Снежная любовь принца.

Прогулка действительно меня немного расслабила. И я вернулся в свои покои, если и не умиротворенный, то не столь озлобленный против всего мира. Зачем боги послали мне брата? И зачем тогда забрали? И зачем… Мы с Атайей двойняшки. Но совсем не похожи. Нет, внешне — очень даже, однако по характеру полные противоположности. Брат спокойный, дружелюбный, обманчиво мягкий. Он вообще умел прекрасно притворяться. Я — резкий, строптивый, мрачный. Никто мне не нравится, и ни к кому я не привязан. Как я уже говорил, во мне живет яростное пламя, ураганный ветер, шторм морской пучины… Что ж, я уродился в мать, гордую и несгибаемую женщину из горного племени агахаке. Брат больше перенял от отца, велеречивого царедворца. Мы не были с ним близки, несмотря на соседство в общей материнской утробе. Я ненавижу слепо следовать приказам и распоряжениям, да и вообще ненавижу подчиняться. Мне для спокойного существования нужна свобода. А Атайя относился к подчиненному положению, как к само собой разумеющейся вещи. Впрочем, он вел себя именно так, как и положено хорошему сыну. А я никогда не претендовал на это гордое звание. Но не только поэтому я не любил Атайю. Причин находилось великое множество. Мы очень хороши собой. Красивы. Длинные, белоснежные волосы, обычно заплетенные в косу или собранные в высокий хвост, перехваченный на затылке алой лентой, чуть удлиненные к вискам глаза, уникального, сиреневого, цвета, чувственные губы…телосложение несколько хрупкое, присущее юному возрасту, но, став старше, мы становимся более мужественными. Таков наш род по матери. Таковы мужчины агахаке. (Старшие братья, от первой отцовой жены, например, обладают куда более традиционным обликом.) А мы с Атайей, обладая столь примечательной внешностью, не могли оставаться без внимания окружающих. Иногда назойливого, чрезмерного. И Атайя привык к обожателям. Научился их использовать, или они использовали его. Я полагал, как раз второе, и по этому поводу мы часто ссорились с Атайей. Меня поклонники раздражали. И я делал все, чтобы их отвадить. Грубил, откровенно игнорировал, надменно молчал, когда со мной разговаривали. Я вытворял все, что угодно, поскольку непредсказуемость — еще одна из моих черт. Как и упрямство. …Но мой трудный, неукротимый характер неизменно порождал все больше и больше почитателей. Что они все находили во мне? Не понимаю до сих пор, по мне, лучше Атайи никого не могло быть… Он умер некстати. Очень некстати. В дверь постучали. Я выпрямился:  — Войдите! Старший брат. Миродах. Что ему надо? — Кэлиан, ты не спишь? — негромко спросил он, бесшумно ступая к моему ложу. Я отрицательно покачал головой, какой тут сон… — Волнуешься? Зря, все будет в порядке, увидишь, — он осторожно сел рядом. Я горько усмехнулся: — О чем ты говоришь, Миро? Меня выдают за неизвестного мужчину…А ведь сговорили Атайю! Зачем же я ему? Отец говорит, политическая сделка, но, Миро, я — не Атайя. Я все испорчу. И…ты знаешь, я не … мои предпочтения лежат в иной плоскости, чем у Атайи. — Знаю, — брат легко улыбнулся, и, лаская, провел рукой по моим распущенным волосам. — Ты — очень красивый, Кэл. Сам не понимаешь своего счастья…Атайя…да, вы близнецы, но он…как тебе объяснить, в нем не было искры. А в тебе горит целый огонь…Безумный, яростный, страстный… — Миродах, к чему эти разговоры? — с досадой я уклонился от его ладони. Надоело, не люблю, когда меня трогают. И лишние воспоминания ни к чему. — Просто хотел тебя успокоить, — пожал он плечами. Мгновение молча смотрел, словно изучая, после чего сказал: — Ты…у тебя уже …Ты спал с кем-нибудь? — Миродах! — по слогам произнес я. — Какая разница? О чем речь вообще, я тебя не понимаю! — Прости, — он снова потянулся меня погладить. Я не шевелился, в конце концов, скоро вовсе уеду, и не увижу никого… — Атайя…у него любовник из стражи, — после паузы пробормотал я. Вот за это я тоже не особо жаловал братца! — Знаю, — небрежно бросил старший, — дурень…Ему не жить теперь. — Отец…? — Такие вещи всегда надо скрывать. Нет, плохо не то, что есть любовник, плохо, что простолюдин. Высокородного бы простили. Кэлиан…а тебе…кто-нибудь нравится? Да что он привязался? И смотрит как-то странно, в глазах вспыхивают огоньки… — Оставь меня в покое, — проговорил я после секундного молчания. Не намерен делиться своими тайнами ни с кем. — Прости. Он сегодня на редкость вежлив! — Я не хочу, чтобы ты уезжал, — вдруг сказал он. И стремительно наклонился ко мне. Я удивленно захлопал ресницами, ощущая слабый аромат трав и яблок, исходящий от брата. — Почему? — он настолько близко, что мои губы почти соприкасаются с его губами. — Ты…мой…, — выдохнул он, и, не договорив, поцеловал. Приятно…В первые мгновения я отвечал, но быстро спохватился, и разорвал поцелуй, отстраняясь от него с непримиримым видом. Что дальше? — Любимый …брат, — завершил он предложение, бессильно опуская руки. Мой откровенно неприступный вид его расстроил. Знакомо. Да. Одно и то же…Только человек другой. — Ты мне тоже нравишься, — ухмыльнулся я, откидываясь на подушки. — Кэлиан…а Атайя…он… Но мое лицо суровеет при упоминании этого имени, и я отворачиваюсь. — Иди спать, Миродах, — глухо бросаю я. — Спокойной ночи. Он поколебался, но, тем не менее, послушно поднялся и направился к выходу. Да, Атайя целовался лучше. И за это я тоже не люблю братца.