«Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?» © Иеремия 17:9 Библия
Милитаристский темно-зеленый джип тормозит перед штаб-квартирой Эрудиции. Из него выпрыгивает Эрик, подняв пыль от раскаленного майским солнцем асфальта, и спешно отпускает машину: рядом с этим зданием она попахивает вопиющей неуместностью и привлекает ненужное внимание. Родная фракция, как мать, отказавшаяся от сына и не желающая его видеть вновь, встречает холодным равнодушием. Эрика это устраивает. Эрик ненавидит Эрудицию. В юности терпеть не мог за снобизм и лицемерие, которое начинается с очков для здоровых глаз и заканчивается поиском лишь того знания, что не вступит в противоречие с политикой их Лидеров. Он ненавидел тесты на интеллект, исключающие всякую креативность, и стремление навязывать свою истину всем вокруг, даже если для этого придется захватить город. А теперь ненавидит за неистощимое напоминанием о том, каким наивным идиотом он когда-то был. С детства Эрик знал, что идеально подходит своей фракции: цепкий ум, нетривиальные способности почти в любых науках, за которые только брался, живой интерес к людям и жизни… И что теперь? Все вылетело в трубу. Когда-то он мечтал остаться в Эрудиции и связать жизнь с медициной. Стать поводом для родительской гордости, примером для… Он даже терпел неудовлетворительную политику, пока тяга к достижению цели превалировала над возмущением, и пока боль утрат не стала невыносимой. Невыносимость погнала его прочь и породила стойкое отвращение к прошлому. Он хирургически удалил все, что было его жизнью до шестнадцати лет. На этой же операции закончилась врачебная карьера. Он отрезал все, ну, или почти все, — Джанин встречает его хлестким осуждающим взглядом, когда с небольшим опозданием он проникает на встречу их маленького заговорщицкого клуба. Макс от бесцеремонного появления обычно пунктуального Бесстрашного тоже не в восторге, но виду не подает. В конце концов, очередная тирада мисс Мэттьюс об опасности Дивергентов и коварстве Отречения, угрожающего устоям их драгоценного общества, стоила того, чтобы ее пропустить. — Теперь непосредственно к делу. Осуществление нашего плана невозможно в назначенный час. Нам необходимо время для разработки сыворотки. Без нее, как известно, мы не сможем заставить Бесстрашных беспрекословно напасть на Отречение. Тем не менее, волноваться не о чем. Все, что необходимо сделать, — назначить новую дату, — Джанин выдерживает свое обычное безупречно надменное лицо, будто сообщает не о лаже своих людей, а читает лекцию по физике. Но, если все в конференц-зале не видят за ее маской ничего, кроме сухих фактов, Эрик точно определяет, что там прячется сильное раздражение и смятение. Значит, сыворотка была готова, но случилось нечто непредвиденное. Неужели саботаж? Или Джанин Мэттьюс впервые неправильно рассчитала сроки и теперь бесится во славу своего нездорового перфекционизма? — Что ж, завершение инициации было идеальным моментом для введения сыворотки, но раз уж это невозможно, организуем вакцинацию от какого-нибудь нового штамма гриппа… — Цивилизация умирает, но вирусы, тараканы и жажда власти — вечны, — вставляет свой едкий комментарий Эрик, получая еще больше обжигающих взглядов, чем от прижатой к стене Неле Вельховер. — У тебя есть какие-то вопросы, Эрик? — сдержанно интересуется Джанин, аккуратно опуская планшет на стол. Лидер прослеживает, как она выравнивает параллели — не выносит неидеальности даже в мелочах. — О, у меня их немало скопилось, но я предпочту оставить их для частной беседы, — Лидер почтенно кивает, позволяя «взрослым» продолжить их серьезный разговор. — Так, сколько еще времени вам необходимо? — Макс, кажется, хочет поскорее уйти: ерзает на стуле, нервно вздыхает. Склоки Джанин и Эрика всегда доставляют старшему Лидеру массу неудобств: кто, как не он, помешает им перегрызть друг другу глотки? С другой стороны, кто, как не он, точно знает, что, несмотря на острое желание, Эрик не пойдет против Джанин, и что Джанин Эрика никогда не тронет. — Чтобы все было безупречно, достаточно месяца. — Значит, откладываем операцию на месяц. С нашей стороны все остается по-прежнему, а с вашей, Джанин, ожидаем сыворотку, — по-деловому четко завершает Макс и, хлопнув ладонями по подлокотникам, поднимается с места. Эрик встает медленно, чтобы дать возможность мисс Мэттьюс остановить его, чем она и пользуется, без должной, правда, признательности. Он кивает Максу, застывшему в дверном проходе, и без слов понимает, что тот останется дожидаться где-то у пожарного выхода из здания. Разумеется, с посылом, что Эрик просто обязан выложить все подробности приватного диалога. Он слуга двух господ. Все верно. И, как любой, кто пытается усидеть сразу на двух стульях, в действительности служит исключительно себе. — В последнее время ты часто выступаешь, но ничего не говоришь. Это начинает утомлять, — учительским тоном заговаривает Джанин, когда они остаются наедине. Лидер выдает смешок и по-хозяйски раскидывается на стуле. Если с ним общаются, как с малолеткой-хулиганом, так тому и быть. — В последнее время я задаю много вопросов, но никто на них не отвечает. Меня это уже утомило. — В разряженном воздухе тяжело делать спокойные вдохи, но Эрик держится невозмутимо, даже лениво. Потому что так он до посинения губ бесит, выводит из равновесия женщину, невозмутимость которой обычно возводится в превосходную степень. Они слишком похожи, поэтому настолько невыносимы друг для друга. — Я добилась твоего назначения на пост Лидера, чтобы ты мог служить нашим общим целям, бороться с дивергентами, сохранять порядок. Чем ты занят вместо этого? Лезешь не в свои дела, разбрасываешься подозрениями… — В течении одного месяца при загадочных обстоятельствах погибли сразу два члена моей фракции, и это не мое дело? — Эрик прерывает ее бесцеремонно, едва не поперхнувшись иронией происходящего, — Чем тогда я должен заниматься, ежели не расследованием? — Для этого собрана специальная следственная группа. Своими неправомочными действиями ты выражаешь недоверие своим и ставишь под сомнение все наше предприятие. Поэтому я хочу знать: ты действительно с нами? — она напирает с каждым словом все сильнее — снесет собой бетонную стену и не заметит. Сдержаться и не пустить ей пулю в лоб прямо посреди пламенных нравоучений все сложнее и сложнее. — А ты в этом сомневаешься? Думаешь, я бы терпел твое общество чаще чем на общих собраниях, если бы не верил в систему? — Ядовито отвечает Эрик, но тут же серьезность сменяется неприятной игривостью, — Было бы забавно, окажись кто-то из нас, «членов клуба», дивергентом, не правда ли? Это бы разрушило весь твой мир… — он издевается, смакуя момент; никто не раздражает его больше, чем Джанин Мэттьюс. Ему доставляет море удовольствия общаться с ней так и знать, что она ему никто, что имеет на это полное право. Что может быть лучше ущемления гордости надменной суки? Джанин слушает, опустив глаза на ручку, которую держит кончиками пальцев, лишь на финальной строчке бросает на Эрика ледяной взгляд с крупицей разочарования и награждает его снисходительной, почти материнской улыбкой. Как бы ни пыжился, все равно выглядишь перед ней маленьким обиженным мальчиком. — Все сказал? Прости, не могу предоставить тебе возможности позлорадствовать: все мои люди, включая тебя, неоднократно проверены на дивергентность и связь с