Ларец златоглавых сердец

Осторожно! Оберин дичайшим образом заООСен, ибо уж слишком пошлый он тут. ​ ​ В горнице королевы Рейлы светло и уютно, через открытое окно ветер заносит птичий гвалт и прелый запах старости, будто насквозь пропитавший изнанку Королевской гавани. Королева одета в платье цвета голубого топаза с длинными рукавами и высоким воротником, белая, толстая шаль покрывает ее руки, на голове корона из белого золота, усеянная черными алмазами, что так идет ее истонченным серебристо-седым волосам. — Почему вы не надели одно из платьев, что вам подарили? ─ спрашивает Рейла. — В них жарко, и они мне просто не нравятся. — Элия всегда говорит правду, прямота и искренность ─ вторые ее имена, но с королевой нужно быть осторожнее. Рейла слегка улыбается и вновь углубляется в вышивание, ловко крутя пяльцы меж узких, изъеденных множеством линий пальцев. На Элии легкое, летнее платье мирийских кружевов, отличающееся скромностью кроя, примечательное лишь перевязанными лентами на плечах. Волосы ее затянуты в толстый хвост и перевиты жгутами, украшенными яшмой. Элия гулко кашляет – в Королевской гавани влажный жаркий климат, даже дома её легкие порой исторгали слои пыли и мутило, но здесь, в столице, здоровье ухудшилось еще более. Визерис, играющий с деревянными рыцарями, цокает в который раз, когда она слишком долго и громко кашляет. Неловкость минувшей ночи все еще ест сердце. Проснувшись, Элия не обнаружила принца рядом. Это колет еще сильнее, прекрасный вчера принц теперь кажется высокомерным, лицемерным лангустом. Не желая оставаться в комнатах, где позор и унижение настигли ее вчера, она решила прогуляться по замку, быстро, однако, повстречав королеву, которая предложила позавтракать вместе. — Твоя семья не приедет навестить тебя? — голос Рейлы полон искренней заботы и тепла, но вопрос ее вызывает у Элии раздражение и тоску. Мать Элии была фрейлиной королевы, но узнав о хвори отца, вернулась в Дорн, отказавшись вновь приехать ко двору даже по случаю свадьбы дочери. — Твои родные не приедут? — повторяет ее величество. — Отец болен и не смог приехать, матушка ухаживает за ним, а Доран сейчас в заботах о замке, ведь теперь он стал кастеляном Солнечного копья, — не давая прямого ответа, поясняет Элия и не упоминает Оберина. Тот попросту не пожелал ехать, чтобы смотреть, как она «продается короне». Это был выгодный брак, даже мать сказала, что лучшей партии не сыскать. Из родни в Красном замке с ней остался дядя Ливан и то, давший обеты Королевской гвардии. Элия отпивает лимонный чай, прогоняя холод, осевший в теле после прошлой ночи. Кашель вновь дребезжит в легких, покрывая стенки глотки слизистой мокротой. Элия чуть ли не роняет чашку, вглядываясь в светлую жидкость чая, такую желтую, прямо как Солнечное копье… — Кашель вас совсем погубит, стоит ли послать за мейстером? — Глаза Рейлы блестят материнской заботой. — Благодарю, — улыбается Элия. Четырехлетний Визерис, быстро перебирая ножками, подбегает к матери. — Погляди, матушка, — ребенок протягивает тонкий лист пергамента, усеянный красками. — Это я на коне, — объясняет он, тыча куда-то в лист. — Я буду сильным, как отец! — взволнованно пищит он, пока Рейла пристально, с любовной улыбкой, разглядывает рисунок. Белая шаль съезжает с ее руки, открывая на запястье желтые раздувшиеся синяки. Элия вздрагивает, ставя чашку на резной табурет рядом с мягким сиденьем. Много слухов ходит о том, что Эйрис бьет свою жену, что из-за этого она теряла всех своих детей – одного за другим. «Я буду сильным, как отец!» − нарекает Визерис, но Эйрис Таргариен не сильный, а безумный. «Да смилостивятся боги, чтобы тебе не перепало его безумия». Рейла поправляет накидку, благосклонно хвалит мальчика, трепля его