Мелиан. Охота Дикой Кошки

На Аэдаггу надвигался сезон дождей. В такое время не хотелось выбираться дальше каморки, отгородившись от внешнего мира наглухо запертой дверью. Когда синеву неба начинала медленно поглощать унылая серая пелена – верный предвестник надвигающихся ненастий – на душе становилось совсем тоскливо. Просыпалась грусть по оставленному давным-давно дому, в голову лезли непрошеные воспоминания, и вставали перед глазами каменистые пейзажи Коннемары. Злясь на себя за излишнюю сентиментальность, я старалась отвлечься, заняться чем-нибудь, но всё валилось из рук. Хотелось лечь на продавленную кровать, отвернуться к изъеденной древоточцами стене и уснуть. И тогда, вытаскивая себя из пучины тоски, я начинала напевать, вспоминая коннемарские песенки и сочиняя свои. Однако в этот раз всё было совсем по-другому. Наступления сезона дождей я даже не особо заметила: все мысли были заняты Камнем и его загадкой. Иногда из глубин памяти всё же поднимались воспоминания о случившемся, и меня начинали мучить кошмары. Бездыханный калиф с кинжалом в груди и телом, подрагивающим от конвульсивных судорог, вдруг открывал мутно-серые глаза без зрачков и, шлепая губами, пытался что-то сказать. Тварь из Лах'Эддина, возникая в непроглядно-чернильной темноте, извивалась, пытаясь подобраться ближе. Её глаз-медальон был сломан пополам, из трещины сочилась буро-жёлтая слизь, чей отвратительный запах долетал до меня даже из снов. К кошмарам мне было не привыкать – после случая с Моррисом они снились ещё чаще, и я с грехом пополам научилась различать разницу между сном и явью и просыпаться без криков и мерзкого озноба по всему телу. Хуже кошмаров были муки совести, которые периодически вгрызались в мозг, заставляя вновь и вновь прокручивать в голове ранаханнские события и терзаться сомнениями: "А если бы тварь удалось убить, не причинив вреда Теймурану?" Умом я понимала, что это был единственный способ уничтожить мерзкое создание и освободить Ранаханн от грозящей его народу участи быть под властью чудовища Забытых Пустошей, но... Но. Вспоминала я о капитане Коннаре, который невольно спас мою жизнь. Если бы не его кинжал, я бы пополнила ряды бесследно сгинувших в чреве монстра девушек. Воспоминания о клинке невольно наталкивали и на другие размышления. Стало ли известно осиротевшим без своего повелителя обитателям дворца, кто владелец оружия, в неурочный момент оборвавшего жизнь Теймурана? Если да, то я могу лишь посочувствовать капитану и пожелать, чтобы всё обошлось благополучно. Глупо, конечно: если всё сложится наихудшим образом, что в этом благополучного? С другой стороны, как я могу помочь капитану, будучи далеко? Я всё равно не созналась бы в совершённом: своя шкура дороже. Эти нелёгкие думы, терзающие меня вперемешку с угрызениями совести, привели к тому, что я начала покрываться гусиной кожей при одной мысли о капитане. Уверенность, что рослый северянин отнюдь не обрадовался бы, вновь встретившись со мной, крепла каждый раз, когда я вспоминала о нём. Лишь осознание того, что это вряд ли возможно, немного успокаивало меня и давало передышку. Минуло три недели с момента моего возвращения из Ранаханна. Всё это время я посвятила возне с первой вехой, которая, по словам старого драконопоклонника, должна была указать путь ко второй. Беда была в том, что старик не дал Безбровому Энди подробных инструкций по обращению с Камнем: либо не знал, либо из пропитой памяти Безбрового всё выветрилось. Имея на руках лишь слова о том, что "Камень укажет путь к следующей вехе", я пыталась самостоятельно нащупать верную дорогу, блуждая в кромешной тьме беспочвенных и порой совершенно безумных догадок, не имея под рукой даже лучины. Я крутила Камень в ладонях, пытаясь нащупать хотя бы малейшую вмятину или выступ: вдруг он полый внутри и имеет некий хитроумный механизм для открывания? Бесполезно. Камень с лёгким шуршанием тёрся об руку, но его округлые бока оставались идеально гладкими. Я провела много времени, лежа на ветхом покрывале, положив Камень перед собой и напряжённо вглядываясь в его янтарно-прозрачные глубины, надеясь разглядеть там ключ к разгадке. Тщетно. Мутноватая внутренность вехи оставалась равнодушно-бездвижной. От постоянного напряжения у меня начало щипать глаза, и перед внутренними веками поплыли оранжево-зелёные круги. Однажды, устав от бесплодных попыток, я уснула рядом с ним, но ничего так и не случилось. Открыв глаза, я увидела Камень на прежнем месте, всё такой же холодный и равнодушный. Я катала Камень по щербатому полу, подталкивая ногами. Кидала в воду. Бросала в огонь. Даже капала на него кровью из надрезанного пальца. Ничто не приносило результат. Камень оставался глух к моим попыткам, и, каждый раз испытывая неудачу, я чувствовала себя безумцем, пытающимся забраться на отвесную скалу с телом, облитым маслом. В один из таких беспросветных