А по белому свету гуляют жильцы и соседи, Лишенные плоти и крови. Мы подходим к ним ближе и вдруг замечаем в них Наши глаза и наши сердца. Мы проводим полжизни в кино, где нам доказали, Что мы лишились любови, Мы выходим наружу и видим, что эта любовь Никогда не имела конца. © Аквариум
Последняя тренировка перед экзаменом проходит под грифом частичной потери памяти. Эрик и Неле с успехом великих артистов изображают, словно не виделись до этого самого часа и не говорили, и не устраивали заговоров против недобросовестных детективов, и не уславливались ни о чем. Ни-ког-да. Он, как полагает суровому тренеру, без устали твердит, что таких бестолочей учить еще не доводилось, что этой, единственной в своем роде, необходимо собраться и выжать на полную, иначе он поможет ей собрать чемоданы и как можно скорее убраться вон из фракции. Она, как нерадивая ученица, только кивает, проглатывая все оскорбления, и, сцепив зубы, рвется в бой. Они держатся даже более дистанцированно, чем обычно, а все почему: перед финалом физического этапа все залы предсказуемо заполнены желающими подтянуть недоученное, повторить самое трудное и убедиться в своих силах. Некоторые оптимисты надеются прокачать навыки бойца за один вечер — Вельховер пессимистично относит к ним себя, как бы парадоксально это ни звучало. И подчеркнуто отстраненное поведение Эрика, его беспристрастное выражение лица и сухой тон только усугубляют положение. Неле чувствует, словно ее опора оказалась ненадежным льдом и вот растрескивается, образуя под ногами прорубь, в которой тьма и обжигающая неуверенность в себе. Разве могла она представить, что, оказывается, обычно, когда они с Лидером занимаются наедине, он обращается с ней как-то иначе? Разве могла действительно подумать, что ощущает в его словах и действиях поддержку — извращенную, непонятную, но все-таки отлично действующую? Просто невероятное открытие. После долгих, никем не подсчитанных часов изнурительной работы Неле уже изнывает от жажды «психологических поглаживаний» и клянет, клянет эту новую, еще неизученную и непризнанную слабость самыми страшными проклятьями. Потому что слабость уговаривает ее попросить передышку, встать, уйти, демонстративно и отчаянно, но не чтобы сдаться, — о нет, ни в коем разе! — а чтобы добиться той самой поддержки, которая по большей части выглядит как тычки в бок и оскорбления. Неле хочет услышать: «Не смей сдаваться, сопля, я вложил в тебя слишком много ебучих инвестиций» и даже может представить себе ленивые, тягучие интонации, которыми Эрик это скажет. Но он молчит, со скучающим видом притулившись плечом к брусьям. Вельховер бросает на него хмурые взгляды исподтишка, раздумывая над снизошедшим на нее прозрением: а какого черта он ведет себя иначе сейчас, когда десятки лишних глаз наблюдают за ними? Какая разница? Если бы он не хотел, чтобы во фракции знали о его наставничестве, они бы вряд ли занимались у всех на виду. Отстраненность друг от друга не дает ровным счетом ничего, холодность Эрика бессмысленна, если только его обычное полусумасшедшее, злобное, высокомерное и несколько покровительственное поведение не является выражением особенного отношения. Могут ли их взаимоотношения быть на самом деле исключительнее, чем кажутся ей? Стоит ли вообще задумываться над этим? Девушка принимает решение, что нет, не стоит, и лучше всего просто сосредоточиться на тренировке… Около девяти часов Эрик решает, что лучше уже не будет, и отпускает подопечную высыпаться перед завтрашним «апокалипсисом». В этом столько внезапного здравомыслия, понимания и участия, что Неле даже решается доверительно приблизиться к нему почти вплотную и поделиться обуревающими ее мыслями и эмоциями. — Это была самая тяжелая тренировка, если не считать первые две. Даже та, когда я лишилась сознания, уступает. — Он выслушивает, слегка нагнувшись к ней, вопреки ожиданиям, молча кивает, словно принимает эти слова. — Я вся на нервах. Пара ребят ушли сегодня из-за низкого суммарного балла, и мне кажется, я вполне могла оказаться среди них. И все еще могу, если завтра не справлюсь… — не встретив ни тени иронии, продолжает делиться девушка, уперев руки в бока — в районе левого, между тем, до сих пор колет от чрезмерной активности. — Давай без «если». Не вылетела сегодня, не вылетишь и завтра. Будь уверена. — Его простые мотивирующие слова, совсем не приправленные сарказмом (видно, совсем выдохся за день), заставляют Неле просиять, хоть и не окончательно прорывают стену скепсиса. — Так тому и быть, — с недоверчивой полуулыбкой заключает неофитка и, коротко попрощавшись, спешит в душевую, пока туда не начал ломиться табун потных сестер и братьев по оружию, или товарищей по песочнице, что куда ближе к истине. Общая душевая без единой перегородки — отдельный вид психологического насилия, существующий, должно быть, чтобы окончательно изничтожить всяческое постыдное стремление к установлению и соблюдению личных границ. Но, право слово, спартанские условия практически не отрезвляют романтиков-максималистов: в этом возрасте против них и несущийся на всех порах бронепоезд не сработает; но определенно возымеет свой вес позже, подготовит будущего солдата Бесстрашия к любым условиям и перипетиям на пути. И все-таки… Неужели это настолько необходимо? Может, не следует разбивать чужие иллюзии? Они же не ваши, значит, и не вам ими распоряжаться… Погруженная в ненавязчивые, тихим ручейком растаявшего снега текущие размышления, Вельховер пересекает комнату, на ходу стягивая обувь вместе с носками, машинально захватывает полотенце, чистое белье, футболку и шорты. Оповещает присутствующих, что сегодня девочки вперед. Когда, вооружившись шампунем и гелем, она ступает на мокрую холодную плитку душевой, с ленивым удивлением подмечает, что совершенно не обратила внимания, был ли кто-то в спальне и, тем более, кто именно. Да и с трудом может припомнить, как раздевалась, лезла в тумбочку, что-то