Пленники

Янтарная жидкость играла с кубиками льда и притягивала взгляд. Если бы меня спросили, сколько я уже вот так сижу, ответить я бы не смог. В голове была удручающая пустота, пришедшая на смену ярости, которая недавно буквально ослепила меня. Тут я чуть ли не подскочил на месте, сейчас, когда голова прояснилась, произошедшее виделось мне до одури мерзким. Я, конечно, планировал наказать Кристу, ну не до такой же степени! Я должен пойти и посмотреть как она, вот только я не был готов встретиться лицом к лицу с последствиями своего помешательства. Черт. «Не будь трусом, Адриан» — сказал я себе и направился в сторону подвала. Ей, наверное, понадобиться врачебная помощь, и поэтому я набрал доктору Хофману. Осторожными шагами я подошёл к металлической двери и замялся, откровенно труся открыть дверь. Я стал противен сам себе, давно ли я стал такой неуверенной в себе размазнёй? Распахнув дверь, я осмотрел помещение и ужаснулся, когда мои глаза нашли девушку. Она лежала на залитом кровью полу, раскинув руки в стороны, на запястье левой руки была отвратительная, глубокая рана, на правом запястье травма была не так ужасна. Но самое кошмарное её лицо, совершенно белое с застывшей торжествующей улыбкой. Тошнота подкатила к горлу, и я прыжками выбежал из помещения, и в первой же ванной комнате меня вырвало. Блять! Этого не может быть! Это чертовски ужасный сон. Она не могла так поступить! Не этого я хотел. Я просто хотел, чтобы она была моей, слушалась меня, и даже мысли не было от меня бегать. А теперь она мертва, и ничего уже не исправить… За дверью послышались голоса, и я, ополоснув лицо холодной водой, вышел к людям. Надо решить, что делать с телом. А уж потом заниматься самобичеванием. Я вышел и увидел, как двое моих парней на носилках выносят девушку, вокруг которой суетится доктор. Не в силах смотреть на последствия своего «подвига», я отвернулся. Не сразу я осознал, что Хофман зычным голосом раздает приказы, требуя принести ему необходимое медицинское оборудование. — Но ведь, она… — начал я. — Пока еще жива, и я надеюсь, так и будет, — отрезал врач. — А сейчас уйди куда-нибудь подальше. Я послушно скрылся в кабинете и, наконец, осушил забытый стакан, чувствуя, как огненная жидкость согревает пищевод. Мои мысли невольно вернулись в прошлое, в день, который я запретил себе вспоминать. Вновь перед глазами был тот ужас, я снова слышал тот мерзкий смех и крики боли, даже спина начала болеть, будто, я действительно вернулся назад во времени. Чувство отчаяния и беспомощности душили, и душевная боль ломала ребра изнутри… Огромным усилием воли я стряхнул с себя воспоминания, ощущая мерзкое послевкусие. Какого чёрта они вернулись? — Я закончил, Адриан, — устало сказал доктор, отвлекая меня от мрачных мыслей. — Как она? — задал я животрепещущий вопрос. — Жить будет, но вот, что станет или уже стало с её душой, одному Богу известно, — пожилой человек бросил на меня взгляд, который чётко говорил всё, что он обо мне думает, и ничего лестного там не было. — Главное, чтобы она пережила эту ночь. И я бы советовал поместить ее в нормальную комнату. Я приду завтра утром. С этими словами он ушёл. Выйдя из кабинета, я отдал распоряжение расположить её в одной из спален. Но не в комнате «любви», а другой. Надеюсь, ей понравится, если она останется жива. Она должна остаться жива!

