Мелиан. Охота Дикой Кошки

*** Серая стена, покрытая розетками лишайника и шкурками мха, выросла из-под земли, как порождение суровых скал, что обступили нас. Острые железные штыри, торчащие из камня, недоброжелательно скалились, словно кто-то прошёлся по полю брани, собрал охапку копий и небрежно разбросал их по всему периметру ограды. Чахлые плети дикого винограда бессильно повисли на них, как пожелтевшие от времени волосы старухи. Между штырями виднелись помутневшие от времени продолговатые медальоны из авантюрина. Где-то за стеной ветер свистел на раздвоенной вершине горы, чью макушку можно было увидеть, если приподняться в стременах. — К чему такая предосторожность? — спросил Коннар Джолана, поёживаясь. Глядя на него, я тоже невольно передёрнула плечами: на горной тропе было прохладнее, чем в лесу, и время от времени холодный воздух врывался под одежду. Джолан разглядывал стену, поскрёбывая щеку и широко улыбаясь. Его глаза сияли, как у ребенка, получившего огромный леденец. — Не знаю, господин Коннар, — признался он. — Мы все тут впервые. Возможно, где-то поблизости живут горные гиганты или бродит стая алых шакалов (186), и настоятель боится за жизнь и сохранность послушников. Он умолк и вопросительно посмотрел на наёмника, как щенок, ожидающий подачки. Я заметила, что с момента нашего знакомства юноша старался неотступно следовать за северянином, заискивающе заглядывая тому в рот. Так подмастерье ходит за мастером, и я не сомневалась, что Джолан назначил моего телохранителя на роль старшего брата. Северянин этого либо не замечал, либо искусно притворялся слепым, сохраняя привычный мрачновато-отчуждённый облик. Коннар неопределённо покачал головой, и Джолан вернулся к восхищённому любованию стеной. Северянин натянул поводья и поравнялся со мной. — Заметил, как почернели эти железки? — спросил он. — Не удивлюсь, если увижу на них ещё и пузыри. Такое случается, если обмазать железо соком дерева зирнир, слышал про такой? Я отрицательно покачала головой. Коннар с видом явного самодовольства сказал: — В этом соке яд, который очень долго сохраняет свои свойства. Когда он попадает в кожу, то плоть начинает чернеть и проваливаться внутрь, образуя зловонную пузырящуюся дыру. Не советую тебе трогать эти копья: пусть яд действует только при проникновении под кожу, но обжечься тоже можно здорово. Очень захотелось закричать от отвращения и послать его к Хэллю. За всё то время, что мы провели с паломниками, наёмник словно прощупывал, как далеко распространяются границы моего терпения и самообладания. Он то и дело рассказывал какие-то невообразимые гадости, а потом умолкал и наблюдал за тем, как я борюсь с собой, чтобы не ответить тем же. Это водилось за ним и раньше, но теперь он стал просто невыносим. — Как ты разговариваешь с ним? Я думал, такие, как он, понимают только особые жесты. Коннар замолчал, и мы синхронно обернулись. Позади нас трусил драконид, на котором мешком болтался низенький паломник, прозванный мной за глаза «Ласточкой» из-за раздвоенного, словно разрубленого пополам, носа. Этого паломника на самом деле звали Жонг. Они с Шомасом если не приятельствовали, то, по крайней мере, общались между собой чаще, чем все остальные. И, кажется, Ласточка тоже был не в восторге от нашего присутствия, судя по случайным взглядам, полным подозрения, которые я то и дело ловила. — Мой брат немой, но не глухой! — грубо отрезал Коннар, и Жонг попятился, несмотря на то, что был в седле. — Я просто спросил, — пробурчал он и отгородился от нас, натянув на подбородок капюшон хитоли. Наши взгляды с Коннаром встретились, и я прочла в его глазах то, о чём подумала сама. Шомаса и Ласточки следовало не просто опасаться. Опасаться — означает каждое мгновение ожидать внезапной неприятности за поворотом. Эти же двое производили впечатление людей, не просто прячущих за пазухой нож, а уже занесших его над головой. Поэтому я приготовилась следить за ними в оба глаза. Стена придвинулась совсем близко, закрыв половину неба сплошной серой пеленой. На высоте человеческого роста я увидела высеченный в камне диск, на окружности которого одиноко мерцал небольшой авантюриновый шар. Вокруг раздались восторженные вздохи и невнятный шёпот. Обернувшись, я увидела, как все паломники замерли в едином порыве, уставившись на диск с абсолютно одинаковым выражением полнейшей отрешенности. Коннар пренебрежительно фыркнул, но не так громко, чтобы