Абсолютная защита Хатаке Какаши.

      Всю дорогу к дому свиток лежал в кармане и Какаши ощущал его присутствие, будто он был тяжелее, чем ему положено. Он не считал себя любопытным человеком, но свиток не давал ему покоя. Странное предчувствие чего-то особенного и непреодолимо фатального возникло ещё в тот момент, когда Цунаде-сама вручила его. Что бы там ни было написано, какую бы информацию он не получил, но что-то изменится, когда он прочтёт его до конца.       Мысли об этом будоражили в нём острое ощущение новой реальности, которая подводила его к необходимости открыть в себе какое-то неведомое ранее осознание. Многие вещи, которые сейчас происходили с ним, напоминали сон или нечто, походившее на отголоски давнишних желаний. Утонувшие в пучине рабочих проблем и забот жизни особо ответственного шиноби, желания так и были им отложены, подальше в глубины сознания. Его нынешняя жизнь не казалась ему идеальной, но в то же время, он не видел смысла и причины что-то радикально менять. Привычки, складывающиеся годами, в веренице насыщенных дней, полных проблем, опасностей и трудностей, беспокойств и забот – сделали его таким, какой он был сейчас. Он весьма редко смеялся, как смеётся человек ничем не отягощённый. Когда он чувствовал себя беззаботно, легко и радостно, как в детстве, когда все были живы, и мир казался дружелюбным и даже сказочным?       Память поглощала события, складывая их в аккуратные стопочки, будто отчёты о выполненных миссиях. Он замечал очень многое, запоминал всё это, и в то же время жизнь проходила мимо, вместе с течением его дней и лет. Внутри себя он почти перестал ощущать тот огромный багаж воспоминаний, который сделал его и внимательнее, и мудрее, в некотором смысле. Как бы он не оценивал самого себя, ему всегда хотелось сделать больше, чем у него получалось. А если и не всегда, то частенько. В то же время, достижение каких-то особенных, личных высот не входило в сферу его приоритетов. Об учениках и коллегах он думал совсем не так как о себе. Возможно, их интересы были ему ближе своих собственных, они становились его интересами и причинами что-то предпринимать вообще, придавая действиям и мыслям особую силу.       Он наблюдал мир и делал выводы, выводы - становились «инструментами». И так проходило время. Люди приходили и уходили, кроме тех, о ком он помнил особенно, подчас скорбя и досадуя, не взирая на срок давности. Практически никто, из тех, кто сейчас его окружал, не стремился особенно с ним сближаться, это и не печалило его особенно и не радовало. Пожалуй, только Наруто был сейчас для него особенным человеком, который связывал его прошлое и настоящее, и памятью о его собственном учителе, и учеником, за которым было будущее. Конечно, Какаши верил с самого начала в потенциал этого шкодливого и сложного ребёнка, на его глазах возмужавшего и изменившегося, одновременно не терявшего своей детской восприимчивости и усваивающего мудрость взрослой жизни.       «Какая неведомая сила нынче привела в его жизнь ещё одного человека, о котором он начинает думать не так как обо всех остальных»? – такой риторический вопрос мог бы прийти ему в голову, если бы у него была привычка рассуждать об абстрактных вещах. Его любимым вопросом, вероятно, был совсем другой – «Как с этим всем разумнее поступить?» Неуклюжая формулировка, но более правдиво отражающая суть его размышлений на тему под названием «Такирёку Ниа».       И всё же она уже была рядом с ним. Во время последней миссии он ощутил это буквально, ведь это благодаря ей теперь, пожалуй, можно не думать о количестве истраченной чакры. Он вроде в ней и не сомневался, после всего услышанного от Цунаде и всё же что-то до миссии его смущало. Теперь тучки рассеялись, и он уже увидел её сияющей, как весенняя луна в ночном небе. Тончайший свет её присутствия создавал для него ощущения заботы и поддержки. Так неожиданно непривычно и замечательно.       