этими недолюдьми. — Не думаешь, что они, скорее, сверхлюди, die Übermenschen, так сказать? — Разговор получается совершенно неконструктивным и даже не приближается к тому важному, что тревожит Лидера, но остановиться он уже не может. Рядом с госпожой Лидером Эрудиции у него заедает ручной тормоз. — Они — опасная сила, в которой нет ничего, кроме стремления к хаосу; они — твари, которые хотят разрушить шаткий мир в Чикаго. Вот, кто они такие. И не смей больше шуточки отпускать по этому поводу! — Эрик сцепляет зубы: его отчитывают, как ребенка, и он этого так не оставит. — Мисс Мэттьюс, не забывайтесь. Вы же не хотите лишиться союзников просто из-за отсутствия хороших манер? — Попусти немного, мой мальчик. Ты не настолько уникален, чтобы я терпела твое несносное, глупое, иррациональное поведение… — Джанин приподнимается с места, нависнув над ним, — Эрик в нетерпении ждет, когда взорвется, — но вместо этого резко обрывает всю злость шумным вздохом и обессиленно падает назад. На мгновение ее лицо искажается усталостью и расстройством, поверх которых она уже не слишком умело натягивает привычную маску величавой Снежной Королевы. Мужчина продолжает видеть в откинувшейся на спинку стула фигуре, в растрепавшихся волосах, в полуоткрытых глазах с длинными светлыми ресницами глубоко захороненные боль и ранимость. — Прости, — срывается с губ, и он знает, что проиграл. Сколько бы здравый рассудок не твердил, что он никому ничего не должен и ни перед кем не виноват, Эрик чувствовал себя виновным изначально, от рождения, а значит, был должен что-то с этим делать. — Ладно, забудь о посторонних делах. Я хочу, чтобы ты убедился, что к моменту начала операции никто не сможет восстать против, — внезапность, с которой Джанин переходит на спокойный деловой тон, в очередной раз напоминает Бесстрашному, что он имеет дело с искуссным манипулятором и сознательно попадается на удочку. Но такова реальность, в которой он априори в проигрышной позиции. — И еще… Присмотрись к той девчонке… «Что ей до Тронутой?» — Загорается всполохами алого тревожная мысль, и Эрик не успевает подивиться ей, как внутри все холодеет, каждая мышца в теле напрягается, словно перед прыжком. Он до конца не понимает, что происходит с ним, но точно знает, что в вопросах Неле Вельховер они не сойдутся, и это может стать проблемой. — Как там ее теперь? Трис. Беатрис Прайор. Пока не знаю, что в ней такого, но она всерьез меня беспокоит… — Она должна быть с нами или не быть вообще. Все понял, — за уверенным заявлением Лидер виртоузно скрывает свой конфуз, хотя чувствует себя полнейшим идиотом. Среди всех возможных «тех девчонок», почему он решил, что Джанин говорит именно о Неле Вельховер? Почему ему кажется, что все вокруг проявляют к Тронутой нездоровый интерес? Похоже, он тонет в собственных проекциях, не желая признавать, что чуть ли не единственный, чей интерес столь велик и столь нездоров.***
Единственная математика, доступная Вельховер — это вычисление самого тихого угла с самым широким радиусом обзора, так что, войдя в лофт, любезно предоставленный для вечеринки одним из урожденных, она сразу же примечает место на широком подоконнике в глубине открытой кухни, куда приземляется вместе с захваченной с дивана подушкой. — Ты как? — девушка неохотно поднимает уставшие глаза вверх, натыкаясь на Линн, лицо которой сморщилось, будто она ударилась мизинцем о ножку стола. Так выглядит сожаление? Виноватость? Она заставляет себя улыбнуться и поднимает большие пальцы вверх. — Не терзайся из-за такой мелочи. Тут вне ринга все дерутся и не испытывают никаких проблем, а это был обязательный спарринг. Кости ломит, мышцы ноют, всякое движение возбуждает различные очаги боли, — и это на постоянной основе! — так что, Неле перестала растрачивать энергию на жалость к себе. Еще и бессовестный Терри отказывается выдавать обезболивающие, ибо удар по организму, к тому же, могут заглушить тревожные звоночки от сердечно-сосудистой системы. — Просто ты — не все, — Бесстрашная смущенно пожимает плечами: данная тема в ее голове, похоже, требует деликатного подхода. — Неужели? — Вельховер с театральным акцентом изображает удивление, хотя действительно заинтригована смыслом сего послания. Линн отлучается ненадолго и возвращается с кружкой яблочного сидра — пожалуй, самого любимого напитка Неле, — которую радостно ей вручает. — Ну, знаешь, ты такая хрупкая и сдержанная: никаких вспышек эмоций, никакой агрессии. Не похожа на других Бесстрашных. Поэтому я переживала, что могу как-то навредить тебе, — откровенничает неофитка, присев на край подоконника. Она все еще выглядит виноватой, — Неле становится неловко, что это из-за нее. Хочется поддержать подругу, переживающую из-за ее хрупкости, но игнорирующую собственную тонкую и чувствительную натуру, поэтому Неле берет ее руки в свои, улыбается благодарно и умиленно. Линн отвечает несколько растерянной улыбкой, должно быть, из-за того, кто инициировал контакт. — А я совсем не переживала. Ты не можешь мне навредить, это ведь… Это ведь ты, — озадаченная своим осознанием, Вельховер впадает в легкую задумчивость, — Ты замечательный друг, Линн… И, кстати, Марлен там, по-моему, яростно нуждается в твоих дружеских качествах! — она резко переключается с проникновенного тона на игривый и благополучно выпроваживает девушку, оставаясь наедине с новыми озарениями, что в последнее время все чаще и чаще встряхивают ее систему ценностей. Прежде всегда казалось, что научиться доверять другим — невыносимо трудная задача. Но вот Неле осматривается вокруг себя и видит людей, поддерживающих ей руки, расстилающих пред нею солому и прикрывающих спину. Торри Ву, доктор Хоббс, Юрай и вся его семья, черт, даже Марлен и Линн — каждому из них Неле Вельховер небезразлична и по-своему дорога. Задумывалась ли она почему, зачем? Не предадут, не оставят ли ее однажды? Нет, даже возможности такой не рассматривала. Разве это не показатель высшего, до ужаса беспечного доверия? Научиться доверять себе — вот поистине непосильный труд, и она с ним ожидаемо не справляется. Большая часть того, что подсказывает ей интуиция, кажется невероятным фантазерством. Порой, она не может верить даже собственным глазам, ушам или рукам. Не может или просто не хочет? Когда чертов Лидер Бесстрашия ударил ее об стену, было отвратительно неприятно и обидно, но совсем не страшно. Сердце не запаниковало, как обычно, а ритм ускорился лишь когда шершавые пальцы горячих рук коснулись ключицы. Это по-прежнему не было страхом или, в крайнем случае, гневом, потому-то Неле и не может полностью доверять своим чувствам. Они неадекватны ситуации. Глаза тоже стремились обмануть. Глазами она видела, как Эрик скривился, когда с явным перерасчетом толкнул ее, и даже показалось, будто он борется со возникшим раскаянием. С одной стороны, вести сражение с человечностью — чуть ли не основная его жизненная задача, с другой — с чего бы ему вообще испытывать к ней, Неле Вельховер, что-то человеческое? Вернее, что-то настолько человеческое? Но и уши, уловившие болезненный надрыв и сожаление в голосе Эрика, и руки на его груди, через которые током проходило гулкое сердцебиение, и ощущение жара в теле и жара от его тела, вынуждают вынести вотум недоверия его равнодушию. В свое же собственное равнодушие верится еще труднее. «Жизнь была бы намного легче, думай я поменьше и