дней, задумчиво глядя на унылую серость, сочащуюся сквозь окно, я с растущим отвращением подумала о Камне. Что же я делаю не так? Может быть, существует ещё какой-нибудь предмет, без которого тайна вехи не откроется? От этих мыслей меня пронизал озноб, ледяной ладонью погладивший между лопаток. Передёрнув плечами, я сердито оглянулась на сиротливо лежащий на койке Камень. Вряд ли. Иначе старик упомянул бы и о нём. Я вновь повернулась к окну и принялась остервенело накручивать на указательный палец тёмный локон. Я точно что-то упускаю, только что именно? Внутреннее чутьё подсказывало: разгадка элементарна. Просто кощунственно то, что я никак не могу додуматься до неё. Знать бы ещё, что она из себя представляет! Оставив в покое волосы, я до крови прикусила согнутый мизинец. Боль обожгла кожу, и вдруг меня осенило. Сердце учащенно забилось, а в животе появилась томная сладость предвкушения, смешанная со страхом перед возможностью ошибки. Догадка была проста. Если Камень – это и впрямь камень, тогда что мешает мне обратиться к тому, для кого мир любого камня на свете - открытая книга? Иным словом, к литанээ. Обычно Говорящих с камнями можно найти лишь в мало-мальски крупных городах, однако волею случая на Аэдагге коротал свои дни один литанээ – Микаэль Аметист. Рассказывали, что на его долю выпала незавидная судьба – связавшись в юности с дурной компанией и работая на какого-то пиратского капитана (имя Микаэль называть наотрез отказывался), литанээ вскоре сам попал в его шайку и принялся бороздить моря в поисках лёгкой добычи. Вольная жизнь, весёлые товарищи, льющийся без остановки хмельной лэй и сотни портовых красоток – всё это вскружило голову юноше и заставило позабыть мирную сухопутную жизнь и Дом. Лишь потеряв ногу в потасовке с морским пилозубом(54) и осев на Аэдагге, Микаэль начал осознавать, что добрая половина его жизни прошла в беспутном кутеже, драках и пиратских набегах. Возвращаться в Алдорию ему было нельзя. Однажды в пылу битвы он прирезал какого-то особо приближённого к королю чиновника, и за голову пирата-литанээ назначили немалую награду. На Аэдагге же Микаэля хорошо знали и уважали за смелость и щедрость. Подлечив ногу (вернее, то, что от неё осталось) и придя к выводу, что прежняя жизнь морского разбойника ему претит, а он умеет лишь Говорить с камнями, Микаэль решил заняться ювелирным делом – то есть тем, от чего в своё время сбежал в море. Сначала изготовление самоцветных амулетов и талисманов показалось ему страшно скучным, но от природы литанээ не уйдешь. Постепенно бывший пират втянулся и даже начал получать удовольствие от работы. Требуя за свои услуги куда меньшую плату, чем алдорские литанээ, Микаэль вскоре оброс обширной клиентурой из числа бывших собутыльников и товарищей по команде. С Микаэлем я познакомилась год назад, когда Моррису потребовалось изготовить новый амулет видения взамен утерянного. Вначале высокий смуглый человек неопределённого возраста со впалыми щеками и радужными – как у всех Говорящих – глазами показался мне слишком чопорным и высокомерным. Пообщавшись с ним, я поняла, что это только маска. Микаэль не желал никого пускать в душу и предпочитал держать дистанцию, будучи на самом деле вполне приветливым и дружелюбным. Пару раз он предлагал мне сделать личный малый амулет из кошачьего глаза от дурного глаза и порчи, обещая значительно сбить цену, но я медлила, предпочитая вежливо отнекиваться. В сглаз я не верила, да и не было в ту пору у меня явных недоброжелателей. Теперь, вспомнив про Микаэля и его предложение, я усмехнулась. В свете недавних событий его упоминание об амулете показалось чуть ли не пророческим. "Связи между вещами глубже, чем кажутся", - говорили мне монахи монастыря Белой девы(55) в Хайане, и с каждым новым витком моей жизни я всё больше и больше верила им. Итак, Микаэль. Литанээ жил через две улицы от меня в относительно тихом Жестяном квартале. По крайней мере, убийства и пьяные дебоши случались там в два раза реже, чем на всей остальной Аэдагге. Глянув в окно, затянутое мутной плёнкой бычьего пузыря и отметив, что, судя по проблескам солнца, пробивающимся меж серых облаков высоко в небе, до вечера ещё далеко, я принялась заворачивать Камень в изрядно поистрепавшуюся шаль Назиры, застегивать блузу и натягивать юбку. Нетерпение и радостное возбуждение, запевшее внутри при мысли о литанээ, подсказали, что я на верном пути. Если Вы нашли этот роман в Сети, пожалуйста, дайте знать оценкой или отзывом Ваше отношение к произведению. Авторская страница на Лит-Эре: https://lit-era.com/author/novels/mariya-gras-u9590 Группа ВК: http://vk.com/grass_in_the_wind *** Я тщательно надвинула капюшон плаща на голову, подобрала длинную полу и неторопливо направилась в сторону Жестяного квартала, стараясь не подходить близко к кособоким домам, чьи налепленные друг на друга этажи грозно нависали над улицей. Их окна тускло мерцали подслеповатыми бельмами. То одно, то другое распахивалось, и наружу высовывалась взлохмаченная голова, орущая непристойную песню, полуголая девица, зычно зазывающая к себе, или рука, выплескивающая на выщербленные булыжники ведро с помоями. Соленый запах моря и водорослей перебивал едкий "аромат" кислятины и подгорелого мяса, сочившийся из таверны "Песнь сирены", мимо которой я прошла. ...