Какаши внутренне улыбнулся, ему показалось, что и она прямо сейчас улыбнулась ему в ответ. Как же здорово у Ниа получается держать эмоции. Он признался себе, что бывают мгновения, когда он невольно пользуется её светлым настроением, чтобы отдохнуть, погрузившись в него. Почему бы и нет?       Дома он выложил свиток на стол в комнате, когда, решив перекусить, отправился на кухню. Он что-то делал, потом ел, потом помыл посуду. Свиток ждал его.       Он вернулся в комнату – свиток на столе вопрошал к его любопытству. Подойдя к столу, Какаши бросил взгляд в окно, обратив внимание на мимолётное движение снаружи. Две птицы расположились на подоконнике – голубь и голубка. Голубь важничал, распускал хвост и крылья, призывно воркуя и красуясь перед своей избранницей.       Это зрелище отвлекло Какаши на несколько секунд, после чего он аккуратно взял свиток в руки, намереваясь, уже больше не откладывая, заняться выяснением его содержания. Устроившись удобно на кровати – сидя, скрестив ноги, он, сперва, рассмотрел свиток снаружи.       Старомодная манера оформления, традиционная завязка, выбранная бумага – всё это говорило о значительности отрезка времени, отделявшего настоящее от того момента, когда это было написано. Бумага хорошо сохранилась, завязка была не замызгана частыми прикосновениями рук – «его не слишком часто читали» – вот что однозначно понял Какаши. Развязав шнурок и пробежав глазами первые строчки, он невольно залюбовался каллиграфией, хоть и выполненной в стиле скорописи, но чёткой и легко читающейся. Ровные ряды перетекающих друг в друга значков кандзи и мор - гипнотизировали зрение и затягивали читателя в процесс.       Какаши ощутил разницу – когда он читал книжки - он «гнался» за событиями в тексте, так умело смоделированными фантазией Джирайи-сана. Сейчас – он «знакомился с человеком», это было совсем по-другому. Сенсей Ниа начинал явственнее проступать в качестве реального человека, личности, а не абстрактно прозвучавшего имени из уст ученицы.       После всех этих «предварительных осмотров» Какаши, вздохнув и выдохнув, отбросив всё лишнее из головы, начал чтение с самого начала. Первые же фразы втянули его окончательно, и он смог оторваться только когда текст начал плыть у него перед глазами - совсем поздней ночью, почти под утро. Картины памяти другого человека ожили перед его внутренним зрением и стали ощутимы настолько, будто он сам присутствовал при всём этом.       Бесхитростное и искреннее изложение тронули его душу. История двух друзей и девушки – что-то вроде дневника одного из них - вот что он читал. И тот, кто это всё написал, так откровенно и трепетно, при этом, сохраняя выдержанность внутренней дисциплины мыслей, был человеком, столь много передавшим его новой «напарнице», его «находке» - Ниа. Проникнувшись прочитанным, он уже начал многое в ней понимать гораздо лучше, связывая уже проявленные качества в более стройный образ - образ её настоящей.       А прочитал он пока только начало, вернее - почти треть. Вот таково было начало - то, что он прочёл залпом, не отвлекаясь и забыв про время. «Рассказ Такетори Ёритомо о событиях его жизни и людях, сопровождавших его на этом пути». - Так выглядела первая фраза – заглавие всего текста и оно достаточно точно определяло содержание. Потом следовало вот это: «Я родился в самой обычной семье, в самой обычной деревне, кроме того, что это была деревня известного клана шиноби, она не отличалась ничем от множества деревень моей страны. Мои родители не были особо выдающимися, но очень желали для меня больших успехов, поэтому отец дал мне звучное имя – Ёритомо. Им казалось, так они привлекут ко мне удачу и богов покровителей. Они - погибли на задании, когда я был ещё достаточно маленьким.       