попроще», — Неле сварливо отзывается на свои же измышления и, мысленно изнывая от противоречий, откидывается назад, прислоняясь щекой к холодному, как и погода за окном, стеклу. Если смотреть так, видно ребят, заполнивших пожарную лестницу, и клубы дыма вокруг. Они напоминают голубей. Только слетаются не на хлебные крошки, а на любого с сигаретами и спичками. Ассоциации забавляют, поэтому она пересаживается поудобнее, чтобы лучше видеть «птичек» вредных привычек. Девушка зубасто улыбается своему мутному полупрозрачному отражению в стекле, но веселье сменяется мрачным каменным выражением, как только ассоциативный ряд доходит до Ведьмы, которая вот так же сидела на пожарной лестнице и курила каждое утро перед работой. А еще она никогда не завтракала и, верно, была очень одинокой: Неле прислушивается ко всем шепоткам и слушкам фракции, но про ее смерть никто ни слухом, ни духом. Это, конечно, связано и с Лидерами, которые пока что хранят молчание об очередном теле в Пропасти, но неужели никто не волнуется, не ищет эту девушку? Да и в те несколько коротких встреч, что у них были, Ведьма выглядела так, будто ей не с кем поговорить, кроме незнакомки из квартиры напротив… А Неле так до конца ее и не выслушала. Узнала, что хотела, и ушла, даже «спасибо» не сказав. Пускай и невыносимо было услышать, что наставник, которому она решилась довериться, хлопал дверьми в момент убийства ее мамы. Неле вновь украдкой выглядывает в окно, представляя, что лестничный пролет опустел, и на него вылезла девушка, — очень худая, в обтягивающих джинсах и подчеркнуто большой куртке, — перебросила на одно плечо непослушную пышную копну кучерявых волос, поблескивающих на солнце вороньими перьями, и закурила. В фантазии девушка смотрела вдаль, куда-то поверх крыш соседних домов печальными глазами, затем опускала их в пол и усмехалась каким-то совсем безрадостным мыслям. На душе становится тоскливо — зачем только думать о таком? В момент, когда особенно сильно захотелось избавиться от навязчивых образов, солнечный свет перекрывает гигантская черная тень. Неле в замешательстве поднимает голову и наблюдает Юрайю, повисшего на водопроводной трубе прямо за стеклом перед ней. — Боже! Что ты делаешь, придурок?! — она вскакивает, словно ошпаренная, и сразу же старается погасить свою далеко не бесстрашную реакцию. Друг не слышит ее, становится ногами на карниз и движется к пожарной лестнице, с кем-то оттуда переговариваясь. Пытаясь утихомирить враз разбушевавшееся сердцебиение, Неле отпивает из кружки холодящего сидра больше, чем может проглотить, и тот проливается по подбородку за воротник расстегнутой форменки, несмотря на спешные попытки прикрыть рот рукой. В итоге, и форменка, и рукав пропитываются влагой и сладостью. Черт бы побрал! Вельховер бессмысленно трет ладонью воротник, как вдруг в голову приходит мысль, задвигающая промокшую одежду на второй-третий-десятый план. Она бросается вон из квартиры — на балкон пожарной лестницы и, бесцеремонно растолкав зевак, пробирается к Юрайе. Тот уже сидит на самом краю и болтает ногами, довольный очередным бессмысленно-безрассудным достижением. — Братец! — Неле присаживается на корточки и кладет руку парню на плечо. Он поворачивается с солнечной улыбкой на устах и уже хочет попросить прощения за то, что напугал, но Неле начинает нетерпеливо махать руками. — Нет-нет-нет, хочешь извиниться, лучше ответь мне на вопросы. Отвечай только «да» или «нет». Скажи мне, ты вылез из окна в лофте, да? — Эмм, ну да. — И, если идти по карнизу, можно оказаться только на пожарной лестнице? — Да, если только ты не хочешь влезть в соседнее окно… — Хорошо, не хочу. А можно ли перелезть на этаж выше или ниже и попасть на лестничный пролет оттуда? — Не думаю, как ты себе это представляешь? — с каждым вопросом непонимание и подозрение Бесстрашного усиливается, но подруга не дает ему и слова лишнего вставить. — Как? Чисто гипотетически, — она ободрительно похлопывает Юрайю по плечу и поднимается, скрестив руки на груди; на губах расцветает улыбка, отображающая сразу удивление, осознание и озадаченность. С этой смесью чувств Вельховер покидает лестницу, а затем и вечеринку. Похоже, ей открылись новые факты об убийстве, и это нужно срочно, просто немедленно обсудить с Эриком. Но сначала — переодеться.***
Сменив одежду, Неле раскладывает на постели мокрую форменку и футболку, от которых уже поднимается кислый запах. «Что ж, времени застирывать нет», — думает она без особого сожаления и почти бегом уходит из общей спальни, словно может все забыть, если немедленно не озвучит свои мысли Эрику. Она только на минуточку останавливается перед зеркалом — проверить, не совсем ли безумный имеет вид. Вид оказывается весьма симпатичным, особенно хорошо выглядят ключицы и плечи в легкой майке на тонких бретельках, на что Вельховер укоризненно хмыкает отражению: достаточно было надеть чистую одежду, необязательно что-то там подчеркивать… Еще бы губы накрасила. Красным. Не желая дальнейшего погружения в столь деликатную тему, Неле возвращается и надевает кожанку. И теперь, расторможенная выпивкой, наконец бежит прямиком к Эрику домой, надеясь застать его и наконец поговорить об убийстве. Им как раз нужно пообщаться наедине, когда время не будем ограничено, поэтому решение выглядит вполне обоснованным. Когда Неле добегает до места, идея прийти домой к Лидеру в нерабочее время, в пикантных сумерках коридора с перегоревшими лампочками больше не кажется такой разумной. А скорее, странно-рискованной, особенно после его двусмысленного поведения… Одумавшись, она вознамеривается повернуть назад, но, разворачиваясь на пятках, уже чувствует, каким неловким сейчас будет столкновение, когда ее нос врежется ему в грудь. Вместо этого ее на полпути за плечи перехватывают крепкие руки. — Стоять, — не без смешка приказывает Лидер, обдав затылок неофитки горячим дыханием, — Ты снова попалась. «Я давно попалась», — проносится в голове, и Неле шумно сглатывает, ощущая, как все внутри сжимается, лицо и тело разгораются, но не от испуга или выпитого алкоголя, от чего-то совершенно иного, о чем страшно и совершенно невозможно не мыслить. — Ты чего здесь, Тронутая? — мужчина отпускает ее, проехавшись пальцами до локтей, и обходит по полукругу. Когда Неле смотрит на него, картина открывается смутная, шумированная полутьмой, — не отличить ни настроения, ни намерений, и только проспиртованное дыхание выделяется из фона. Черт, он пьян. Черт, черт, черт. Но обратной дороги уже нет. — Хотела поговорить с тобой об убийстве Ведьмы. — Кого? — лениво возмущается Лидер, намереваясь открыть дверь. К изумлению Вельховер, пьяный и практически в темноте, он попадает ключом в замок с первого раза. — Вчерашняя девушка на мосту. Я не знала ее имени, так что… — Дверь распахивается перед ними, зажигается свет — яркость вынуждает Неле зажмуриться, пока Лидер втаскивает ее за предплечье внутрь. — Ведьмы, травы, черные кошки… Ты сама не колдуешь под шумок? — шутливо откликается Эрик и, заговорщицки наклонившись к уху ученицы, добавляет, — Приворотами не занимаешься? — А что, надо кого-то приворожить? — Вельховер отражает его ироничный тон, но щеки снова горят и хочется ледяной воды — погасить пожар, а заодно и занять рот чем-то, чтобы не ввязываться в эту игру полунамеков, — Или кто-то уже приворожен? Она, конечно же, ввязывается. Зато Эрик, резко