2094

познает. чондэ вы знаете, как себя чувствуют люди, когда у них в руках пустая и полная нераспечатанная пачки? курить хочется, но это не его. чондэ не верил, что зависимость появляется после первой сигареты. и чувствует себя странно, когда спустя месяц после первых двух пробных снова хочет курить. хочется повторить. вены чешутся от жажды, чондэ хочет ломать руки, потому что противно. непонятно почему. вроде прошел месяц, он больше не вспоминал об этом, но сейчас, почему-то сейчас хочется. не сильно, но ощутимо. чондэ насмотрелся в свое время на курящую мать, задымляющую балкон в его комнате, чтобы отец не узнал, и решил, что пассивного курения ему хватит. да и ебал он это в рот, прекрасно зная, к каким болезням это приводит. сейчас же он осознавал, что сам недалек от этого. он понял, почему говорят: «сигареты для души». наверное потому, что когда плохо, хочется навредить телу? и вот чондэ стоит. в одной руке лежит пустая, в другой — полная, еще в пленочке. мать, наверное, не настолько тупая, что не обратит внимание на открытую пачку? осознание проблемы такое четкое, что чондэ несет. он может просто потерпеть, немножко поломаться, и все само пройдет, ведь он понимает, что ничего хорошего в курении нет. да и прятаться ото всех, как мать от отца, он не хочет. или же пойти на поводу ломоты в венах и прекратить себя терзать? чондэ задумался. а смог бы он правда взять сигарету, если бы вторая пачка уже была неполной? не стыдно. (чондэ/бэкхен)!fem бэкхен так и не посещает мысль о том, что пить столько не стоило. она лежит в кресле, свернувшись под диванной подушкой, вдали от выпивки и всех пьющих, потому что она на грани своего предела. пик опьянения — ни есть, ни пить она уже ничего не может — тошнит. но если не шевелиться, то нормально. пока что человек. ей так дико, что всего лишь одиннадцать, а она уже все. как же безудержное веселье всю ночь и реки алкоголя? нужно было пить только вино и ничего не мешать. и ведь всего полчаса назад она целовалась на кухне с именинницей и танцевала. нужно. меньше. пить. она не поняла, в какой момент квартира опустела, а сама она осталась наедине с девушкой именинницы, с которой до этого дня она не была знакома. разговоры про алкоголь, конечно, в приоритете. и вроде весело, а вроде не очень, когда чондэ прикладывалась тонкими красивыми губами к горлышку бутылки игристого вина. бэкхен царапала кожу рук отросшими ногтями, не чувствуя боль. ей всегда так странно, что после выпивки она будто как под анестетиком — от царапин по коже холод. спустя время в квартиру заваливается толпа пьяных гостей вместе с именинницей. оказалось, провожали тех немногих, кто не оставался на ночевку. ей понравилась чондэ. и она не помнит, кто первый из них во время просмотра фильма, под пледом, взял другую за руку. бэкхен, конечно, не знала, что чондэ курит, и, конечно, побежала за ней на улицу, когда обиженная на свою девушку именинница осталась дома. бэкхен понимала, что она делает, но не очень контролировала себя. чондэ тоже. и что с этим всем делать, они подумают утром. немного о цветах. бэкхен/чондэ — бэк. бэк. бэк. — что? — почему тут так много цветов? у меня же аллергия, убери их. запах такой сладкий и липкий, будто медом дышу. не люблю его. — сейчас уберем. чондэ держится руками за голову, потому что она болит. наверное, кружит после яблочно-вишневого сидра. вокруг так светло, так много различных цветов, все светится на солнце. душно. руки продирает истома, скребет по венам, раздирает. чондэ нравится это чувство, потому что оно стало привычным. он чувствует себя отдохнувшим. хочет коснуться высветленных волос, что лезли в глаза, но его ладонь уже сжимают чужие пальцы, и ему так хорошо, что он расслабляется полностью и опрокидывается на цветы, что потребовал убрать. бэкхен сжимает чужие бледные запястья , вжимает в подушку, зовет медсестру, чтобы несла успокоительное. воняет лекарствами, которыми качают чондэ изо дня в день. пациент кричит, кричит так больно, что режет по сердцу, будто его жгут кострами. этим криком и слезами бэкхена глушит, как рыбу динамитом, когда медсестра втыкает в черную вену под прозрачной кожей иглу, травит кровь очередным транквилизатором. — бэк, — говорит чондэ, когда замирает, привязанный ремнями к кровати, смотря в потолок влажными глазами. — что? — почему тут так много цветов? — сейчас уберем. о боге. чанель/чондэ чанель чувствует, как его накрывает, как косит в сторону. щеки немеют, не прокусываются, не болят. он еще живой? не чувствует. перед ним — дьявол, меняющий окраску крыльев на святой, и он не знает, что делать. говорить или молчать? дьявол красив. улыбается, трясет кудрями, шелестит крыльями. к нему слетаются птицы, садятся на плечи, кружат над головой. цветы не вянут, распускаются. гремит гром. — ты дьявол? — а ты как думаешь? — что ты тут делаешь? — проклинаю по фотографиям. — ясно. — вот чтоб еще раз я шутил с людьми… дьявол вздыхает. чанель чувствует себя благословленным, а цветы в его ботаническом саду отныне считаются целебными. болеет. бэкхен бэкхен чувствует себя на такой тонкой грани обморока, что не верит ни себе, ни зеркалу. стены в отражении кружатся, чернеют, плавятся; собственные руки крошатся, осыпаются мозаикой; глаза продавливаются. паническая атака накрывает. бэкхен откидывается на кровать ?, чтобы не видеть, обхватывает себя руками, потому что кости выворачиваются, под кожей что-то ползает, кишит. кричит. бэкхен много рисует, потому что ему не с кем говорить. черной и красной гуашью, обмакивая кисть по самые пальцы, без воды, линия за линией, лист за листом. рвет бумагу, жует и режет, снова рвет, рвет. ломает кисти. проливает краски. рисует, как не может спать из-за галлюцинаций и ждет рассвета. рисует черную девушку, что средь ночи поет ему колыбельную, а когда он просыпается, страшно кричит. черной тушью, потому что черная и красная гуашь на очередной особый случай, закрашивает зеркало, чтобы самому не видеть, как он ломается изнутри.