Их образы сгладило и размыло время. Я помнил только шершавые ладони отца, когда он трепал меня по щеке, рассказывая о том, каким я буду, когда вырасту, да лучистую улыбку мамы. Меня воспитывала тётка – сестра отца. Она была женщиной старой закваски и мужского склада характера – сочетание строгости и справедливости, при том, не забывая о женской деликатности и дипломатичности. Возможно такое влияние – было для меня в том возрасте – самым высшим благом, которое могла для меня устроить судьба. Я навсегда сохранил благодарность к этой удивительной женщине, столько вложившей сил, чтобы «разбудить» во мне все те таланты, которые сначала видела одна лишь она.        С Сасаки-сан считались многие в деревне, но она держалась особняком и сосредоточилась на муштре своего племянника, то есть меня. До семи лет я вёл относительно беспечную жизнь «послушного ученика при мудром мастере». Каждый день был расписан по минутам, чем и сколько я занимаюсь, это привило мне стремление к регулярности и прилежание, которое помогло потом справиться со многими сложными задачами - большое спасибо, за всё сделанное, Сасаки-сан.       С каждым днём я овладевал всё большими и большими умениями, сам не замечая этого. Мне было всё равно – кто лучше или хуже меня. Я жил в своём собственном мире, мало интересуясь сверстниками. Мои мысли блуждали «среди взрослых» - я думал о высшем назначении себя как человека, о надеждах своих предков. Сверстники меня не обижали, не дразнили, но особо не настаивали, если я отказывался играть с ними в обычные детские игры. Те свитки, которые я по настоянию тёти, читал каждый день - погружали мой разум в священный трепет ответственности за каждый день, проведённый на этой земле, за каждую минуту жизни. Сейчас я понимаю, что кроме неё, никто не додумался бы дать ребёнку читать такое, но она усмотрела во мне ту философскую жилку, которая тянулась именно к этому, а никак не к веселью детской сиюминутности, беззаботности игр и наивности незнания.       Навсегда запомнилась картинка – я сижу на веранде. Безветренный тёплый день. Солнечные лучи, просачиваются сквозь листву декоративных деревьев во внутреннем дворике. Я жду тётю с очередными свитками. Так тихо, что я слышу звук трепетания крыльев прилетевшей откуда-то стрекозы. Вот слышатся приближающиеся шаги – это тётя, в привычном оранжево-терракотовом кимоно, двигается мелкими шажками по галерее. Солнечные пятна на её одежде - вспыхивают на поверхности шёлка, как будто язычки пламени, пробегающие, мимолётные, не оставляющие «горелых» следов. Она торжественно несёт несколько свитков, соблюдая безупречную осанку. Сколько бы потом я ни наблюдал торжественных шествий и высоких особ, я всегда вспоминал тётю, с её «придворной» безупречностью.       Тётя приближается ко мне – я встаю, почтительно поклонившись, беру свитки и без единого лишнего движения, как при особо важной церемонии, по одному укладываю их рядом со столиком для письма и чтения. Тётя удаляется – молча и торжественно, я – развязываю тесьму и приступаю… Это воспоминание навсегда сохранилось в библиотеке «важных моментов жизни», не раз я «доставал» его в моменты тревог и сомнений, вновь ощущал тот настрой и укреплялся духом, беря сам у себя взаймы нужную эмоцию.       Я постигал значительность простых вещей и величие вселенной, проявленное в мелочах обычной жизни. Длинные истории о Божествах Создателях на всю жизнь запомнились мне, осев в глубину памяти. Чтение всего этого не могло иметь практическое применение, но, тем не менее, очень пригодилось мне. Исключив из моей жизни навсегда такое понятие как – одиночество. Осознавая, насколько мир вокруг причастен и родственен со мной – я мог черпать силы там, откуда по моему пониманию, всё имело своё начало. Божественная Сущность всего ещё тогда мною открытая и принятая детским чистым разумом, стала для меня реальностью и основой всего остального понимания, чего бы то ни было потом.       