There are no unlockable doors There are no unwinnable wars There are no unrightable wrongs Or unsingable songs There are no unbeatable odds There are no believable gods There are no unnameable names Shall I say it again, yeah © Ozzy Osbourne — I just want you
Облегчение. Похожее на возможность глотнуть кислорода после того, как долго задерживал дыхание под водой и, наконец, вынырнул на поверхность. Это то, что испытывает Неле, когда чувствует тяжесть на своих плечах и слышит сбивчивое: «Да». Да, ему так же сильно хочется ощутить жизнь в своих венах, как и ей. Эрик зарывается носом в ее волосы, втягивает ее аромат на весь объем легких. Неле смутно думает, что, должно быть, источает запахи аптеки и стерильности, но мужчина довольно трется щекой, ткнется носом, как истосковавшийся по ласке пес. Она зажмуривается, жадная, чтобы еще больше заострить тактильные ощущения. Хочет почувствовать его ближе, еще ближе, так близко, как только возможно подпустить, не расставшись с собственным «Я». Эрик обхватывает ее руками, прижимаясь всем телом именно так, как хочется Неле — чтобы ее мешковатая одежда осталась последним рубежом между ними. Дышать становится труднее: то ли объятия слишком крепкие, то ли, разрастаясь, желание разрежает воздух. Даже мягкий прохладный ветерок из распахнутого окна не способен убедить организм в том, что гипоксия ему не грозит. Ноги подкашиваются от накатившего внутреннего жара и тепла кажущегося бесконечным и необъятным тела. Лидер склоняется над ней, целует в шею, слегка прикусывая кожу — боже, она никогда и подумать не могла, что это может быть так приятно. Но нужно больше. Руки, опутавшие плотными веревками, мешают свободному движению корпуса, приходится повернуть голову под неудобным углом, чтобы добраться до этих губ, которые все еще помнит на своих губах, и хочет почувствовать снова. Эрик, похоже, понимает намек, когда она извивается в его объятиях, и ловко разворачивает к себе. Пальцы судорожно сжимаются на плечах. Лицом к лицу, — но Неле почти не видит его, будто пространство заполонил вязкий туман. Чувствует, как руки скользят по ее рукам вниз, и когда они достигают запястий, рефлекторно перехватывает их за большие пальцы. Жест выходит неожиданно более интимным, чем любое влажное прикосновение губ, и перед глазами проясняется. Они встречаются взглядами, в которых в равной пропорции растерянность, смятение и жажда, невысказанная просьба чего-то… Особенного. Рот Эрика приоткрыт для вопроса — Неле неловко кивает, тянется вперед и вверх, крепче сжимая его пальцы. Дыхание перехватывает. Снова. Ее губы — нежные и мягкие, но по-детски требовательные, нетерпеливые, встречают его — обветренные, жесткие, стремительные и уверенные. Неле, не раздумывая, пропускает язык Эрика, скользнувший по зубам, к себе в рот, сразу в себя. И это не кажется достаточным. Она обвивает его шею дрожащими руками, чтобы удержаться на ногах, когда решается проявить инициативу и переплетает их языки. Поцелуй, начавшийся как осторожное знакомство, становится все более интенсивным, яростным, и какое-то время слышны только звуки сопения и шороха одежды от хаотичных движений навстречу и против друг друга. Эрик, всего на мгновение прервавшись, дергает полы толстовки наверх — Неле поднимает руки, чтобы выскользнуть из ненужной тряпки, — и тут же льнет назад, словно намагниченная, ближе, ближе, ближе. Они стукаются лбами при очередной попытке встретиться губами; Вельховер, кажется, коротко смеется, тут же оборванная поцелуем в улыбку. И снова мир сужается до горького вкуса сигарет и сладкого — малиновых леденцов (Эрик пристрастился к сладкому?). Несмотря на то, что происходящее кружит голову, и в своей потребности Неле отчаянно ищет трения, соприкосновения кожа к коже, ее мозг не отключается окончательно. Она успевает заметить, что совсем не чувствует привычного ужаса и дискомфорта от чрезмерно близкого контакта, и что тело, неопытное, не знавшее любовных ласк, само подсказывает, как действовать. Оно уже понимает, чего хочет и что для этого нужно. Невероятным образом природа берет свое, возвышаясь над всяким разумом. Они продолжают целоваться и трогать друг друга, отчаянно, властно, соперничая. Неле нечаянно царапает кожу на животе Эрика — напряженные мышцы торса содрогаются под пальцами, когда она тянется к заметной выпуклости на его серых спортивках. Когда она касается там и нерешительно поглаживает, из груди мужчины вырывается звук, похожий на предупреждающий рык, он перехватывает ее руку, прижимая сильнее. Перед глазами начинают плясать черные точки. Неожиданно мгновение разрушается, Эрик твердо отводит ее руку в сторону, влажный жар мужского тела и запах мускуса отдаляются от Неле — незначительный уличный ветерок обдает создает впечатление морозильной камеры на горящем лице. Она уже намеревается выразить свое недовольство и разочарование, как Лидер сгребает ее в охапку и уносит прочь от окна, куда-то в сторону спальни, должно быть. «Вот оно, — спокойно говорит себе Бесстрашная, пристроив ладонь на шершавой от легкой небритости щеке, — Ты действительно собираешься это сделать. С ним», — и не испытывает ничего, кроме сладко-тревожного предвкушения и невероятной нужды в том, чтобы почувствовать этого мужчину внутри себя, рядом с собой, вокруг себя. Встретившись взглядом с его влажными и темными до черноты глазами, понимает, что и он хочет ее так же болезненно сильно. Это необычное чувство — быть желанной, оно отправляет на самую высокую вершину, воздвигает тебя на сверкающий пьедестал. Лидер опускает ее на постель — на свою аккуратно заправленную среди общего хаоса постель, — Неле отползает, вдруг осознав, что не знает, куда себя деть и как правильно лечь. При возвращении в реальность становится немного неловко и стыдно, только вопреки обычной реакции на свое невежество и неопытность, чувствует мощный прилив возбуждения. В горле совсем пересыхает. Эрик одним коленом становится на кровать, пантерой подбирается к девушке, от чего реальность снова проседает; она летит в кроличью нору, где верх — это низ, а низ… Кружевная майка исчезает с тела бесшумно и незаметно. Горячий рот поочередно накрывает ее соски, очерчивая контуры, облизывая и посасывая, пока умелые руки расстегивают джинсы. Неле откидывает голову назад — это кажется чересчур, уже слишком невероятно, слишком приятно. Она задается вопросом, было бы это так же хорошо с любым другим парнем. Опытным или неопытным, влюбленным в нее или нет, напористым или робким, грубым или нежным — было бы это так же? А это важно? «Неважно!» — вырывается со стоном, когда Эрик ощутимо прикусывает ее сосок и на секунду почти до боли сжимает бедра. Затем поднимает на нее взгляд, который Неле не сразу понимает. Он… словно уточняет, сверяется с ее реакцией, что несколько удивляет. Не то чтобы она действительно думала (или позволяла себе думать) о том, каково это — заниматься сексом с этим мрачным, неуравновешенным, черствым придурком, но точно не рассчитывала, что он будет осторожничать, или в принципе хоть в чем-то себя сдерживать. Она запускает руку в короткие волосы у него на затылке, чтобы отодвинуть от себя, поднимается на колени и мягко давит ему на плечи, пока он полностью не садится на пятки, оказавшись ниже нее. Будоражащее чувство, искорка вспыхивает в животе, когда могучий, несгибаемый Лидер Бесстрашия оказывается уязвимым перед ней и смотрит снизу вверх. С необычайной для самой себя бережностью Неле оставляет невесомый поцелуй в уголке губ, потом еще один и еще: в обе щеки, в нос, в пирсинг над бровью. Удерживая его голову в удобном положении одной рукой, второй оглаживает линии лица, которое только теперь, впервые кажется откровенно красивым, хоть и скроенным по грубому эскизу. Она захватывает его нижнюю губу зубами, прикусывает и оттягивает. Он все это позволяет, не отрывая от нее глаз, в которых вместе с вожделением плещется любопытство и что-то неопределимое. Она и не хочет определять. Не сейчас. Когда девушка с блаженной улыбкой отрывается от него, Эрик вспоминает про расстегнутые, но не снятые до конца джинсы, и исправляет недочет, стянув их одним резким движением до колен. От рывка Неле из положения сверху оказывается полностью под мужчиной и с удовольствием принимает смену ролей. Ей от этого совсем не страшно, только в глубине между бедер закручивается тугой узел, и хочется захныкать от нетерпения, от того, что его тело, его губы, его руки так далеко, пока он расшнуровывает ее кроссовки и избавляется от неподатливых узких джинсов. Как только выдается возможность, Неле обвивает ногами его торс, неловко толкаясь навстречу его возбужденной плоти. — Тш-ш, не спеши… — Шепчет он ей в ключицы, твердою рукой сдвигает со своей талии. Бесстрашная непонимающе хмурится. Она что-то делает не так? Будто прочитав ее мысли, мужчина усмехается, как кажется Неле, снисходительно. — Поверь мне, Тронутая, ты не хочешь, чтобы это было так. Эрик