выдохнув, уходит на кухню и начинает увлеченно рыскать по ящикам, полностью забыв про нежданного визитера. Похоже, законы гостеприимства ему не писаны. Девушка переминается с ноги на ногу, не особенно понимая, куда себя деть и что она вообще тут делает. Помнится, в прошлый раз ее попадание сюда было сродни проникновению в логово зверя. Кто бы мог подумать, что она пойдет этой тропой вновь и вместо изгнания с рыком в спину получит приглашение войти? И действительно ли в качестве гостя, а не добычи? Чтобы не думать лишнего (да и из простого любопытства), девушка осматривается. Жилище Лидера выглядит ровно так, как можно было ожидать, исходя из всей доступной информации о нем. Ничего, скажем так, поражающего воображение. Просторная квартира-студия, обставленная скупо, без излишеств, даже аскетично. Стены белые, мебель черно-серая, и все такое чистое — она проводит двумя пальцами по столешнице, — будто совершенно новое. Со своими тату, раздутым эго и зацикленностью на собственной значимости Эрик должен бы смотреться нелепо посреди этого царства безликости, но Неле отчего-то ждала, что именно так выглядит его жизнь изнутри. Он ведь только вовне позерничает, значит, дома, куда он вряд ли кого пускает, вычурность и показуха ни к чему. «Что же тогда по-настоящему твое?» — задается она вопросом, и теперь приходится перебарывать жажду все тут обшарить, исследовать, узнать, что скрывает в себе вышколенное, аккуратное и строгое пространство. Что он любит? Чем занимается вне работы? О чем хранит воспоминания? И какого черта ее это вообще интересует? Постепенно на кухонном островке возникают стаканы, тарелка с нарезанным идеально ровными ломтиками сыром (гребанный перфекционист, точно) и бутылка с чем-то мутным и явно самогонным, потому что у Неле рвотные позывы возникают от одного только косого взгляда на нее. Эрик, похоже, увидев ее перекошенное лицо, решает пойти навстречу и рыскает по закромам в поисках чего-то помягче. Находит странного вида вино, но все же более благопристойное. — Убитую звали Анна Дейн, 20 лет, переходница из Искренности. Работала, к слову, под руководством Лив… — будничным тоном заводит Лидер, но Вельховер, как за спасательный круг, хватается за возможность переключиться, потому бесцеремонно перебивает. — Убитую? Значит, ее все-таки убили? — Она едва не подпрыгивает и начинает мерить шагами комнату, прокручивая в голове все увиденное вчера и надуманное сегодня. — Допустим. Сядь на диван, не мельтеши. Эрик выставляет перед ней закуски и стаканы: один, наполненный вином, другой — отравой для крыс (или чем-то близким к тому). Неле возвращает мысли назад, к важному от постороннего. Если эту девушку все-таки убили, ее теория обретает все больше смысла, но прежде чем озвучить ее Лидеру, нужно вытянуть из него побольше информации. Потому она делает смачный глоток и уставляется на мужчину напротив немигающим взглядом. — А ты та еще маньячка, да? — подмечает он недоверчиво и, наконец, продолжает, — На теле жертвы были найдены следы сопротивления, и угол падения невозможен для самостоятельного прыжка. Похоже, твоя ведьмочка стояла перед Пропастью, убийца хотел этим воспользоваться — ан нет, не вышло, заметила… — он прерывает ироничный сказ на выпивку, — Завязалась драка, ну, он ее и швырнул, как пришлось. — Думаешь, убийца делитант? — Или он дилетант, или она была готова к нападению. А может, и то, и другое. Черт знает. — Н-да, профессиональное заключение — ничего не скажешь, — Неле вдруг одолевает игривость в форме неконтролируемого желания зацепить Эрика и посмотреть, что на этот раз выйдет. Его лицо — это странно притягательное лицо — искажается негодованием. Теперь он должен вспылить или начать ее воспитывать — как обычно, — но он снова пропускает все мимо ушей. — Говорить о чем-то еще пока рано. Я отправил пару ребят опросить друзей жертвы. Это не заняло и половины дня: их попросту нет. Ни друзей, ни семьи, ни парня какого захудалого… И личная характеристика — нейтральнее не придумаешь. — Досада так и сочится сквозь губы, между которых Эрик привычно зажимает сигарету и привычно выругивается из-за несрабатывающей зажигалки. «Мать твою, у него какая-то оральная фиксация! Вот и любимое хобби — курить да материться…» — Подмечает Неле. Тоже досадливо и с неумелым ругательством. С оглядкой на скорость мужчины, она допивает вино. Ничего не спрашивая, Эрик вновь наполняет стаканы. — Так, а чего ты пришла-то? — Он приходит в замешательство так же внезапно, как внезапно стал вести себя с ней, как со старым другом. Неле начинает подозревать, что он намного пьянее, чем показался сначала. Да, это выдает и слишком расслабленная поза, и взгляд с поволокой, и, в целом, легкая дезориентированность. — Поговорить об убийстве Анны Дейн. Вернее, о том, что случилось еще при ее жизни. У меня появились кое-какие соображения… — Ей становится немного стыдно, но, примечательно, что стыд вызывают ни сами слова или игра в детектива, а то, насколько сильно ее это увлекает, взбудораживает. Может, она правда маньячка, а Лидер снова поразительно точен и проницателен. — Соображения? Ну валяй, выкладывай. — Он картинно устраивается поудобнее, подперев голову рукой, и даже не пытается скрыть скепсис. — Помнишь, я сказала тебе, что Ведь… убитая была тем информатором, из-за которого я заподозрила тебя в убийстве мамы? То есть, это она видела, как ты выходил из нашей квартиры в момент ее смерти, потому что курила на пожарной лестнице. Помнишь? — четко и без спешки разъясняет Неле, памятуя о том, что Эрик вечно упрекает ее в нечленораздельной и вялой речи. — Вельховер, я пьяный, а не на голову ударенный… — И такой подход его тоже не устраивает. Очевидно, его второе любимое занятие — придираться и быть всем недовольным. Девушка подавляет неожиданный смешок, в очередной раз возвращает себя в дело и в тело. — Когда мы проводили наш «следственный эксперимент», ты сказал, что убийца точно ушел через окно, но мы не пытались прояснять путь отхода. — Не проясняли, потому что очевидно, что он ушел по пожарной лестнице. — Именно! — От ее восклицания даже Эрика слегка подбрасывает. — Ведьма, ну, Анна, сказала, что каждое утро в одно и то же время курила на пожарной лестнице, и в тот день услышала резкий хлопок, поэтому выглянула и увидела тебя. Ты ее не видел, значит, она не пошла в свою квартиру, а она не видела, как ты вернулся назад, значит, вернулась на лестницу или продолжила стоять на месте. Логично? — Так, и ты хочешь сказать, что она могла видеть убийцу? И человек, который вышел через дверь, показался ей более подозрительным, чем придурок, лазающий по чужим окнам? — Лидер заметно приободряется, наклоняется вперед, уперев локти в колени. Для Неле это верный знак, что можно продолжать, вот только замечание вводит ее в замешательство. Действительно, как можно было упустить такую важную деталь? — Может, она его и не заметила, а он заметил и решил убрать ее на всякий случай… Или… Знаешь, когда мы виделись, от нее веяло тревогой, по-моему, она чего-то очень боялась. Возможно, она все-таки видела преступника, и он угрожал ей, вынудил пустить нас по ложному следу, а потом все равно избавился, как от лишнего свидетеля. — Стройно мыслишь, Тронутая, только больно мудришь, а важные детали упускаешь. Скажи мне, убийца твоей мамы, какой он? Кто он? — Плохой человек? — Девушка откликается сарказмом — больше