волосы, и тот, самодовольно подпрыгивая, вновь принимается что-то чертить за столиком на высоком сиденье. Зной бежит в крови Элии, выветривая песчаное благоразумие. Она тысячу раз жалеет об откровенности, впитанной в Водных садах, в разговорах с Оберином. Королева смотрит, как затравленный зверь распахнутыми глазами, когда Элия спрашивает: — Как часто король делает это? Всего на мгновение Рейла Таргариен оживает, словно пустыня под редчайшим дождем, но затем ее выражение вновь меркнет, поза становится еще более съежившейся и беззащитной. Королева опасливо смотрит на сына, надеясь, что тот не слышит, а потом отвечает: — Так часто, что с каждым разом моя любовь к нему становится больше, и за эти годы я полюбила его так сильно, что готова умереть за него. — Элия не дура, чтобы не понять смысл слов. Заменить бы в них «любовь» на «ненависть», и все станет на свои места. — А Рейгар? — опасливо спрашивает Элия, зная, что та поймет. — Он другой, ласковый и понимающий, — королева качает головой, и истонченные серебряные нити волнами бегут по ее плечам. Обе обмениваются проникновенными долгими взглядами. Рейла первой нарушает молчание: — Вы слышите эти звуки со двора? Кажется, происходит нечто важное, — только тогда Элия обращает внимание на вытянутые звуки рога, возвещающие о пришествии кого-то важного. Визерис, резко вскинув голову, как ящерка, некоторое время с любопытством взирает на окно, а потом подбегает, не выпуская из рук блестящего, отделанного черным золотом дракона. — Матушка, там знамена! — кричит малыш, взволнованно вглядываясь в весеннее полотно за окном. Элия делает еще один глоток чая, но тут же и давится им, когда принц оглашает, что у приезжих на знаменах солнце и копье. Не заботясь о правилах приличия, Элия вскакивает и, плеская желтизной юбок, бежит к окну под добрый смех Рейлы. Ворота Красного замка распахнуты, их бронза плавится на солнце медом, уступая в блеске и яркости проезжающим дорнийцам. Их она узнает везде – загорелых, поджарых, одетых в легкие кожи и ткани. Припадок кашля подкатывает к горлу, но Элия пересиливает его. — Это мой брат Оберин! — взволнованно шепчет дорнийка маленькому принцу. Визерис смотрит на нее как на сумасбродную. Но удивительно, все же улыбается, прижимая дракона к груди.

~***~

​ Брат ведет ее под руку. Как всегда, веселый ─ от него пахнет враждебностью к Красному замку, к людям вокруг, к Таргариенам, но больше всего к ее новому мужу. Бодро шагая к Девичьему склепу, сланцевая крыша которого переливается в ясном свете дня сотней красок, Оберин протягивает: — Я не позволю тебе покрыться драконьей чешуей и забыть о семье, сестренка. — Я даже не сомневаюсь, братец, — парирует Элия, кладя вторую руку на его локоть, — главное сам не забудь, что у тебя есть сестра, когда будешь делать новых бастардов. Оберин только хохочет в ответ. С Красным змеем никто не смеет обращаться подобным образом. Никто, кроме нее. Он шепчет ей на ухо, его губы так близко, что пропитанное дорнийским жаром дыхание жжет ее кожу, и на мочке от тепла оседают мелкие капли. — Я буду навещать тебя в этом рассаднике сплетен так часто, что ты и вовсе забудешь о своем муженьке. — Не дождешься, — рычит Элия прямо ему в губы, не заботясь о том, что подумают другие. Восточный двор Красного замка шумит гостями, прибывшими на свадьбу. Она вылавливает глазами дорнийцев. Эдгар Айронвуд издалека подмигивает лазуритовыми глазами, указывая сыновьям на внутренние дворики, отданные под учебные бои. Мимо них проплывает вечно хохочущая леди Блэкмонт со своим бородатым мужем. И все ж дорнийцы уступают в количестве южным лордам. Элию тошнит от высокомерно подернутых острых бровей Эстермонта Блаунта и вечно трясущихся усов лорда Баквелла, что так же важен, как его