приподнимается, превращаясь в темного исполина, — в его тень так и тянет нырнуть, — подхватывает Вельховер под колени. Пальцы щекочут чувствительную кожу, девушка вздрагивает, еще не понимая, что он собирается делать. Пальцы скользят по внутренней стороне бедер и без предупреждения ныряют в раскрытое лоно. У Неле вырывается всхлип, все части тела раскалены до предела, и каждое касание, каждое скользящее движение грубых ладоней по ногам вверх-вниз, каждый поцелуй, будто лед шипит, испаряясь на углях. Хотя, если вдаваться в сравнения, она точно не может быть огнем, а он — льдом. Все должно быть наоборот. Спальня, мягкий свет из соседней комнаты, махра покрывала, которую она сжимает почти до судорог, плывут и превращаются в единый шумящий поток, когда он целует ее нижние губы, шершавый язык скользит по промежности снизу вверх, каким-то невообразимым образом задевая чувствительный пучок нервов, о котором она прежде толком и не знала. Он погружается в нее так, будто действительно хочет съесть, сожрать ее. И это… Невероятно. Все тяжесть, боль, утомленность и нежелание продолжать эту жизнь исчезают в глубоком колодце, тонут, тонут, тонут. Неле тонет. Она не обольщается тем, что это навсегда, и она исцелена. Но, черт возьми, наконец, рискнув и последовав за своими желаниями, вслед за интуицией, вслед за сердцем, которым обычно прикрывала страх, неуверенность и нерешительность, она получает награду. Вельховер практически отключается в сладкой неге удовольствия и мчащихся со скоростью света мыслей: ведь отключиться, уйти в мир нереальный, заоблачный — соблазн, которому она всегда уступает. Обласканная дурная привычка. За нею она снова забывает про того, другого, без которого все это не имело бы смысла. — Эрик, Эрик… — Бессвязно бормочет девушка, вжимаясь пятками в кровать и выгибаясь в спине. — Что? — Неохотно откликается он, напоследок чмокнув ее в лобок. — Ты… со мной? — Голос становится хриплым от возбуждения и срывается от важности вопроса. Неле боится, что не в состоянии передать, насколько он важный и что именно значит. Что Эрик привычно нахмурится и нетерпеливо потребует говорить человеческим языком, и хрупкое плетение, паутинка, соединившая их, рассыпется в ничто. — Я с тобой… — Неожиданно лицо Эрика оказывается прямо перед ее собственным, напряженное и восторженное одновременно, — Боже, разумеется, с тобой… — И теперь он целует ее так, словно хочет запечатлеть этот момент, оставить и унести с собой фотокарточкой. Затем снова кажется, что он съел бы ее, если бы смог переступить запреты цивилизации. А она бы позволила. Должно быть, потому, что Неле готова была отдаться ему на съедение, момент, когда Эрик проталкивается внутрь нее, крепко прижав ее бедра к своим и укусив ее за язык, сопровождается не более чем неприятным давлением и легким жжением, ощущением чужеродности, что вскоре сменяется чувством полноты и отдается острой пульсацией. Изнутри прорастает и расцветает алым желание приблизиться настолько, чтобы слиться воедино. Странно. Вельховер ожидала, что будет больно, как-то даже думала, не свалится ли без сознания во время первого секса, как во время одного из спаррингов… Неожиданно это совсем не похоже на поле боя. Неле точно не знает, где теперь находится, но определенно в точке, в которой должна быть. Обнимает Лидера за плечи и шею, подтягиваясь ближе к железной груди, под которой — она теперь точно чувствует — бьется самое живое сердце. Она здесь. С человеком, с которым хочет быть. Который тоже хочет быть с ней.***
Рассветные часы всегда казались самым волшебным временем суток. Сначала в мире господствует темнота, кромешная и страшная, потому что в городе звезды — редкое удовольствие, а затем, мало-помалу, словно мелкими шажками и на цыпочках на арену прокрадывается рассвет. В эти мгновения между полной темнотой и восходом солнца, если доведется не спать или внезапно проснуться, Неле точно знает, что почувствует поразительное умиротворение и ясность мыслей. Распахнув глаза и оглядев незнакомую комнату, залитую темно-синим цветом, она не может припомнить, довелось ей не спать или внезапно проснуться, но ожидаемые покой на сердце и чистота в разуме действительно являют себя, как по расписанию. Это славно. Это приятно. И совсем не сбивают с толку чужая спальня, мутные очертания предметов и странно пахнущие потом и мятным ополаскивателем простыни, опутывающие ее голое тело. Неле никогда прежде не спала голой, что тоже совсем не смущает, даже наоборот, накатывает сожаление, что не позволяла себе раскрепоститься даже в собственном доме и комнате. Она приподнимается на локтях, уже более осознанно всматривается в полутьму, не впервые наталкиваясь на фигуру мужчины, который, сгорбив спину, недвижимой статуей сидит в изножье кровати. Взгляд его устремлен в не зашторенное окно, и девушка спрашивает себя, нравится ли ему предрассветное время так же, как и ей. Чувствует ли он себя лучше? — Чего не спишь? — Негромко спрашивает Эрик, не разрывая зрительного контакта с чем-то невидимым за окном. Вельховер полностью садится, чтобы подвинуться ближе к своему… К человеку, с которым делит эту ночь и эту постель. При движении между ног неприятно саднит, но легкий дискомфорт полностью перекрывается воспоминаниями о причинах, его вызвавших, небывалым ощущением завершенности и удовлетворенности. — Не знаю, я будто выспалась… — Неуверенно бросает Неле, понимая, что все-таки проспала несколько часов. В последний раз, когда ее глаза были открыты, на часах светилась полночь, а теперь — около четырех утра. Должно быть, она так быстро отключилась, что сама не заметила. — Ты сам-то спал? — Мгм… — Отвечает невнятно, видно, тоже не совсем уверенный. Повисает тишина. Не та, что делает вещи неловкими и нуждается в немедленном заполнении светской беседой. Естественная тишина спокойного раннего утра, пока мысли и переживания еще не успели стаей кильки набиться в мозг. Впрочем, идиллия в голове Неле длится недолго. Та сатисфакция, что наконец произошла между ними двумя, возможность высвободить и разместить в отношениях с другим человеком столько противоречивых и сильных чувств, а затем — крепкий сон без сновидений, действительно подействовали целительно. И неизбежно вернули к насущному, к тому, за чем изначально направлялась к Эрику, о чем много и бесплодно думала. — Может, это сейчас не к месту… — Девушка прижимается щекой к сильной спине Лидера и вздыхает ему в лопатку, — И не ко времени… — Пальцами невесомо водит по его ребрам, вынуждая терпеть щекотку, — Но… Что насчет расследования? Я была изолирована больше двух недель, это сводит меня с ума. Эрик заметно напрягается под ней, хотя не сказать, что до этого был действительно расслаблен. Черт, она ведь не спугнула его снова? Неле так устала быть с ним, как с диким зверем, которого нужно долго-долго и осторожно приманивать, ждать, пока он тебя полностью обнюхает, а затем бережно кормить с руки. Она совсем не эксперт в приручении, да и не хочет подобным заниматься. К счастью, опасения не подтверждаются. — А тебя разве не надо беречь от стресса или что-то вроде того? — Вяло протягивает мужчина, в чем Бесстрашная усматривает слабину и неготовность бороться, если она проявит настойчивость. Он находит в одеяле пачку сигарет и, соединив руки на согнутых коленях, вертит ее перед собой. Неле, как нитка в игольное ушко, проскальзывает в зазор между рукой и коленом и пристраивается у него на бедре. Голая кожа под головой необычно мягкая и нежная, и об нее хочется потереться и поцеловать, нет, даже укусить, оставить свою метку. Неле видится странным, что она совсем не испытывает стыда, только ощущение покоя и легкой игривости. Она хмурится. Соблазн забить на все, поддаться порыву представляется весьма сильный, поэтому нужно собраться. Через пару часов Лидер смоется на работу и, черт его знает, что ждет их отношения дальше. Может, ей придется отлавливать его по всей фракции следующие пару недель. Практика показывает, что в избегании Эрик достиг небывалого мастерства. — Незнание как раз и вгоняет меня в настоящий стресс. Я устала гадать и додумывать, поэтому просто скажи, узнал ли ты что-то за это время? — Вельховер старается привнести в свою речь максимум строгости, чтобы собеседник воспринял ее со всей серьезностью. Но вместо этого звучит капризно. Исподтишка взглянув на мужчину, ожидает снисходительной усмешки или раздраженного вздоха, но маска остается непроницаемой. Становящийся все ярче свет озаряет глубокие тени, которые залегли под глазами, да и в целом, осунувшееся лицо Лидера. Они могли бы провести соревнование по нездоровому внешнему виду, и Неле не уверена, что победила бы. Молчание затягивается, поэтому она продолжает: — Ну же, расскажи мне. Может, я смогу помочь, посмотреть на картину свежим взглядом. Ты сам видел, что я бываю полезной, — При этих словах она неосознанно трется носом о верхнюю часть его бедра, просто потому, что прикасаться кажется