Отказ от вредных привычек

      Кристина всегда полагала, что за свою короткую жизнь повстречала немало людей, и все они, в большей или меньшей степени, походили друг на друга: взять хоть балерин из кордебалета. Все как на подбор: тонкие, изящные, хрупкие, гибкие, красивые… и до безобразия болтливые. Впрочем, и сама Даае любила проводить вечера в компании этих веселых неунывающих девиц, всячески поддерживая душевный разговор.       Девушка часто вспоминала о своей милой опекунше, которая в чем-то заменила ей мать — о мадам Валериус. Эта милая, кроткая, вежливая старушка с молочными волосами и паутинкой морщинок на лице вызывала в душе молодой Даае нежный трепет, но наивность этой женщины удивляла даже Кристину. Мадам Валериус хоть и заботилась о девушке, но все же не подготовила ее к взрослой жизни, где грезам и мечтам не место, а Кристина выросла именно такой, да и жила бы в своем воздушном замке из сказок и мечтаний и осталась бы там, отгородившись от взрослой жизни крепкой стеной, если бы не…       Если бы не одна личность, буквально силком вырвавшая Кристину из мира грез. Личность необыкновенная — таинственная и мрачная, а вместе с тем пугающая и до невозможности капризная. Впрочем, стоит отдать этой личности должное — после нескольких дней, проведенных в подземелье один на один с вышеупомянутой личностью, Кристина быстро осознала, что пора бы кончать витать в облаках и наконец взрослеть.       «Ибо должен быть здесь хоть один взрослый, здравомыслящий человек» — подумала девушка, уже устав сжимать уши ладонями, чтобы не слушать музыку, лившуюся из соседней комнаты. Хотя, музыкой подобное сложно назвать — через свой огромный орган Эрик передавал всю боль и обиду, всю муку своего существования. Его песня рыдала, выла, стонала. Она выплескивалась из спальни Призрака и разливалась по дому так же стремительно, будто была огромной волной, с нетерпением готовой поглотить все на своем пути. Его музыка давила на девушку так сильно, что Кристина на мгновение подумала, что та осязаема. Не выдержав, Даае упала на кровать и застонала.       Когда это все кончится? Когда его истерика пройдет?       За несколько дней проживания в компании Эрика Кристина быстро осознала, что стоит ей, самой того не подозревая, сказать лишнее слово, как он закатит дикую истерику, в результате чего они оба, рыдая, разойдутся по комнатам. А потом он, пересилив гордыню, вытрясет из себя прощение, и пусть только попробует Даае его не принять — на ее кудрявую голову вновь обрушится новая волна негодования, только в этот раз Эрик будет стоять перед ней на коленях и рыдать.       Кристина будто очнулась от странного дурмана, когда поняла, что все кончено. В воздухе повисла гробовая тишина, а значит, истерика прошла. Молодая женщина вздохнула с огромным облегчением, но из комнаты выходить не решалась. В итоге, спустя пять минут обозвав себя самой последней трусихой, мадемуазель Даае, приложив ухо к двери и прислушавшись, убедилась, что Призрак не выходит из спальни, все же выскользнула из спальни и направилась в столовую, где ее ждал недоеденный — да что там, нетронутый — обед, который она так заботливо готовила. Даае мрачным взглядом окинула стряпню — жюльен из птицы, салат из печени и суфле — и вздохнула. Блюда уже давно остыли, Эрик вряд ли к ним притронется, а у Кристины напрочь пропал аппетит после перепалки. Но и потом съесть не получится, ибо еда сразу пропадет. Придется все выбросить.       — Весь труд насмарку! — не выдержала и прошептала Даае, и, не сдержавшись, без сил опустилась на стул и заплакала, спрятав узкими ладонями лицо. Никакие репетиции, никакие уроки музыки, ни даже даже смерть собственного отца не выбивали из колеи и не изматывали настолько, как проживание в доме Эрика.       