тучная громогласная женушка. Все эти лорды и леди ненастоящие, с молоком усвоившие уроки лизоблюдства и покорности перед высшими по званию. Дорнийцы, пропахшие смехом и раскованностью, не такие. — Смазливый принц уже успел наградить тебя своим слабым семенем? — проговаривает Оберин, одаряя ее запахом красных апельсинов. Элия цепко стискивает его локоть и вдавливает ногти в песочный бархат колета. Брат смеется, за что получает косой взгляд Эртура Дейна, приветствующего их у раскрашенных дверей Малого зала. Элия, словно платья, сменяет кривую ухмылку, предназначенную Оберину, на ровную улыбку, предназначенную для всех остальных. Молчание повисает между ними, когда они входят внутрь. До слуха доносится струящаяся, как речной поток, мелодия. Рейгар пригласил их обоих отобедать с ним, но Элия ожидала, что к ним присоединятся и король с королевой, или компаньоны принца. Однако он один разделяет длинную палату, сидя за узким столом. Перво-наперво он, кажется, не замечает их, продолжает перебирать тонкие серебряные струны маленькой арфы, инкрустированной слоновой костью и украшенной перламутром, такой же прекрасной, как сам принц. — Вот развратник, ясно же, что музыка только прикрытие для его нечистых фантазий. Так и представляю, что он может сделать с тобой в постели, — еле слышно шепчет Оберин, и Элия не в силах сдержать смешок, развилистым эхом уходящий в высокие своды потолка. Пальцы Рейгара дергаются, струны издают нескладный звук, и он поднимает голову. Его лицо такое искреннее, светящееся чем-то светлым и невинным, но уже в следующее мгновение разглаживается в холодной учтивости. — Миледи, — кивает принц, вставая из-за стола. — Милорд Оберин, мы уже виделись с вами сегодня. — Рейгар вместо десницы короля встретил маленькую процессию дорнийцев, приехавших утром. Выворачиваясь из хватки брата, Элия усаживается за стол из белого дерева и говорит: — Наверное, я покажусь скучной, но вы прекрасно играете. — Вы еще не слышали, как звучит арфа. Это всего лишь лира, не чета пронзительности весенних мелодий арфы. — Оберин только фыркает в ответ. Ей кажется, что воздух начинает дребезжать от натянутого напряжения. Обед роскошен. Стоит признать, блюда Красного замка более сочные и подрумяненные, чем в Старом дворце или Солнечном копье. Бараньи ребра, зажаренные под чесноком и листьями салата, насыщают желудок и усеивают язык остротой; тыквенный суп дарит телу тепло, которого ей не хватает даже под жарким солнцем Королевской гавани. В то время как ее брат и муж пьют вино, она пробует отвар пустырника, разбавленный медом ─ рецепт, привезенный из Дорна, специально по случаю состряпанный мейстером Калеоттом. — Так, что же, — с опасным прищуром Оберин ломает мякотные лепешки, — я надеюсь, ваша милость будет хорошим мужем моей сестре? — Я буду стараться, но разве может найтись мужчина, достойный столь великолепной женщины? — Рейгар чуть улыбается ей, и хотя Элия думает, что чувствует к нему лишь презрение, сердце предательски пропускает удар. Она невольно сравнивает их. Таргариен несомненно великолепен, намного прекраснее брата, выше его, но Оберин шире, в его манерах нет лишней вычурности. — Расскажите мне о Дорне, — ловко меняет тему принц. — О, это прекрасное место! — вскидывается Элия, хотя видит, как Рейгар смотрит на Оберина, ожидая ответа от него. — Там намного жарче, чем здесь, ночи наступают раньше… — Зато какие ночи! — по-кошачьи мурлычет брат, и она внезапно ощущает его ловкую руку, скользящую по складкам ее юбок вверх по бедру. К счастью, муж не видит этого – он сидит напротив за столом, и бело-древесная поверхность скрывает их бесстыдство. Элия злится, старательно скрывая это за улыбкой, и вцепляется острыми коготками в руку Оберина, зажимая его фаланги