таким естественным и нормальным. — Даже не спорю, Тронутая. — Эрик деликатно подталкивает ее голову вверх; Неле неохотно встает, потому что очень уж удобно устроилась, но вскоре осознает, что ее действия отвлекают не только ее одну. Впервые за утро щеки заливает румянец. Она оборачивает вокруг себя одеяло, оставляя одну только голову открытой. Демонстративно скрыв все возможные соблазны, уставляется на Лидера с явным ожиданием в широко распахнутых глазах. Он наблюдает за этим действом с легкой насмешкой, слишком вялый, чтобы как-то комментировать. — Учти, услышанное тебе может не понравится, — коротко предупреждает Лидер и, видно, передумав курить, отбрасывает пачку туда же, в комок из одеяла. — Я вынесу. — Я все расскажу. Но ты пообещаешь не делать поспешных выводов и не предпринимать никаких шагов, это ясно? — Угрожающий учительский тон звучит, как возвращение домой. Неле кивает, обращаясь в слух. — Хорошо. Думаю, я знаю, кто убил Лив, ну… частично… — Он вымученно трет переносицу и надавливает на закрытые веки; явно потратил ни один день, обдумывая это. Неле хмурится. По колеблющемуся тону не скажешь, что он близок к ответу настолько, что может назвать конкретное имя. И что насчет Ведьмы? Если он знает, кто убил маму, должен знать, кто убил и ее. — Как это «частично»? И что насчет Анны… Анны Дейн? Ее убил тот же, кто и маму? — Вельховер сама себе удивляется, когда начинает заваливать Эрика вопросами. Еще минуту назад она была ленива и размеренна, как уже сердце грохочет в висках, и сонливость улетучивается. — Кто это? Ну же, кто это? — Так, стоп. — Эрик перехватывает ее запястья — Неле обнаруживает, что взволнованно размахивала руками перед лицом мужчины. — Успокойся, Тронутая. Эта беседа перестает казаться хорошей идеей. — Я спокойна. — Девушка показательно глубоко вдыхает и плавно выдыхает, чтобы показать: эмоции под контролем. Мужчина удовлетворенно кивает, освобождая ее руки из своей крепкой хватки. Она встает на колени и сильнее укутывается в одеяло. Черт, зря она затеяла этот разговор в постели, нагота кажется до абсурда неуместной. Ни когда они обсуждают убийство самого родного для нее человека. Черт, вряд ли мама одобрила бы ее «внеклассные занятия», начиная от игры в детектива и заканчивая сексом с этим парнем. — Отвечаю по порядку. Я считаю, что убийство Лив — заказуха чистой воды, потому и «частично». Я знаю, кто убил твою мать, в смысле, кто пустил ей пулю в голову, но не могу сказать, кто за этим стоял. И — нет, я не знаю, кто сбросил эту Дейн в Пропасть. — То есть, их убил не один и тот же человек? Как ты это понял? — Разные, однозначно. Хотя бы потому, что Дейн не могла убить саму себя, — Эрик криво скалится, только Неле юмора сразу не понимает. Да, они уже говорили, что это не самоубийство, причем тут… Озарение, видимо, ярко отражается на ее лице, потому что тут же побуждает мужчину продолжить. — Да, ты правильно поняла. Я считаю, что Анна Дейн — и есть исполнитель. Я думал об этом еще с того дня, как ты рассказала мне про лестницу. Слишком много в версии девки не сходится. Если она курила на пожарной лестнице и слышала нашу с Лив ругань, слышала, как я хлопнул дверью, то почему не заметила урода, который лез через окно прямо на нее? — Я говорила тебе: она могла выйти на шум и не заметить его… — Отбиваться выходит вяло, жар — не такой приятный, как вчера, — приливает к щекам. Неле не понимает выводов Эрика. Совсем не понимает. — Тогда она бы заметила, что я возвращался после выстрела. Но она сказала тебе, что услышала хлопок, а потом я вышел из квартиры. Это неправда. Зачем тогда она солгала? Поначалу я думал, что убийца мог надавить на нее, заставить сбить тебя со следа, только в этом смысла — ноль. Ты не совалась в дело, пока Дейн не навела подозрения на меня, да и куда проще было ее сразу убрать, а не использовать против нас — крайне, к слову, калечно, — чтобы потом все равно прикончить. Бред ведь. — Да, похоже на бред, но это еще не делает ее убийцей. Может, она запуталась? Перепутала факты, что-то в панике додумала. Она показалась мне крайне тревожным человеком, когда мы виделись… — Вельховер физически ощущает, как организм сопротивляется самой возможности того, что это правда, и продолжает упорствовать, искать доводы. — Есть еще кое-что: я не видел ее, — Лидер, тем не менее, сохраняет терпение и поглядывает на собеседницу с налетом сожаления. Будто он понимает, как Неле должна себя чувствовать, сознавая, что человек, за смерть которого она частично винила себя и с которым переживала странное чувство родства, несмотря на короткое знакомство, может быть преступником. Преступником, который разрушил ее жизнь. — Что значит, ты не видел ее? — проглотив скопившуюся слюну, хмуро спрашивает Неле. Эрик натягивает найденные где-то на полу штаны и, выхватив из пачки сигарету, отправляется к окну. Девушка пристально следит за его передвижениями, ожидая объяснений, но мысленно благодарит за то, что он дает ей время на переваривание информации. — Ну, давай так, — Небрежно распахнув окно, Бесстрашный присаживается на край подоконника и прикуривает, — Сейчас раннее утро. Ты сидишь в тихой квартире, предположим, пьешь кофе. Если услышишь за соседней дверью шум, выстрелы, хлопки дверьми, что станешь делать? Отвечай быстро, не думая. — М-м-м, пойду посмотреть. Наверное, попытаюсь узнать, что происходит. — Да, естественная человеческая реакция. Мы от природы любопытны, и нам кажется, что чем больше мы знаем, тем больше контролируем. Почти любой homo, услышав стрельбу и суматоху, не выдержит напряжения, если не узнает, что там творится. Когда Лив застрелили, и я стал бегать по округе в надежде отыскать ублюдка, на шум вышли соседи, все, кто был дома или проходил мимо. Но никого даже близко похожего на Анну Дейн среди них я не видел. Я почти сразу осмотрел коридор, ходил и к пожарной лестнице, стучал во все квартиры, но ее там не было. Многие соседи слышали шум, но никто из них не подумал сходу об убийстве, — одна только Дейн сразу сделала выводы и притаилась? На основании чего она решила, что это был выстрел? Почему испугалась меня? Или почему не вышла вместе с остальными? Может, потому, что в этот момент она была немного занята, убираясь с места преступления? — Вау, — Вельховер обескураженно выдыхает. Слова Лидера приобретают все больше смысла, тогда как вся история Ведьмы кренится на сторону и рассыпается песочным замком под натиском волны. — Но это все догадки. Там на столе лежит папка, верхняя, можешь посмотреть. — Он кивает в сторону гостиной, прикуривая вторую сигарету от еще не истлевшей первой. Неле прямо в одеяле семенит в соседнюю комнату — под ногами пару раз возмущенно звякают пустые бутылки, холодный паркет кусает пятки. Стол завален всевозможной ерундой; по состоянию пыли девушка догадывается, что не убирались тут плюс-минус две недели. Примерный срок, когда Эрик забил на чистоту и начал «бесчинствовать» в собственном доме, поразительным образом совпадает со временем, прошедшем с инфаркта Неле. Нет, она не собирается делать по этому поводу какие-либо выводы. Обнаружив папку, довольно тоненькую, Вельховер несет ее обратно в кровать. «Лучше иметь что-то мягкое под задницей, когда жизнь в очередной раз швыряет тебя головой о бетон» — Она раскрывает папку, устроившись на подушках. Там оказывается отчет экспертов. Про характер раны, входное отверстие и прочие подробности, которые могут привести к тому, что ее вывернет, Неле пропускает. Если Эрик не дает дальнейших указаний, там должно быть нечто, что она увидит и без дополнительных разъяснений. Пробегается взглядом по тексту, напрягает лоб и уже раскрывает рот для вопроса, как натыкается на подпункт «Характеристика преступника». «Приблизительный рост — 5' 7''… Левша… Оружием владеет недостаточно уверенно… Тремор…» — Для того, чтобы настолько быстро уйти известным нам путем, нужно быть легким и юрким. При таком росте — вероятнее, что это женщина. И ведущая рука совпадает, — дополняет Лидер уверенно, будто точно знает, где именно она сейчас читает. — Дело за малым: найти оружие, заказчика и мотив. Можно в любом порядке. По вымученно-ироничному тону становится очевидно, насколько «за малым». Неле тяжко вздыхает, вторя ему. Доказательства все еще косвенные, тем не менее, их так много, что по крайней мере не быть приверженной этой версии становится сложно. В конце концов, единственным возможным оправданием Ведьмы является предположение о том, что Эрик лжет. Тогда все снова упирается в простой вопрос, который прежде он сам ей задавал: «Зачем такие сложности?» Хватит. Девушка трусит головой, волосы беспорядочными прядями спадают на лицо. Она уже давно приняла решение доверять Эрику, она знает, что есть вещи, в которых ему точно можно верить. И она уже перешла черту, которую не пересекала ни с одним самым близким человеком. Он старается распутать тайну так же усердно, как и она сама. Даже больше, судя по