искала, брала с собой. Стоит признать, в этом феномене нет ничего из ряда вон: мир мыслей всегда идет вразрез с реальностью и перекрывает ее при малейшем дозволении со стороны думающего. Неле открывает воду и предусмотрительно делает шаг в сторону — недружелюбные ледяные струи не успевают обдать ее плетьми, только брызги, отскочив от кафеля, обжигают лодыжки. «Врешь — не возьмешь! — мстительно думает она, ожидая, пока вода станет теплой. — Может, и что-то другое потеплеет? Сначала растает, а потом и…» — на рваном выдохе ныряет в холод, отрезвляясь от несформированной до конца идеи, которой не должно быть места в голове. — Славные гематомы, — раздается со спины неопределенный смешок. Неле, во имя соблюдения минимальных приличий, прикрывает наготу руками, с любопытством разворачиваясь. С любопытством, в основном, к определению «славные», в парадигме ее мышления совершенно неприменимому по отношению к физическим повреждениям. Перед ней, привалившись узкой спиной к стене, стоит Джина — неофитка, знакомство с которой прошло по касательной, рикошетом от ее нахальной улыбки и блестящего тяжелого взгляда. Неле показательно вскидывает брови, призывая продолжить, обозначить цель, ради которой стоило смущать человека во время водных процедур. Она зубоскалит, скрещивает руки на груди, молчит. Выжидает? Пугает? Да что ей надо-то? — Планируешь стирку? — невинно пожимает плечами Неле, разглядывая запыленную спортивную форму, которую собеседница явно не собирается снимать. Она хмыкает, засовывая руки в карманы пайты. Молчание быстро утомляет, вода утекает в водосток, кожа покрывается мурашками на сквозняке — Неле выдавливает шампунь и возвращается к своему делу. Если уж назревает конфликт, лучше столкнуться с неприятностями чистой и благоухающей. Стоит отвернуться, как Джина, не вынимая рук из карманов, отталкивается от одной стены и целенаправленно пикирует к противоположной, пока не приземляется угловатым костлявым плечом рядом с Вельховер. Заглядывает исподлобья прямо в лицо, словно ждет и даже требует какой-то определенной реакции. — Ты знаешь Майло? — словно бы безразлично интересуется Джина, но все ее естество выдает мобилизованность сил, преднамеренное давление — она не может скрыть фонтанирующую изнутри энергию. Вопрос еще сильнее сбивает Неле с толку. — Ты имеешь ввиду, знакома я с ним или просто знаю, кто это? — Неважно. — Джина раздраженно дергается — терпением ее натура, очевидно, не отличается. Похоже, все идет не по плану — Неле лишает ее эффектных ходов. — Тогда да, я знаю Майло. Он один из наших. — Она напрягает брови, мысленно рисуя рейтинговую таблицу и опасаясь ошибки. — Он оказался за красной чертой по результатам недели. — Именно. — Вельховер бросает на Джину встревоженный, недоуменный взгляд. Открытый упрек и ехидство в ее голосе попахивают уже не только заносчивой неуместностью, но и откровенной опасностью. — Да в чем дело-то? — Она не выдерживает непонятной игры первая, смывает с волос шампунь и, практически не использовав гель, наспех отирается, после чего не без затруднений натягивает одежду на влажное тело. — Я как-то не привыкла вести светские беседы голой и в мыле. — О, простите, ваше высочество, я такая невежа! — кривляется неофитка, следуя за Неле, убирающейся прочь из душевой (впрочем, лучше бы прочь из этого бедлама). — Хм, самокритично, но точно. — Раздражение достигает точки срыва. Неле сама не понимает, почему вдруг распаляется, тем не менее, продолжает заводиться, с размаху забрасывает вещи в тумбочку одним неказистым мокрым комом и резко захлопывает надрывно скрипнувшую дверцу. — Знаешь что, сучка, Майло — отличный парень, он должен остаться, не ты. — Джина завершает преследование между кроватей и нос к носу сталкивается с Вельховер, когда та рывком вскакивает от тумбочки и с негодованием переспрашивает: — Что? — глядя снизу вверх на побелевшее от гнева лицо девицы, попутно отмечая ее внешнюю схожесть со свирепым ягуаром, Неле готова сказать скорее: «Ах вот оно что» — она уже догадывается, о чем и к чему эти толки. Вулканическое пламя, поднимающееся снизу живота через диафрагму и легкие, застревает в гортани — она глушит его задержанным на несколько мгновений дыханием. Перепалка быстро начинает привлекать зевак — в поле, которое они образуют вокруг себя, скопление злобы и ярости, неприязни, жажды справедливости или просто крови. Все серьезно. Иначе не повисла бы тишина, тишина ожидания то ли зрелища, то ли знака подключаться. Сложно определить, обоснованы ли подозрения, или это уже признаки зарождения тревожного расстройства. — Майло вылетел из-за тебя, вся его жизнь разъебана к херам, до основания, из-за тебя, из-за какой-то пародии на Бесстрашную! — Джина наступает и наступает, только лбом еще не стукнулась с отважно выдерживающей напор Вельховер. Она не сойдет с этого места, иначе ее раздавят, разорвут, едва ощутив намек на слабость. — Помилуй, я тут причем? У него меньше баллов, чем у меня и чем у любого, кто выше меня… В чем между нами разница, между мной и тобой, а? — Ну, не все из нас сосут у Лидера… — вставляет кто-то из зрителей, и чертовски интересно взглянуть на умника, но Вельховер пока не чувствует в себе силы отвести взгляд. Она знает, что не сможет охватить и удержать в фокусе внимания сразу все, развернувшееся вокруг. — Разница? Ты охуевшая мразь в шкуре невинной овечки, вот в чем разница. — Джина цокает и закатывает глаза, будто бы говорит вещи настолько прозрачно очевидные, что не знать об этом просто невозможно. Неле, наконец, начинает дышать, но не на полную, дыхательный блок еще удерживает ее от опрометчивых безумных поступков. — По-моему, у тебя аргументация слегка хромает, — холодно подмечает Вельховер, и это стоит титанических усилий. Разворачиваясь, она одновременно делает шаг, просчитывая, удастся ли ретироваться с поля боя, в то же время не уронив достоинства. Наткнувшись на преграду из сомкнувших кольцо