятностями, а вовсе не признаниями в давней любви. — Нет, не важно… Дело такое, — в этот момент Ведьма воровато оглядывается по сторонам и, нагнувшись к уху Неле, произносит то, от чего в грудь будто вколачивают гвоздь, — у меня есть инфа о том, кто порешил Лив. «Инфа», «порешил», «Лив» — у Неле сковывает скулы, она закусывает нижнюю губу, дабы змеиное шипение не вырвалось из уст: как можно о ее маме так? Вот так вот, «порешил»? Ведьма продолжает переминаться на месте в нетерпении, хаотично сканируя крышу на предмет любопытных глаз и навостренных ушей. Решительность вперемешку с параноидальным страхом перекидываются на Вельховер, как пожар — на лес. Быстро забыв о своем глубочайшем возмущении, она пытается остановить сердце, решившее перебраться в виски и зазвучавшее там невыносимой дрелью. — И? Что за инфа? — Неофитка стягивает очки, чтобы разглядеть вестницу и уличить во лжи, если таковая проскользнет; ее уже начинает трусить от нетерпения: лучше узнать все сразу, как вырвать больной зуб лучше быстро, рывком, не расшатывая. Ведьма глотает слюну, раскрывая рот, чтобы произнести заветные слова, — вдруг дверь грохочет о стену, впуская целую ораву исследователей-любителей во главе с Юрайей; их победный клич сбивает с мысли. Стоит Вельховер на секунду переключиться, и ведьминская жажда откровений закрывается прямо перед ее носом. — Здесь слишком много народу, давай встретимся в другом месте, — тараторит девушка, отступая в поток носящихся по кругу ребят, — они очень некстати поднимают боевой дух дикими воплями. Вельховер есть много, чего сказать: например, что прятаться по углам нелогично и глупо; что своим поведением эта крайне скрытная особа только привлекает максимум внимания; что тянуть интригу в таком важном вопросе попросту жестоко… Но Ведьма стремительно растворяется среди одинаковых темных одежд, и Неле ничего не остается, как кричать в спину. — Подожди! Где? — Она оборачивается — антрацит глаз недобро сверкает в закатном свете, предвещая еще большую беду, — Неле ежится то ли от этого взгляда, то ли от подувшего ветра и закутывается в вязанку до ушей. — Я сама тебя найду. И будь осторожна: твои добродетели ни хрена не те, за кого себя выдают!***
Время — злейший и самый древний соперник человека. Оно неумолимо, беспощадно, всегда и навеки живое; лучшее, что можно сделать для собственного благополучия, — сделаться времени верным товарищем… Только для Неле это за гранью, невозможно, и быть с ним в одной струе, чувствовать его — настоящее мастерство, не подвластное ей с самого глубокого детства. Она была бы рада, если бы время и вовсе не существовало в рамках данного чикагским жителям пространства. Неле проносится через Яму насквозь, лавируя между Бесстрашными, которые, как и обычно, не замечают в ее поведении ничего из ряда вон: бежит и бежит, может, даже нарвалась на конфликт, и следом несется разъяренный софракционер с обезображенным гневом лицом и стволом наперевес — какая разница, все такие, не проймешь. Вельховер ловит взглядом стрелку часов, пересекшую границу «18:00», шумно выдыхает, не скрывая отчаянного, мученического стона, и вдруг с размаху попадает в ловушку чьих-то рук. — Привет! — С веселой растерянностью в зеленовато-серых глазах ее встречает Беатрис, уже-не-отреченная девочка — уже и не девочка, наверное. Неле отходит назад, и необычайно мягкие руки, выставленные для защиты от налета, плавно выпускают ее из вынужденных объятий. Прежде чем вспомнить, что она ужасно спешит, потому что «в шесть и ни минутой позже», Неле успевает заметить, как сильно изменилась с их последней встречи милая девушка с красивым именем и грустным потерянным видом. Она вовсе не кажется потерянной больше, и все естество ее искрится тем юношеским задором, который