это можно было расценивать, как неуважение к Лиару. Наши взгляды снова пересеклись, и я уловила отблеск его мысли. Здесь мы чужие, Кошка, красноречиво говорили его глаза. Мы никогда не поймем их и не станем такими же. Выдержав несколько мгновений, я медленно отвела глаза. Это вовсе не означало, что я не согласна с ним; мне совсем не хотелось открыто демонстрировать своё согласие. Общее оцепенение нарушил Шомас. Неуверенно крякнув, он пришпорил драконида и вразвалку подъехал к стене. Я пристально наблюдала за ним, чувствуя себя всходящей на сцену танцовщицей, от умения которой зависит то, будет она сегодня что-нибудь есть или обойдется сухими корками. Только в моём случае от успеха зависел весь дальнейший путь. Шомас кашлянул и принялся ощупывать стену, приподнявшись в седле. — Не похоже, чтобы здесь были ворота! — выкрикнул он, не оборачиваясь. — Тут даже щели никакой нет! — Может быть, все паломники до этого просто перепрыгивали? — пробормотал Коннар: замешательство Шомаса явно доставляло ему удовольствие. Услыхавший его Джолан прыснул в кулак. Я прикусила губу, чтобы не фыркнуть: всё-таки воображение у меня хорошее. — Брат-в-Свете Шомас! — заволновался кто-то сзади. — Как же мы попадем вовнутрь? Вместо ответа лысый паломник удвоил усилия и принялся кричать, требуя, чтобы им открыли путь. Его шея покраснела от напряжения, и я не сомневалась, что на лице у него сейчас играет не самое благолепное выражение. Когда стало ясно, что никто не откликнется, плечи Шомаса поникли. Я догадалась, что ещё чуть-чуть, и он скомандует: «Поворачиваем назад!» Наверное, так бы и случилось, если бы его рука не легла на авантюрин в каменном диске. Шомас вздрогнул всем телом и зачем-то навалился на него, воскликнув: — Кажется, он поддаётся! Помогите мне! Похоже, тут какой-то замок! Через несколько мгновений у стены образовалась бурлящая толпа из паломников, единодушно пытающихся сдвинуть камень с места. Сердце невольно кольнула жалость, и я, подхлестнув драконида, тоже положила ладонь на гладкую поверхность самоцвета, нагретую множеством рук. Толпа испустила дружный вздох, и внутри стены что-то щёлкнуло. Авантюриновый шар с натугой поддался, и тяжело, будто противясь, заскользил по кругу. Под аккомпанемент протяжного скрипа каменную кладку прорезала зигзагообразная щель, как трещина во льду по весне. Вздрогнув, стена начала медленно разъезжаться на две части, щерившиеся острыми зубами выступов. Луч солнца, упавший на наши лица, осветил просторный внутренний двор, усыпанный светлым речным песком, и статую Лиара из белого мрамора. Лиар кутался в просторную мантию, ниспадающую глубокими складками, и улыбался так, будто говорил: «Забудьте обо всём плохом. Забудьте о проблемах, бедах и неурядицах. Я здесь, а это значит, что теперь вам предстоит вечно наслаждаться счастьем!» Я замерла, глядя на статую, и вспомнила, что где-то впереди кроется то, за чем проделан такой долгий и опасный путь. Вторая веха. Каменная флейта. На мгновение мне показалось, что Камень в моей сумке стал очень горячим, и этот жар разлился по всему телу. Забыв обо всем, я рванулась вперёд, вслед за паломниками, которые вереницей потянулись через ворота. Низкий голос Коннара грубо вернул меня с небес на землю. — Не торопись, брат мой, — громко сказал он. Поглощённая мыслями, я не сразу поняла, к кому он обращается, а, вспомнив все, поспешно остановила драконида. Северянин неторопливо поравнялся со мной. — Нас уже ждут, — спокойно сказал он, простирая перед собой руку. Тут же стало ясно, что под словом «нас» он имеет в виду всех присутствующих. У пьедестала статуи Лиара стоял высокий мужчина в простой белой хитоли, подвязанной обычной пеньковой верёвкой. Его широкое лицо излучало тёплую отеческую любовь, а полные губы растягивались в ласковой улыбке. Эта была самая приветливая улыбка из тех, что мне когда-либо встречались. И самая фальшивая. Всё портили прозрачно-серые глаза, колючими льдинками сияющие над линией губ. Они впивались в каждого и словно в одно мгновение перетряхивали всю подноготную, цепляясь то, что могло показаться подозрительным. В это мгновение я поняла, что все страшилки о Генаре, настоятеле Лит-ди-Лиара, поведанные рыжей служительницей из Корниэлля, не так уж сильно преувеличены. Страха перед ним не появилось, но я бессознательно подалась назад, за спины паломников, когда мейстер направился к нам, всё так же лучась добром и светом. Мне было что