соплеменников, начинает сомневаться в успешности данного предприятия, и вопрос сохранения достоинства ввиду обстоятельств тоже получает пересмотр. — Аргументации не хватает, да? — Джина пугающе понижает голос до грудного рыка. — Никто из нас не удосуживался чести личных тренировок с Лидером Бесстрашия… — Да и ради нас не подтасовывают результаты! — возмущенно восстает один из неофитов, чуть выступая вперед. — Что? Откуда вы взяли этот бред? — Она пытается совладать с ошеломлением, из-за чего фразы с губ слетают резкие, защитные. — О, мы, по-твоему, кучка дебилов-олигофренов, и считать не умеем, и глаз у нас нет? — Агрессивность и враждебность оппонентов все растет, Вельховер снова жмет по тормозам, когда не говорит, что олигофрения и дебильность — разные стадии одного и того же — умственной отсталости, и да, именно так теперь она о них и думает. — Ты слишком неровно шла! Этого не может быть достаточно! — Тебя уже давно должны были выпереть к вонючим Изгоям! — Именно! Там тебе самое место! — Ты хитрая тварь, Вельховер, вот ты кто! Обиженные негодующие выкрики, перебивания и общая ущербность обвинений все больше напоминают разборки первоклассников. Толпа, как и полагается, сливается в единый эмоциональный поток и регрессирует до более ранних периодов развития. Неле где-то читала об этом. А что еще? Еще она читала, что никогда нельзя идти против толпы и нельзя еще больше ее провоцировать — повалят наземь, промчатся через тебя стадом носорогов, раздробят и раскрошат, раздавят внутренние органы, вобьют в землю — и поминай, как звали. — Тише, тише, хорошо. Моих успехов недостаточно. Как и успехов Майло. Послушайте, он был плох, он не справлялся не только физически, но и эмоционально, он посыпался. А мне просто больше повезло. Мне жаль, что так случилось, мне невыносимо жаль, что так в принципе случается, что таковы правила, что кто-то должен покинуть фракцию… — Хватит! Достали твои штучки — бесконечное бла-бла-бла! — грубо одергивает ее Джина, главная затейница, и в подтверждение резко тянет Неле за локоть. Во влажном блеске темных глаз угроза переходит на новую фазу, возвышается над разумом — Вельховер уже только в этом видит свою обреченность, невозможность покончить с этим мирно. — Никто не любит шлюх, Вельховер, тем более таких меркантильных. Тебе здесь не место, и ты здесь не останешься… Неле выпускает из легких весь воздух и вбирает через нос максимум, до потемнения в глазах хочет надышаться перед концом. Не так страшна физическая расправа, как то, что ее границы переступят, захватают ее руками до смерти, разрушат и поглотят остатки, а единственное, что она может, — не сдаваться без боя. — Что ж вы так ратуете за справедливость, а сами оравой против одного? — отчаянную насмешку слышит она в своем осевшем голосе и ощущает странное равнодушное смирение с неизбежным… — А ну, посторонись! — Спасение вламывается в комнату, едва не выломав широкими плечами дверные косяки, и с протяжным ревом прорывает оборону круга, налетев при этом на Неле всем своим спасительным весом. — Юрайя! — вскрикивает она с неясной эмоцией и прикладывает к разгоряченному лбу ледяную ладонь — похоже, вся кровь, от самых кончиков пальцев, перетекла в голову и почти разорвала ее на куски. — Вы что творите, а? С каких пор мы топим своих? — Нравоучительно заговаривает Педрад. Тем временем в районе разорванной границы к ним протискиваются Марлен и Линн; за пределами круга остается еще несколько человек, которых Вельховер не удается разглядеть. — Да что ты с ними церемонишься? Уебывайте все отсюда нахуй, давайте, рассосались, гиеновое племя! — Марлен берет ситуацию в свои руки настолько уверенно, что народ даже не возмущается и действительно начинает рассасываться, создавая недовольный гул. Еще один феномен толпы — ею легко управлять, если угодить в правильную струю, и Марлен попадает с такой же точностью, с какою расстреливает мишени из импульсного пистолета. — А вы что раскомандовались, не пойму? Вы кем себя возомнили? — Джина еще хорохорится, но чувствует, что запал растерян: слаженный, подчиненный ей механизм разваливается по шестеренкам из-за попадания в него чужеродных объектов. — А ты? — с тем же гонором парирует Линн, слегка выступив вперед. — Ваша подружка тут на птичьих правах. Если бы не ебалась с Лидером, ее бы тут давно не было… Юрай кладет руки Неле на плечи, когда та дергается для ответного рывка, призывая не реагировать и поскорее уходить, пока их не настигла вторая волна гнева. — Если, по твоему мнению, у нее столь тесная связь с Лидером, не опрометчиво ли против нее выступать? — Несмотря на благонамеренные попытки успокоить подругу и не дать ей разжечь конфликт с новой силой, Педрад сам не может придержать язык. — Ты подумай, подумай над этим. А то мы и тебя можем лишиться… Что следует за этим, Неле уже не слышит; течение подхватывает ее и выбрасывает в коридор, и несет по нему прочь, подальше от общих спален, вверх по лестнице, вниз по лестнице, через мост над Пропастью, по которому прежде беспечно бежать, не думая о риске оступиться, ей не доводилось. В груди вскипает чуждое ей, странное чувство: смесь радостного возбуждения, сопровождающегося тахикардией, и полной дезориентации в пространстве и времени, которая отчего-то совершенно не пугает. Что это за чувство? И почему оно возникло именно сейчас, когда она отбивает пятки в шумном потоке вступившихся за нее неофитов, большинство из которых ей никто. Или все же кто-то? На одной из многочисленных развилок они тормозят. Часть ребят, весело распрощавшись, сворачивает направо, остается более привычная компания Юрайи, Марлен и Линн. Еще один парень, Джефф, друг Педрада, хлопает Вельховер по плечу, улыбаясь: «Если опять полезут, мы им наваляем, не сомневайся, малышка». Он подмигивает поверх головы девушки, должно быть, своему товарищу по песочнице и спешит догнать остальных. Неле с удивлением обнаруживает, что даже не обижается на «малышку», как-то