***

Шел четвёртый день с момента трагических событий. К моему, просто, небывалому облегчению Криста выжила, и даже пришла в себя. Вот только она стала другой, лишь призраком самой себя, молчаливой тенью. От взгляда на покалеченное тело девушки становилось не по себе. Я неоднократно наносил врагам куда более серьёзные увечья, не моргнув глазом, но вот только те были кончеными ублюдками, которые и сами загубили множество жизней, а сейчас передо мной была невинная девушка, и от этого становилось мерзко на душе. Но убивало меня другое — её глаза. Прекрасные серые глаза, в которых больше не было жизни. Пустой, неосмысленный взгляд, устремлённый в пустоту. И это с ней сделал я… Каждый раз, глядя на стеклянные глаза, я просто ненавидел себя за то, что свершил. В попытках достучаться до девушки, я пробовал с ней говорить, пробовал кричать и даже пугать. Все бестолку. Было такое чувство, будто она просто отгородилась невидимой стеной от внешнего мира и ничего не слышит. Это было невыносимо. Видеть всегда такую сильную и дерзкую Кристу такой сломленной и осознавать, что это моя вина. Мерзкие щупальца стыда опутали душу, заставляя глядеть на ситуацию под другим углом. Это не Криста пыталась сломать меня, используя физический и эмоциональный садизм. И в моей ссоре с бабушкой больше моей вины, нежели девушки, ведь, это я довёл её до точки. Но вот только человеческий эгоизм — штука очень мощная, а мой, так и вовсе монументален. Я много лет воспитывал и взращивал его в себе. Людям вообще свойственно перекладывать свои ошибки на плечи окружающих, всегда легче свалить вину на кого-то, чем сказать: «да, я не прав». Вот и я поступил так же. Ослеплённый стремлением подчинить себе девушку, во чтобы то ни стало, я медленно и верно ломал её душу и психику. И естественно, когда она во мраке своей жизни встретила человека, от которого можно получить чуточку тепла и участия, она не выдержала и сорвалась. Излила накипевшее, что для меня имело не самые приятные последствия. Все шесть дней, что удалось скрываться девушке, я лелеял и взращивал злобу и мстительное желание наказать её за свои неприятности, и достиг в этом деле совершенства. Когда Криста попала ко мне в руки, у меня просто сорвало крышу, а её молчаливое непослушание, лишь добавило масла в костёр моей ярости. И я потерял контроль. Абсолютно и полностью. Движимый желанием причинить ей как можно больше боли, я зашёл слишком далеко, и чудо, что вовсе не убил её там. Похоже, это стало для девушки окончательной точкой срыва. Грань её терпения и выносливости была превышена, и она, утратив веру, решилась уйти за черту. У меня холодела душа, когда я думал, что если бы я пришёл позже или вовсе решил не беспокоить её до утра? Ответ один — она была бы мертва. Но сколько бы я об этом не думал, задавая себе вопрос — «согласился бы я отпустить ее из своей жизни, знай что будет? Смог бы я отказаться от своей ублюдочной линии поведения?» Я не мог ответить — да, конечно. Эта девушка стала для меня наваждением, лишившим меня покоя. И сейчас мои чувства и эмоции находились в таком раздрае, что я не находил себе места, искал в четырехугольной комнате пятый угол. Доктор Хофман буквально вытащил её с того света, вот только не похоже, чтобы она была благодарна. Её отрешенность от мира пугала, и я сотни раз на дню задавался вопросом — что делать? Хофман, который являлся многопрофильным специалистом, в том числе неплохо разбирался в психологии, предполагал, что девушка может пойти на контакт с кем-то, с кем у неё связаны тёплые воспоминания. Но где я возьму такого человека? Не могу же я привезти ее родных и признаться, что плачевное состояние их дочери, моих рук работа? А друзей у девушки нет, да и не хотелось вмешивать посторонних в это дело. Долго думая над этим, я пришёл к тому, что мне нужно просить помощь бабушки, ведь она единственная, кто был добр к девушке в этом доме. Но, черт возьми, если она меня не ненавидит сейчас, то точно возненавидит, увидев состояние Кристы. Переминаясь с ноги на ногу на пороге дома, в который поклялся никогда не возвращаться, я испытывал душевный дискомфорт, предчувствуя непростой разговор. Глубоко вздохнув, я, наконец, нажал на звонок. — Что ты тут делаешь? — услышал я, когда дверь открылась. В простом хлопковом халате, с чуть растрепанными волосами и сжатыми зубами, родной мой человек радовала меня тем, что я просто её вижу. — Мне нужна твоя помощь, — тихо сказал я. — Пустишь? Прищурившись и немного подумав, женщина кивнула и отошла в сторону, пропуская меня внутрь. Оказавшись в доме, я задышал быстрее. Тут ничего не изменилось, всё было так же, как и