скрывать. — Да осветит Лиар ваш путь, мои братья-в-Свете! — торжественно провозгласил Генар, осеняя всех собравшихся широким кругом. — Приветствую вас в оплоте истинного Лиара, и да пребудет с нами Свет его! Вы прошли первое испытание, и оно показало, что вы достойны ступить на эту священную землю. Я настоятель этого монастыря, мейстер Генар, и я счастлив видеть вас всех здесь! Пока он говорил, я, как загипнотизированная, смотрела на его губы. Они беспрестанно шевелились и, казалось, существовали отдельно от лица. Будто кто-то наложил трафарет и щедро мазнул красной краской. Глубокая тишина привлекла внимание, и я поняла, что все взгляды направлены на нас. Настоятель пристально разглядывал северянина и меня. Он по-прежнему улыбался, но глубокие складки, залегшие по краям рта, выдавали напряжение. — Нечасто к нам заглядывают гости, — вкрадчиво заметил он, чуть склонив голову набок. — Что привело вас в Лит-ди-Лиар? Вот он, момент истины. Волнение взыграло во много раз сильнее прежнего, и я поняла, что всё пережитое до этого было лишь репетицией перед главным действом. — Мой брат болен, — сухо сказал наёмник. Он принял вид человека, неуютно и стеснённо чувствующего себя в чуждой обстановке. — И мы пришли сюда просить вас… Лиара о помощи. Нам сказали, что именно в этом монастыре могут излечить болезнь. В светлых глазах настоятеля вспыхнул интерес, и он указал на меня. — Это, значит, твой брат? Занятно, весьма занятно… Что же это за болезнь такая? Не успела я опомниться, как его короткие пальцы пробежали по моему лицу и ловко сдёрнули маску. Я запоздало вздрогнула и спиной почуяла, как напрягся Коннар. — О, Лиар всемилостивейший! — выдохнул настоятель, поворачивая моё лицо то так, то эдак. — Что же это такое? Твой брат, бедняга, был красивым мальчиком? — Должен был стать таковым, — немного помолчав, ответил наёмник. — Эта напасть случилась с ним в детстве. Думаю, что, если бы не она, красивее него никого бы на свете не было. Мои щёки слегка потеплели от этих слов. Я поразилась: раньше невольные комплименты со стороны северянина воспринимались гораздо отстранённее. Настоятель покачал головой. — Я думаю… — Мейстер Генар! Я в ярости скрипнула зубами. Хэллев Шомас, не мог промолчать! — Зачем вы так рискуете, мейстер? — озабоченно воскликнул паломник, неприязненно поглядывая на меня. — Ведь вы, не приведи Лиар, заразитесь! — Я уже говорил тебе, что эта дрянь не заразна! — рявкнул Коннар, и Шомас исподлобья покосился на него с неприкрытой враждебностью. Паломники вокруг зашептались. Генар властно поднял руку, и все стихли. — Как тебя зовут, брат-в-Свете? — вкрадчиво спросил он. Его голос звучал совсем тихо, но казалось, что он громыхает, заглушая все сторонние звуки. До меня донеслось, как судорожно сглотнул лысый паломник. — Шомас, мейстер Генар, — пролепетал он. — Брат-в-Свете Шомас, вы верите в Лиара? Паломник уставился на него, похоже, не понимая, что настоятель имеет в виду. На щеке часто-часто задергалась жилка. — Похоже, ваша вера недостаточно сильна, брат-в-Свете Шомас, — укоризненно продолжил Генар, не дождавшись ответа. — Позвольте напомнить вам третью заповедь из Светоча Мудрости (187) Лиара: «И да воссияет Свет мой над вами подобно крыльям орла, и да защитит он каждого, кто носит в своём сердце частицу Его». Лиар хранит меня, вернейшего служителя своего. Что мне какая-то болезнь, если меня омывает Свет! На дне глаз мейстера Генара вспыхнул огонь, придав им сходство со свечами Айды (188). Черты лица разгладились и застыли, как посмертная маска, а руки взметнулись к небу, будто настоятель стремился дотянуться до солнца. Я смотрела на него, боясь пошевелиться. Похоже, рыжая служительница оказалась права. В голове мейстера Генара явно не хватало заплаток. Но восхваление Лиара на этом не закончилось. — Не иначе, как сам Лиар направил вас сюда! — экзальтированно воскликнул настоятель. — Разумеется, лекари не справились с этой болезнью. Что они могут с их травками и припарками? Это всё вздор! Все болезни происходят от недостатка Света в человеке! Этот юноша, — он стиснул моё плечо, заставив меня скрипнуть зубами от боли, — вот пример того, что даже выходец из тёмных северных земель может обратиться к истинному Свету. И я, разумеется, сделаю всё, чтобы вылечить этого бедолагу! Воцарилось молчание. Паломники благоговейно взирали на настоятеля. Джолан даже приоткрыл рот, а Шомас моргал, утирая слезы и униженно