совсем по-доброму это прозвучало, словно одеялом укутали. — Ну что, во двор? — В образовавшейся тишине уточняет Линн, и компания молча сворачивает налево, прямиком к старой железной двери. Оказавшись на воздухе, Неле почти счастливо вдыхает ароматы улицы. Ночь посылает им свой привет свежим дуновением мягкого майского ветерка. Они с благодарностью принимают это, умиротворенно замерев на мгновение. Марлен и Юрай усаживаются на перевернутую металлическую бочку, Линн запрыгивает на соседнюю и молча протягивает Марлен косяк, который та оперативно поджигает. Вельховер отходит на пару шагов и опирается спиной о прохладную стену, не отрывая от ребят любовного взгляда. Губы расползаются в нежной улыбке. В замешательстве она прикасается к ним, проверяя, действительно ли это ее рот и действительно ли происходящее с ним можно назвать улыбкой. Юные Бесстрашные, забивающие косяк на троих, вдруг кажутся такими родными, такими милыми сердцу, что на глазах выступают слезы. Не от боли или обиды, а просто от доселе незнакомых чувств. Неле хочет удержать момент, законсервировать его или залить янтарем и повесить украшением на шею. — Вы помогли мне… Спасибо, — неловко произносит она, утратив все свое красноречие. — Своих в беде не бросаем, — отмахивается Марлен, будто и впрямь ничего особенного не произошло. Может, оно и так. Для них. Линн, когда косяк вновь попадает к ней в руки, жестом предлагает его Неле. После пережитого та не задумываясь принимает его. — А остальные? С некоторыми из них мы здороваемся раз через раз… — На это, как кажется Вельховер, логичное замечание, Юрайя тихо посмеивается, пожав плечами, а Марлен кривится в ухмылке. — А чтобы выручить кого-то, предварительно побрататься нужно? Без этого никак? — Неле в очередной раз за вечер удивляется, обнаружив, что Марлен высказала по-настоящему мудрую мысль, на которую и ответить-то нечего. — Я в суматохе их даже не поблагодарила… — Ничего, по твоему лицу и так все понятно было! — Педрад проводит рукой по ее руке от локтя до ладони и осторожно сжимает в акте поддержки. — Правда? — Неле глупо смеется и в порыве внезапно открывшейся любви и нежности оставляет холодный поцелуй на пальцах друга. В ответ все тоже хохочут, и собственный смех уже не кажется таким идиотски неуместным. — Это Джина воду мутит. Она и еще парочка особенно активных кретинов. Остальные без них и не подумали бы, что у них к тебе какие-то претензии, — отсмеявшись, поясняет Линн — у Марлен на ее слова сводит скулы, и брови опасно приближаются к переносице. — Она вроде как расстроена из-за своего друга… — Несмотря на ощущение жуткой несправедливости и высшей степени неприязни к Джине, Вельховер может понять ее горе и желание выразить боль, обвинив кого-то другого. Удивительно только, что этим кем-то оказалась именно она — одна из самых неконфликтных Бесстрашных, придерживающаяся во всем нейтральных позиций. Или в нейтральности и есть проблема? — Не смеши меня. Джина и Майло общались в одной компании, но большими друзьями никогда не были. Она присосалась к чужой трагедии, чтобы оправдать свои нападки… — Постой, — перебивает Неле, мысленно за это извиняясь, — здесь что, все знали, что против меня заговор плетется? И мне никто не сказал? — Соплеменники дружно корчат виноватые гримасы, выглядя при этом совершенно невинно. Неле беспомощно разводит руками, потому что не знает, как после всего злиться на них. — Сплетни о тебе и Эрике давно ходили, так что мы думали, ты и сама все знаешь. Проблемы начались, когда Джина решила продемонстрировать свои познания в арифметике и посчитала, что в финальном рейтинге у тебя появились лишние баллы. Она сделала все, чтобы протолкнуть идею о твоей «элитарности» в массы, еще и Майло удачно под руку подвернулся… — От рассказа Линн невольно сжимаются кулаки, и праведный гнев раздражает грудную клетку. Что за чушь? Про нее и Лидера, оказывается, распространяют нелицеприятные слухи, и какая-то Джина, с которой Вельховер едва знакома, зачем-то пытается окончательно похоронить ее репутацию. Да черт бы с ней, с репутацией, главное, она настраивает против нее других неофитов накануне финальных испытаний физического этапа. Это и впрямь может закончиться похоронами. — Вообще, не так много людей встали на сторону Джины, остальных мы попросили быть начеку, как раз на такой случай, — свою речь Педрад завершает самодовольным кивком: мол, сработано на ура. Он качает ногой, иногда ударяясь ею о поверхность бочки, и тогда по округе раздается пустое металлическое «бам». Как всегда, не может сидеть на одном месте. Даже удивительно, что он не стал лезть в банку сегодня. — И что, они все согласились помогать? — недоверчиво уточняет Неле, скрещивая руки на груди — частично, чтобы подчеркнуть свой скептицизм, частично оттого, что в коттоновых футболке и шортиках становится с избытком прохладно. — Да что тебя удивляет так? — Марлен повышает голос и звучит теперь почти оскорбленно. — Ты одна из нас, ты никогда никому не делала зла и всегда поддерживала… Только, похоже, ты о нас куда худшего мнения, чем мы о тебе. Девушка заливается краской, как никогда отчетливо ощущая стыд и вину, свернувшиеся в животе тугим клубком, в то же время переживая странное озарение: она всегда была частью Бесстрашия, вот только Бесстрашие не было частью ее. Неле словно полжизни просидела в сумеречной комнате, не замечая темноты, а теперь вдруг кто-то включил свет, и оказалось, что она плохо видела, и глаза болели от перенапряжения. — Не думала, что доведется говорить такое… Но, черт, ты права, Марлен. — Девушка прикладывает как всегда холодные ладони к лицу в надежде немного прийти в себя. — Мне есть над чем подумать, правда. Спасибо вам, спасибо… — уже не слишком связно завершает она, неловко, одной рукой обнимая поднявшегося навстречу Юрайю. — Тебе нужно отдохнуть, завтра важный день. — Он заботливо подставляется боком, чтобы Неле могла на него опереться, но ей