просто обязан сопровождать молодых на их пути; длинные пушистые волосы разложены на открытых округлых плечах, а не спрятаны в мышиный пучок, и улыбка такая уверенная и прекрасная — очевидно, Отреченная отреклась от своих идеалов не зря. Нашла себя в дурацком каламбуре. «Боже, дай мне почувствовать то же, почувствовать себя здесь на своем месте…» — Доброе утро! — внезапно вырывается из уст. Вельховер в своих путанных мыслях даже не успевает понять, где именно допустила ошибку и почему Беатрис прыснула. — Все хорошо? — Нет! То есть да, разумеется… — Неле смущенно улыбается, вглядываясь в преображенное лицо Беатрис Прайор, но, вновь вспомнив про время и про Эрика с его невыносимой любовью к порядку, срывается с места. — Замечательно выглядишь, Беатрис, черный тебе к лицу. Еще увидимся! За спиной слышится звонкий хохот переходников, окружавших Беатрис, которых Неле благополучно не заметила, и изумленно доброжелательный голос: — Надеюсь! Когда Неле вихрем врывается в блаженную прохладу тренировочного павильона, запыхавшаяся, дерганная, в каком-то нервном возбуждении от предстоящей «порки» и внезапной встречи, способной, кажется, круто повернуть ход всех будущих событий, на часах десять минут, а в «пыточной» гуляет перекати-поле. «Ах, странная незнакомка, вся в серебре, с волосами из самой темной ночи, будь она проклята вместе с загадками и киношными интригами!» — в сердцах разоряется Неле, не до конца понимая, что Эрик не ушел и не спрятался за колонной — он вовсе не появлялся. Вельховер медленно обходит зал, поднимая полы кофты-пальто, на всякий случай заглядывает в каждую тень, но тщетно: Эрика нигде, решительно нигде нет — он просто не может быть настолько незаметным, этот тучный человек-медведь. С одной стороны, отсутствие Лидера кажется большой удачей, ведь по собственным меркам он опаздывает на смертельный срок. В таком случае, кому проверять, во сколько явилась она? Тем не менее, как и полагает простому смертному, Неле находит в своей удаче негативную сторону, на которую можно роптать: зачем же она так неслась с самой крыши, отбивая пятки, и даже не забежала в общую спальню, чтобы переодеться в спортивное? Машинально она находит зеркало, против которого прорабатывают удары, и досадливо разглядывает свой внешний вид. «Было время быть леди, настало время сражаться, — может, несколько пафосно рассуждает Неле, в дискомфорте укутывая любимое шифоновое платьице с V-образным вырезом и миленькими оборочками на груди в кофту грубой крупной вязки. — Совершенно недопустимо тренироваться с Эриком в облике инфантильной принцессы!» Он определенно не оценит ее девичьего очарования, если придет. Вернее сказать, когда придет. Да, так. Сложно представить Лидера, плюющего на собственное слово, — он высокомерно придает своим обещаниям бесценное значение. «Может, испытать удачу еще разок? — Она бросает корявую усмешку своему отражению, которое, стоит признаться, гораздо приятнее, симпатичнее обычного. — Или не рисковать?» Жуткий медведь вламывается в зал, наискось прошибая двери, — Неле, уже вознамерившись бежать и прятать себя в солдатские сапоги и косуху, отскакивает к стене, чтобы не мешать шумному чудищу в полном изнеможении плюхнуться на маты, широко расставив ноги с безобразно серо-грязными коленями. Эта буря в отдельно взятом павильоне длится мимолетные мгновения, только Вельховер глубоко теряется в пространстве, будто имя ее — Долли, и домик занесло в самый темный лес. Еще не очухавшись до конца, она ошалело глядит на человека, — все-таки! — который кажется внезапно чужим. Кто он, этот полумедведь, уронивший голову на грудь, отчаянными, усталыми движениями взъерошивающий волосы на голове? И эти волосы, как и всегда, стального оттенка, как и их обладатель, что