и сказать-то нечего, если не понимаешь, что от тебя хотят услышать. — Я не хочу тратить время на паясничанье. Не соберешься — можешь валить. Вот и ее старый-добрый наставник окончательно проснулся. Очень хочется упрекнуть его в том, что спаивать людей, а потом требовать от них серьезности — один из видов эмоционального насилия, но она вовремя прикусывает язык и честно следует указанию собраться, но понимания вопроса от этого не прибавляется. — Хорошо, — Эрик со вздохом сдается, — Он планировал убийство, или это вышло спонтанно? — Планировал. Наверняка и раньше там бывал, репетировал… — Вельховер запинается и закусывает губу. Убийца из абстрактного вновь становится чересчур реальным, человеком из плоти и крови, и от этого пробирает дрожь. Он действительно был у нее дома, знает расположение комнат, как попасть туда и как уйти незамеченным. Они, должно быть, больше никогда не смогут жить там. Из оцепенения Неле выводит голос Эрика. — Он либо холодный и рассчетливый, либо тревожный и дерганный параноик. Звучит как бред, но и то, и другое вынуждает тщательно все продумать, чтобы не попасться. Думаешь, такой человек оставил бы живого свидетеля, пусть даже потенциального? И ради чего? Ради дешевых заигрываний с несовершеннолетней, которая ни на что не может повлиять? — Твоя правда… Но тогда я совсем ничего не понимаю. Может ли быть, что эти два случая никак не связаны? Что это просто удивительное и неправдоподобное совпадение? В таком случае, по Бесстрашию безнаказанно расхаживают сразу два жестоких убийцы… И это… — Она говорит со все нарастающим беспокойством, все на одном выдохе и в финале глотает воздух и вино, стукаясь зубами о стекло. Эрик хмурится. Хочет, наверное, уточнить, что в Бесстрашии намного больше безнаказанных убийц, и он — один из них. — Эй, хватит. Как ты с такой впечатлительностью собираешься психологический этап пережить? — в его глубоком голосе слышится сочувствие, но это, конечно же, показалось и неправда. Неле продолжает говорить себе подобное уже не из веры, но из солидарности и уважения к Лидеру и его мироощущению. Если демонстрация человечности для него невыносима, пусть будет так. Она не собирается его разоблачать, насколько бы не хотела узнать, что скрывается под его многочисленными масками. — Понятия не имею. А что, это так сложно? Что он вообще из себя представляет? — Вельховер сознательно позволяет увести себя от разговора про убийства, надеясь, что они к нему сегодня так и не вернутся. Завтра будет день, и будет намного уместнее говорить о делах, а сегодняшние умозаключения рискуют утонуть на дне стакана. — Психологический этап — это проверка твоей реакции на страх. Сыворотка смоделирует твой пейзаж страха, а мы будем смотреть, что ты станешь делать. — Пейзаж отразит глубинные страхи или актуальные? — По-разному. И то, и то, скорее всего. — Черт… Что, если симуляция раскроет, что я больна? — Резонный вопрос. Знаешь, хватит говорить о делах на пьяную голову, лучше узнаем, чего ты больше всего боишься! — Эрика сметает с кресла, за секунду он оказывается у входной двери — Неле и спросить, какая муха его укусила, не успевает. Закрадываются фантазии, что у него появились свои мотивы закрыть тему и поскорее покинуть квартиру. Это чертовски странно и подозрительно, но Неле все равно ничего не выяснит, пока он сам не объяснит. — А пейзаж страха проходить на пьяную голову нормально? — задает она весьма логичный в данных обстоятельствах вопрос. — Самое то! — Мужчина исчезает в потемках лестничной клетки, вновь не оставляя подопечной никакого права выбора. Она обреченно допивает вино и всматривается в темноту: видеть что-то пострашнее нее не очень-то хочется. Но еще больше не хочется признавать, что присутствие рядом Лидера делает и темноту не такой уж страшной, и предстоящий рейд по страхам вполне переносимым…***
— Что я должна делать? — вкрадчиво интересуется Тронутая, пока Эрик включает оборудование и подготавливает инъекцию. Стоит приблизиться к ее оголенному плечу со шприцем, как она рефлекторно дергается, и тревожная складка залегает на белом лбу, который, к слову, более не отягощает та дурацкая челка. После спарринга у девчонки рассечена бровь, новый синяк на скуле уже начинает переливаться сине-фиолетовым, цвет лица на контрасте кажется совсем прозрачным; воспаленные, налитые бордово красным губы примагничивают к себе, и Эрик залипает на них долгим, тяжелым взглядом. Давно пора признать, что он просто извращенец, и сворачивать это предприятие. — Ты должна преодолеть эмоции и найти способ выбраться из ситуации. Используй свой разум, благо, он не совсем пустой. Сохраняй холодный рассудок, не позволяй панике захватить тебя… — Ему приходится крепко удерживать ее за локоть, чтобы сделать укол, но это отчего-то не раздражает. Пристально посмотрев на нее, Эрик что-то прикидывает, и одна крайне тревожная мысль толкает его сказать кое-что еще. — И вот что, Тронутая, несмотря на то, что это симуляция, выход из ситуации должен быть реальным. Ты должна забыть, что это не по-настоящему. Ясно? — настойчиво и максимально строго предупреждает мужчина, надеясь, что до нее все дойдет, а не как обычно. — Ладно… — Неле часто дышит и ни с того, ни с сего хватает Эрика за край ладони, на что уже он неопределенно дергается. — Ты же будешь здесь, да? — Где еще мне быть? — смазано отвечает Лидер, все еще переживая замешательство и какую-то неловкость — в основном потому, что даже жестко отшутиться не смог. Вельховер погружается в симуляцию, он — в свои мысли; девичья рука слабеет и бесшумно сползает по его коже на кожу кресла. Приземлив зад на край стола за спиной, мужчина устало растирает шею, цепляя ежик волос на затылке, и сопровождает это все отменной матерщиной. С каждой секундой вечер теряет очертания нормального, привычного мира, будто к нему приложил руку художник-импрессионист. На смену стройным реалистичным картинам «из разума» пришли рваные, крупные мазки впечатлений и ощущений. Чувствование всего, что происходит снаружи и всего, что происходит внутри, Эрик пытался запрятать назад, в чертово бессознательное, но вместо этого бестолково усилил неприятный эффект. Мир поплыл, цвета стали ярче, а губы Тронутой еще там, в квартире, решительно пихали его к краю и, несмотря на то, что она рассказывала что-то про убийство, кажется, даже важное, он мог слышать только призыв перепрыгнуть через препятствующий стол и вдолбить ее тонкие звенящие косточки в диванные подушки, прижаться губами к губам и к шее в россыпи родинок, вдохнуть сладковато-травянистый аромат, зарыться в мягкие волосы и с упоением осознавать, что каждое, даже самое незначительное касание на коже оставит розово-красные следы. Следы станут синяками, а она станет его. «Блять. Блять. Блять!» — повторяет он, пока на экране Неле Вельховер оказывается в центре огромной толпы, ее хватают за руки и плечи, цепляют волосы, прижимаются почти вплотную. Эрик почти завидует людям из ее страха. А девчонка больше теряется и вся источает брезгливость вместо того, чтобы прийти в ужас. Странная, как всегда. Все, что заставляет ослаблять, отпускать и терять контроль, должно быть устранено. Невозможно устранить — держись подальше. Это истина, с которой Эрик живет уже много лет. Это правило, догма, можно сказать. И не в его правилах нарушать собственные правила. С другой стороны, кто, как не он, может дать себе свободу