отчего-то не хочется растворяться в дружеских объятиях, переставая думать о постигших ее неприятностях, инсайтах, людях, вплоть до того, куда несут ее ноги. Наоборот, хочется удержаться в реальности и пережить все, что с ней сейчас происходит. — Да, но туда я не вернусь. — Она убежденно машет головой в разные стороны. Нет, не вернется, если не хочет быть задушенной подушкой. — Хей, я смогу защитить тебя. — Парень заботливо перехватывает Вельховер за плечи, не подозревая о том, какое это искушение для нее. Искушение не нести ответственность за свою жизнь, отдать себя в «надежные руки», быть тем, кто ничего не решает, зато очень много значит. — Ни в коем случае. Я не хочу, чтобы ты всю ночь глаз не сомкнул, охраняя меня. Я могу пойти к Тори Ву или переночевать в медблоке, если доктор Хоббс дежурный. Вы идите, ладно? Ребята останавливаются перед дверью, неуверенно переглядываются друг с другом, словно не хотят оставлять подругу в одиночестве. И вновь Неле с детским удивлением смакует приятное чувство пока неизвестной для нее природы. — Уверена? Если сейчас не вернешься, твои недоброжелатели точно решат, что у тебя роман с Лидером, и обозлятся. — На деликатное предупреждение Линн Вельховер печально улыбается. — Они уже это сделали. Совершенно неважно, что теперь стану делать я. — Горькая усмешка запечатлевается на ее лице, с мокрых волос за шиворот стекает вода, и по телу прокатывается неконтролируемая дрожь. «Со мной все будет в порядке», — пытаются сказать честные глаза, но ни черта не выходит. — Завтра я со всем разберусь. — Наглая ложь срывается с уст, и уже поздно что-то менять. — Мы разберемся, Эн, — настойчиво поправляет Марлен, поддерживаемая активными кивками ребят. А что, если менять и меняться никогда не поздно?***
Бесцельно бредя по фракции, Неле переключается с мысли на мысль, словно по лужам скачет. И с каждым новым прыжком удержаться в пространстве одного размышления становится все сложнее, пока усталость и переизбыток эмоций не приводят к целиком логичному замыканию в мозге. Тогда наступает пора вернуться в реальность и, как учил доктор Хоббс, «заземлиться». Девушка вдыхает и выдыхает, вжимает ступни в пол, пытаясь прочувствовать себя от кончиков пальцев до макушки. Через время она ощущает мышечную боль и общую телесную усталость, зато холод от активной ходьбы туда-сюда бесповоротно отступает. В голове не остается ничего, кроме шума воды. Значит, она недалеко от Пропасти. Пора бы выбрать, куда податься в эту ночь. Бродить до утра много ума не надо. Вот только как после такого променада день пережить? Нет, так не пойдет. Неле немного колеблется, раскачиваясь на носках посреди пустынной Ямы, и принимает решение все-таки отправиться в медблок: сон не идет, а ночуя в палате, можно легко это положение исправить. В медблок Неле приходит, как к старому другу, который с радостью примет без всякого приглашения, да и дополнительный комплект ключей давно отдал. Серые бетонные стены здесь такие же, как и всюду в Бесстрашии, но не вызывают обычных отторжения и тоски, наоборот, лишь успокаивают уставшие за день глаза. Лекарственные запахи одурманивают, а общее ощущение стерильности прохладных помещений создает поразительное впечатление безопасности — словно в ее жизни нет врагов страшнее микробов. Забавно. Прислонившись к одной из стен лбом, Вельховер слушает тихие переговоры дежурной команды в комнате отдыха, приглушенный звон посуды — пьют на рабочем месте, паразиты! — и чей-то приятный, такой домашний смех… Кажется, она устала. Кажется, слишком — нет, невыносимо — устала. Если бы не холодный свет дневных ламп и проблемы с процессами торможения в нервной системе, могла бы уснуть прямо здесь… — Неле? Что такое, Неле? — Встревоженный голос прерывает размышления, смысл которых в эту же секунду рассеивается подобно образам, возникающим в полудреме. — Доктор Хоббс, у вас чутье на мои появления? Я как раз собиралась найти вас. — Неле плавно разворачивается, толком не отрываясь от стены, и теперь подпирает ее спиною и затылком. У Терри хмурый вид. Он вцепляется в нее своим «профессиональным» взглядом и делает, похоже, какие-то неутешительные выводы. — Зачем? Ты плохо себя чувствуешь? — Не то чтобы… Просто решила, что неплохо бы провериться перед финальным испытанием, — на ходу придумывает девушка, чересчур утомленная и вредная для реальных объяснений. — Посреди ночи? Ты видела, сколько времени? Ты давно должна быть в постели… — В моменты, когда она проявляет себя неразумно или безответственно, Терри всегда переключается на роль тревожного гиперопекающего родителя. Это так привычно, так чудесно. Неле решается перебить его — все равно ведь не слушает. — Ладно-ладно, по правде говоря, у меня небольшие проблемы с коллективом. Вернее даже, у них со мной… Можно переночевать сегодня здесь? — Девушка сохраняет безразличный тон, чтобы доктор не начал переживать еще больше. — Проблемы? Вообще-то, я сегодня не дежурю. Не хотелось бы оставлять тебя тут одну, могут возникнуть ненужные вопросы… — Нестрашно, я тогда пойду к Тори Ву. — Неле слегка улыбается, чтобы Терри не было неловко из-за своего отказа, но не успевает сделать и шаг, как он вдруг перехватывает ее за локоть. — Нет! — Она даже просыпается от его возгласа. Хоббс нерешительно мнется на месте и будто не знает, как поступить с захваченною им рукой. — Она, должно быть, давно спит, нехорошо будет вламываться вот так. Ты… Ты можешь остаться у меня, это будет удобно и… безопасно. «Он, похоже, тоже выдумывает на ходу. Импровизирует», — Вельховер чувствует себя обескураженно и неловко, но все равно выражает согласие медленным кивком головы. Она не привыкла спорить с доктором Хоббсом, даже если не собиралась исполнять что-либо из его указаний. Ее рука доверительно обвисает в мягких тисках, и, заметив это, она не хочет ничего менять.***