После случившегося с Соколом меня, едва не потерявшую рассудок от шока, приютил старый Одноглазый Том. Не знаю, чем я приглянулась ему, но старый пират поселил меня у себя и стал заботиться, словно о родной дочери. Даже обучил кое-каким приёмам владения саблей и ножом. - Тебе уготована жизнь в жестоком мире, - часто повторял он, вкладывая в мою руку оружие. - На Аэдагге женщинам приходится несладко, так что будет нелишним, если научишься постоять за себя. Том никогда не говорил, что заставило его взять меня под крыло, кормить, учить и оберегать. На мои расспросы он отмалчивался или отмахивался, но я часто ловила на себе взгляд его глаза. В нём скользило сочувствие и... жалость, что ли. Я же испытывала к старику нечто вроде дружеской привязанности. Нельзя сказать, что он заменил мне отца, но Том пришёл на помощь в трудный миг, и за это я чувствовала благодарность. Он терпеливо возился со мной, приводя в чувство после пережитого шока, и не сделал ни единого гнусного поползновения. Жаль, что я так и не успела сказать ему "спасибо". Старый Том погиб вместе с кораблем "Морской ветер", на котором отправился в Хайань. Понятия не имею, что ему там понадобилось. Старик не посвятил меня в свои планы, а лишь легко поцеловал в лоб и пообещал вернуться как можно скорее. Обещания своего он не сдержал. В ночь после отплытия "Ветра" разыгрался страшный шторм, и корабль пошёл ко дну на корм морским чудовищам. Об этом нам рассказал единственный выживший – Аймак Крыса, которого спустя три дня подобрали в океане дрейфующим на обломке мачты. Пережитое наградило его белой, как луна, сединой и заиканием. Кое-как придя в себя, Крыса поведал нам о жутком шторме, о разваливающемся, словно карточный домик, "Ветре" и о какой-то чёрной тени, будто бы метавшейся в грохочущем небе над разыгрывающейся бедой. Выслушав Крысу, пираты перебрали в разговоре всех известных им монстров и чудищ, мифических и реальных, но так и не решили, кто же это мог быть. Пришлось сойтись на том, что разыгрался не только шторм, но и воображение Крысы. В тот момент я тихо сидела в стороне, напряжённо пытаясь уловить малейшие детали обсуждения. К горечи от осознания полнейшего одиночества примешивалось острое ощущение себя лишней в этом мире. Вместе с Томом ушла последняя опора, надёжное плечо, на которое я могла опереться. Я чувствовала себя крохотной песчинкой, попавшей в бурные волны океана. Пиратское братство теперь отторгало меня: единственная ниточка, связывающая нас, оборвалась. Оставались ещё мои песни; морские бродяги любили слушать их, собираясь вечерами по тавернам, но в остальном меня сторонились. Том был лишь одной из причин; другой стала неискоренимая пиратская суеверность. Матёрые морские волки, не боявшиеся ни богов, ни чудовищ, пасовали перед миром духов и привидений. Из пиратских баек и поверий о призраках можно было бы сложить здоровенный том на радость увлекающимся народным фольклором учёным мужам из Алдории. Призраков на Аэдагге боялись так отчаянно, что придумывали различные ритуалы, чтобы не навлечь на себя гнев бестелесного духа. Когда я убила Сокола и Волка, пираты мигом разнесли слух о некоем довлеющим надо мной проклятием. Не желая мириться с тем, что слабой женщине, место которой в постели или весёлом доме, удалось в одиночку справиться с двумя бывалыми искателями приключений, морские братья мигом придумали причину – всему виной злой дух, вселившийся в меня и моими руками зарезавший товарищей. Кто-то даже рассказывал, что видел, как рядом со мной мелькает чей-то призрачный силуэт. Разумеется, никого рядом со мной не было, но это не мешало обитателям Аэдагги придумывать всё новые и новые сказки о проклятой сыновьями Хэлля(56) Дикой Кошке. Конечно, эти слухи больше работали в мою пользу, нежели против: ни один пират не смел и пальцем до меня дотронуться. Но всё же неприятно ощущать себя человеком, полностью оторванным от мира. Иногда, закрыв глаза, я словно воочию наблюдала одну и ту же картину: в бушующем море, с рёвом вздымающем к небу горбы волн, беспомощно болтается одинокая фигурка старика, упорно цепляясь корявыми от вздувшихся вен руками за обломок палубы. Ураганный ветер свистит над ним, швыряя в лицо пригоршни солёных брызг, но потерпевший кораблекрушение и не думает сдаваться. Сверкает молния, озаряя океан молочно-белым светом. На удар сердца в разрыве туч мелькает гигантская плоская тень, заслонив робко выглянувшую луну. Океан