острой хваткой. Он, как от огня, отдергивает руку. Она не какая-нибудь потаскуха, чтобы прямо при муже развратничать с другим. — Даже ночью жизнь не умолкает в Солнечном копье. В этом вся прелесть Дорна, — с улыбкой говорит Оберин. — Вам не нравится Королевская гавань? — вскидывает брови Рейгар, искусно разрезая лимонное пирожное на серебристом блюде, в отражении которого блестит его задумчивое лицо. — Разве может понравиться место, где люди не вольны делать, что хотят? — с намеком говорит Оберин. Это правда. Люди здесь злые и напуганные, как поговаривают, всего несколько дней назад король приказал отрубить одному из просителей причиндалы за то, что он обрюхатил жену. Бедняга просил пару рабочих рук помочь восстановить на его землях убитый пожаром урожай. Эйрис объяснил свои действия тем, что если бы рабочий занимался землями, а не женой, то мог бы спасти урожай. — Разве может понравиться место, где люди не вольны делать, что хотят? — Слишком большая вольность бывает губительна, — парирует Рейгар, обезоруживающе улыбаясь, Элия же видит, как рука Оберина под столом сжимается в кулак. Запах жареного пропитывает разговор. Ее сердце бьется сильнее, пробивая стенки ребер болью. Слабость жидким маслом разливается по конечностям, Элия заходится кашлем, и этого достаточно, чтобы Оберин по крайней мере, прикрыл свое презрение легкой улыбкой. — Ваша милость не сочтет за наглость, если я попрошу сыграть что-нибудь веселое и непринужденное? — Хищность, наконец, высыхает в Оберине. — Если моя леди также одобрит это, — лучится уступчивостью Рейгар. Элия кивает, и он берет изгибистый и тонкий, как его пальцы, инструмент, легко проходясь по музыкальным нитям. Зыбкая, тающая на слуху и плавящаяся мелодия покатывается по залу. Лира как будто поет обо всем на свете, что близко и знакомо каждому – о первом крике ребенка, о доме, о заботе матери… о танцах в Солнечном копье, перепеве птиц в Водных садах… В поле ее зрения оказывается широкая ладонь Оберина. Элия словно пробуждается, улавливая тигриные глаза брата, стоящего в приглашающем жесте и чуть склонившегося рядом. Его улыбка мягкая, кончики губ слегка подернуты теплотой. И все-таки ей думается, что его приглашение на танец очередной способ обозлить Рейгара. Но кем она будет, если посрамит родную кровь отказом? В его взгляде скрывается больше обещания и любви, чем в аметисте глаз принца. Её легкие юбки шелестят в темном желании, когда руки Оберина скользят по худым бедрам, ее змеи-волосы рассекают воздух черными полосами, пока брат кружит вокруг. Элия думает, что силы непременно покинут ее, кашель рвется из горла, но когда размыкает губы, с них слетает не шаркающая мокрота, а звенящий смех. Оберин не смеется, его глаза говорят больше, внимательные и чуткие. Шелка шафрановой рекой разливаются вихрами в воздухе, а брат прижимает ее все теснее, улыбка его становится острее, кончики уст – наконечниками копья. Наконец, он и сам начинает хохотать, его смех обволакивает её смех, сливаясь с ним воедино в оглушительный, скользящий змеей по залу. Музыка слишком грустная и сложная для забав, и лишь потом Элия замечает, что мелодия и вовсе стихла. Её улыбка в недоумении тускнеет, брат замечает это и вместе с ней оборачивается к Рейгару. Принц глядит на них отстраненно и завороженно, как охотник, любующийся естественной природой. В его взгляде нечто извечное, что оседает на страницах книг, и мучает вопросами о жизни все умы без исключения. Элия представляет, как глупо она сейчас выглядит, и спешно отстраняется от брата. — Танец невозможно выветрить из крови дорнийца, — улыбается Оберин, крутя меж пальцами клубнику с блюда и кладя в рот. Рейгар смотрит лишь на Элию. — Вы вместе прекрасно смотритесь, — недвусмысленно выносит принц.