— Мне с самого начала не понравилась эта затея с Эриком. Знал, что выльется в дурное, — в сумрачной задумчивости произносит Терри, когда рассказ Неле о событиях, приведших ее в медблок ночью, подходит к логическому завершению. Девушка недовольно цокает — он повторяет это не первый раз, используя разные формулировки, но она все равно понятия не имеет, что делать. Бессилие ей никогда не нравилось. — Ты уже говорил. — Равнодушно пожимает плечами, исподтишка наблюдая, как ее милый доктор хмурится, но воздерживается от нотаций. Миновав барную стойку, он выставляет на стол две кружки, через прозрачные стенки которых просматривается размеренное движение цветков жасмина в травянистого оттенка воде. Неле хватается за возникший в голове образ, чтобы перевести тему. — Взгляни, это словно дитя в утробе матери. Так красиво. — Да? Да, и правда. — Тэрренсу не удается сосредоточиться на ее мелочах, но он улыбается хотя бы потому, что она сама — не мелочь. Он, кажется, западает на мысли, стоит ли продолжать разговор в русле романических сравнений и метафор, или вернуться на землю, к тривиальным проблемам, в действительности занимавшим все его мысли. Неле, как завороженная, опускается на стол, складывая руки в замок под подбородком. Белизна и нежность жасмина увлекает ее подобно самой прекрасной и самой фантастической сказке — красота чистоты и невинности, которой все они лишены. Данные качества не в чести — это атавизмы. Отрезаны от их душ за ненадобностью. Сквозь туман размышлений девушка замечает, что не она единственная увлеченно наблюдает — наблюдают и за ней. И это такой взгляд, под которым ощущаешь себя тем самым прекрасным цветком, недостижимой мечтой… — Что? Чего смотришь так? — Вельховер спешит прервать мысль, наваждение, наверняка далекое от правды. — Ничего. — Терри передергивает плечами, сбрасывая налет смущения. — Пей чай, остынет ведь. — Ты тоже пей, — она усмехается. Оба попались. — Неле… — Терри пересаживается в кресле, тяжко вздыхая. — Хочу спросить кое-что. Я вижу, тебе не слишком приятно говорить об этом, к тому же, тебе не по душе моя позиция… — Ближе к делу, я не обижусь, что бы ты ни сказал. — Вельховер делает глоток и, как всегда, про себя уточняет: «Не обижусь, потому что это ты». Терри тоже отпивает из кружки, окидывает пустым взглядом комнату и неуверенно хмыкает. Похоже, к словам подопечной от отнесся критично. — Ладно. Почему Эрик помогает тебе? Я долго думал, и это не имеет никакого смысла. Он же не по доброте душевной это делает, верно? «Доброта» и «душевный» с ним совсем не ассоциируется… «Вот оно что. Переживаешь, что подозрения неофитов не беспочвенны?» — Еще не выработавшая иммунитет к вынесению ее мифической бесчестности на всеобщий суд Бесстрашная ощущает, что готова нарушить только что данное обещание не обижаться. И все же Тэрренс не виноват, что ее вдруг задевают любые предположения об отношениях купли-продажи между нею и Лидером, где товаром являются тренерские способности последнего, а расчетной валютой — сама Неле, или ее тело, или навыки в «искусстве любви» (к слову, отсутствующие). В конце концов, стоит разобраться, почему в действительности это кажется настолько возмутительным, отвратительным, обидным? Не потому ли, что условия осуществляемого договора полностью известны только Эрику? Эрику, возрастающая симпатия к которому может с легкостью разбиться о неназванную часть сделки. И именно эта симпатия, странное взаимопонимание и доверие, уже существующие между ними, превращают исход дела в опасный не столько для чести и достоинства, сколько для всей личности Неле… — У нас есть договор. Договор с четко прописанными условиями, в который не входит ничего противоречащего моим принципам. Ты ведь не думаешь, что я согласилась бы тренироваться с тем, кто запросил за свои услуги нечто непристойное? — Она звучит так натурально, просто талант к лицедейству. Впрочем, даже тут есть толика правды: Неле почти убеждена, что «непристойное» мало волнует Эрика, он для этого слишком высоко организован, но вот «противоречащее принципам» — вполне можно ожидать. — Нет, само собой, это ниже твоего достоинства. — Эту фразу доктор выдает намного увереннее, чем все сказанное прежде, что немного утешает. — Только вот, проследив, как ты справляешься в нынешних обстоятельствах, как твердо и настойчиво взялась защищать своих близких, наплевав на свое слабое здоровье и рискуя будущим, я пришел к заключению, что также ниже твоего достоинства ставить гордость выше благополучия тех, кто тебе дорог. А Эрик, сколько я его знаю, всегда манипулировал слабостями и силой других людей. Просто из любопытства, чтобы испытать их. Вот… чего я опасаюсь. У Вельховер даже голова начинает кружиться: внутри зарождается так много мыслей и чувств, смешанных, относящихся к разным частям этой бесспорно хорошо продуманной речи. И непонятно, на чем сосредоточиться: то ли на благодарности и смущении, появившихся в ответ на необычную похвалу ее личностного роста и благородных качеств, то ли на злости и возмущении из-за не угасающих сомнительных предположений, то ли на желании возразить на его мнение об Эрике. Хотя, что тут возражать? Не слова лжи ведь, точное описание. Ее тренер именно таков, только не всегда и не во всем. — Никто из нас не определяется одной своей стороной, даже если это наиболее часто предъявляемая миру сторона… — бурчит она с недовольными нотками в голосе и, еще не произнеся фразу до конца, мысленно дает себе пощечину. «Какого черта, Неле, из всех возможных вариантов ты выбираешь говорить в защиту этого придурка?» — Никакие укоры постфактум не помогают исправить сделанного. Пришла очередь Терри попробовать не обижаться. Если хочет, конечно же. — Эй, я хочу тебя успокоить, но не знаю, как. — Чтобы удержать ускользающую близость, Вельховер готова подтвердить слова доктора и отказывается от своего комфорта, вложив свою руку в его ладонь. Парень никак не реагирует: не отвергает ее, но и не предпринимает никаких действий. — Я благодарна тебе за беспокойство и помощь. Ты