Вот так я проводил дни детства, такого спокойного и предсказуемого, в отличие от остального времени моей жизни. После того, как мне исполнилось семь лет, всё начало меняться вокруг меня, по неведомым мне причинам. Началось с того, что буквально за пару дней до самого дня рождения, я заболел. Это само по себе было необычно, так как я практически не болел вообще – размеренность режима, закалка, регулярные физические тренировки – всё это укрепило моё здоровье. Болезни обходили меня стороной, а тут - как снег на голову. Я слёг на день, но уже на следующий - почувствовав облегчение и следуя обычному режиму, отправился на тренировку - в рощицу у деревни, где я тренировался обращаться с различным оружием, готовя себя к пути боевого шиноби. Там я мог не бояться попасть в кого-нибудь, к тому же проще было устанавливать мишени или тренировочные столбы так, как я хотел. Большинство сверстников тренировались скопом, на специальных полигонах, но если я появлялся на таких тренировках, внимание всех сразу было на мне - это совсем меня не устраивало, хоть я и показывал результаты лучше многих.       Я решил для себя – «тренировка прогонит болезнь и всё наладится». Однако, поле получаса занятий, я начал ощущать головокружение. Очередной прыжок – и я неудачно приземлился, сильно подвернув ногу и ушибив руку. Расстройство, да и только. К тому же, попытавшись встать, я понял, что идти мне слишком больно. Была первая половина дня, я был не склонен к волнению вообще, ни по какому поводу. Решил так – посижу, помедитирую, подожду, пока немного пройдёт, а потом вернусь домой. Решить то я решил, но вышло не по-моему.       Прошло совсем не много времени, как я почувствовал себя хуже - нога стала немного опухать и болела. Тупое бессилие навалилось на меня, откуда-то сбоку. Травма и вчерашнее недомогание - будто сговорились вывести меня из равновесия. Я сидел, привалившись к дереву, и всё меньше и меньше понимал, что происходит. В глазах поплыли странные разводы - я тихо терял сознание.       Очнулся я в нашем с тётей доме, причём я это не сразу понял. Мне дали попить странной тягучей жижи, с горьковатым вкусом и терпким запахом. Через несколько минут я уже мог разглядеть окружающие меня предметы. Увидел тётю и быстро сориентировался. Поодаль сидел парень – немного старше меня, с очень запоминающимися, чёткими чертами лица. Вся его фигура будто олицетворяла слово «энергичность». Глядя на меня, его лицо несколько раз поменяло выражение. Я взбодрился и попытался улыбнуться.       Пожурив меня немного, тётя представила мне того, кто нашёл меня и принёс в деревню. Так мы встретились с Такирёку Рёхеем в первый раз. Мне тогда показалось, что вся эта неприятная история случилась только для того, чтобы мы пересеклись на жизненном пути, обратив внимания друг на друга. Рёхэй несколько раз заходил потом ко мне. Он был наследником клана Такирёку, но его гордость не была тем, что помешало нам с ним стать друзьями. Об их фамильной технике ходили легенды - часть из того, о чём говорили, было правдой, но и выдумок хватало. Мы сразу подружились, хоть и были разного возраста. Он казался младше, из-за своего живого, эмоционального и непосредственного склада характера. Я же наоборот – был его противоположностью. Вот люди правду говорят – противоположности сходятся.       Как-то само собой вышло, что мы стали тренироваться вместе. После моего седьмого дня рождения, который прошёл как тихий семейный праздник, с немногими гостями, среди которых присутствовал и Рёхей, началась совсем другая жизнь.       