бормоча восхваления Свету. От такого слепого раболепия мне стало противно, и я отвела взгляд. Мейстер Генар глубоко вздохнул и, полуприкрыв глаза, торжественно заговорил: — Возрадуйтесь, мои братья-в-Свете, ибо мы можем явиться живыми свидетелями чуда Лиарова! И да пусть Свет Его распространится по самым потаённым уголкам четырёх земель, и да уверуют неверующие! Паломники испустили дружный возглас восхищения, а я спохватилась, поняв, что киваю в такт словам настоятеля. Тот, в свою очередь, произнося эту речь, то и дело поглядывал на Коннара. Тут же стало понятно, что мейстер собирается пополнить свою паству не только мной. Покончив с торжественными речами и, похоже, удовлетворившись произведенным эффектом, настоятель объявил будничным голосом: — Вы пробудете здесь три дня, братья, и я уверен, что это время и это место запомнятся вам на всю жизнь, ибо нет во всём мире занятия восхитительнее, чем, отдавая самоё себя, славить лучезарный Свет Лиара. И снова единодушные выдох согласия. Мейстер ласково потрепал меня по голове. Я внутренне сжалась, заставляя себя сохранять спокойствие. — Если мы выкажем должное усердие и соблюдём все подобающие ритуалы, то Лиар, несомненно, снизойдет на помощь этому несчастному юноше. Ну, а теперь, братья, передохните с дороги. Я буду ожидать в трапезной. Служители Лит-ди-Лиара сопроводят вас по кельям! Осенив всех на прощание кругом, мейстер ушёл, взметнув полами белый песок. К нам подошли худощавые мужчины в чёрных хитолях. У каждого из них на шее посверкивала авантюриновая капля, подвешенная на серебряной цепочке. Не проронив ни слова, служители монастыря жестами приказали двигаться за ними. — Знаешь, что, братец, — прошипел Коннар, когда мы тронулись вслед за паломниками. — Ищи то, за чем пришел, и давай убираться отсюда. Я нутром чую, что тут не самое приятное место на этом свете, и буду гораздо спокойнее, когда мы выйдем за ворота! *** Сиреневый дым, поднимавшийся от каменных чаш, разбивался об потолок из белого кварца. Просторный зал наполняло мерное гудение почти полусотни голосов. Сладковатый аромат курящихся листьев ливвы обволакивал лёгкие и заползал в голову, заставляя её тяжелеть и падать на грудь. Я сидела на коленях, привалившись к стене и отчаянно борясь со сном. Ночь, проведённая в лагере паломников, выдалась не из спокойных. Мной овладела навязчивая идея, что я могу невзначай закричать во сне и отправить все наши труды к Хэллю. Это заставляло меня постоянно просыпаться в холодном поту и тревожно озираться по сторонам. Мои страхи оказались напрасными. Даже если я и вскрикивала, это никого не разбудило. Гул утих, сменившись мерным речитативом. Служители монастыря и уже знакомые паломники смешались, образовав людское озеро, чёрное от хитолей. Они тоже сидели на коленях, мерно раскачиваясь и повторяя то ли молитву, то ли хвалебную песнь, слова которой терялись, растворяясь в общем потоке. Мне тоже выдали хитоль, а Коннара заставили разоружиться и сдать меч. Мол, негоже в священном месте бряцать клинками, которые могут быть обагрены кровью. Помыслить о том, чтобы переодеваться при всех, было невозможно, и я укрылась в келье. Мейстер Генар рассудил, что нехорошо разлучать любящих братьев, и отвел нам с Коннаром одну келью на двоих. В глубине души я даже испытывала к нему некую благодарность: мысль об одиночестве в стенах монастыря отчего-то вселяла неподдельный ужас. Сосущее чувство тревоги поселилось внутри в тот самый миг, когда мой драконид перешагнул порог Лит-ди-Лиара. Я пыталась списать это на самовнушение или излишек воображения и сосредоточиться на мыслях о каменной флейте, но тревога не отступала. В белых стенах вдруг начинали проступать кости шахтеров, навечно оставшиеся в Омнии, а меня то и дело преследовало ощущение пристального взгляда, уткнувшегося в спину. Иногда казалось, что краем глаза я уловила мелькнувшую за спиной тень, но, стоило обернуться, как всё пропадало. Ко всему прочему примешивалось ноющее чувства голода. В монастырской трапезной нас накормили варёным диким рисом с какими-то травами. Это только раздразнило аппетит. На вопрос северянина, будет ли мясо, мейстер Генар загадочно улыбнулся и разразился тирадой о том, что невежественным народам нужно время, чтобы осознать важность усмирения духа и плоти во имя Лиара. Коннар промолчал, но я почувствовала, как ему захотелось свернуть настоятелю шею во имя того же Лиара. Не подозревающий об этом