можешь не думать об Эрике, он ничем не сможет меня задеть. И если вдруг он попытается испытать меня, я обязательно обращусь к тебе и другим за помощью. В конце концов, моя мама была не последним человеком во фракции, еще остались люди, готовые прийти на выручку. «Возможно, Эрик один из них», — подспудно проносится в голове, но в этот раз Бесстрашная благоразумно удерживает все при себе. Когда Терри накрывает ладонь Неле сверху второй рукой, ей становится слегка неудобно, но это — хороший знак, поэтому она радуется. — Ладно. Не могу не верить, когда ты так проникновенно смотришь и так правильно говоришь. Поговорим лучше о другом. У нас ведь есть более приятная тема для общения, не так ли? — Девушка улавливает игривый намек в том, как он произносит последние слова, но на что именно, не соображает. Приятная тема? В такое-то время? — Всего неделька осталась. Помнишь, что будет через неделю? — Терри подбрасывает ей подсказку, увидев ее перекошенное в крайней степени недоумения лицо. И это не помогает. — Бедная, похоже, ты так устала, что совсем забыла про… — День рождения! — В радостном порыве Вельховер вскидывает руки, из-за чего Терри ребром ладони едва не опрокидывает чашку, расплескав содержимое на стол и рукав форменки. — Ой, прости, прости. Ты прав, я забыла про собственный день рождения. Мне будет семнадцать… Прилив радости спадает, собеседники заметно поникают и повисает пауза. Чтобы она не продлилась неприлично долго, перейдя на уровень гнетущей неловкости, Неле убегает на кухню в поисках полотенца для стола. Терри же остается сидеть, не пытаясь исправить положение. Может, это только ей так неудобно? — Понимаю, тебе кажется, неподходящее время для праздника, — заговаривает мужчина по ее возвращении, — но я думаю, праздник тебе, нам всем просто необходим. Ты сможешь собраться с близкими людьми по хорошему поводу. Разве это сейчас не редкая возможность? — Верно. Это было бы здорово. Знать бы еще, что я точно останусь во фракции. — Она спокойно, на первый взгляд, избавляется от мокрых пятен, но в груди и горле образовывается спазм при одной только мысли о проигрыше. Что это за соревнование, где на кону стоят судьбы? — Останешься. Может, физических преимуществ у тебя нет, зато самая сильная мотивация. Ты не сможешь бросить все здесь, поэтому непременно справишься. Взгляни, как далеко ты уже зашла. Доктор невольно вызывает в памяти слова тренера: «Не вылетела сегодня, не вылетишь и завтра. Будь уверена». Неле слегка расслабляется, переставая самозабвенно натирать белую до неприличия поверхность стола. Но напряжение сменяется стыдом, выразившим себя в нескольких гулких ударах сердца: когда Эрик сухо бросил ей слова поддержки, она почему-то ни с кем другим его не сравнивала. Хотя он далеко не так важен для нее, как Тэрренс Хоббс. Она встряхивает волосами, избавляясь от неясных, а оттого ненужных ощущений и задорно улыбается: — Значит, у нас будет два хороших повода за неделю? — Определенно. А теперь пойдем спать. У тебя еще есть шанс на прекрасный шестичасовой сон… Они вместе убирают со стола. Наспех ополоснув чашки, Неле спешит помочь Терри застелить кровать свежим постельным. В процессе выясняется, что это для нее, а сам хозяин квартиры планирует спать в гостиной. Она протестует, вызываясь добровольцем на неудобный диван, но Терри не победить — в конце концов, он просто толкает ее на кровать и закутывает в одеяло, как в кокон. Когда он гасит свет, Неле с удивлением осознает, что у них так естественно, так просто получается быть вместе — должно быть, они были бы отличной парой. И при этом закрадывается мысль, что за весь совместный вечер она ни разу не почувствовала себя «одной среди людей», даже в моменты, когда они наступали на грань конфликта. Может ли быть, что все взлелеянное годами одиночество было придумано лишь для того, чтобы не замечать по-настоящему близких людей и не вкладываться в отношения с ними? Лень это, эгоизм или страх разочаровать и разочароваться? «Почему ты так выбрала, Неле, почему?»***
Когда странный шум — грохот и грубые голоса — врываются в и без того беспокойное сновидение, вербализовать суть которого невозможно и не стоит даже пытаться, Вельховер с равнодушием обреченного думает, что прогнозу доктора не суждено сбыться. А потом резко подрывается на постели, едва не задыхаясь от силы и темпа, с которым сердце возмущается внезапному пробуждению. Приложив ледяные ладошки к щекам, она осовело оглядывается по сторонам: спальня оказывается пуста, никаких чудищ не наблюдается. Неле возвращает голову на подушку, намереваясь отдышаться, как понимает, что голоса никуда не исчезли, а просто стали намного тише. «Должно быть, к доктору пришли, — успокаивает она себя и все же бросает взгляд на часы. — В 4.30 утра? Не в его смену?» Неле не может четко объяснить своего любопытства и тревоги, только усиливающих сердцебиение, но отчего-то чувствует, что они вызваны не только неожиданностью и неопределенностью. Нет, здесь что-то большее. Всеми внутренностями чувствует: что-то важное происходит за дверью. Позволит ли она себе это упустить? Девушка поднимается, одернув задравшиеся шорты и футболку вниз, и стремительно выходит в главную комнату, где и должны скрываться поздние (или чересчур ранние?) визитеры. — Ты чего встала? Рано еще. — Первое, что она видит, недовольного и нервозного Тэрренса, натягивающего форменные брюки посреди гостиной, а затем насупившегося крупного парня, застывшего у входа с автоматом наперевес. Мгновенная оценка ситуации подсказывает, что случилось нечто чертовски важное. — Шум разбудил. В чем дело? Должно было произойти серьезное ЧП, чтобы вы дернули доктора Хоббса в его законный выходной. — Воспользовавшись тем, что Терри пропал на кухне, как можно требовательнее и строже интересуется Неле у патрульного. Она точно знает, что стоит начать расспрашивать Терри, он отправит ее в кровать без права на апелляцию. Паренек на первый взгляд