с ними сегодня не так? Что делает его неправильным и непривычным, выбивающимся за рамки? Что не дает с первого взгляда узнать в нем Эрика, ее командира? «Проспиртованный, что ли?» — Неле торопится сбить спесь возвышенных предположений, потому что зачастую объяснение всему непонятному и странному кроется в самых прозаичных вещах. Нетвердым шагом она подходит к мужчине и, переборов сомнения, взбудоражившие внутренности, легонько касается его массивного плеча. В ответ раздается мученический вздох — так вздыхают изгои, сносящие насмешки патрульных, и у Неле случается диссонанс: разве Лидер Бесстрашия, презирающий несчастных отбросов, может испытывать те же эмоций, что и они? Может вздыхать так, будто вобрал в себя всю скорбь мира? Или это Изгоям стоит потесниться и ограничить себя в проявлении чувств, потому что у них никогда не будет прав, какие есть у сильных мира сего? — Эрик? — тихонько зовет Неле, не совсем уверенная в том, что это именно он, а не фантомное существо, порожденное ее воображением. — М-м-м? — почти так же вяло отзывается Лидер, не поднимая головы. Все становится предельно ясным: он пьян, как свинья, или обдолбан, как Вельховер в их первую встречу. Но она-то бросила неблагодарное дело баловаться наркотиками, а он, что же, развязал? Повисает молчание. На секунду. Две. Три. Нужно что-то сказать, может, даже аккуратно поинтересоваться, не случилось ли дурного. Но она из рук вон плохо умеет проявлять участие, поэтому тупо таращит глаза на здоровенную тушу, обтянутую синтетическим нейлоном; Эрик вот-вот задремлет и рухнет головой — вероятно, не такой уж крепкой, какой кажется на первый взгляд, — прямиком на бетонную плиту, так что ему решительно все равно на ее терзания и неудобства. — Эрик, не хочу докучать… — Она перебирает декоративные ключики на цепочке — подарок Терри на один из дней рождения, символ общей тайны, — подперев локоть второй рукой. Невольно прячется в этой позе, будто пьяному Лидеру есть хоть какое-то дело до ее неуместного образа. — Что-то случилось? — не подобрав ни одного оригинального шаблона, спрашивает Неле, и дыхание отчего-то перехватывает. — С чего взяла? — Он с трудом разлепляет веки и поднимает на нее странный, подернутый загадочной дымкой взгляд, печальный, но внимательный и в то же время предупреждающий. «Не лезть в душу. Помню. Он почему-то с самого начала уверен, что мне это нужно, — соваться во все перипетии его нуарного мирка… Мне — не нужно, мне — себя хватает», — думает она, гордо вздернув носик кнопочкой; замечает свой нос в зеркале и теряет всякую выразительность, замешавшись: как же несерьезно это выглядит, как же мило, мило, мило, по-детски. Кажется, никакая трагедия и никакое глубокое страдание не способно придать ее лицу по-настоящему важный, взрослый вид. Впрочем, не дай Бог пережить ей то, что оставит на лице неизгладимый отпечаток. Пока Неле разбирается со своим близнецом, Эрик так же безэмоционально разглядывает зеркало — разумеется, не ее в зеркале, — подперев кулаками волевой подбородок. — Любопытно, — шепот в тишину, незаметное эхо, от которого Вельховер вздрагивает, будто оно раздалось в абсолютно пустой комнате, где нет никого, кроме ее путанных мыслей и отражения в зеркале. — Так с чего девочка решила, что что-то случилось? По странному блеску в потемневших глазах Эрика и губам, сжавшимся в кривую линию, Неле наконец угадывает его пугающее настроение, ненадолго затопленное алкоголем: кто-то или что-то поддело крышку его бессознательного и взбудоражило подавленные эмоции, возможно, все разом, несовместимые и раздирающие изнутри; он мается ими, отрицая наличие проблемы, и отчаянно ищет высвобождения, поэтому все, что он будет делать сегодня, проверять ее нервы, ставить в неловкое положение, пока