мейстер настоял, чтобы «несчастный юноша», как он меня именовал, обязательно посещал все служения, посвящённые Лиару. «Так ты откроешься потоку чистого Света и непременно ускоришь своё выздоровление!» — восторженно пообещал он и препроводил меня на первую церемонию. Наёмника туда не пустили, и, улучив момент, он шепнул, что обследует Лит-ди-Лиар. Речитатив становился всё тише и тише, пока не умолк совсем. Восьмикратно коснувшись лбами песчаного пола, молящиеся начали неторопливо подниматься и шёпотом переговариваться. Я тряхнула головой, отгоняя сонное оцепенение, и тоже встала. — Юноша Мерран! Я скрипнула зубами. Подобрав развевающиеся полы хитоли, ко мне спешил мейстер Геран. — Мне нравится то благоговение, с которым ты внимаешь нашим молитвам, — покровительственно произнёс он. — Единожды встав на тропу к Свету, с неё уже не свернешь. Поверь, я знаю об этом не понаслышке: когда-нибудь я поведаю тебе о том, как хорь, внутри которого Света было не больше, чем у плоских рыб на дне океана, вдруг осознал, что вся его жизнь — это гнилой мешок, наполненный страданиями и болью, которые он причинял другим. И, поняв это, он ужаснулся и взмолился небесам о спасении. Небеса ответили: рядом оказался эддре из храма Лиара, который и вывел несчастного к Свету. Глаза мейстера подернулись туманной дымкой и устремились сквозь меня. Я заморгала и попыталась принять наиболее одухотворенный вид, хотя в истории о стремительном перевоспитании закоренелых преступников, а, тем более, бывших наёмников-убийц, никогда не верила. Меня вдруг осенило: то, что я поначалу приняла за очередную притчу из Светоча, которые в изобилии сыпались с языка Генара, вполне могло оказаться его собственным жизнеописанием. Настоятель смотрел на меня, слегка склонив голову набок. — Я уверен, ты чист и телом, и помыслами, — промолвил он кротким тоном. — Не пропускай ни одного служения Свету и повторяй слова молитвы Лиару, а, самое главное — безоговорочно вверяй ему всего себя, и ты лишь ускоришь свое долгожданное чудо! Ты понимаешь меня? Разумеется, понимаю. Долгожданное чудо — это вторая веха. Интересно, поможет ли Лиар её добыть? Мейстер ждал ответа, и я преувеличенно заискивающе закивала. Настоятель расплылся в широкой улыбке и потрепал меня по голове. — Ты славный мальчуган, — ласково сказал он. — Лиар лишил тебя языка, но, как говорится в Светоче: «Не сетуй на судьбу: там, где один видит прореху, другой увидит узор». Его ладонь задержалась на моих волосах, и я заставила себя вытерпеть это. Прикосновения мейстера были неприятны. Мне стоило больших усилий оставаться на месте, втайне радуясь, что повязка остается на лице, и настоятель не может видеть всю гамму эмоций. К тому же, постоянно терзал подспудный страх, что малейшая гримаса может выдать все мои помыслы, и тогда весь маскарад полетит к Хэллю. — Мейстер Генар! — окликнул настоятеля кто-то с улицы, и тот отдёрнул руку. — Дела не ждут, — пояснил он с неизменной улыбкой. — Ступай, кажется, твой брат уже тебя заждался. *** Коннар широкими шагами мерил площадку перед храмом. Его лицо было насуплено и угрюмо. Служители монастыря обходили наёмника по широкой дуге, бросая на него опасливые взгляды. — Вот и ты, братец, — хмуро поприветствовал меня северянин. — Пойдём, прогуляемся, кое-что расскажу. Я оглянулась на храм: паломники собрались вокруг мейстера, и, по обрывкам фраз, летавшим в воздухе, поняла, что следующее служение проведут перед закатом. Кивнув настоятелю, я пошла следом за «братом», недружелюбно оглядывающимся по сторонам. Песок поскрипывал под ногами, а от горного воздуха кружилась голова. Северянин довёл меня до монастырской стены, огляделся и, удостоверившись, что за нами не следят, начал свой рассказ: — Странное это место, Кошка. Пусть меня демоны возьмут, если я понимаю, как тут всё устроено. Что устроено? Опасаясь лишний раз открыть рот, я вопросительно уставилась на него. Коннар правильно истолковал мой взгляд. — Помнишь ворота, через которые мы проходили? Не возьму в толк, как они открываются. С этой стороны нет ни рычагов, ни замков, ни даже признаков того, что ворота есть! Сплошная стена. Как же тогда святоши выходят наружу? «Может быть, им и не надо покидать Лит-ди-Лиар?» — захотелось спросить мне. Коннар ответил на этот вопрос, сам того не подозревая. — Здесь есть что-то вроде огорода и загона для коз, но не могут же они совсем отгородиться от внешнего мира! «Почему