не подчиниться? Никто не узнает и никто другой за это уж точно отвечать не будет. Толпа, тем временем, набирает обороты слепой агрессивности и обращается бешеным потоком похлеще того, что в Пропасти. Тронутая, к удивлению, выравнивает дыхание, кажись, какой-то специальной техникой, перекрещивает руки, закрывая грудную клетку, и движется в одном направлении и темпе с бушующей массой, пока не замечает где-то сбоку выход и плавно, по диагонали перемещается к нему. Умница, она такая умница. В полутемной, слишком тихой комнате для психологического тестирования внутренние противоречия схлестываются в шумной борьбе. Нарастающий, почти достигший своего предела конфликт между актуальными желаниями и закостенелыми представлениями о себе и жизни, не глушит даже изрядное количество выпитого. Откровенно говоря, алкоголь только усиливает переживания и разгоняет мыслительный процесс. Лидер с едва заметным подвыванием трет напряженную переносицу и скашивает встревоженный взгляд с экрана, на котором начинает формироваться новый страх Неле Вельховер, на нее саму. Дышит она пугающе редко. Лишь бы не окочурилась с таким-то ущербным сердцем. Он решает, что будет смотреть теперь и думать только о симуляции, больше ни о чем, нахуй, другом. Вынырнув из удушливых объятий толпы, Тронутая попадает в какой-то тесный маленький лифт, больше похожий на гроб с лампочкой. Она завороженно водит пальцами над стертыми кнопками и нажимает на одну из них, случайную. Лифт начинает движение и со скрежетом и грохотом застревает, темно-оранжевый свет медленно, но верно тускнеет. И что она будет делать? Вызовет лифтера? Лифт остается неподвижен, а вот Тронутую знатно плющит, она упирается ладонями в стены, волосы закрывают лицо, ее тошнит и выворачивает наизнанку, но она почему-то не кричит и на помощь не зовет. Простояв так считанные секунды, она снова проделывает свой трюк с дыханием и поднимает голову вверх. Свет еще не совсем погас, поэтому она что-то там усиленно разглядывает, а затем ловко подпрыгивает вверх (в реальности так ни за что бы не смогла) и, вцепившись в решетку, шмякается на жопу вместе, видимо, с крышкой люка (о, а вот так бы смогла). Подпрыгнув еще раз, Неле цепляется за бортики и выбирается в шахту, откуда достаточно легко выбирается на поверхность следующего этажа. Эрик может только похвалить ее: хотя бы сейчас она услышала его с первого раза и действует четко по инструкции, овладевая своими страхами и используя ситуацию в свою пользу. Может, то, что ее отборочный тест указал на Бесстрашие, не такая уж и чушь несусветная… Место, в которое она попадает, оказывается квартирой Вельховеров, где ее за большим столом дожидаются брат и сестра. Больше ничего не происходит, Лидер с иронией предполагает, что необходимость воспитывать спиногрызов уже достаточный повод поседеть и скончаться в паническом припадке. Но, когда они уже сидят за столом и ведут мирную беседу, в их идиллию врывается тень, промелькнувшая в уголке глаза. Неле замирает, сжав в руке столовый нож, но не прерывает детского лепета. Станет ли она драться? Такие, как она, разве дерутся? Тень спускается по лестнице и замирает в проходе. На ее месте, Эрик бы уже развернулся и метнул нож ублюдку прямо в шею, но Тронутая с улыбкой говорит, что сама вымоет посуду и предлагает двойняшкам пойти к соседскому мальчишке, узнать, не хочет ли он погулять. Пока дети возятся на пороге, она складывает тарелки одна на другую, проходит с ними через пол комнаты и вдруг швыряет куда-то в сторону лестницы, в три шага долетает до двери и вываливается на лестничную клетку вместе с орущими в ужасе детьми. В дилемме «бей или беги» ее выбор ясен. Следом за ними свистят пули; Неле заставляет детей, не останавливаясь, бежать вниз, а сама будто прирастает к земле, все движения замедляются, она понимает, что не успеет, что это гребанная паническая атака в самый неподходящий момент. Похоже, что здесь два страха смешиваются воедино: страх, что за ними придет убийца матери и фактически страх перед самой паникой. Что ж, не сказать, что это совсем тупо — бояться, что не сможешь собраться с духом и мобилизовать силы в критической ситуации. Убийца возникает перед ней: в вытянутой руке — пистолет, лицо скрыто под кепкой. Должен бы раздаться выстрел, но вместо этого Эрик слышит твердое требование, которое Неле выплевывает со злобой и отвращением: «Покажись, не будь трусом. Если хочешь убить меня, смотри в глаза, ублюдок!» Лидер остается под впечатлением от ее вспышки решительности и жесткости. Подобные он замечал и прежде: возникают на пике, словно из ниоткуда, преображая ее внешность и голос, и так же незаметно исчезают, когда острая необходимость отпадает. В таком состоянии она делается еще желаннее — объектное восприятие пропадает. Но это еще хуже и решительно ни к чему хорошему не приведет. Человек снимает кепку, открывая себя шокированному взору Тронутой и все, что она может, это прошептать «нет». Это «нет» — отчаянное, надрывное — эхом возвращается из окружающего пространства, словно все вокруг работает на кинематографическое усиление драматического эффекта. Убийца — это доктор Тэрренс Хоббс. Лидер не успевает подивиться такому повороту событий, как лицо дока сменяется его собственным лицом, затем лицами других неофитов и даже того парня, первого в рейтинге, с которым они вечно таскаются вместе. Мужчина вспоминает, как самолично подбросил ей идею того, что убийцей может оказаться кто угодно, кто-то, кого она хорошо знает. Да так живописал, видно, что это переросло в навязчивый страх. Да, в его духе. Здесь Вельховер все-таки не удается сохранить ненасильственную позицию и, уличив момент, она всаживает нож куда-то в печень, что ли, и со всех сил уносится прочь. С последующими страхами она управляется столь же быстро, просчитывая ходы, держа себя в тонусе и не теряя рационального мышления. Эрик отмечает, что ее страхи становятся сложнее и глубже: она видит, как погибают ее маленькие брат и сестра, и все, что она может сделать — это смириться со своим бессилием и принять неисправимость смерти; она сваливается с сердечным приступом посреди Бесстрашия, сталкиваясь с безучастностью и равнодушием окружающих, из-за чего приходится, превозмогая боль и удерживаясь в сознании, самой добираться до врача (к счастью, неосведомленный человек вряд ли прямо сопоставит это с действительным заболеванием). Наблюдать за страхами, несмотря на то, что подопечная с успехом их преодолевает, становится сложно. Все-таки он чутка перебрал, и в глазах плыло — долго смотреть на экран было крайне противно. Когда мужчина включился снова, Неле барахталась посреди бескрайнего водоема, типа моря или океана. Вода практически черная, девчонка пытается что-то рассмотреть под собой, но ничего не выходит, а ее ног, тем временем, что-то игриво касается. И это, блять, не милый дельфин. Ее доводит до исступления невозможность видеть, контролировать происходящее, и все в очередной раз возвращается к непереносимости беспомощности или утраты контроля. Эрик недовольно подмечает, что чертовски хорошо понимает это и может разделить немало ее страхов. Тронутая усиленно гребет по направлению к потенциальному берегу, стараясь держать ноги как можно ближе к поверхности и ни в коем случае не погружаться под воду. Вскоре вдали вырисовываются очертания берега и — о, чудо! — торчащий инородным телом волнорез. Неле