всему. Может, Неле многого не знает про него. Не знает всех его причин и целей, не знает, в каких отношениях он состоял с ее мамой, или какой груз из прошлого его так тяготит, даже его фамилию. Но хочет узнать. Готова узнать. И возможно, настанет день, когда он будет готов все рассказать. — Ты так уверен, что тут есть заказчик? — Несмотря на то, в какое русло завело размышления, Неле воздерживается от любых личных вопросов. Достаточно уже того, что утро после своего первого раза она посвящает разговорам об убийствах. — Практически на сто процентов. Кто-то ведь ее убрал. Из того, что я узнал об Анне Дейн, она вполне годится для грязной работы. Неконфликтная, исполнительная, не особо общительная, отличная физическая подготовка… Звезд с неба в карьере не хватала, зато послужной список — кристальный. Работала под началом Лив, но никаких проблем между ними не было. Никто не стал бы такую подозревать, если бы у нее нервишки не зашалили, сдавать назад не начала. — Если она такая, как ты описываешь, зачем ей становиться убийцей? — Неле не понимает, действительно не понимает. Что значит: «годится для грязной работы»? То, с каким хладнокровием и знанием дела рассуждает Эрик, вызывает мурашки по коже и иррациональное желание спрятаться. Или это просто утренний воздух, застудивший помещение? — Тронутая, в Бесстрашии каждый третий — убийца, и каждый первый — потенциальный убийца. Уясни это уже… — Лидер тушит бычок в пепельнице, закрывает окно. И снова: будто мысли Неле читает. — В случае Дейн причин может быть масса: деньги, честолюбие, страх. Не так важны ее мотивы, как мотивы нанимателя. В это все наши потуги и упираются. Он садится рядом с приунывшей Вельховер, опираясь руками о матрас по обе стороны от ее талии. Она откидывается на изголовье в мрачной задумчивости. Иногда то, что Эрик говорит этим своим экспертным тоном «бывалого», оседает на сердце ядовитой пылью. Деньги, продвижение по службе, парочка угроз, — и человек из порядочного превращается в цепного пса. Конечно, люди при власти — как Эрик — будут этим пользоваться, ежели все так просто. Люди при власти. При власти. Власть. — Мне кажется, или ты сейчас косвенно подтвердил, что в убийстве моей матери замешан кто-то из высших чинов фракции? — Взгляд Неле становится острым, как у кошки, наблюдающей за близкой добычей. Лидер облизывает губы, ничего особенного своим видом не выражая. Она продолжает смотреть в его стеклянные глаза, пока в них не зарождается сомнение и, наконец, он первый разрывает контакт. Девушка понимает, что он готов просто ее проигнорировать, потому неожиданно грубо хватает его за предплечье, не дает ускользнуть. — Ты пообещала не делать поспешных выводов, помнишь? — Он бросает хмурый взгляд на остановившую его ладонь, мышцы напрягаются и вены вздуваются под пальцами Неле. Вельховер тушуется, отступает, вспомнив, что все еще имеет дело с Лидером Бесстрашия, который крайне не любит, чтобы им помыкали. Эрик холодно снимает с себя ее ослабшую руку, все-таки вставая, но что-то заставляет его передумать и замереть спиной к поникшей девушке. — Послушай, Тронутая… Неле, — Неуверенно заговаривает он, обернувшись через плечо, — Бесстрашие… Да и весь этот треклятый город куда опаснее и отвратительнее, чем ты думаешь. — Я лучше чем кто-либо это знаю… — Вельховер не удерживается от препирательств, чувствуя, что ее снова сбрасывают в позицию ребенка. Это злит, даже если он абсолютно прав. Подавив вздох, Эрик возвращается на кровать, берет ее руку — совсем маленькую в соотношении с его, — обволакивает теплом. — Да, знаешь. А теперь представь, что это даже не половина того дерьма, что творится в Чикаго. Если тот, кто убил твою мать, притаился где-то на верхушке, тебе в это лучше не соваться, я сам разберусь. — Глубокий, тихий голос выдает, похоже, искреннее переживание. Неле засматривается на Лидера, вновь надеясь разгадать, что же у него на уме. Смутившись, он хмыкает и выпускает ее ладонь. — Если полезешь, я с тобой проблем не оберусь, нахуй надо… — Ладно, — тихо соглашается девушка и откладывает документы на тумбочку. Возможно, ей сейчас стоит обрезать свою гордыню и действительно довериться ему, а не только заявить об этом. Тогда и он сможет больше доверять ей. — Я в душ, надо быть на работе к ебучим шести. Ты… Можешь пока оставаться здесь, спи, если хочешь… Закроешь квартиру, ключ заберу на завтраке или позже, если не придешь. — Хорошо, — Неле старается скрыть улыбку. Сердце подпрыгивает в груди. Эрик, как злой пес стерегущий свою конуру, готов оставить ее здесь одну и даже с ключом. Это мило и трогательно, но не дай бог сказать об этом вслух. Возможно, он уже доверяет ей больше, чем кому-либо.***
Непристойно раннее совещание длится так же непристойно долго. Макс добрые полчаса втирал только про необходимость усиления патрульной службы из-за того, что афракционеры в последнее время разошлись и вообще охуели, требуя внимания к своим правам через типичное для отбросов криминальное поведение. Само собой, не обошлось и без тонко вплетенной пропаганды через демонстрацию некомпетентности и чрезмерного попустительства власти Отречения. Эрик эти тенденции улавливает на раз и только мысленно скалится, замечая, как другие лидеры и командирский состав подхватывают искусственно сформированное недовольство ропотом и едкими комментариями. В большинстве своем. Есть и те, кто молча опускает глаза в стол, проглатывая свое неуместное мнение. Фор, к примеру, сидит со своим типичным надменно-кислым ебалом и, должно быть, чертовски гордится наличием собственной позиции, которую он никому не выскажет. Не потому, что боится вякнуть лишнего в лицо тоталитарному режиму, но потому, что они все его не достойны. Позер. Пока свой бесполезный отчет докладывает лидер, ответственный за патрульных, мысли уводят Эрика в решительно не рабочее русло. Он на мгновение прикрывает глаза, словно подавляет желание задремать, хотя этой ночью проспал целых четыре с половиной часа подряд без единой спасительной таблетки. В действительности же под полузакрытыми веками он снова возвращается туда, где податливое тонкое тело изгибалось навстречу в его объятиях, где полупрозрачная кожа натягивалась и покрывалась испариной от его воздействий, где взволнованный голос с хрипотцой звал его по имени, и где он чувствовал себя так, будто наконец вернулся домой. «Черт, черт, черт. Блядь…», — повторяет, как мантру, и растирает переносицу, заставляя себя включиться обратно в процесс. Успевает как раз к моменту, когда Макс обращается к нему. — Эрик, я хочу, чтобы вы приняли дополнительные меры по организации дисциплины. Одно дело, что изгои устраивают погромы и нападения, к этому нам не привыкать, но то, что внутри фракции все окончательно расслабились и распоясались — абсолютно никуда не годится, — Мужчина говорит ровно, но вместе с нависающей над столом позой и скрещенными перед собой пальцами в замок звучит внушительно. Эрик согласно кивает, не видя смысла что-то дополнительно комментировать. Дальше Макс обращается уже ко всем присутствующим, и его голос не столько повышается, сколько тяжелеет с каждым сказанным словом. — Если мы не в состоянии войны, это не значит, что фракция воинов должна превратиться во фракцию беснующихся в алкогольном делирии варваров! Если не понимают по-хорошему, используйте силу, если переходят границы, бросайте в карцер, применяйте любые санкции! Идите на жесткие меры! Мужчина, окончательно утомленный тоскливым заседанием, пережевывает вялые размышления о том, что когда руководство призывает массово прибегать к репрессивным методам — не все в порядке в Датском королевстве. Хотя это и так очевидно. Он просто старается не думать про девчонку, вероятно, все еще спящую в его постели или принимающую душ с его гелем, или, не исключено, копающуюся своим любопытным курносым носиком в его вещах. Стоило быть осторожнее, но даже теперь, при свете дня и при здравом рассудке внутри нет реальных переживаний по поводу того, что Тронутая осталась одна в его квартире. Кроме того, что он не остался там с ней. — Если мы не фракция варваров, должны ли мы относиться к нашим людям, как к варварам? — Вполголоса вбрасывает Фор, используя излюбленный прием: сказать что-нибудь «умное» и многозначительно замолчать. Эрик закатывает глаза. — У тебя есть предложения, Фор? — Эрик неохотно вступает, разглядывая свои ногти (не может не продемонстрировать пренебрежение из-под маски вежливости). — Если тебе есть, что сказать, говори, пожалуйста, мы с радостью выслушаем. Макс смиряет сидящего по его правую руку многозначительным взглядом и кивает Фору в знак одобрения. Тот поднимается со своего дальнего места и действительно набирает воздуха в легкие, чтобы высказать свои соображения. И какого хуя надо было отказываться от места лидера, чтобы потом все равно вякать с галерки? — Отсутствие востребованности в мирные времена такого количества солдат с одной стороны, рост преступности