опустел. Всё, что у меня осталось от Тома – старый обшарпанный сундук, украшенный потёртым вензелем какого-то давно забытого алдорского вельможи, да угловая комнатушка в доме на окраине Весёлого квартала(57). Это обиталище больше похоже на большую коробку. В нём помещается только продавленная койка, пара полок и колченогий стол. Но я готова молиться за упокой Тома всем известным и неизвестным богам: без крыши над головой в моём незавидном положении пришлось бы туго. Попадавшиеся навстречу пираты иногда вскидывали ладони или что-то буркали в знак приветствия, но большинству было не до меня. Их пальцы сжимали пузатые бутыли с лэем, а к груди некоторых с пьяным хохотом липли размалёванные девицы в вызывающе-ярких, потрёпанных нарядах. Практически всех я знала в лицо. До дома Микаэля оставались считанные шаги, когда, огибая покосившуюся под тяжестью этажей лачугу, я столкнулась с Рыжей Энн – соседкой по дому в Весёлом квартале. Скорее всего, Энн была ненамного старше меня, но разгульная жизнь портовой проститутки и неумеренное потребление лэя сделали её похожей на усыхающее яблоко, густо обмазанное белилами и румянами. Своё прозвище Энн получила вовсе не из-за цвета волос – они были желтовато-белыми, как выгоревшая на солнце солома – а благодаря густой россыпи веснушек, обильно покрывающих тело. Рыжая нетвёрдо вышагивала одна в сторону Квартала, покачиваясь и прижимая к себе ополовиненную бутыль. Судя по её довольному виду и маслянисто блестевшим глазам, ей попался щедрый клиент, не только оплативший услуги девицы, но и от души угостивший её выпивкой. - З-здравствуй, Кошка, - заплетающимся языком произнесла Энн, заметив меня. - Куда это ты собралась на ночь глядя? Я посмотрела на светлое небо. Кажется, в пьяных глазах Рыжей уже давно стемнело. - По делу, - кратко ответила я, заглядывая через плечо соседки: в нескольких шагах от нас маячила дверь литанээ. Оставалось только отделаться от непрошеной собеседницы, не нарвавшись на пьяный скандал. Энн неплохо относилась ко мне, потому что я не была её коллегой по ремеслу, однако с неё станется затаить злобу и устроить какую-нибудь пакость. В отличие от пиратов, портовые проститутки никогда не страдали суеверными предрассудками. Рыжая икнула. Меня обдало ароматом перегара и дешёвых цветочных духов, которыми бродячие торговцы торгуют на разлив. - Брось ты свои дела, - миролюбиво пробормотала она. - Пойдём в "Три меченосца". Там сегодня играет какой-то заезжий менестрель и проставляется Саймон Чёрный. Он сегодня вернулся. Я тяжело вздохнула: в данный момент меня не интересовал ни Саймон, ни все менестрели мира вместе взятые. Тем не менее, от Рыжей нужно было избавляться. - Откуда вернулся? - добавив в голос каплю заинтересованности, спросила я. Энн вытаращилась на меня так, словно видела в первый раз. - Кошка, ты на каком свете обитаешь? Чёрный давно хотел взять купеческий морской караван, и ему это удалось. Вот и зовет всех в "Меченосцы", обещает по кружке лэя и ломтю вяленого мяса, чтобы отпраздновать его удачу. Вопреки ожиданиям, её слова задели меня за живое. Я изобразила живейший восторг, с досадой отметив, что возня с Камнем вышвырнула меня из течения событий. О клятве Саймона я ничего не слышала, с головой погрузившись в разгадывание загадки первой вехи. Новости на Аэдагге проходили мимо, и мне, привыкшей быть в курсе всего, это очень не понравилось. Чёрный мне и не снился, но оказаться опять в гуще событий захотелось. Решение пришло моментально. - Вот что, - сказала я. - Пожалуй, я загляну к вам, но позже. А сейчас мне пора. Полностью удовлетворившись моим решением, Энн кивнула, точнее, неуклюже уронила голову на грудь, и побрела прочь. Её подрагивающая рука время от времени подносила к губам бутыль, а походка была неровной, будто Рыжая ступала по извивающейся змее. Я проводила соседку взглядом, пожала плечами и поспешила к дому Микаэля. *** - Кошка? Какими судьбами? Литанээ выпрыгнул мне навстречу из сумрака комнаты, опираясь на два неровно сколоченных костыля. Остаток его левой ноги беспомощно болтался в туго завязанной узлом штанине, но её обладателя нельзя было назвать беспомощным. Несмотря на сухощавость, Микаэль обладал сильными руками и острым умом, позволяющим не только выживать, но и неплохо зарабатывать на Аэдагге. - О хайлэ(58), Мик, - кивнула я, плотно прикрывая дверь. - Я к тебе по делу. - Сразу хватаешь Хэлля за глотку(59), - поморщился литанээ и потёр подмышку, которая, видно, ныла от долгого общения с костылем. - Проходи, в дверях дела не обсуждаются. Он посторонился. Я прошла в комнату, куда более просторную, чем моя, но заваленную каким-то хламом: старыми полуистлевшими свитками, ящиками, в которых тускло поблескивали самоцветы, чучелами и скелетами неизвестных мне животных. Микаэль походил на птицу кайгу, украшающую гнездо всем, что приглянется. - Травяного чаю, Кошка? – литанээ смахнул со скамьи, приставленной к грубо сколоченному верстаку, пыль и приглашающим жестом указал на неё. - Присаживайся. - Ты живешь на Аэдагге много лет, Мик, - усмехнулась я, выполняя его просьбу. - Неужели ты до сих пор не понял, что здесь принято предлагать гостям кое-что покрепче? Литанээ рассмеялся, обнажив потемневшие от некогда бурно потребляемого лэя зубы. - Только не тебе, Кошка. Останки моего безвременно почившего воспитания не позволяют предложить даме крепкий хмель. Это было чистой правдой: несмотря на дикие нравы и уклад пиратской общины, обтачивающие каждого новичка, как морская вода - гальку, Микаэль умудрился сохранить те крохи тактичности и манер поведения, что прививаются во всех Домах литанээ. От пиратской жизни ему досталась хитрость и изворотливость, а ещё - неистребимая любовь к наживе. Пока литанээ возился, разжигая очаг, я задумчиво смотрела на его скособоченную влево спину, прикидывая, как бы получше объяснить цель визита. Распространяться на тему сокровищ не стоило. Морского разбойника в Микаэле было больше, чем литанээ. Аметист вполне мог отправиться на поиски вех сам. Не придумав ничего стоящего, я вздохнула и решила начать разговор с чего-нибудь отвлечённого – авось в процессе беседы осенит. - Мик, ты встречал своих после того, как покинул дом? Спина литанээ на мгновение напряглась, но Аметист ответил абсолютно спокойным голосом, не поворачивая головы: - Нет. Вряд ли они обрадовались бы мне. Представляю себе их удивление – пропащий сын дома Аметист вдруг решил вспомнить заветы предков и вернуться к родовому ремеслу! Да не где-нибудь, а в самом сердце пиратского гнезда, на Аэдагге! Думаю, отца, если он ещё жив, хватит удар, а глаза сестёр и брата станут величиной с золотой дорий. Я хмыкнула, представив себе выражения на лицах своей родни, узнай они, какую жизнь веду я. Впрочем, не ручаюсь, что им было бы не всё равно. - Ты ничего не слыхал о своих? Неужели ни разу не захотелось поинтересоваться? - А какой в этом толк? - в голосе литанээ прорезались обречённые нотки. - Скорее всего, они давно похоронили меня, да и я уже много лет не чувствую себя полноценной частью Дома Аметист. Так, рыбешкой, отделившейся от стаи и прибившейся к косяку пилозубов. Я не нашлась, что ответить на эту неожиданную исповедь. Микаэль покончил с очагом. Ровно загудело жаркое золотистое пламя. Литанээ повесил над ним котелок с водой. - Ну, Кошка, - спокойно сказал он, рывком преодолевая расстояние до меня и опускаясь напротив. - Так что у тебя за дело? Не прикидывайся, что решила навестить меня исключительно ради интереса к моей родословной. Выкладывай, иначе мне придется накинуть лишние серебрушки за бестолково потраченное время. Поняв, что уже не отвертеться, я извлекла из-за пазухи аккуратно завернутый в шаль Камень, бережно распеленала его и положила на колючий верстак перед Микаэлем, приготовившись импровизировать. - Мик, - серьёзно сказала я, кладя ладони на тёплую от моих объятий поверхность Камня. - Не скажу тебе, что это такое и зачем мне это понадобилось. Я просто хочу узнать, камень ли это, и есть ли в нём что-то необычное. Микаэль понимающе кивнул, разглядывая веху, и с укоризной промолвил: - Кошка, первое, что я говорю клиентам: мне неинтересны ваши тайны и помыслы, только платите деньги. Думаешь, я не в курсе, что на Аэдагге чем меньше ты знаешь, тем крепче твой сон? Его слова успокоили меня, но я решила всё же не открывать перед ушлым литанээ всех карт. Я примиряюще улыбнулась и легонько подтолкнула Камень к Аметисту. Тот занёс над ним мозолистые ладони, но опустил их не сразу, испытующе глядя на меня. - Кошка, эта штука, похоже, сделана из янтаря, а мы не работаем ни с ним, ни с жемчугом. - Мик, я не знаю, из чего сделан этот шар, - начиная сердиться на нерасторопного литанээ, процедила я. - Давай выясним и это. Аметист пожал плечами. Предупредив, что мзду возьмет в любом случае, он опустил ладони на полупрозрачный Камень и прикрыл радужные глаза. Я сжала шероховатую поверхность верстака, подавшись вперед и жадно глядя на Говорящего. Белки его глаз быстро задвигались под тонкими, вздрагивающими веками, а плотно сжатые губы болезненно искривились. Микаэль резко открыл глаза, заставив меня вздрогнуть, и озадаченно уставился в пространство перед собой. - Ничего не понимаю, - медленно проговорил он, поглаживая веху. - Эта штука определённо имеет отношение к самоцветам, но она не дает понять, к каким именно! Я недоуменно наморщила лоб: - Что ты имеешь в виду? - Видишь ли... - литанээ рассеянно посмотрел на очаг, выругался и, ловко вскочив на костыли, прыгнул к нему, не прекращая говорить. - Видишь ли, для литанээ при использовании литовидения каждый камень поёт свою Песнь, помогающую определить, что он из себя представляет и как лучше работать с ним. Это детали, тебе неинтересно. Янтарь и жемчуг не имеют Песни потому, что они