Наши совместные тренировки уже вошли в привычку. Утром я по-прежнему предавался чтению, потом появлялся Рёхей - вечно смеющийся, громкий, жизнерадостный. Он появлялся на галерее, обсуждая с тётей новости, по ходу они успевали переговорить обо всём. Я ловил себя на том, что уже не читаю, а делаю вид что читаю. Ко мне же он подбирался почти на цыпочках. Он присаживался неподалёку от меня и всегда говорил почти одно и то же: «Нет, нет, я не отвлекаю, я посижу тихонько»? Но уже было ясно - чтение закончено. Он физически не мог «сидеть тихонько» - начинал ерзать, теребил вакидзаси за поясом, шуршал, под ним поскрипывал пол - он умудрялся издавать столько всяких звуков, что моё внимание было уже сосредоточено всё на нём. Я начинал смеяться, видя, как он пытается сделать «серьёзное и одухотворённое лицо». Это напоминало странный театр – невозможно смешное для меня зрелище. Вообще я должен был быть ему благодарен – он привнёс в моё мироощущение столько смеха, что я иногда вспоминал, что это я - ещё ребёнок, а он - уже почти взрослый юноша.       Моя привычка к чтению вызывала в нём чувство из разряда «правильной белой зависти». Он читал мало, только тогда, когда его сенсей строго настрого наказывал ознакомиться с чем-либо. Рёхей был «практиком», поэтому часто просил ему что-то растолковать из того, что он изучал в теории. Таким образом, вышло, что я вместе с ним вникал в теорию его техники передачи энергии – легендарного гендзюцу его семьи. Я сначала прочитывал самостоятельно. Разобравшись, можно было приступать к простому и доходчивому, на сколько я мог, изложению. того же самого, что было написано в свитках Кацуносуке-сенсея.       Такада Кацуносуке-сенсей был редким педантом, и весь клан Такирёку ровнялся на его серьёзность и пафосность. Муж одной из тётушек Рёхея, что и сделало его членом клана - он начинал свою карьеру со службы у одной личности, достаточно известной среди людей лорда-феодала. Когда он сам стал обладателем рангов и званий, то полностью переключился на преподавание. Прекрасная память, большой объём знаний и опыт обучения – это всё делали его достойным обучать самых многообещающих молодых людей. Был бы великим человеком, если бы не спесь и тщеславие. Они портили все остальные его качества, заслуживающие истинного уважения.       Он умел быть достаточно важным и пугающе невозмутимым. Моему новому другу доставалось от него чуть ли не каждый день. Все знали особенности характера Кацуносуке-сана, и родители прощали Рёхея, выслушав «грозные нарекания» от сенсея.       После таких внушений Рёхей частенько приходил к нам. Тётя угощала его чем-нибудь вкусненьким, нарушая все свои правила «не баловать мальчиков». Потом мы засаживались за учёбу, а пока я объяснял, я сам понимал всё и запоминал почти полностью, как выяснилось уже значительно позже.       В обычные дни, когда все были всем довольны, мы вместе отправлялись на то самое место, где пересеклись в первый раз и там практиковались в прикладных боевых навыках и умениях, соревнуясь друг с другом. Разница была только в том, что Рёхей брал скоростью, напором, физической силой, а я – ловкостью, быстротой реакции, неожиданностью и оригинальностью стратегий. Наши умения были слишком разные, чтобы можно было сказать кто из нас первый. Мы искренне радовались успехам друг друга, и это тоже подстёгивало к совершенствованию. Никто из семьи Рёхея не возражал против наших тренировок. Да и Кацуносуке-сан, видя, что Рёхей продвигается в мастерстве, тоже скорее одобрял это, нежели наоборот. Нам была предоставлена достаточная свобода. Мы занимались и занимались, иногда теряя ощущение времени на тренировках.       