Господи, как же она устала! Как же она хочет домой, к мадам Валериус, к маленькой шустрой Мег… да хоть к Ла Карлотте, лишь бы не оставаться здесь, с этим невыносимым человеком…, а человеком ли?       Кристина задумалась: его лицо явно не походит на человеческое. Изуродованное до безобразия, оно напоминало о смерти.       Но смерть — как полагала мадемуазель Даае — бесчувственна. А Эрик обладал чувствами и предельно ясно выражал их с помощью своей дьявольской музыки, которая, наверное, даже мсье Ришара и Моншармена заставила бы разразиться слезами. Вспомнив о музыке, Кристина поморщилась — в день их первой встречи Эрик клялся, что не причинит своей протеже вреда. Но Господи, лучше бы он физически истязал ее, нежели пытал вот так, с помощью нот и органа!       Вспомнив о музыке, Кристина снова разразилась горькими слезами, жалея то ли себя, то ли своего Ангела Музыки.       За этим занятием застал ее Призрак Оперы.       Мужчина вздохнул:       — Кристина. — Осторожно позвал он. Даае, доселе не замечавшая присутствия постороннего (если хозяина дома можно назвать посторонним), и, встрепенувшись, вскочила со стула.       Сердце Эрика сжалось под пристальным, немного испуганным и подозрительным — вдруг опять кричать будет? — взглядом Кристины. Ну не хотел он в очередной раз срываться перед ней, а уж тем более доводить до слез и пугать и без того запуганную девушку. «Да ты не только женщину, ты и здорового мужика довести до слез можешь!» — признался ему однажды дарога, и если раньше Призрак Оперы этим умением гордился, то сейчас оно ему ой как мешало.       И сейчас мужчина искренне раскаивался.       — Вы что-то хотели? — нарушила неловкое молчание мадемуазель Даае, робко поглядывая на черную маску. Эрик растерялся: только что он придумал чуть ли не целый монолог об их сложных отношениях, о том, как мужчине жаль расстраивать ее и что впредь он постарается вести себя более сдержанно, как все слова, готовые сорваться с языка, под пристальным взглядом карих глаз вдруг вспыхнули, как никель на воздухе, и испарились.       Не имея ни малейшего понятия, о чем следовало бы говорить, Эрик ляпнул не подумав:       — Чем занимаетесь? — и мысленно обозвал себя самыми последними ругательствами. Да, это же так важно — поинтересоваться, чем она занимается после того, как он сам устроил разнос и чуть ли не до смерти напугал своими дикими нечеловеческими воплями бедняжку!       Однако молодая женщина с ответом не помедлила, смерив мужчину, однако, немного удивленным взглядом:       — Уб-бираю… точнее, сейчас б-буду убирать, — всхлипывая из-за недавнего плача, поспешила исправиться девушка, неожиданно резко схватив блюдо с остывшим жюльеном. — Куда его выбросить?       Если бы у Эрика были брови, они бы обязательно поползли вверх.       — Зачем же выбрасывать?       — Он все равно исп-портится, — Даае судорожно вздохнула и отвела взгляд в сторону. Девушка чувствовала себя до ужаса неловко, в частности из-за того, что стоит перед взрослым мужчиной, но не может успокоиться, восстановить дыхание и говорить, не заикаясь и не всхлипывая. Что уж говорить о зареванном лице.       — Так почему бы вам его не съесть? Вы ведь только завтракали, а время к ужину.       Кристина вспыхнула — едва ли полчаса прошло с того момента, как их перепалка слышалась на все подземелье, а теперь он как ни в чем не бывало спрашивает, почему бы ей не съесть жюльен, из-за которого они как раз и поссорились?!       — А я и н-не голодна! — Кристина гордо выпятила грудь и сложила на ней руки, подумав, однако, что сия поза в сочетании с зареванным лицом и судорожными всхлипами ну никак не сочетается.       