среди афракционеров, еще и серия самоубийств и нераскрытое убийство за пару месяцев определенно ведут к снижению мотивации и дисциплины. Наши люди, особенно молодежь, чувствуют себя бесполезными, им кажется, что наша работа не делает Чикаго безопаснее. Я полагаю, лучший способ снова привести их в чувства — это дать им новую цель, вовлечь как можно больше людей в социально-полезную работу, напомнить, для чего мы нужны этому городу. Сердце Эрика пропускает пару ударов. Боже, придурок даже не представляет, насколько пророчески звучат его пафосные речи. Именно это они и собираются сделать. Дать заскучавшим за сбором клубники в Дружелюбии Бесстрашным размять мышцы и прочистить стволы, пока их руками будут свергать Отречение. Само собой, в планах Джанин обойтись малой кровью, но цель и идея — все, что нужно массовке в форме для счастья, — будут им обеспечены. — Что ж, это резонное предложение, хоть и несколько абстрактное. — Профессиональному такту Макса порой можно позавидовать, даже не скажешь, что грубый военный. Эрик перехватывает инициативу, подаваясь вперед. — Раз уж на то пошло, мы и впрямь могли бы решить две проблемы одним выстрелом. Направим проштрафившихся в усиление патрульной службе, пусть займутся борьбой с такими же нарушителями спокойствия по ту сторону нашего общества. Кого не задействуем в патруле, используем для поддержания внутреннего порядка. Заигравшимся новичкам будет полезно взять на себя больше ответственности. Его слова принимают хорошо, главный довольно кивает, для всех это взаимодействие выглядит так, будто Эрик проявил уважение к мнению Фора и даже поддержал его затею. И не то чтобы он не был вполне согласен со словами своего недруга, просто все это не имело особого смысла. Еще несколько дней, и фракция попадет в загребущие ухоженные ручки Эрудиции. С ними придут новые правила и нормы, скорее всего, более авторитарные, чем когда-либо. Ну, Эрику не привыкать к жесткой руке мисс Мэттьюс. — Тогда на сегодня все вопросы закрыты, можете расходиться по рабочим местам, — произносит старший Лидер, уже более расслабленно откидываясь на спинку кресла, как что-то вспоминает и добавляет, — Ах да, Эрудиция сообщает о том, что по городу гуляет новый вирус гриппа, поступило распоряжение всех вакцинировать. Медицинская служба скоро выдаст вам всем инструкции и вакцину. Вот так. Просто и невзначай Макс сообщает всему командирскому составу, что Бесстрашные будут превращены в безвольное оружие Эрудиции. Не все, конечно. Кто знает, о чем идет речь, молча поглядывают на обеспокоенные возможностью начала эпидемии лица остальных. Народ спешно рассасывается, мужчина наблюдает за ними стеклянным, бессмысленным взглядом, пока не натыкается на черные глаза Фора, сурово стреляющие подозрениями в его сторону. Что он тут заметил? Эрик вопросительно приподнимает бровь, но получает лишь сухой прощальный кивок перед тем, как Убогий разворачивается спиной и сливается с другими черными спинами. — Меня уже достали ваши ребяческие игры в первенство, — сварливо оповещает Макс, как только за дверью исчезает последний человек. — Тогда позволь мне избавиться от него, чтобы мы перестали тебя донимать, — Эрик просто пожимает плечами, злобно ухмыляясь закрытой двери, прекрасно зная, что начальник отмахнется от него в ответ. — Нет уж, он ценный актив. Да и чем будешь себя развлекать, если твоего главного соперника не станет? Смешно. Его главный соперник далеко не Фор. И никогда не был Фор. В глубине души он прекрасно об этом знает, только не хочет признавать, ведь тогда придется что-то делать. Например, распутывать клубок ядовитых змей, опутавших ребра и все внутренности, а это, как известно, может привести к летальным укусам или дикой агонии. — Думаю, скоро у меня будет достаточно занятий… — Эрик многозначительно смотрит на Макса и спешит достать сигарету. Наконец-то, блядь, можно спокойно покурить. — День «икс» назначен на понедельник, осталось меньше недели, и да, у тебя действительно будет полно дел. — Главный Бесстрашный кажется задумчивым и сосредоточенным. Эрику же все как-то до лампочки: он устал ждать этого дня «икс». Думается о будущем Чикаго неохотно, пока голова забита неразъясненным прошлым и стремительно усложняющимся настоящим. Какого черта тут произошло? Вся эта история с Лив и Анной Дейн, и Неле, за которой Макс просил приглядывать, остается дико странной… Блядь, точно, Неле. Если время переворота приближается, ему придется задуматься, как быть с Тронутой. Пусть принимает участие наравне со всеми? Даже от одной мысли становится противно. Позволить ввести его… этой девочке сыворотку, которая неизвестно как отразиться на функционировании ее сердечно-сосудистой системы? Рискнуть ее жизнью в ходе операции после того, как он едва ее не потерял? Жестоко обмануть и предать? Нет, мать вашу, нет, невозможно. Уже невозможно. Это что же, он опять берется за нее отвечать? — Ладно, парень, у меня к тебе дело. Хочу, чтобы ты хорошенько раззнакомился с командой особого назначения — именно они помогут тебе проработать проблему Дивергентов после установления нового правительства… — Эрик напрягается. Команда особого назначения, обещанная ему больше месяца назад, наконец, перейдет под его управление. Команда, которую тренировала и обучала исполнять приказы никто иная, как Лив Вельховер. Они были ее заданием, она должна была возглавлять их в деле Дивергентов. И она сомневалась. — И, черт, бросай уже курить эту дрянь! — Недовольный возглас Макса вновь отрывает от важных мыслей. — Если я брошу курить эту дрянь, та дрянь, на которую я перейду, понравится тебе еще меньше. — Не сомневаюсь. В общем, буду ждать тебя сегодня в Учебном центре, познакомлю с ребятами поближе. Так-то наша Лив отлично их подготовила, будь уверен… До сих пор тяжело верится, что ее с нами не будет, — сожаление Макса выглядит искренним в складках его крупного рта и скорбных морщинах на лбу; на несколько мгновений между ними повисает тишина, нарушаемая только глубокими затяжками Эрика. Он уже не пытается подловить старшего (или кого-либо еще) на лицемерии. Его сожаление и тоска, и скорбь могут быть более чем правдивыми. Это не значит, что он не убивал Лив. Когда живешь такой жизнью, постоянно двигаясь вперед и вверх, приходится переступать через хуеву тучу принципов и чувств, и вскоре начинаешь называть свое поскудство «необходимыми жертвами», «сопутствующим ущербом» и другими красивыми эпитетами или сухими канцеляризмами. У Эрика нет причин не подозревать Макса. Только мотив пока неясен. — Ребята, в отличие от этих оболтусов, отлично дисциплинированы и дело свое знают. Они знают, что Дивергенты опасны и угрожают устоям нашего общества. Они научены исполнять приказы и не задавать вопросов… — Макс много говорит, нахваливая свой элитный отряд, на что Эрик просто соглашается. Да, то, что надо. Только странно, что ими действительно руководила Лив. У этой женщины и впрямь было много лиц, и то, которое она являла руководству, не слишком соответствовало тому, что было для подчиненных, и тому, что существовало для близких. Она была частью их «клуба заговорщиков», но никогда особенно не подходила ему, и чем больше Эрик узнает ее дочь, тем больше кажется, что один из них никак не смог бы воспитать такого ребенка. В Неле есть эта опасная широта взглядов и вольнодумство, которое они, он призван выкорчевать, подобно старым пням, и разровнять площадь для асфальтоукладчика, которым станет новый режим. Пора признать: наверняка Лив впуталась во что-то, и ее решили убрать свои же. Руками Анны Дейн — ее элитной пташки «особого назначения», которой дали «особое задание». Несмотря на прекрасную подготовку и полную готовность сделать все, что скажут, человеческий фактор никуда не делся: для девки это оказалось чересчур, она едва не провалила дело и, не выдержав вины за убийство командира, посыпалась. Тогда ей решили организовать «суицид», но она была готова к подобному исходу и не сдалась без боя. За это у Эрика даже находится немного уважения к тому амебному существу, которым была Дейн. — Не нужно мне их нахваливать. Они люди Лив, значит, лучшие в своем деле, — подавляя раздражение, тараторит Эрик, не зная, хочет ли поскорее заткнуть Макса или перебить собственные мысли. Лидер удивленно замолкает и окидывает младшего оценивающим взглядом. — В первую очередь они мои люди, — бегло поправляет он, прежде чем перейти к тому, что его на самом деле беспокоит, — Ты вообще готов к делу? Выглядишь, как довоенная рухлядь. — Немного устал. Не выспался сегодня, — Беззастенчивая ложь легко срывается вслед за полупрозрачным дымом. Он хорошо спал, просто замечательно, уткнувшись щекой в пушистую макушку, прижав к себе крохотное, тонкое и звонкое тело всеми ногами и руками. Несмотря на несоответствие размеров, на свое явное превосходство, он чувствовал, словно его накрыли, укутали и согрели самым, черт возьми, теплым одеялом на свете. Это плохо. Неправильно. Хуже