нет?» — подумала я. — «Судя по всему, мейстер не горит желанием очутиться извне. Другое дело паломники: как они будут выбираться? Может быть, подразумевается, что они останутся здесь?». То, что сообщил Коннар, здорово усложняло нашу задачу. Придётся искать пути побега, и что-то подсказывало мне, что это будет нелегко. Тьма невысказанных вопросов обжигала язык. Бросив опасливый взгляд по сторонам, я присела и быстро вывела пальцем на песке: «Как ты объяснил то, что осматриваешься тут? Тебя не заподозрили?» Убедившись, что наёмник прочёл, я одним махом стёрла написанное. — Пытались, — не без самодовольства сообщил Коннар. — Но я сказал правду. Я действительно строил этот монастырь, и мне стало интересно узнать, во что он превратился. Я занесла руку над золотисто-белой поверхностью площадки. Сердце подпрыгнуло и учащенно заколотилось где-то в горле. «А колодец? Ты его нашёл?» Лёгкая песчаная волна, поднятая ладонью, погребла эти слова. Северянин мотнул головой, и сердце упало. — Он должен быть внутри одного из этих сооружений, — наёмник широким жестом обвел внутренние постройки монастыря. Я узнала трапезную — прямоугольное здание с треугольной крышей; храм — вытянутое строение с яйцевидным куполом из белого кварца; длинное, как змея, здание, усеянное крохотными круглыми окошками, обращенными к солнцу: там располагались кельи. Предназначение остальных сооружений вроде невысокого полукруглого строения, напоминающего шар, наполовину вкопанный в землю, или угловатого, неустойчивого на вид, здания, осталось загадкой. Я медленно поднялась, отряхивая песок с колен, и задумчиво уставилась на спутника. — Насколько я помню, — сказал Коннар, разглядывая увечную ладонь, — этот колодец был где-то там. — Он осёкся и понизил голос: мимо нас, шурша хитолью, прошел служитель монастыря. Он бросил на нас насторожённый взгляд, но ничего не сказал. — Где-то там, — шёпотом повторил северянин, когда невольный свидетель нашего разговора скрылся из виду. Наёмник указал на загадочное полукруглое здание. — Оно появилось, когда меня тут уже не было, но примерное расположение колодца я помню. Если его там не окажется, готов съесть живую крысу. Я усмехнулась и кивнула, без лишних раздумий выведя на песке: «Значит, мне придется поверить тебе на слово и совершить этой ночью небольшую прогулку». Коннар поднял бровь и тихо уточнил: — Хочешь, чтобы я пошел с тобой? Я покачала головой и уничтожила надпись. — Что ж, — ухмыльнулся наёмник, не поскупившись на сарказм. — Хотя спасибо и на том, что не сбегаешь от меня, как ты это любишь делать. *** Ночь огромным мотыльком билась в крошечное отверстие, считающееся в Лит-ди-Лиаре окошком кельи. Коннар спал, лёжа на спине и закинув руки за голову, и тонкий лунный луч серебрил его тёмные волосы, разметавшиеся по каменной кладке. Я лежала без сна, считая мгновения до ухода. Камень холодил кожу сквозь хитоль: все удобства в келье заключались в двух продолговатых углублениях, выдолбленных в полу. В них полагалось спать. Больше в узком помещении, едва вместившем в себя нас обоих, ничего не было, даже опостылевшие изваяния Лиара отсутствовали. Наверное, бог полагал, что даже самый завалящий матрац — лишняя роскошь для его почитателей. Снаружи кто-то шаркал по песку: то ли мейстер выставлял своих подопечных нести стражу, то ли кому-то тоже не спалось. Вдалеке ухал гнусный тонкий хохот алых шакалов. Вдруг отчётливо представилась картина: длинные лапы, покрытые косматой рыже-чёрной шерстью, возникают на кромке монастырской стены, и на песок бесшумно опускается поджарый зверь с острой вытянутой мордой и стоячими, как развёрнутые паруса, треугольными ушами. Я как-то раз видела алого шакала, правда, мёртвого: в комнате у Микаэля Аметиста стояло чучело, набитое соломой. Агаты, вставленные вместо глаз, тускло поблёскивали в полумраке. Иногда мерещилось, что они со скрипом проворачиваются в глазницах, следя за каждым движением. Честно говоря, я побаивалась оставаться с ним наедине. Я помассировала виски, отгоняя видение. Стоило пошевелиться, как острые бортики каменного ложа больно впились под рёбра. Коннар вздрогнул во сне, заставив меня замереть. Не хотелось его будить даже ненароком: наёмник вполне мог увязаться следом, невзирая на давешнюю договорённость. Шарканье снаружи утихло. Мотылёк угомонился. Я принялась аккуратно выбираться из каменной «кровати». По келье вдруг прошелестел тихий шёпот, словно под потолком