подплывает к нему, уже порядком утомившись и наглотавшись воды. Кто-то с высоты пирса подает ей руку, за которую она с облегчением хватается. Рывок — она оказывается прямиком у него, Эрика, в объятиях. Там, в симуляции, он крепко держит ее за талию, но точно не так, чтобы сделать больно. «Спасибо, спасибо! Слава Богу, что ты здесь», — обрадованно лепечет девушка, на что виртуальный он откликается циничной усмешкой, а реальный — неожиданно сильным желанием отвернуться. Эрик не хочет знать, что будет дальше, он может догадаться и, ебать, просто не должен это видеть. Он и так достаточно сильно себя презирает, прям по жизни, обойдется и без ее мрачно-влажных фантазий. Он принуждает себя не малодушничать и смотреть. В конце концов, можно успокоить себя тем, что ничего из того, что Вельховер может себе вообразить, не страшнее того, что иногда при виде нее выдает его собственный извращенный жестокостью, цинизмом и немалым опытом мозг. Но все снова идет по нестандартной схеме: Тронутая с успехом рвет шаблон, потянувшись к его губам с каким-то нежным, легким, очень детским касанием. Отстранившись, она улыбается. «Странно. Я боялась, ты швырнешь меня обратно в воду или ударишь за это…» — эта фраза заставляет реального Эрика провалиться в пьянящий сумрак, она наводит на него морок, она обращена лично к нему, а не к картонному образу в чужой голове. Эта девчонка точно ведьма и занимается приворотами со своим зверинцем! Ударит? Нет, он точно не хотел бы ее сейчас ударить, но стоять истуканом, как его пластилиновая версия, захотел бы — не смог. Если бы она и полетела в воду, то в порыве злоебучей страсти. Сука, а не девка. «Ты же знаешь, я на твоей стороне», — пластилиновый Лидер елейно улыбается и отходит на шаг. Из-за его спины выходят Джанин, Макс, убитая Анна Дейн, Ханна Педрад и ее дети, товарищи Вельховер из числа неофитов, Тори. Джанин доверительно кладет руку Эрику на плечо и тоже улыбается, дублируя его слова, но уже с местоимением «мы». «Мы все на твоей стороне», — повторяет за ней Макс. Неле хмурится, замечая что-то неладное: и у Эрика, и у улыбчивых фигур за ним с рук что-то капает. Красное. Кровь. Так много, что на еще одно море хватит. Эрик, не переставая мило посмеиваться, вытаскивает из-за пазухи нечто, блеснувшее сталью, и подманивает девушку к себе, как ягненка, мясо которого будет невкусным, если он успеет испугаться. По щекам Неле катятся слезы, она горько всхлипывает и в неверии качает головой. Оценив, что не сможет прорваться через своих «спасителей», она разворачивается и с разбега сигает обратно в воду, принимая решение доплыть через всех морских тварей и темную воду до берега, не полагаясь больше ни на чьи протянутые руки. Симуляция оканчивается, Вельховер вышвыривает обратно в кресло с жадным вдохом до предела легких и рваными выдохами, последовавшими за ним. Время — 14 минут. Быстро, но до дивергентности не дотягивает, да и действовала она, в целом, как обычный человек; да и не это они тут проверяли. Эрик благополучно выпроваживает любые предположения о возможной принадлежности Тронутой к их брату, оттесняя колкое замечание его любимых змей, что перед тестированием он ей иными словами строго-настрого наказал не вздумать действовать, как дивергент. Нет, она определенно не дивергент, просто сама себе на уме. Чтобы не развивать свою паранойю дальше, Лидер решает поддаться порыву и задать Тронутой хотя бы один из вопросов, вертящихся на языке после финального страха. Выбирает наиболее приемлемый, подбирает под себя, как футболку к цвету глаз. — Ты так боишься, что я убью тебя? По твоему поведению и не скажешь… Я… пугаю тебя, девочка? — Нет, — отрешенно отвечает Неле, вволю надышавшись, — Ты сам сказал, что подсознание может использовать актуальную форму для отражения страха. Ты лишь форма. — И только? — Это даже немного обидно — немного, как по носу щелкнули. Бессовестная девка. Похоже, от адреналина поверх вина ее растормозило хлеще, чем от любой наркоты. — В Пейзаже страха — и только, — она это почти шепчет, прикрывая свое странное смущение ироничным смешком. «А вне него? Кто я вне него?» — ревностно вопрошает голос в голове. Мужчина бесконтрольно, автоматически делает шаг в сторону Тронутой, которая мягко убирает волосы назад своими тонкими пальцами и смотрит на него с нечитаемым выражением. Обычно болотного оттенка глаза кажутся при этом свете янтарными, как бывает у хищных животных, и кажется, они вот-вот сузятся в вертикальную полоску. Не сужаются. Но от того, что метаморфоза не случается, не становится менее интересно, что же, блять, она имеет ввиду каждую секунду времени. Когда смотрит, когда говорит, когда принимает решение прийти к нему вечером домой или ночует у своего чудо-доктора, когда радуется его компании, целует в симуляции и в жизни. Она ведь как-то поцеловала его, не так ли? Он это не придумал, еще не настолько спятил. — Так чего же ты боишься? Последнее я не понял… — Эрик выбирает обтекаемую форму, чтобы избежать предположений уже в свой адрес. — Предательства, — без раздумий отвечает Неле, словно всю жизнь готовилась именно к этому вопросу. — Боишься, что тебя предаст кто-то, кому ты доверяешь? — Она согласно кивает, сложив руки в замок на животе, как на сеансе у психоаналитика. — Ты доверяешь мне, что ли? — отчего-то это трогает Эрика, трогает до трепета за грудиной. И лишь теперь он обращает внимание на то, в каком уязвимом виде предстает перед ним сейчас эта девушка, которая — он теперь точно уверен! — совершенно безумна. Только безумная может доверять ему, тем более, в столь деликатной ситуации. — У меня нет выбора… Но мне отчего-то хочется думать, что доверие к тебе меня не убьет, — Она краснеет одними щеками и снова вызывает в себе защитную насмешливую улыбку, не замечая, что тем самым подталкивает своего Лидера к пропасти. «Да черт его знает…» — про себя думает Эрик, но вслух говорит, что доверие ее точно убьет. — Не надо мне доверять, девочка. Просто пользуйся, пока есть возможность. Еще один урок тебе, бесплатный, — он садится рядом, со вздохом отмечая, что Тронутая не отодвигается, и теперь ей под ребра упирается кобура; лицо ее совсем близко, и взгляд продолжает выражать что-то неясное: то ли смирение и ожидание, то ли вызов и любопытство. Чем бы это ни было, на Эрика оно действует возбуждающе. В ее волосах, разметавшихся по спинке кресла, свет переливается золотом, а Эрик, блять, понятия не имеет, откуда в его помойке могли взяться подобные сравнения. — Эрик? Можно спросить? — ее тон становится менее размеренным, голос вздрагивает на его имени. Должно быть, он подобрался слишком близко, но в этот раз останавливаться все труднее, почти невыносимо. — Валяй. — Ты правда хочешь, чтобы я просто пользовалась тобой, пока ты предлагаешь помощь? А ты? — Лидер ставит руку рядом с ее головой, практически отдавая себе отчет в том, что скоро совсем не сможет и не захочет нажимать на «стоп». — А я — что? Воспользуюсь ли тобой? — Колкость вырывается непроизвольно, Эрик даже расстраивается, что не планировал говорить ее в действительности, потому что мгновенно пугается, что сейчас Неле разочарованно выдохнет, чертов момент потеряется, и все закончится плохо. — Нет же… — она действительно разочарованно выдыхает, правда, вместо того, чтобы попытаться выскользнуть, порывисто окольцовывает его запястье своей маленькой ладошкой. Этот