только то, что он дал ей ключи от своей квартиры и не знал, когда будет уместным попросить их обратно. Будет ли? Захочет ли он? — Разберись уже со своей бессонницей, ты нужен мне бодрым и свежим! — Эрик одаривает Макса самым скептичным выражением лица и тушит окурок, большим пальцем вжав в подставленную пепельницу. — Само собой, босс, — он ухмыляется, ударив себя по коленям, в намерении подняться, но, должно быть, просто не судьба скорее свалить отсюда. — Подожди, вспомнил, что хотел еще спросить. — Эрик с шумным вздохом бухается обратно, нетерпеливо дергает ногой, пока Макс поднимается и подходит к консольному столику, где стоит графин с водой. Жидкость бесконечно долго перетекает по тонкому горлышку в высокий стакан. «Рожай уже, болтливый мудак!» — Эрик опять закуривает, равнодушно вперившись глазами в стену. Если у Макса есть настроение, это может затянуться на пару часов унылых разговоров. — Как дела у твоей подопечной? Слышал, у нее была серьезная травма головы. — Всего пара фраз, брошенных невзначай, сметают налет скуки с полуопущенных ресниц Эрика. Он чувствует, как мышцы напрягаются под плотно прилегающей одеждой, в каждом мускуле просыпается хищник, блюдущий свою территорию. И он чертовски не хочет чувствовать себя так каждый раз, когда кто-то упоминает Тронутую. Даже если это человек входит в Топ-3 подозреваемых в убийстве ее матери. — Подопечная? — Эрик всегда щепетильно относится к формулировкам, поэтому цепляется за неудачно подобранный термин, чтобы перевести тему. — Мы закончили любое сотрудничество после инициации. — Сотрудничество? Да, должно быть, закончили. — В полуулыбке Макса сквозит подтекст. Он тоже умеет цепляться к словам. Интересно, настолько ли он сам параноик, чтобы следить за каждым шагом одного из лидеров Бесстрашия? — Но вы ведь по-прежнему общаетесь? Как говорят. — Бывает, — Эрик пожимает плечами. Нет смысла отрицать, раз все и так известно, — Тебе-то какое дело? — Профессиональное любопытство. Хочу понять, не увлекся ли ты своим заданием чрезмерно, — Макс продолжает говорить в дружественно-беспечном тоне, хотя заходит на небезопасную территорию. — Хм, насколько я помню, девчонка была просьбой, а не заданием. Бесстрашные переглядываются: у одного в глазах штиль, у другого — шторм. Эрику не нравится, что Макс лезет к Неле Вельховер, что он спрашивает и вообще думает о ней. Блядь, он просто не хочет, чтобы кто-то вроде старого лиса тянул к ней свои загребущие лапы, даже если это не имеет никакого смысла и рационального обоснования. — Ладно, ты меня поймал, — неожиданно говорит Макс, разводя руками в бессильном жесте, затем улыбается, окончательно сбивая с толку. Старик возвращается за стол, где их лица могут находиться на одном уровне, и доверительно подается вперед. — Я немного переживаю из-за слухов о ваших отношениях с Неле. — С чего вдруг? — Эрик остается непоколебимым в своем замешательстве. — Потому что я переживаю за нее. — Брови младшего Лидера взмывают вверх от этого странного признания, он сдерживает себя, чтобы не повторить свой вопрос. К счастью, Макс сам продолжает. — Эрик, настоящая причина, по которой я попросил тебя присмотреть за девочкой намного прозаичнее, чем ты думаешь. Она дочь дорогого мне товарища, я беспокоюсь о ней, Дэниеле и Эль, мне небезразлично, что с ними будет теперь, когда они остались одни. — Как трогательно. И сразу этого нельзя было рассказать, потому что.? — Потому что просить тебя о чем-то с подобной формулировкой казалось слишком сентиментальным. Думал, будет легче для нас обоих, если ты посчитаешь это рабочим заданием… — Эта беседа дается ему нелегко, редко когда услышишь от зажравшегося командира подобный неловкий тон и смущенные вздохи между словами, поэтому Эрик склонен верить в его честность. Мужчина борется с желанием почесать затылок. Если все подозрительное поведение Макса продиктовано попытками скрыть свою слабость и привязанность к семье Вельховер… Что ж, это имеет смысл и право на существование. Но не разваливает версию событий, в которой Макс напрямую причастен к двум убийствам (не считая те, другие убийства). Не слишком ли вовремя старик решил открыться, как раз тогда, когда Эрик начал подбираться к правде? Что, мать вашу, прикажите делать, если в этом замешаны и он, и Джанин? Забросить дело? Или узнать хотя бы, за что именно умерла Лив?***
Когда Неле делает первый шаг на улицу, выбравшись из Ямы, ей приходится сильно пожалеть, что, закрутившись в раздумьях и попытках не сойти от них с ума, ни разу с раннего утра даже не выглянула в окно и не обратила внимание на градусник. Тогда бы она знала, что там самая настоящая летняя жара, от которой плавится асфальт и охватывает непреодолимая, патологическая лень. При первом соприкосновении рабочих берцев с землей, ноги в них превращаются в запеченную картошку. Девушка мгновенно начинает потеть и спешит стянуть перчатки и кожанку, оставаясь в кроп-топе. Белоснежные плечи непременно сгорят. Но переодеваться поздно. Зато можно отгородиться от мира любимыми солнцезащитными очками в круглой оправе. Неле не особенно любит лето. Не любит жару — от нее давит в висках и рябит перед глазами, к тому же, черные одежды Бесстрашия решительно не предназначены для температуры выше 75 °F. Не любит душный воздух и теплый ветер, раскаленный бетон и выгоревшую в солому траву, и когда в тени не многим прохладнее, чем на солнце. Только не сегодня. Сегодня она с жадностью поглощает сухой тяжелый воздух вперемешку с дорожной пылью, как самый чистый и свежий аромат. Одиннадцать дней в четырехстенной тоске больничного блока дают о себе знать. Наконец-то свобода. Хотя бы физическая. О внутреннем ощущении свободы и покоя речи пока не идет, и Эрик, который в ее голове почему-то должен был все починить, исправить и заставить работать правильно, только подкинул беспокойства. Эрик. Анна Дейн. Неле переспала с Эриком. Ведьма, вероятно, убила ее маму. В кармане джинсов друг о друга трутся два ключа — от ее квартиры и от не ее. Убийство мамы и Ведьмы мог заказать один и тот же человек. Кто-то, у кого есть власть. Вельховер тяжко вздыхает, поправляя очки на носу. И тут же надевает на лицо приветливую улыбку, завидев подъезжающий к ней черный джип. Нужно настроить себя на позитивный лад — пора убрать натянутость из отношений с Юрайей: она смотрится там неуместно. — Бип-бип, заказывали автомобиль класса люкс, мадам? — Перегнувшись через пассажирское сидение, Педрад — счастливый, как щенок, — высовывается из окна. — Это кто тебе мадам? — Шутливо возмущается Неле и засовывает голову обратно, ухватившись за мелкие кудряшки на макушке. — Смотрю, ты уже освоился за рулем… — А то! — Девушка садится в машину, дождавшись, когда ей с показательною галантностью откроют дверцу. Внутри ее сразу обдает знакомым характерным запахом кожи и мяты. Да, в маминой машине всегда так пахло. Неле принюхивается и ощущает нотки лимона и чего-то сладкого, какой-то выпечки. Пончики, что ли? Оглядывается и действительно находит картонную коробочку между сидениями. Чтобы Педрад и обошелся без вкусненького и крошек под ковриками? — Так что, машина лучше поезда? — Лукаво интересуется Вельховер, кидая мрачные взгляды вслед исчезающему за высотками Бесстрашию. Юрайя водит быстро и ловко. Неле нравится. — Ох-ох-хо, не заставляй меня отвечать на этот вопрос. В поезде есть своя особая романтика, адреналин, дух общности… — Значит, лучше, — констатирует Неле, и Юрайя не спорит, — А еще не хотел соглашаться, когда я предложила тебе машину… — Был не прав. — Парень снова лучезарно улыбается, и на какое-то время оба замолкают. Вельховер вспоминает, как после похорон ее вызвали в Искренность к нотариусу, чтобы «исполнить завещание», и как она долго убеждала Юрайю забрать мамину машину, потому что Неле не умеет водить, и если ей куда-то понадобится, за руль все равно придется садится ему. Он упирался, но на аргументе: «возьми чертову машину в память о Лив» — сдался. — Хотел навестить тебя вчера, где-то около одиннадцати, но тебя не оказалось дома, — заговаривает Бесстрашный после продолжительной паузы. Вельховер, безучастно глядящая в окно сквозь стекла солнцезащитных очков, пожимает плечами. Это вопрос без вопроса. Должна ли она отвечать? Юрай посматривает на нее исподтишка, стараясь не нервничать и выглядеть непринужденно. Черт, лучше бы не обострять. — Мне не спалось, решила прогуляться… — Воспоминания о том, как закончилась эта невинная прогулка, переворачивают внутренности; смесь радости, нежности и смущения заливает щеки румянцем. Но тут же появляется стыд за то, как беззастенчиво она собирается солгать лучшему другу обо всем, что с ней произошло, и страх, что он все равно узнает. «Может, — Неле пристально осматривает Юрайю в надежде найти верный ответ в его лице, позе или даже одежде, — Рассказать ему все, как есть?» — Гуляла одна по Бесстрашию в такое время? — В голосе слышно явное неодобрение. — Знаешь, тот