Иногда за нами увязывалась, подкараулив по дороге, дочка Кацуносуке-сенсея. Задиристая девочка-подросток, она была старшая из дочерей Такады-сана, и самая бойкая. Мы соревновались – кто первый её заметит и частенько прятались, чтобы избежать встречи с ней. Она создавала немало помех нашим тренировкам, отвлекая нас от наших планов. Если же нам было от неё не отделаться, приходилась больше её развлекать, чем тренироваться. Мы выработали множество тактик, позволяющих нам сбежать от неё. Настойчивая капризность и требовательность раздражали. Ссориться в открытую нам не хотелось, и мы просто хитрили очень по-детски - превращая это в игру.       Так проходило время. Мы росли, взрослели, тренировки продолжались, становясь всё сложнее и сложнее. Рёхей решил, что я буду его партнёром по технике, той, которая была главным козырем его семьи. Он сообщил об этом сначала только мне и моей тётушке.       Как-то вечером, после обычных занятий, он зашёл к нам и остался на ужин. Мы как всегда много говорили, смеялись, рассказывали о наших достижениях. В тот вечер Рёхей был серьёзнее обычного, и когда уже собрался уходить выдал нам своё решение. Я не подозревал раньше насколько он, оказывается, ценил наш совместный опыт и сработанность. Его речь была короткой, но решительной и чувствовалось, что он размышлял об этом не один день. Мы были озадачены, вернее это тётя была озадачена, а я – просто рад. Беспокоило только одно – как отнесётся к этому его клан и сенсей. Поговаривали, что он хотел сделать его «партнёром» ту самую свою дочь, которая в своё время так нас допекала. Никто никаких официальных заявлений не делал, но все говорили об этом, как об уже существующем факте.       Хару-тян тоже тренировалась и училась, но мы то мало что об этом знали и, не взирая на прошедшее время и то, что она подросла и несколько изменилась, всё равно избегали её. Уж больно мы намучились с её детскими выходками. Когда мы пытались делать вид, что не замечаем её, она начинала вмешиваться в наши поединки, подвергая себя опасности быть случайно задетой. Она настойчиво пыталась быть в центре внимания. Мне доставалось больше чем моему другу, и я не мог понять, за что мне это, я ведь вроде сам не задирал её. Только случайность помогла потом выяснить, что было причиной такой «опалы».       Как-то раз я поджидал Рёхея, спрятавшись в условленном месте, как всегда, замаскировавшись от Хару в вервях раскидистого клёна, неподалёку от тропы, ведущей в лес, где проходили наши тренировки. На дороге появились две девочки - подружки Хару. Они мило болтали, делясь девчачьими «новостями обо всём на свете». Разговор зашёл о Хару, и они обе начали хихикать. - Знаешь, Хару такая глупенькая, она влюбилась в Ёри-куна, - прощебетала одна из них. - Да что ты? Правда? Вот уж, правда, дурочка. Ёри-кун такой странный и скучный, совсем с нами не дружит. Они с приятелем, тем, что учится у её папаши, всё занимаются вдвоём. Им и дела нет до неё. Вот умора. - Ну и пусть бы они её хоть на смех подняли. Может, она бы и перестала так носиться: «Ёри-кун то, Ёри-кун сё… Он - такой замечательный…, он - такой особенный…». Смешно так говорить о парне, которому совсем нет дела до неё. – И они углубились дальше в лес, оставив меня на дереве, поражённого и ошарашенного, случайно услышавшего всё это.        В тот день мне не удавались новые удары и броски, я спотыкался, разбил колено, потерял один из кунаев – никак не мог собраться. И Рёхею рассказывать не хотелось, и что делать - не знал. Мой друг, не понимая этого всего и не добившись от меня объяснений, предложил отложить занятия и отправиться на рыбалку. Вот за что я был весьма ему признателен тогда.        Можно было просто молча посидеть на берегу и подумать, глядя на воду. Мы потому и были друзьями, что доверяли друг другу, и Рёхей дал мне возможность просто подумать, успокоиться. Он хоть и был напористым и открытым, но никогда не нарушал свободы моего внутреннего пространства, пространства моих размышлений. Он знал, что я, когда смогу, когда захочу, всем поделюсь с ним, и просто ждал этого момента. Правда тогда он так и не дождался моих откровений. Больно щекотливая тема для меня оказалась. Так мы и расстались с ним в тот день - не объяснившись. Только сейчас мы вновь вспомнили о Хару и той истории.       А тогда, когда мы ещё не повзрослели достаточно, чтобы знать, что делать в таких случаях, только разговор с тётей помог мне разрешить всё мирно и так, как было лучше для всех. Во всяком случае, я доверился её опыту и женскому чутью.       Сначала было трудно рассказать тёте, всё как есть, а потом ещё и понять, что она мне объясняла. Меня совсем не интересовали девочки, и я ничего не знал о том, как надо с ними общаться.       Тогда я, по тётиному совету, сам нашёл Хару и поговорил с ней, не утаив ничего. Она, неожиданно по-взрослому серьёзно выслушала, не перебивая. Сказала, что жалеет, что стала причиной моего неудобства и расстройства. Я ждал чего угодно, но не серьёзности. В этот момент она даже немного симпатичнее мне показалась, впрочем, на том мы и расстались. Она после этого больше не появлялась, как прежде, отлавливая нас и увязываясь следом. Потом я видел её только несколько раз, и каждый раз она смущалась и норовила быстрее сбежать. Так я первый раз столкнулся с таким явлением как «влюблённость».       Когда же мы с Рёхеем, повзрослевшие уже, вспомнили тот случай, я только тогда ему рассказал всю правду. Он только усмехнулся на мой рассказ. - Забудь, это давно уже было. Пускай женщины морочат другим парням головы. А мы с тобой о технике подумаем и как нам стать партнёрами. Моё семейство сейчас строит на меня планы, а я хочу сам всё решать. – Мой друг как всегда оптимистично относился к своим собственным планам. Казалось, что для него нет ничего невозможного, если уж он взялся. - Я рад, что ты так думаешь. Хотя я не хотел бы вызывать гнев твоей семьи на себя. Они же вроде хотели, чтобы та самая Хару стала твоей «напарницей». – Я пытался быть реалистом и одновременно думал о возможных компромиссах. - Пусть даже не думают об этом. Я буду делать так, как решил и хоть ты со мной не спорь. Надеюсь, Ёритомо, что ты, как мой лучший друг, и напарником станешь таким же. Хочу, чтобы мы стали легендой и наворотили столько дел, столько дел..., - он засмеялся. Я больше с ним не спорил, тем более, что я сам, отчасти, тоже хотел этого. Мне уже сложно было представить, что мы можем расстаться, если нас раскидают на разные задания, когда мы начнём нашу «настоящую» деятельность.       В то время мы уже не только тренировались, но и выполняли несложные миссии. Я бывал загружен заданиями более «интеллектуального» порядка, чем боевыми, поэтому достаточно редко покидал нашу деревню. Меня привлекали для нудной бумажной работы. Мой друг же частенько возвращался с миссий рад радёшенек, если случалось вступить в бой и попробовать свои силы с настоящими противниками. Это был период, когда мы вступали во взрослый мир, и пора учиться быть реалистами, что у нас с другом не очень хорошо получалось. Взрослый «здравый смысл» отталкивал нас, скептицизм не мог взять над нами верх. Мы продолжали держаться вместе и когда могли – сохраняли наши прежние привычки, всё так же вместе тренировались и разбирались со свитками. Только теперь это бывало немного реже. Тогда мне было уже тринадцать, а Рехею - семнадцать лет.       