жест нечаянный, рассеянный, от незнания, куда деть руки. Да, пожалуй, она настолько рассеянна, что Эрик не удивился бы, забывай ее кровь как следует циркулировать по телу. И это лучше всего объяснило бы жгучие обледенения, что делают ее прикосновения такими будоражащими. — Я имею ввиду, а как же ты? Тебе не печально? Печально? Эрик никогда не думает о чувствах вроде печали, грусти или тоски — внутри него любые чувства обращаются в гнев и желчь. И он, вроде, не хочет это обсуждать: он даже не знает, почему сказал ей «пользоваться, пока есть возможность», будто свой любимый нож одолжил. — Тронутая, чего ты добиваешься? — уже мало что соображая, отчаянно рычит Эрик. Желание придушить Вельховер прямо здесь и сейчас граничит с безумной идеей, что, проявив немного терпения и усердия, он сможет увидеть и осмыслить содержимое ее черепной коробки. — Я не знаю, — со всхлипом отвечает девушка и рефлекторно (должно быть) облизывает губы. Лидер отлавливает этот момент, чтобы поймать ее рот приоткрытым и пробраться туда языком. Ее губы мягкие и податливые, несмотря на слабую обратную связь. Он усиливает нажим и целует ее глубже, резче, быстрее, закрыв глаза и прижавшись носом к ее носу. Девчонка отвечает в диссонанс. У нее мало опыта, от этого сносит крышу. Словно он может научить ее всему, этому тоже. Словно она так станет исключительно его, ничьей больше. «Что у тебя на уме, Тронутая?» — эта мысль не дает покоя, особенно, когда Неле обхватывает его за лицо, проводит по щекам и подбородку холодными пальцами. На ней нет перчаток, и происходящее между ними приобретает новый, более глубокий смысл. Почему она не противится, почему не боится, почему ему бредится, что она хочет его так же, как и он ее? Эрик, не прерывая зрительного контакта с девчонкой, у которой от радужки остались только смутные очертания, резким, неконтролируемым движением дергает ее майку вверх. С кресла от этого рывка сваливается ее куртка, из карманов звоном разлетается мелочь и какой-то мусор — у нее там столько хуйни, за год не разберешь, должно быть. Он снова накрывает ее губы своими, тянет на себя за собранную в кулак майку. Подошвой он поскальзывается на чем-то, выпавшие на пол предметы с каких-то херов вынуждают его прерваться, взглянуть вниз. И замереть. Тело под ним тоже замирает, выставленною для опоры рукою он ощущает касание волос Неле, тоже повернувшей голову. — Это что, блять, такое? — С ним случается такая резкая перемена, что Вельховер умудряется выскользнуть из его рук целиком и вылезти чуть ли не на самую спинку кресла, подтянув к себе ноги. Похоже, она за совместную работу поборола свои проблемы с инстинктом самосохранения — среагировала моментально! Деваться здесь некуда, поэтому Лидер хватает ее под колено и стягивает обратно, чуть не стукнувшись с ней лбами. — Что? В чем дело? — Голос дрожит, вибрирует непониманием и опаской, но тон остается спокойным, словно она все еще в симуляции и пытается сохранять «холодный разум». Ан нет, какая, к хуям, симуляция. — Это! — Схватив Тронутую за шею, он вынуждает ее наклониться и проследить, куда указывает его палец. Аквамариновый кулон, поблескивающий на сером кафеле, доводит до состояния пожара каждый орган, мышцу, вплоть до кожи на пальцах. — Мне больно, отпусти, пожалуйста! — Девчонка, в миг ставшая для него худшим врагом во всем ненавистном Чикаго, мечется взглядом по своему хламу, все еще нихуя, походу, не соображая. — Откуда это у тебя?! — Мужчина покорно отпускает ее шею, вместо этого перехватив своей исполинской рукой за щеки. Насколько это больно, он даже не предполагает, и в принципе не думает о том, как эта конченая идиотка ему ответит, если может лишь невнятно мычать. — Когда ты украла это? Сегодня или еще тогда? Ты совсем двинутая, да? Что тебе от меня надо? Чего ты хочешь? Что ты хочешь от меня?! Он встряхивает ее снова и снова, перед глазами мелькают картинки из прошлого — их сумасшествие находит песчаной бурей, щиплет нос, застилает обзор, мешает дышать. И Неле Вельховер уже не причем. Вероятно, и она тоже — наваждение, бред, изображение из прошлого и ее сейчас не существует. — Тише, тише, тише, — с болью повторяет она, ненастоящая, применив невменяемую для себя силу, чтобы высвободить лицо. Руку, только что чуть не вывихнувшую ей челюсть, она захватывает ослабшими пальчиками и прикладывается к ней в кровавом поцелуе. Эрик не заметил, когда она прокусила нижнюю губу — вид крови немного возвращает его на землю. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, прости. Возможно, дело в кулоне? Он твой? Я нашла его и не знала, чей он, вернее, не была уверена, где именно его подобрала. Прости меня, если это ввело тебя в заблуждение, если я чем-то так сильно задела тебя… Но ты пугаешь меня, и я не могу понять, что именно произошло… — Тихий, мягкий голос с хрипотцой, убаюкивающая, какая-то до чертиков знакомая и болезненная нежность, с которой она прижимается горящей щекой к тыльной стороне его ладони, и ощущение чужих слез на коже заставляют Эрика поморщится. Он не может определить, что вызывает в нем больше отвращения: девчонка, поднявшаяся над ним, потому что сохранила контроль, он сам, утративший тормоза и выкрикивающий малосвязанную параноидальную чушь, или вся эта сцена из дешевой постановки школьного драмкружка. С опозданием, но до него доходит главный смысл ее воркотания: она просто нашла этот кулон, она не знает и не может знать, что он значит для Эрика и что заставило его взорваться животной яростью. Он — законченный урод, еще и на голову ударенный, а она просто попала под горячую руку и увидела… Увидела его таким, каким он не хотел никому показываться. Особенно сейчас, в мрачном смятении и растерянности, больше похожим на нее саму, чем на себя. Мгновением позже Эрику удается обуять бурю внутри себя и снова скрыться за каменным выражением. Прямо как Джанин утром. Он с брезгливостью вырывает у Вельховер руку, молча поднимает кулон и прячет в карман брюк. Окидывает холодным взглядом оставшийся бардак, наткнувшись на замершую в немом ожидании изрядно потрепанную девушку, видит уже не врага и не объект желания, но напуганного, обиженного ребенка, которого он едва не соблазнил, а потом едва не убил. Чудное завершение вечера. Проникнувшись сожалением, он снова протягивает к ней руку — просто, чтобы стереть кровь с подбородка, — но Тронутая отворачивается, одарив его непокорным и все же затравленным взглядом. — Ты справишься с психологическим этапом, так что, можем считать наше сотрудничество завершенным. Просто забудь об этом и не вздумай тащиться за мной, — чеканит Лидер и спешит убраться прочь, подальше от всего этого дерьма. От своего собственного дерьма. В коридоре он натыкается на неожиданное препятствие: шокированные его внезапным появлением Фор и Трис под рычащее «с дороги!» отходят к стене и явно провожают его многозначительными взглядами, одновременно выражая недоумение, подозрение и — что там еще им положено чувствовать? — ах да, презрение. Уже скрывшись за углом, Эрик слышит короткий диалог Фора с Тронутой, из-за которого в сердце что-то такое случается… Он не знает, как описать и не хочет вдаваться в это странное, непривычное чувство. Но этот разговор еще долго будет вертеться в голове, перебивая прочие мысли и не давая забыть о себе. «Он тебя обидел?» «Не знаю… Не знаю, кто кого обидел. Просто забудьте об этом…»