плоды живых существ, а не осколки Ожерелья(60). Песнь же твоего камня слышна очень неотчётливо, словно она пробивается сквозь толщу воды. Я никогда раньше с таким не сталкивался! Повисла тишина, прерываемая позвякиванием старого чайничка. Сноровисто действуя одной рукой, Аметист насыпал туда травяную смесь и залил кипятком из котелка. По комнате поплыл нежный аромат болотной аюры(61). Я жестом предложила помочь, но Микаэль возмущенно помотал головой. Пока он неловко ставил на верстак глиняные кружки, я тихо спросила: - Это единственное, что ты видишь в нём необычного? - Разве этого мало? - удивился Микаэль. - Кошка, ты достала где-то камень, сопротивляющийся литовидению, и ещё недовольна? Я разочарованно промолчала, стиснув зубы. Конечно, в глазах литанээ это выглядит настоящим чудом, только мне-то какой резон? Вооружившись только этим знанием, вторую веху не найдёшь. Литанээ разливал по кружкам пахучий травяной чай, а я с тоской наблюдала за ним, подперев голову рукой. Придется начинать свои изыскания вновь. А я так уповала на помощь Аметиста! От невесёлой перспективы и ощущения топтания на одном месте начала побаливать голова. Я отхлебнула немного аюрного чая, абсолютно не ощущая вкуса, и, уткнувшись взглядом в шершавые серые доски верстака, принялась тихонько напевать себе под нос, чтобы успокоиться. Верстак вздрогнул. Подняв голову, я увидела, как Микаэль смотрит на Камень, опёршись руками о его поверхность. Во взгляде литанээ сквозила тревога, смешанная с озадаченностью. - Повтори это ещё раз, - отрывисто попросил он. - Повторить что? - Спой, что пела! Неважно, что. Я удивилась, но просьбу его выполнила. Литанээ оттолкнул чашку и вновь вцепился в Камень. - Поразительно, - пробормотал Микаэль. - Он отвечает! Стоило тебе запеть, как его собственная Песнь стала громче, а внутри что-то ожило! Я почувствовала, как внутри лопнула туго натянутая струна. По жилам растеклось тёплое чувство эйфории. Неужели мы нащупали какую-то нить, ведущую к разгадке? - Изумительно, - бормотал литанээ, вертя в руках Камень. - Вот что, Кошка, ты уж прости, но я просто не могу отдать тебе этот камень сейчас! Оставь мне его хотя бы до завтра, а? Я хочу изучить его и понять, что же такое с ним происходит! Я с огромным сомнением посмотрела на Микаэля. Литанээ выглядел так, будто встретил женщину своей мечты. Он держал Камень перед фанатично горящими глазами, бережно ощупывая его кончиками пальцев и беззвучно шепча что-то. В глубине души я прекрасно понимала и разделяла его чувства. С другой стороны, если вспомнить, с каким трудом мне удалось добыть эту веху и чего стоил побег из Ранаханна, то сопереживание Микаэлю быстро сходило на нет. - Не знаю, Мик, - с тяжёлым вздохом призналась я. - Видишь ли, этот камень мне очень дорог. Не хочу доверять его кому бы то ни было. Уж не обижайся. Лицо Аметиста обиженно вытянулось. - Кошка, я прошу оставить его мне всего лишь на одну ночь! - тихо проговорил он, стискивая Камень в ладонях. - Я даже могу не брать с тебя денег. Завтра с утра зайдешь и заберёшь его. Даю слово. В его тоне всё яснее и яснее сквозили безумные нотки. Я слегка испугалась. Литанээ становятся ненормальными, когда дело касается мёртвых самоцветов, будто мир живых их не интересует! Заметив или ощутив моё сомнение, Микаэль подлил масла в огонь. - Подумай сама, - вкрадчиво сказал он. - За ночь я могу обнаружить ещё что-нибудь интересное в этом камне! Я почувствовала, как чаша весов накренилась в сторону литанээ. В самом деле, ведь именно Микаэль обнаружил что-то внутри Камня! Возясь с вехой в одиночку, я часто пела, но ничего похожего не замечала. Я вновь взглянула в молящие глаза Аметиста и приняла решение. - Ладно! Но только на одну ночь. Завтра с утра я приду за ним. - Я знал, что ты меня поймешь! - возликовал было литанээ, но я жестом оборвала его и продолжила: - Деньги ты получишь, и не отнекивайся. Мне не нужны подачки, но нужен залог. То, что послужит гарантией возвращения моего Камня в целости и сохранности. Восторженное выражение на лице Аметиста потускнело, и он, не раздумывая, вытянул из-под ворота рубашки какой-то кулон на цепочке и протянул мне со словами: - Разумное решение. Ты мне не доверяешь? - Я никому не доверяю, - отрезала я. - Что это? Микаэль помедлил с ответом и негромко сказал: - Знак моего Дома. Аметистовый Глаз. Самая дорогая для меня вещь – единственное, что осталось на память о Семье. Я рассмотрела кулон: действительно, он был сделан в форме серебряного глаза со зрачком из мерцающего сиреневого самоцвета. Значит, Аметист всё же не отрекся от своих родных полностью. Я залпом допила травяной чай и поднялась со скамьи. - Спасибо за гостеприимство, Микаэль! Завтра жди меня сразу после восхода солнца. Очень надеюсь, что тебе удастся отыскать в Камне что-нибудь ещё. - Береги кулон, - тихо промолвил Микаэль, умоляюще глядя на меня снизу