скользнула стая сверчков. Стены дрогнули и поплыли в темноте, смазываясь, как рисунок на песке, настигнутый морской волной. Вокруг повисла тёмно-серая муть, прорезаемая багровыми сполохами, как грозовая туча — молниями. Рука соскользнула, и я упала обратно в каменное углубление, цепляясь за хитоль у горла так, будто она могла защитить. От чего? Единственной связью с реальностью оставалась холодная твердь камня. Всё остальное утонуло в непроницаемом тумане, который вёл себя, как живой: наползал, заставляя пятиться; скручивался спиралями и тянул жадные щупальца, словно торопился обследовать каждый уголок кельи. Что это ещё за очередная хэллевщина? В ответ на мои мысли по туману пробежала дрожь. Он отпрянул от меня. В грязно-сером полотне появилась прореха, сквозь которую из ниоткуда шагнула высокая тень, обладающая до боли знакомыми очертаниями. — О хайлэ, малышка, — прозвучал в голове насмешливый голос Сокола. «Какого Хэлля!» — хотела выкрикнуть я, но не смогла. Что-то больно стянуло губы. Когда я поднесла к ним ладонь, то с ужасом обнаружила, что они плотно сшиты чем-то, на ощупь напоминающим жилы. Я с ненавистью посмотрела на Морриса и отняла руку от лица. На ладони остались тёмные капли крови. Сокол внимательно наблюдал за мной. На его лице отражалось глубокое удовлетворение. Тьма немного рассеялась, и он предстал таким, каким я видела его в последний раз. Можно было подумать, что он живой, если бы не синеватый оттенок кожи и тёмные провалы, зияющие на месте глаз и сочащиеся чёрной кровью. — Кажется, теперь ты получила возможность в полной мере почувствовать, что значит по-настоящему быть немой, — заметил он. «Булладх!» — выкрикнула я, но, увы, только мысленно. — Должен признать, что из тебя вышел очень достоверный больной мальчишка, — растягивая слова, как смолу, промолвил Сокол. — Я и не догадывался, что в тебе пропадает такая талантливая актриса! Я вздрогнула, застигнутая врасплох. Откуда он это знает? Следил за мной? Значит, это его взгляд я чувствовала всё это время? — Знаю, о чём ты думаешь, — сочувственно сказал Моррис, прохаживаясь туда-сюда. — И, так как ты не можешь говорить, отвечу на вопрос. Да, мне было весьма любопытно наблюдать за всем этим представлением, которое ты тут устроила. Однако, кроме меня, тут есть и другие зрители. Спину ошпарило холодом, словно между лопатками вытянули ледяным хлыстом. — О, я не скажу тебе, кто они, — и опять этот тягучий голос. — Совсем скоро придёт время, когда ты познакомишься с ними сама. Представление обычно заканчивается аплодисментами, и, будь уверена, их ты получишь сполна! Сокол замер и обратил пустые глазницы поверх моего правого плеча. — Когда ты мертв, начинаешь видеть вещи немного глубже, если ты понимаешь, о чём я. Воцарилась тишина. Я смотрела на бывшего возлюбленного во все глаза, гадая, зачем он опять явился ко мне. Тем временем Моррис продолжил: — По твоим следам обязательно пройдут, Мелиан. Морская волна смывает следы на берегу, но Междумирье тщательно хранит отпечаток любого, кто посмел его потревожить. Есть создания, для которых мир реальный и мир призрачный едины, а грань между ними зыбче, чем плёнка в яйце. Его голос дрогнул, и в нём прорвалась искренняя ненависть: — Ты не заметила, крошка, что зачастила в Междумирье? У него есть ещё одно свойство: оно неумолимо затягивает тебя. Я не могу дождаться того момента, когда ты уже не сможешь найти дорогу обратно! Он вдруг осёкся, снова глядя куда-то поверх меня, помедлил и, повернувшись спиной, растворился в тумане. Почему-то я была уверена, что, обернувшись, увижу Синеглазого. Я ошибалась. Келья пустовала. *** Туман давно рассеялся, а я всё лежала без движения, боясь лишний раз пошевелиться. Рука так и застыла у лица. Уверенность, что, стоит мне притронуться к губам, как нащупаю мерзкие жилы, крепла с каждым ударом сердца. Прощальный подарок от Сокола? Краем глаза я заметила, как подрагивают веки северянина. Наверняка он проснулся во время визита моего бывшего возлюбленного, вот только что же он видел? Серый туман? Ледяную пустоту или бесконечное ничто? Выяснять совершенно не хотелось. Туманные намёки Сокола о неведомых зрителях достигли своей цели, вселив отупляющий страх. Теперь казалось, что отовсюду, из самых потаённых уголков кельи тонкими нитями паутины ко мне тянутся липкие жадные взгляды, укрыться от которых нет никакой возможности. Прекрати, Кошка. Это был всего лишь ночной кошмар. Сокол