Отвернувшись, девушка направилась в сторону столовой, пробубнила себе под нос: «Я сыта вашими истериками по горло!», но очень-очень тихо, полагая, что Призрак Оперы не расслышал ее невнятного бормотания.       Зря она так полагала.       — Что-о? — возмущенный Призрак гневно сжал кулаки и направился к девушке, напрочь забыв, что, вообще-таки, собирался извиниться перед ней. Мадемуазель Даае, заметив стремительно приближающуюся фигуру мужчины, от испуга пискнула и дала деру из комнаты. Однако мужчина не собирался так просто отступать и благополучно приближался к девушке.       — Значит, сыты по горло! — он все-таки догнал Кристину в коридоре и выхватил блюдо из тонких женских рук. — Значит, Эрик вам надоел?! — гремел Эрик.       — Вовсе не надоели! — запротестовала Кристина, принимая отчаянную попытку вернуть себе блюдо. Схватив за фарфоровые края тарелку, она с силой потянула на себя, однако Эрик был не так-то прост и покрепче ухватился за края.       — Ох, все-таки не надоел! Вы не представляете, насколько Эрику от этого легче! — голос маэстро буквально сочился сарказмом.       — Все было бы гораздо проще, если бы вы не вели себя как дитя!       — Ах это Эрик дитя?!       — Да, вы! А кто, по-вашему, недавно закатил истерику?       — Вы чуть ли не силком пытались впихнуть в меня этот проклятый жюльен!       — Это не повод для истерики!       — Еще какой повод!       — Ах вот как? Значит, если я не буду есть несколько дней подряд, и вы вежливейшим способом (здесь Эрик возмущенно фыркнул) предложите мне отведать ваш жюльен, опасаясь, что я, может, скоро умру от голода, мне что, тоже кричать на весь дом, а потом запираться в спальне?       После сей гневной тирады последовало внезапное, неловкое молчание. Кристина, ловя на себе удивленный взгляд янтарных глаз, покраснела от смущения. Господи, да она же только что кричала на своего учителя. На Ангела Музыки. На Призрака Оперы, черт подери!       Но Эрика удивило не это.       А спустя мгновение послышался теплый, ласковый смех маэстро.       — О, Кристина… — все еще смеясь, говорил Призрак — и мрачного настроения как не бывало. — Неужели вы и вправду думали, что я намеренно морю себя голодом? — последовала очередная волна смеха. — Ради Бога, Кристина, моя дорогая, не волнуйтесь за меня! Я не обычный человек, мне нет нужды так часто питаться.       — Но вы ведь ели в последний раз, когда я принесла вам в спальню завтрак, — слабо запротестовала Даае. — А это было два дня назад!       — Так вот зачем вы все эти два дня пытались впихнуть в меня еду! О, Кристина, вы… — мужчина промолчал, не в силах выразить нахлынувших чувств.       Она заботилась о нем. Она все-таки переживала за своего маестро.       А Даае чувствовала себя последней дурой. Она взглянула на жюльен.       — Полагаю, его все-таки надо выбросить…       — Даже не думайте! — Эрик подорвался к ней и дернул за руку, сжимавшую тарелку. Не удержав блюда, Кристина выпустила его, и тарелка благополучно встретилась с чистым, идеально выглаженным сюртуком маестро и рухнула на пол.       Повисла неловкая пауза, после которой Эрик, стянув кожаную перчатку с левой руки, взял кусочек прилипшей к сюртуку курицы, и, приподняв маску, положил в рот.       — Все-таки соли маловато.       — Все-то вам не нравится, — шутливо пожаловалась Кристина, после чего оба дружно рассмеялись.       — Шутки-шутками, а вы все-таки пообещайте мне, что будете составлять мне компанию и кушать со мной хотя бы раз в день… Ну, чтобы я была совершенно спокойна. — Попросила Кристина, вдоволь насмеявшись.       Эрик вздохнул, но сказал, что постарается составлять девушке компанию и трапезничать вместе с ней. Кристина расплылась в счастливой улыбке — после нескольких дней борьбы она наконец отбила у него противную привычку есть раз в неделю.