вверх. Я подняла руку к груди. Безделушка легко скользнула за кромку лифа. - Не переживай, Мик. Главное, чтобы моя вещь была у тебя в такой же сохранности. *** Темнело. На Аэдаггу быстро опускалась ночь, овевая остров прохладным дыханием и зажигая в небе первые звёзды. С моря доносились чьи-то покрикивания и мерный скрип кораблей, покачивающихся у причала. Высоко в небе тоскливо кричала припозднившаяся чайка. Я стояла на пороге дома Микаэля, зябко кутаясь в плащ. Ноги, обутые в лёгкие плетёные сандалии, начали мёрзнуть, а руки покрылись мурашками, но домой я не спешила, погрузившись в раздумья. Таверна "Три мечехвоста", о которой говорила Рыжая Энн, недалеко отсюда – нужно лишь дойти до конца Жестяной улицы и повернуть направо. Почему бы не позволить себе передышку и не отправиться туда? Повозиться с Камнем теперь предстоит Микаэлю, а я заслужила несколько мгновений веселья! Из таверны доносился нестройный хор голосов. Я без труда опознала зычный бас Алистера Беспалого, хрипловатый хохот Рыжей Энн и пронзительные вскрикивания Сайруса Щуки. Похоже, добрая треть всей Аэдагги гуляла у Саймона. Что ж, будет грешно остаться в стороне от общего веселья! Брезгливо обогнув чье-то пьяное тело, валяющееся в луже блевотины у дверей, и втайне порадовавшись, что подол юбки не достигает земли, я толкнула тяжёлую отсыревшую дверь таверны. *** Первое, что меня поразило при входе – действительно небывалое количество пиратов вперемешку с проститутками, толпившихся внутри. Все столы, уставленные кружками и заваленные солониной с овощами, были буквально облеплены морскими бродягами. Большинство посетителей из тех, кому не хватило места, топтались в проходе. Напирая друг на друга и вытягивая головы, они всматривались куда-то в противоположный конец зала. Шум стоял такой, что приходилось кричать. Я высмотрела невдалеке Сайруса Щуку, протолкалась к нему и дёрнула за рукав. - Что случилось? Сайрус обернулся и приветственно проорал: - О хайлэ, Кошка! Слыхала про нового менестреля? Это какое-то... Над толпой прокатился мелодичный звук, будто кто-то тронул пальцами несколько струн. Разноголосый хор моментально стих. Установилась такая тишина, что до моего слуха донёсся стук собственного сердца. Не успела я прийти в себя от изумления, как струны запели вновь, рождая неизвестную мелодию. В ней слышалось дыхание леса и стук когтей драконидов, шелест птичьих крыльев и журчание ручья. Мелодия вводила в транс, обволакивая и рождая расплывчатые дивные образы. Через несколько мгновений в перезвон струн вплёлся голос – глубокий и сильный, заставляющий слёзы наворачиваться на глаза, а тело дрожать от восхищения. Менестрель пел о далёких землях и родном доме, который был вынужден покинуть. Я стояла, обомлев и прижав ладони к щекам, чувствуя, как из глаз струятся невольные слёзы. В какой-то момент, очнувшись от странного забытья, я огляделась и увидела, что все – абсолютно все: суровые и жестокие морские волки, размалёванные проститутки, продавшие душу за звонкую монету, оборванные вонючие бродяги застыли в едином восторженном порыве, полуприкрыв глаза и запрокинув голову. На их лицах плавало одинаковое выражение невероятного счастья и восхищения; кое у кого, как и у меня, на щеках поблескивали ручейки слёз. Это зрелище воскресило в памяти наложниц калифа Ранаханна. Я почувствовала давно забытую панику. Неужели в качестве менестреля к нам явился очередной доморощенный владыка Лах'Эддина? Не теряя ни мгновения, я принялась пробираться вперёд, безжалостно распихивая локтями присутствующих. Они не замечали меня, чуть покачиваясь в такт дивной мелодии, в которую я отчаянно пыталась не вслушиваться. Протиснувшись мимо превратившегося в статую Алистера, я вынырнула из толпы к стойке хозяина таверны, облегчённо перевела дух и только тогда обратила внимание на менестреля. Облокотившись на покрытую мутными разводами столешницу, на высоком стуле сидел темноволосый молодой человек в синей рубахе со шнурованной горловиной и в чёрных штанах, заправленных в стоптанные запылённые сапоги. Вся его поза – задумчиво опущенная голова, пальцы, будто бы самостоятельно перебирающие струны небольшой лютни, чуть ссутуленная спина – говорила о том, что сейчас он не видит и не слышит ничего вокруг, для него существует лишь мир, нарисованный его песней. Он не очнётся, пока не закончит её. Вряд ли он может быть ещё одним воплощением твари с Забытых Пустошей. Тогда в чём же кроется причина происходящего? Я ощутила слабый приступ зависти. Пиратская публика никогда не принимала мои песни с таким восторгом. Каким же секретом владеет этот музыкант? Последние аккорды песни прервали мои мысли. Дотронувшись до струн в последний раз - мягко и бережно, будто благодаря лучшего друга – менестрель опустил свой инструмент и поднял голову. Оторвавшись от завистливых дум, я невольно отметила про себя, что бродячий музыкант