уже являлся тебе — тогда, в Ранаханне, помнишь? И ничего страшного не произошло. Да, если не считать той мерзкой твари из медальона калифа. Она-то и устроила мне экскурсию в Междумирье. Мысль сбилась. В ушах зазвучал сиплый голос, когда-то принадлежавший Руанне: «Тьма Междумирья ползёт за тобой по пятам». Я судорожно скорчилась, прижимая ладони к ушам. Сквозь шум тока крови продолжал пробиваться настойчивый шепот кшайсы. На сей раз он звучал как шипение волны, набегающей на песок, и можно было разобрать только: «Берегись… Берегись… Берегись!» Шипение нарастало, и оставалось только сильнее прижимать руки. Я была готова молиться всем известным богам, лишь бы прекратить это, когда всё перекрыл громкий голос, в котором я не сразу опознала старую Молли-Энн: — Синие глаза, девочка! Найди их, во что бы то ни стало! Всё мигом стихло. Оцепенение отпустило, будто с тела сдернули плотную сеть. Я смогла разогнуться и отнять ладони от головы. Повисла тишина, но уже не такая давящая, как прежде. Зловещая тьма превратилась в обыкновенную ночную. Ощущение назойливых взглядов испарилось. Мотылёк как ни в чём не бывало возобновил свои гудящие попытки пробиться внутрь. Я поняла, что времени больше терять нельзя. Первый день пребывания в монастыре иссякал. *** Неполная луна высеребрила белый песок и накинула тончайшую белую вуаль на окружающие здания, отчего всё вокруг стало казаться неестественно-призрачным. Выскользнув за дверь, я немного постояла, прижавшись спиной к стене и внимательно оглядываясь. Всё погрузилось в темноту. Монастырские постройки возвышались над землёй, как стадо диковинных животных, явившихся на водопой. Удостоверившись, что меня никто не видит, я направилась к полукруглому сооружению, на которое указал Коннар, стараясь делать как можно более широкие шаги. Хруст песка под ногами казался неправдоподобно громким. Я постоянно ждала, что меня вот-вот кто-нибудь окликнет. Чёрная хитоль на фоне белых стен — не самая удачная маскировка. Никто не подал голоса. Я с облегчением прижалась к полукруглой стене. Холодный воздух царапал горло, а виски сдавило больше, чем прежде, но я не обращала внимания на эти мелочи. Оставалось только найти дверь. Это оказалось нетрудно. Тёмное продолговатое пятно обнаружилось, когда я обогнула строение. Пошарив по отполированному дереву, я наткнулась на небольшой железный крючок и, недолго думая, откинула его. Дверная створка легко поддалась под моим весом, и я провалилась вовнутрь. В помещении царил такой же полумрак, как и в келье. Полукруглый потолок взмывал ввысь, будто желая дотянуться до неба отверстием в форме семиконечной звезды, прорубленным прямо над головой. В нём мерцали звезды и бесшумно носились ночные насекомые. Я быстро обошла не очень просторную комнату. С каждым шагом крепло разочарование: за исключением нескольких статуй Лиара, расставленных вдоль стен и неглубокого каменного бассейна, внутри ничего не было. Бассейн до половины заполняла прозрачная вода, тонкой струйкой журчащая из отверстия в стене. Ничего. Ни намёка хоть на что-нибудь! Отчаяние затопило меня. Я прижалась лбом к белой стене, яростно поминая Хэлля, его демонов и страстно желая увидеть, как мейстер Генар медленно тонет в этом бассейне. Бесполезно. Теперь придется начинать поиски с начала, а это значит, что один день из отведённых нам трёх потрачен зря. Оглянувшись в последний раз, терзаемая безумной надеждой на то, что сейчас произойдет чудо, и колодец драконопоклонников возникнет посреди комнаты, я потянула на себя дверь. И обмерла, услышав шелест песка снаружи. Кто-то неспешным шагом пересекал площадку. 186 — алый шакал — горный хищник, похожий на волка, но размером с быка. Покрыт тёмно-красной шерстью. Имеет длинные загнутые когти, помогающие взбираться по отвесным плоскостям, и два ряда зубов. Среди мудрецов Алдории бытует мнение, что алые шакалы обладают зачатками разума, так как их лай очень похож на примитивную речь; 187 — Светоч Мудрости Лиара — сборник притч и заповедей, приписываемых Лиару. Записаны неизвестными мудрецами через пятьдесят лет после Прихода Дракона. Янтарные плиты, на которых высечены эти притчи, хранятся в Королевской Библиотеке Алдории; 188 — Айда — в алдорской космогонии морская богиня, повелительница штормов и бурь. По преданию, появляется в разгар тайфуна верхом на дельфине, держа в руках медный канделябр, на котором горят бледные огни — предвестники крушения.