не обнаружит самую слабую сторону, чтобы раздавить. Неле чувствует, что сам воздух сгущается вокруг них, чувствует, каким удушливым становится запах никотина, спирта и бадьяна — от Эрика всегда тянет резкими специями — и как отчетливо сквозь них прорываются пот с кровью, выдавая все сегодняшние занятия Лидера с потрохами. — Ты опоздал. — Незатейливо пожимает плечами девушка, предполагая, что ни один ответ не будет достаточно нейтральным. Скулы сковывает мощным анестетиком. Взгляд горит. Неле сама не понимает, что с ней происходит, зачем она нарывается на того, кто намерен сам на это спровоцировать. — У тебя такие жесткие правила. Несправедливо, что они относятся только ко мне. — Необдуманные слова кажутся катастрофой, но тем не менее оказывают на Лидера какое-то положительное влияние, чего Неле не может распознать за собственными эмоциями, пахнущими страхом, раздражением и чем-то тягучим, как смола, в груди, под ложечкой и в животе. — В мире вообще много несправедливостей, — усмехается мужчина, с трудом поднимаясь на ноги и становясь чуть ли ни на два фута выше Неле. — Может, хочешь, чтобы я пробежался по территории? Растряс свои дряхлые кости? — Он протягивает слова с особенной непринужденностью, которую не назовешь ни легкой, ни доброжелательной. Тем не менее, это выглядит как азарт: он хочет, чтобы нерадивая ученица противостояла ему, училась держаться достойно и давать отпор; в то же время Неле убеждена, он желает от нее беспрекословной покорности. Замкнутый круг. Такой рациональный и рассудительный Эрик, и такой парадоксально ненормальный. — Завтра зачет по стрельбе, на это совсем нет времени. — Неле пытается свести тон к шутливому и с замиранием сердца, задействовав все основные органы чувств, следит за реакцией на свою фамильярность. — Если ничего не случилось, мы можем начать? Интересно, сам он осознает противоречивость своей натуры, своих желаний и стремлений? Неле сосредотачивается и смотрит на Эрика иначе: так, чтобы взгляд был самым цепким и пристальным и одновременно не задерживался на ненужных деталях, вроде точечек пирсинга, несвоевременных морщин или красноватых белков. Так можно проникнуть вглубь, узреть внутреннюю концепцию рассматриваемой личности. Можно. Но Неле не считает себя большим специалистом по внедрению в разум, поэтому маленький эксперимент называет чисто интуитивным предположением. «У него такой взгляд тяжелый, давящий, ядовитый — да, он знает. Он знает о себе если не все, то очень многое, и многое понимает. И другие люди для него зачастую открыты и разобраны на запчасти, потому он всех нас ненавидит. Потому что знает». — Давай начнем, — вопреки всем ожиданиям Лидер просто дает добро и отправляется подготавливать тренировочный пистолет. Вельховер выдыхает. Она чудовищно ошиблась. Эрик слишком устал, чтобы нападать, — он хочет покончить с сегодняшней тренировкой побыстрее… Зачем тогда вообще пришел? Все в его власти. Мог бы и отменить. — Воля твоя. — Совсем уж незаметные, невесомые слова застревают в сыром воздухе. Неле по привычке следует за Эриком — когда он поворачивается, чтобы передать пистолет, запах спирта заставляет поморщиться и выпалить со странноватым смешком: — Ты так пьян… — Не заканчивает, прижимает пистолет к груди, нечаянно отправляет дуло под оборочки — холодное касается кожи, а лифчик она, кстати, не потрудилась надеть (не по Фрейду ли, черт возьми?). — Тебе это противно? — На секунду — секундочку — Вельховер кажется, что мутный взгляд Эрика скользнул следом за пистолетом и задержался в ложбинке… — Нет. — Она стыдливо кутается в кофту, все-таки охарактеризовав свое поведение по отцу психоанализа. Очень уж неприятно такое обнаруживать. — Нет? Тогда стреляй. Только не в меня и не туда. — Неле резко