слишком красив для своего занятия. Правильные, утончённые черты лица в обрамлении чуть вьющихся густых тёмных волос до плеч больше подходили какому-нибудь богатому вельможе с родословной, уходящей вглубь столетий. Но чем больше я разглядывала его, тем больше росло внутри беспокойство. Что-то ещё крылось в этом человеке, какая-то жуткая тень, искажающая его красоту. Не догадываясь о моих мыслях, музыкант встал и отвесил лёгкий поклон. Таверна взорвалась криками и свистом. На сей раз в них звучало неподдельное восхищение, несвойственное пиратам. Кто-то, заходясь в ажиотаже восторга, колотил кружкой об стол. Я с досадой почувствовала, как моя ревность к популярности менестреля усиливается. "Молодец, парень!", "А веселое знаешь что-нибудь?", "Сыграй-ка песенку поживее, пока Серый не пришёл!" – доносилось со всех сторон. Чуть раздвинув губы в улыбке, певец поднял руку, прося внимания. Буря восторга поутихла. - Спасибо вам за тёплый прием, - негромко проговорил он, но его голос, казалось, заполнил всё помещение, доносясь до самых дальних уголков таверны. - Но, увы, мне пора. Я покидаю Аэдаггу на рассвете, и у меня осталось несколько неотложных дел. Его последние слова заглушил гвалт, на сей раз недовольный. Менестрель поморщился и приготовился ещё что-то сказать, как вдруг Сайрус Щука, выскочивший из толпы следом за мной, истошно заорал пьяным голосом: - Ну и убирайся с Аэдагги! У нас тут есть певцы и получше, правда, Кошка? Меня застали врасплох. Но я была польщена, что обо мне не забыли в пылу восхищения песнями менестреля. Не сдерживая самодовольства, я кивнула. Пираты обрадованно загоготали, а музыкант недоуменно посмотрел на меня, чуть сдвинув брови. Однако Сайрус не собирался на этом останавливаться и прокричал: - Кошка, ну-ка, покажи этому красавчику, как ты умеешь петь! Пусть он узнает, что такое настоящая аэдаггская песня! Толпа оживилась. Раздались подбадривающие выкрики и рукоплескания. Менестрель сдержанно улыбнулся мне и шагнул в сторону. Не успела я и слова сказать, как добрый десяток рук поставил меня на самый крепкий стол в "Трёх мечехвостах". Оттолкнув наиболее назойливых поклонников, я отряхнула юбку, отбросила на спину волосы и оглядела толпу. Десятки глаз жадно пожирали меня. Распалённые лэем и песней менестреля пираты явно хотели услышать что-то своё, знакомое. И я знаю, что им нужно! Я откашлялась, выпрямилась и, бросив горделивый взгляд на бесстрастно взирающего на меня менестреля, запела старую пиратскую песню о том, что все дороги в этом мире ведут на Аэдаггу. Рёв десятка глоток на миг сбил меня с толку, но никто этого не заметил: моряки упоённо подхватили припев. Растворившись в песне, я забыла обо всём на свете, чуть пританцовывая на скользкой столешнице. Хлынувший со всех сторон восторг, пусть и пьяный, взбудоражил кровь и вскружил голову. Острое чувство опасности окатило меня ледяным потоком. Вместе с ним пришло настойчивое ощущение чьего-то пристального взгляда. Поперхнувшись словами песни, я резко обернулась и замерла, чувствуя, как стол уходит из-под ног. В дверях таверны стоял капитан Коннар. Наши глаза встретились. Он нехорошо улыбнулся и поклонился, по ранаханнскому обычаю скрестив руки на груди. 54 - пилозуб - разновидность акулы. Обладает вытянутыми челюстями, усеянными несколькими рядами скошенных к глотке зубов; при захвате жертвы "перемалывают" её при их помощи; 55 - Белая дева/Дева Луны - верховная богиня в космогонии княжества Хайань; считается покровительницей плодородия, весны и любви; 56 - сыновья Хэлля - верховные демоны Нижнего мира в космогонии Алдории. Всего их шесть, покровительствующих основным человеческим порокам; 57 - Весёлые кварталы - кварталы, где живут проститутки; 58 - традиционное алдорское приветствие; 59 - аналог - брать быка за рога. Источник - алдорская легенда о Саане-избавителе, великом герое, победившем бога Хэлля и загнавшем его в Нижний мир. Саан победил, ухитрившись моментально схватить бога за глотку - самое уязвимое его место; 60 - Легенда, записанная в Хрониках литанээ, гласит, что их род берёт своё начало от Алайи - Праматери, родившейся в Мёртвых снегах на окраине мира. У Алайи было ожерелье из самоцветов, которое она сорвала со своей шеи, как только оказалась под животворящим солнцем; это ожерелье она подбросила высоко вверх. Взмыв в воздух, оно порвалось, и самоцветы рассыпались пригоршней разноцветных сверкающих звёзд. Их подхватил ветер и в мгновение ока разметал по четырём материкам. Каждый самоцвет, упав на землю, дал начало Семье литанээ, одарив каждую семью уникальными свойствами каждого отдельно взятого камня. Например, роду Сапфиров была дана способность наделения мудростью, Дому Берилл - просветлять разум и насылать болезни на врагов и т.д; 61 - аюра - болотное растение, обладающее тонким, лимонно-мятным ароматом; внешне похожа на гибрид ромашки и мелиссы.