скандал с Джиной, может, и замяли, но все еще полно придурков, которые желают тебе зла. Особенно сейчас, когда все знают, что ты только после травмы. — Не волнуйся, я гуляла там, где меня никто не увидит. — О, Неле очень надеется, что ее действительно никто не видел. Еще больше сомнительных слухов и поводов для буллинга ей ни к чему. Да и совсем не хочется проблем для Эрика… Хотя, как ее жизнь может повлиять на его? Вряд ли ее проблемы так уж сильно отражаются на нем. — Ладно… — Он тухнет, снова сосредоточивается на дороге, но ненадолго, уже через минуту начинает бросать на нее неуверенные взгляды и скручивает губы трубочкой, словно собирается что-то сказать и не решается. — Ну что? — Вельховер сдается первая, как обычно, предпочитая поскорее все прояснить. — Так ты до утра гуляла, да? Я приходил и утром, хотел отдать тебе свежие овощи и фрукты, которые собрал в Дружелюбии, но ты и тогда не ответила. «Блядь, блядь, блядь» — Неле мысленно матерится — заразилась дурной привычкой от небезызвестного Лидера. Непродуманная ложь всегда выходит боком. Только к правде она сейчас не готова, особенно учитывая, что точно пока не уверена, какая именно эта правда. — Не знаю, может, я была на крыше? Я часто выбираюсь на крышу по утрам, ты уже забыл? — Она сохраняет полную невозмутимость. Неле умеет врать. Когда необходимо, это дается ей до странного легко. Проблема может возникнуть только если собеседник уже знает правду. — Я-то не забыл… — Откликается шепотом, так что она практически и не слышит, а затем спешно переключается на другую тему, — В общем, овощи. Оставил их в багажнике, напомни, чтобы занес тебе, когда вернемся домой. — Окей, — Пожимает плечами и вновь отворачивается к окну, раз тема себя исчерпала. На душе кошки скребутся ото всей этой лжи, тем более, что Неле в действительности не сделала ничего дурного. Просто расследовала убийство мамы, просто делала это вместе с кем-то, потому что самой не справится. Просто провела ночь с самым противоречивым Лидером Бесстрашия, который использовал связи, чтобы оставить ее во фракции. И который нравится ей больше, чем должен, чтобы это не стало проблемой однажды. Все так просто и так невыносимо запутанно. — Неле? — Посторонний шум, в котором девушка не сразу распознает голос друга, резко вырывает из размышлений и, не успев сдержать себя, она раздраженно выдыхает через нос. — Что?! — Она понимает, что звучит неоправданно резко, уже во время реплики и ничего не успевает сделать. Юрайя бросает на нее взволнованный взгляд и переставляет руки на руле, видимо, преодолевая дискомфорт. — Да ничего, просто хотел сказать, что хочу отвезти вас кое-куда с близнецами, — Произносит он с напускным спокойствием, но Неле, слышащая этот терпеливый тон по отношению к себе чересчур часто последние недели, знает, что ранила его. Она сконфуженно поджимает губы и опускает глаза в пол. Болезнь не дает никому права вести себя, как скотина. Ничто не дает права. Проводя много времени в беседах с Эриком, она явно напитывалась его ядовитым мировоззрением и порой пренебрегала вниманием близких. — Оу, хорошо… — Все, что удается выдавить из себя из-за стыда и неловкости, — Сейчас? — Да, сейчас. Если ты, конечно, в настроении, — Юрайя бросает на нее короткие встревоженные взгляды, старательно изображая, что смотрит только на дорогу и неестественно крепко сжимает руль. Вельховер присматривается и замечает, как желваки ходят по лицу от напряжения в челюсти. Злится? Неудивительно, она бы и сама злилась, поменяйся они местами. Кажется, Юрайе доставалось от нее больше всех с момента, как она пришла в себя в больнице. Она не знает, почему раздражается на него, само как-то выходит. — Прости меня, Юрай, милый… — Неле закрывает лицо руками, делая глубокий вдох, и запускает пальцы в волосы, — Прости, просто моя жизнь сейчас… Похожа на безумный аттракцион. Мне кажется, я сижу в маленькой кабинке, которая взлетает вверх, а потом резко падает вниз, а еще я плохо пристегнута, и меня ужасно тошнит. Ты… Понимаешь, о чем я, или это полная чушь? — Нет, метафора весьма ясная, — Парень спешит поддержать подругу, несмотря на то, что выглядит слегка растерянным из-за внезапности этого приступа откровенности. Неле отказывалась всерьез говорить с ним, отмахивалась, как от назойливого комара. — Все постоянно меняется. Сначала происходит что-то, что заставляет меня почувствовать себя на вершине мира, а потом упасть на самое глубокое дно. И это может произойти несколько раз за день! — Зато точно не заскучаешь с такой-то жизнью, — Юрай прыскает, но, натолкнувшись на предупреждающее выражение лица Неле, делает вид, что закашлялся, — Извини, я понимаю. Просто пытаюсь разрядить обстановку, как всегда. — Иногда это не то, что нужно, — Отрезает Неле, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку кресла. Парень тушуется, сгорбившись над рулем; ему теперь так же стыдно, как и ей за свою несдержанность. Поколебавшись, она кладет руку ему на плечо и тепло добавляет, — А в другие моменты твои шутки спасают мне жизнь. Серьезно. Они глупо улыбаются друг другу, обмениваясь долгими любящими взглядами, пока Юрайя не вспоминает про дорогу и не разрушает чрезмерную сладость момента. — Так и быть, прощу тебя за то, что вела себя со мной, как сучка, — Небрежно бросает он, больше не глядя в сторону Неле, и это вызывает мгновенную реакцию. — «Сучка»? Как грубо! Я никогда не вела себя, как сучка! — Девушка наигранно оскорбляется, ударяя Бесстрашного кулачком в то же плечо, которое только что нежно гладила. — На прошлой неделе, когда я принес тебе шоколад, ты сказала, чтобы я сам его жрал — полезно для мозга, а значит, мне нужнее. И не говори мне, что это была шутка! Никто не шутит с таким лицом! — Юрайя поразительным образом выгибает уголки губ вниз, сводит брови на переносице и морщится, изображая отвращение и хмурость одновременно. Гипертрофированная рожица выглядит забавно и чертовски точно отображает настроение, с каким Неле расхаживала все (бесконечно долгое) время после операции. Увидев себя со стороны, она заливается смехом. Все причины, заставлявшие ее чувствовать и вести себя подобным образом, становятся нелепыми, даже абсурдными. — Я никогда так не выглядела, прекрати! — С трудом выдавливает она, задыхаясь от хохота, когда парень, войдя в роль, начинает ее пародировать. Продолжает бить его в плечо, подспудно поражаясь, как одновременно с этим ему удается успешно припарковаться перед школой. — Ты тоже хорош: таскал мне все, что мне нельзя, будто змей-искуситель! — Я исправился! Клетчатка и пектин — все в самых лучших овощах и фруктах, собранных вот этими самыми руками! — Но это сейчас! А тогда, признайся, ты просто пытался меня убить! Они позволяют себе полностью отсмеяться, кажется, сотрясая салон авто, прежде чем наконец вывалиться наружу, под лучи палящего солнца, которое мгновенно ослепляет Неле. Всегда чувствительная сетчатка не выдерживает яркого света, она торопится отыскать упавшие куда-то за сиденье очки во время приступа веселья. Найдя их, облегчено надевает на нос и осматривает двор в поисках брата и сестры. После занятий классы обычно выводят во двор, где их либо забирают родители, либо, в случае старших детей, распускают по домам. Среди галдящих группок детей и подростков, Вельховер не находит свою мелюзгу, наверняка их закрывают более крупные дети (многие из них буквально на голову выше нее самой). Каждый класс стоит рядом со своим учителем, выглядит логичным искать классного руководителя среди меньшинства педагогов, нежели пытаться найти двух комаров среди оравы учеников. Только одна проблема: Неле решительно не помнит учительницу близнецов. Так, она точно была женщиной… Взгляд скачет по людям, она напрягает разум, но образ не приходит. — Мисс Паркер! Добрый день! — Пока Вельховер судорожно вспоминает, Педрад обгоняет ее и подбегает к одной из учительниц, дружелюбно пожимая ей руку. Это высокая молодая женщина в юбке-солнце мягкого оранжевого оттенка с романтичным пучком русых кучерявых волос, большими очками в круглой оправе и мягкими чертами лица на песочной коже. На секунду Неле тупит в нее взгляд, не понимая, что происходит, как замечает среди группки ребят рядом двойняшек. Теперь ситуация проясняется. Это и есть руководительница третьего класса, в котором учатся Дэниел и Эль. Неле покрывается пунцовыми пятнами — даже Юрайя знает, кто проводит с ее братом и сестрой большую часть их жизни и передает им базовые академические знания и представления о мире. Такие важные вещи, а она, занятая собственными проблемами, совсем ими не интересовалась. Подавляя стыд, Неле сует руки в карманы джинсов, где невольно нащупывает плоский ключ не от своей квартиры, и нерешительно приближается к людям, ведущим, судя по всему, милую и непринужденную беседу. — О, мисс Паркер, помните Неле? Это Неле Вельховер, старшая сестра этих двух вампирят. Неле — мисс Паркер, — представляет их Юрай. Приходится