перенаправляет орудие на мишень и, практически не целясь, спускает курок. Клац. Предохранитель не снят. Краснота с новой волной жара заполняет щеки и шею. — Внимательнее, Тронутая. — Он разворачивается к мишени, заложив руки за спину. В этот раз Неле делает все правильно, как когда-то учила мама: расставь ноги для устойчивости… полубоком… Пистолет — продолжение руки… Крепче… И не смотри на Эрика, не втягивай носом его ошеломляющий разнообразием запах… Стреляй! Дырка появляется в районе бумажного сердца. Неле облегченно выдыхает и облокачивается обеими руками о металлическую поверхность стола, понимая, что половину тела сковал спазм и что она попала — попала в яблочко, стоит только представить! — Неплохо… — задумчиво выговаривает Эрик. — Это для меня? — Пуля? — Нет, платье. — Хмельная ухмылка бродит по его лицу, Неле ищет обычную ироничную злобу в его глазах, но не находит и все-таки надеется, что это просто сарказм. Но Лидер безапелляционно недвусмысленен, когда с любопытством наблюдает за ее дерганными движениями, попыткой максимально закрыться. — Нет, — довольно резко открещивается она, совершенно не оценив шутку, и заряжает пистолет с непривычно брутальным видом; курок взводится с характерным пружинным скрипом. — А для кого? — продолжает издеваться, совершенно не обращая внимания на нарушение всякой техники безопасности: дуло смотрит прямо ему в живот, а Неле — в глаза, на раскрасневшиеся белки. — Это ни для кого, для себя, — с расстановкой поясняет неофитка и в самый последний момент перенаправляет оружие на картонную мишень. — А вот это для тебя! Пуля свистит мимо. Чему вовсе не быть, так того не сгубить. — Хм… — Эрик приближается к ней не спеша, как удав, обволакивает сбоку и обдает ядовитыми парами. — Даже с этой пушкой ты как котенок, заигравшийся с папиной игрушкой. Когда правда захочешь выстрелить в меня или кого-либо еще, сделай это без промедления. — Вельховер замирает в немом ожидании, сердце же вопреки хозяйке ломится вперед на бешеной скорости. — Тебя научили, что стрелять можно только из правильного положения, но хоть немного-то подстраивай под себя, чтобы было легче и рука не дрожала от напряжения. — Она не от напряжения… — мямлит Неле, пока Эрик носком ботинка подталкивает ее ногу в нужном направлении и поднимает ее руку, зажав в своей. — Заткнись и расслабься. Прекрати думать… Сейчас же! — Поправив ее позу и где-то решив, что так будет идеально, он выпускает ее из печки своего тела, дышит в ухо. — Жми. Неле выпускает целую очередь прямиком в цель, пока не начинает щелкать опустевший магазин. Изумленно глядит на результат и не может поверить, что он принадлежит именно ей, а не Эрику, волшебным образом освободившему ото всех мыслей. Она так хотела не думать о чужих прикосновениях, что полностью сосредоточилась на мишени, на процессе, происходящем внутри спускного механизма… Она так хотела не думать о прикосновениях Эрика — так будет точнее, что разом вспомнила все уроки стрельбы от отца, отчима, матери, Юрайи, Лорен. Всех разом. — Доверься себе так, как доверилась только что мне, и все получится завтра. Ты стреляешь лучше, чем можно было ожидать от такого хренового бойца… Лови конфетку! — К счастью, он чертовски меток, поэтому леденец оказывается прямо у Неле в руках, больше не дрожащих руках, вместе с разряженным пистолетом. Приглядевшись, она обнаруживает, что это та самая конфета, которую она сунула Лидеру в знак симпатии или чего-то подобного пару недель назад в баре. «Не съел-таки, — отчего-то улыбка расползается по лицу, — и не выбросил». Ну да, чему вовсе не быть, так того не сгубить. Вельховер опять под новым углом смотрит на такого противоречивого, странного, страшного, непредсказуемого Эрика и видит… Нет, ничего она не видит.