девять лет назад. И это просто взрывало психику, терзая душу воспоминаниями. — И что же тебе, «Хозяин города», потребовалось от простой, честной, старой женщины? — саркастично поинтересовалась бабушка. — Бабуль, не надо, — простонал я, раненый её словами и тоном. — А что надо? Что ты натворил? Ощущая себя последним дерьмом, я выложил, как есть, события последних дней. Когда я закончил, мне хотелось испариться, только бы не ощущать презрительный взгляд светло-голубых глаз. — И ты хочешь, чтобы я попробовала достучаться до несчастной? — спросила она, и я кивнул. — А зачем? Чтобы, когда она придёт в чувства, ты продолжил над ней издеваться? Слова старушки поставили меня в тупик. Я, если честно, и не задумывался над тем, как себя вести, если девушка придет в себя, слишком поглощенный работой и проблемой её нынешнего состояния. — Вот ответь мне на вопрос. Зачем ты это делал? Зачем мучил бедняжку? Какую цель преследовал? — Мне хотелось, чтобы она была моей, — тихо ответил я, — Чтобы она слушалась меня. — Господи! — покачала бабушка головой. — И в кого ты такой недалёкий? Что? Недалёкий? Меня ещё никто не называл таким словом. Подонок, ублюдок, чудовище, но недалёкий? — В смысле? — спросил я, растерянно хлопая глазами. — Да в прямом. Насилие в таких вопросах неприемлемо. Ты хотел её себе и пытался сломать, подавить её волю? — я кивнул изумлённый проницательностью женщины. — И что из этого вышло? Сам видишь, ничего хорошего. Знаешь, Адриан, есть птицы, которые неспособны жить в неволе, вот и Криста такая же. Не может такая девушка жить в клетке. Для неё лучше смерть, чем жизнь в рабстве. — Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я, не совсем понимая, к чему клонит бабушка. — А то, что девушек добиваться надо не насилием, а лаской и нежностью, — закатила женщина глаза, — Ты настолько глубоко завяз во всей своей грязи и жестокости, что не понимаешь элементарных вещей. Да это она не понимает! Мне не нужны капризы и споры! Мне нужно подчинение, полное и безоговорочное! — Вот, теперь ты добился того, что можешь делать с девушкой всё, что твоей душе угодно, но разве ты рад? Она твоя полностью? Но разве этого ты хотел? Второй раз за несколько минут ей удалось загнать меня в угол. Конечно, нет. Я хотел не этого. — Нет, — покачал я головой после недолгого молчания. — Но и вечное противостояние мне не нужно. — Ты ведь так и не понял, что я хочу сказать? — я отрицательно помотал головой. — Если с женщиной правильно обращаться, то она сама, абсолютно добровольно сделает, всё, ну или почти всё. Я примерно представляю, чего ты хотел добиться, но ты должен понять, что не все поддаются дрессировке. И у тебя есть выбор, иметь дело с полностью безвольной куклой или с живой девушкой, у которой есть мысли, чувства и желания, которые могут не совпадать с твоими. И есть ещё третий выход. — Какой? — прошептал я. Я был подавлен, когда бабушка носом меня ткнула в факты, которые я сам не замечал. Просто не хотел видеть. — Ты можешь отпустить её. Сделать свободной, — произнесла она, — Потому что в сложившейся ситуации, это мне кажется единственным разумным выходом. Отпустить? Навсегда лишить себя её? Почему-то одна эта мысль вызывала приступ тошнотворной паники. — Я не могу, — тихо ответил я, — Просто не могу. — Ну тогда ласка, нежность и бережное обращение, — фыркнула бабушка, — Хотя боюсь, уже слишком поздно. То, что делал ты — непростительно. И я не смогу судить девушку за невозможность забыть твои «подвиги». Отчаянно помотав головой, я начал мерить шагами маленькую кухню. Каждое слово бабушки было истиной, но меня такой расклад не устраивал. — Ты же знаешь, мне чужды эти сопли, — огрызнулся я, наконец. — Не повышай на меня голос! Оставь её в покое, если не способен по-человечески обращаться. Или в тебе не осталось ничего светлого, Адриан? — голос был ледяным, как арктический ветер. — А сейчас, я так и быть поеду с тобой. Но не ради тебя, а ради несчастной души, которую ты покалечил своими лапами. Оставив меня наедине с собой, бабушка пошла собираться. Меня просто душили, разрывали на части противоречивые мысли и эмоции. Я не мог её отпустить, просто не представлял себя без неё. Мне была совершенно непонятна такая зависимость. Как и когда эта девушка превратилась в мой наркотик? Но и все те сопливые нежности, о которых говорила бабушка, были не про меня. Я на корню задушил, убил в себе всё, что было с этим связано девять лет назад. Я просто не способен на подобное. Да и не хочу. С другой же стороны, мысль о жизнерадостной Кристе, которая соглашается на мои причуды, была слишком сладкой и притягательной. Что же мне делать?