вытащить руки, чтобы не показаться невежливой. Женщина лучезарно улыбается и кивает. — Конечно, помню. Наша мечтательница, всегда спотыкалась на лестницах и не вписывалась в двери, — Дружелюбная мило сморщивает веснушчатый нос, Юрай ухмыляется и обнимает окончательно засмущавшуюся Вельховер за плечи. — Это точно наша Неле! — Гордо подтверждает он (будто тут есть чем гордиться). Впрочем, ни слова неправды, раз учительница говорит про Неле так, будто неплохо ее знает, в то время как сама она буквально впервые видит эту мисс Паркер. И она продолжает неловко улыбаться, сотрясаемая в объятиях лучшего друга, не зная, что сказать дальше. Помощь приходит с неожиданной стороны. Близнецы замечают сестру и срываются с места, реактивными торпедами врезаются ей в живот. Неле отшатывается от силы удара — упала бы, не держи ее крепкая рука Юрайи. — Неле! — Девушка по инерции прижимает детей к себе, Эль задирает голову, чтобы смотреть ей в лицо. — Ты за нами? Мы сегодня домой? — Сегодня умирать не собираешься, как в прошлый раз? — Выдает Дэн, вызывая смешанную реакцию возмущения, неловкости и веселья. Неле чувствует, как щеки пылают, и сконфуженно смотрит в сторону мисс Паркер, которую, кажется, ситуация только больше забавляет. Дружелюбные. Точно. — Не собираюсь, паразит, — Она шутливо щелкает брата по носу, пока сестра виснет у нее на ноге, и невнятно добавляет, — И в прошлый раз я не умерла… — Ладно, нам пора, мисс Паркер, хорошего дня! — Педрад заканчивает неловкую встречу за всех и снимает Эль с Неле, поднимая за локоть, как маленькую обезьянку. Дышать становится легче, хотя Дэниел тут же пользуется ситуацией и почти что запрыгивает на руки. — Стоп, оставь сестру в покое, ей нельзя таскать тяжелое, маленький слон! И Дэн, перехваченный мощной рукой поперек тела, взмывает в воздух. — Слоны не бывают маленькими… — Бывают, посмотри в зеркало. Бесстрашная еще раз молча кивает учительнице и бредет следом за парнем, вполуха слушая его препирательства с мелюзгой, свисающей с двух сторон его тела. Надо бы узнать имя мисс Паркер и номер их класса. Может быть, сходить в школу, узнать об успехах и поведении близнецов, как обычно поступают взрослые. Остановившись в нескольких шагах от машины, она задумчиво наблюдает за тем, как Юрайя играет с детьми в самолет, высаживая их на заднее сиденье, как легко и непринужденно болтает, какими воодушевленными, даже счастливыми выглядят Дэн и Эль рядом с ним. «Хорошо бы, чтобы у них был такой классный отец, как Юрайя», — Эта мысль невольно прорывается в сознание, и она горька на вкус. Вельховер забирается в салон, по привычке снова сует руки без перчаток в карманы, где нащупывает прохладный металл и тяжело вздыхает. Будущее видится даже более туманно, чем это было вчера, когда она и вовсе не хотела иметь никакого будущего.***
Юрай Педрад самый лучший друг на свете. Это единственная вещь, о которой Неле Вельховер может говорить с уверенностью. Таинственным местом, куда он хотел их отвезти, оказывается живописный пруд на территории Дружелюбия. Из багажника, где стоят два внушительных ящика с овощами и фруктами, парень достает сумку с едой для пикника. Заглянув в нее, Неле обнаруживает сэндвичи с рыбой, яйцом и салатом, нарезанные ломтиками огурцы и дольками — помидоры, горсть орехов в отдельном пакетике, клубника, термос с зеленым чаем, бутылка апельсинового сока и шоколадки. Скромно на дне притаились гамбургеры в серебристой фольге (видимо, Юрайя сомневался, что мелкие оценят рыбу). Он действительно готовился к этому. Дети приходят в восторг от неожиданной вылазки, носятся по траве, как полоумные, и катаются со склона. Неле надеется, что при очередном спуске сила тяжести не отправит их прямиком в воду — запасной одежды с собой нет, и июньская нестабильная жара, вознамерившаяся превратиться в прохладный июньский вечер, не поспособствует быстрому просыханию толстых черных джинсов. Она помнит, что должна быть ответственной. Хотя бы чуть-чуть ответственнее, чем обычно. Они расстилают старое серое покрывало с геометрическими узорами вместо подстилки, раскладывают пластиковые приборы, тарелки и стаканы, обмениваясь комментариями о том, где лучше разместиться и доставать ли сразу всю еду. Эль и Дэн мелькают на периферии, напоминая суетливых бабочек. И она вспоминает про отца, про то, как он называл ее Бабочкой, как сильно она любила это прозвище, больше, чем любое другое. Больше, чем «Тронутая», которая должна считать как минимум оскорбительным, но вместо этого скромно отдает ему второе место в списке симпатий. Она растягивается на покрывале, высвободив ноги из тяжелой обуви и носков, позволяя бурно растущей траве щекотать запревшие ступни. Эль и Дэн сидят друг напротив друга, одинаково скрестив ноги, вгрызаются в свои гамбургеры, соревнуясь в том, кто сможет откусить больший кусок. Юрайя, определенно из солидарности с Неле, достает два сэндвича, передавая один ей. Она сразу замечает неровную, грубую нарезку — улыбка сама наползает на лицо, образуя морщинки вокруг глаз. — Ты делал их сам? — Лукаво интересуется девушка, игриво задев парня плечом. Тот смущается, но тут же обращает на нее взгляд, полный почти священной гордости за самого себя, и кивает. — Ну, тогда я даже не уверена, что достойна этого бутерброда. — Ешь уже, — он направляет ее руку с сэндвичем прямиком к ней в рот, — Я устал слушать жалобные песнопения из твоего живота. Вельховер пережевывает кусочек, и это кажется самым божественным из того, что она пробовала. Может быть, дело в том, что она едва не заморила себя голодом, погруженная в переживания и размышления, а может, в том, что ее лучший друг, который умеет на кухне разве что открывать холодильник, приготовил это для нее. Сэндвич, за ним еще один стремительно исчезают из сумки, наполняя ее многострадальный желудок. Близнецы, быстро наевшись, убегают ловить лягушек. Они такие дикари. Неле откидывается на локти, блаженно прикрыв глаза, позволяет телу расслабиться, но как только она делает это, коварное подсознание рисует поляну у подножия реки, где во сне ее ждали мама и оба отца. Начинает казаться, что они приехали с ними, со своей семьей на пикник и просто отошли ненадолго — собрать хворост. Диди, папа любил жарить пастилу, картошку и все, что можно сунуть в огонь на палке, а Неле любила проводить с ним так время. Мартин не понимал смысла в этом развлечении, но любил, когда его девочки радуются, поэтому иногда устраивал подобные вылазки с костром и огромным количеством еды, которую они чисто физически не могли одолеть даже когда мама была беременна близнецами и ела за троих. Так странно, что в ее голове они всегда одна большая семья, но не более странно, чем то, что в ее голове они все всегда живы. — Эй, ты чего? — Внезапное прикосновение опекает щеку, и Вельховер понимает, что плачет. Юрайя бережно смахивает слезинки большим пальцем, хочет убрать руку, стоит ей дернуться, но Неле перехватывает ее и прижимает к лицу. — Ничего, просто… Можем посидеть так немного? — Парень не отвечает, вместо этого притягивая ее к своей груди и закрывая ее голову от палящего солнца и всего остального мира. Он однозначно самый лучший друг, она даже не заслуживает иметь такого, и все равно бесшумно плачет в его объятиях, позволяет соленой влаге пропитать его любимую футболку. Она хочет остановиться, проявить обычную сдержанность, но поток только усиливается, словно что-то, какой-то ключ отварил потайные двери в ее сердце, и она больше не может этим управлять. Педрад затягивает Неле к себе на колени, баюкая и утешая, как младенца. Она превращается в кашу в сильных и таких добрых руках, из горла вырывается тихий скулеж, плечи дрожат, а глаза видят не больше, чем расплывчатые очертания хлопковой ткани, в которую она упирается мокрым носом. Все это чересчур для одной маленькой, короткой жизни. Так много смерти, так много боли, боже, так много боли и сложностей, и перипетий, и резких поворотов. Кем вообще она должна быть, чтобы пережить все это? И почему она снова оставляет себя одну, заставляет себя справляться самостоятельно? Думать, думать, думать до бесконечности о том, что произошло с мамой и с Ведьмой, кто сделал это с ними, и что происходит между ней и Эриком, и как быть хорошей сестрой, и как дожить хотя бы до восемнадцати… Рыдания раздражают сетчатку и провоцируют пульсирующую боль в висках, но Неле будто прозревает. Она проглатывает ком в горле и последний раз всхлипывает. Спешно поднимается, растирая колючие слезы по щекам. — Юрай, я должна рассказать тебе кое-что важное… — Вельховер все еще дрожит всем телом, голос гнусавит из-за забитого носа. Педрад подает ей стаканчик с наполовину остывшим чаем — она выпивает его залпом, как крепкий алкоголь. — Что, Эн? — Он в тревоге придерживает ее за локоть, пока отыскивает на горизонте близнецов, удостоверяясь, что с ними все в порядке (и что они не видят свою сестру такой, очевидно). — Абсолютно все, наверное.