и сам новичок, поэтому ее прием срабатывает. Опешив, он зачем-то проверяет затвор и поправляет ремень на квадратном плече. — Да опять самоубийца в Пропасти… Еще живая, поэтому срочно врача просили. — Так, а почему не в медблок пошли? — Для убедительности она хмурится и скрещивает руки на груди. Патрульный мнется на месте, корча извинительное выражение лица. — Дежурный врач и главная медсестра нажрались хуже свиней… Мне и приказали доктора Хоббса звать, — конец фразы он жестом обращает непосредственно к Терри, который с медицинским чемоданчиком и в полной экипировке направляется к выходу. — Я с вами. — Неле хватает кожанку доктора с вешалки и наспех влезает в кроссовки. — Нечего тебе там делать. — Терри пытается ее остановить, но в данный момент решительность делает ее юркой и ловкой, поэтому, проскользнув у него под рукой, Вельховер вместе с патрульным уже идет по плохо освещенному коридору. — Вчера в медблоке вся дежурная команда напивалась, я сама слышала. Я могу пригодиться, вряд ли там есть кто-то достаточно деликатный для оказания первой помощи, — Неле усердно заговаривает Бесстрашным зубы, пока они практически бегут к Пропасти. Это и тревогу помогает усмирить, и не дает возможности Тэрренсу хоть слово вставить, чтобы спровадить ее обратно. — Не в обиду будет сказано, но большинство Бесстрашных — это стихийное бедствие, когда применение грубой силы не годится. — Да чего тут обижаться! Что есть, то есть… — добродушно смеется парень, ускоряя шаг. — А вы, кстати, кто? — наконец-то спрашивает он и впервые окидывает спутницу осмысленным взглядом. Она улыбается и слегка пожимает плечами. К счастью, они как раз достигают места назначения. Вопросы, не касающиеся дела, резко падают в цене. Неле нагоняет доктора, и вместе они подходят к небольшой группе софракционеров, собравшихся с левой стороны от моста. Похоже, все они смотрят куда-то под мост, а один сидит на корточках на самом краю Пропасти. И его-то Неле моментально узнает: даже не по татуировкам, двумя полосами уходящими под воротник, но по изгибу натянутой от никогда не спадающего напряжения спины. — И снова ты, — сама себе констатирует Вельховер, улавливая в этой встрече уже какую-то кинематографическую иронию. — Поздно, — протягивает Эрик, не поворачиваясь, и Неле кажется, она слышит досаду. Он неспешно поднимается, разминает ноги и шею, только после этого разворачивается. — Тэрренс. Жаль, что пришлось разбудить тебя. — Мужчины жмут друг другу руки, и доктор проходит к краю, открывая взору Лидера свою неожиданную помощницу. Он вскидывает брови, немо дублируя: «И снова ты». — Что здесь случилось? — Терри опускается на одно колено, как давеча Эрик, и всматривается вниз. — Как обычно, похоже. Самоубийца, только неудачливая: прыгнула, зацепилась за перекладину, осталась жива. Нужен был квалифицированный специалист, чтобы вытащить ее, не сломав позвоночник, но шансы все равно были невелики. Опознать пока не удалось… Парни, чего стоим, доставайте. Ноги сами несут к краю. Неле встает на носочки — голова Хоббса загораживает обзор. Возможно, не следует быть столь беспечной, но пока что она не испытывает ничего, кроме любопытства. Человеческое тело — а она отчетливо сознает, что это лишь оболочка, лишенная и следа живой души, — неестественно выгнулось меж двух спаянных балок на манер геометрической дуги, длинные ноги в темно-серых джинсах мерно покачиваются на сквозняке, и даже удается рассмотреть очертания бледной руки в обрамлении темно-вишневых переплетающихся ручейков крови. Хладнокровность, с которой Вельховер подходит к делу, пугает ее значительно больше, чем сама данность смерти, которая не несет в себе ничего необычного или нового. Бесстрашные тем временем проверяют надежность тросов на страховке своего товарища, после чего тот будто ныряет в Пропасть и на пару мгновений исчезает из поля зрения. Потом объявляется в попытке схватиться за несущие сваи и найти устойчивую опору. По округе эхом расходятся ругательства: кажется, что-то о том, какого черта эту курицу вообще туда занесло. — Странно, — одними губами произносит Неле, уверенная, что никто не услышит. Она забыла, что где-то здесь — возможно, ближе, чем кажется, — находится человек, уже адаптировавшийся к ее тихому, часто невнятному говору. — Что странного, Тронутая? — настороженно интересуется Лидер, показавшись из-за ее спины. — А? А, угол падения. Если она прыгнула с моста, как оказалась прямо под ним? А если отсюда, — Неле подпрыгивает на месте, — ей пришлось бы оттолкнуться и прыгнуть в диагональ, разве нет? — И посматривает на мужчину, сверяясь с его реакцией. Он неопределенно кивает. — Что еще? — Выжидательным взглядом призывает Вельховер продолжить. — Еще? — Она прикусывает губу, вспоминая детали, потому что девушку тем временем уже достали и укладывают на носилки. — Еще… — Что насчет расположения тела? — Эрик подбрасывает дельную мысль, Неле озаряется пониманием. — Точно! Тело зацепилось за балки совсем недалеко, не спиной же вперед она прыгала, чтобы оказаться в таком положении? Думаешь, это убийство? — Посмотрим. — С обычной нерасторопностью Лидер направляется к носилкам, на ходу интересуясь: — Ты, кстати, что здесь забыла? Неле, откровенно говоря, надеялась, что он не спросит, или хотя бы не сейчас. Попытка объяснить, что она тут делает, точно собьет сосредоточенный настрой, с которым она вдруг погрузилась в решение загадки со смертельным исходом. — Она со мной, — раздается голос Терри, но более этого Бесстрашная уже ничего не слышит и ни о чем не волнуется. Потому что видит, наконец, лицо мертвой девушки, и это повергает в настоящий шок. «Ведьма?» — Неле почти падает на колени перед трупом, тщательно, остервенело вглядываясь в каждую черту. Никакой ошибки: это девушка, так и не назвавшая своего имени, случайный свидетель убийства Оливии Вельховер, информатор, не договоривший до конца. Только теперь смерть становится по-настоящему пугающей.