Утро. Я, по обыкновению, читал на веранде. Тётя Сасаки, ушедшая за покупками, вернулась раньше, чем я ожидал. По её выражению лица можно было понять, что она расстроилась и, пожалуй, даже злиться. Чтобы тётя вернулась домой с таким лицом? Поразительно. - Ёритомо, этот Кацуносуке, просто невыносимый тип, - тётушка шумно выдохнула и, сев на край деревянного помоста веранды, достала веер и активно начала обмахиваться им. Веер ходил вверх-вниз, как будто в испуге пытался вырваться из грозных тётиных рук, напоминая взмахи крыльев птицы, запутавшейся в силках. - Тётушка, он был чем-то недоволен? Мы вроде ничего плохого не делали. Что случилось? – Я встревожился вслед за ней, поймав эмоцию, и желая разобраться, что же за происшествие случилось, ждал разъяснений. - Ёри-кун, вы ничего плохого не делали, но Такада-сан решил, что Рёхею пора тренироваться с его дочкой, для того чтобы стать партнёрами. Он посмел высказать мне претензии, что вы с Рёхеем слишком много времени проводите вместе. Да ещё говорил со мной в таком тоне - непозволительно так обращаться к солидной женщине. Грубиян!.. – тётя захлопнула веер и бросила его на пол. Веер стукнул о дерево пола веранды и затих, «прикинувшись мёртвым». - И что нам теперь делать? – Спросил я у неё, сам не свой от неожиданной новости. – Это полный запрет или просто очередное внушение? - Ох, не знаю, Ёри-кун, похоже, жизнь меняется. Вы уже взрослые стали. Будущее клана за Рёхеем, его семья рассчитывает на него, даже уже женитьба его определена. Ты пока ещё не всё понимаешь, но ты разумный мальчик и я надеюсь на тебя. Я не запрещаю тебе видеться и тренироваться с Рёхеем, но придётся вам смириться с новым положением дел. Такада настырный человек и не отступиться без боя. Ты же сам знаешь… – и тётя вздохнула, посмотрела на меня, потом положила руку мне на плечо и добавила. - Ты же знаешь, я хочу, чтобы ты был счастлив, ты мой единственный … - и тут она неожиданно заплакала. Плачущей я тётю не видел никогда. Я подскочил к ней и, в искреннем детском порыве обнял и уткнулся ей в плечо.       Тётя плакала, уже не сдерживаясь. Из моих глаз тоже потекли слёзы. Мы за все годы нашей совместной жизни ни разу не показывали друг другу своих эмоций полностью. А ведь она заменила мне родителей, и я дорожил ей, как и дружбой Рёхея, но я не сравнивал такие вещи.       Тётя гладила меня по голове как маленького и, всхлипывая, бормотала разные нежности, будто хотела выдать всё, что не выливалось годами.       За время всей моей последующей жизни, я не забывал эту сцену никогда. Нас жизнь разделила, разбросала. Очень скоро этому было уже предопределено случиться. Возможно, мы с тётей интуитивно знали это и будто тогда прощались, воспользовавшись неожиданным моментом эмоционального порыва. Буквально через несколько дней мы уже расстанемся с ней навсегда. Нам обоим не было неудобно за наши слёзы.       Так и закончился наш разговор. Подробностей никаких я так и не узнал, да это и не важно было.       Прошла неделя. Казалось, что за эти семь дней ничего особенного не произошло. Это мне так казалось, но на самом деле произошли события, повернувшие наши жизни окончательно и определившие судьбу на все оставшиеся годы. О многом лично я узнал гораздо позже, только когда мы вернулись через тринадцать лет обратно.       После обычного дня, когда мне пришлось, почти не отрываясь копировать один свиток, который срочно понадобился кому-то из архива нашей деревни, я пораньше отправился спать. Заказчик - был человеком феодала, и нужно было выполнить копию быстро и особенно аккуратно. У меня, после целых двенадцати часов с кистью в руках, всё плыло перед глазами. Я лёг, закрыл глаза, но сон никак не приходил ко мне. Тётя всё ещё тоже не спала, я мог видеть неяркий свет в окне её покоя, что был напротив от моей комнаты, через ветки деревьев во внутреннем садике. Я не зарыл сёдзи и было приятно ощущение ночной прохлады и свежести.       Вдруг - тихий топот ног и знакомый силуэт моего друга, Рёхея, вырисовался на фоне проёма не закрытых дверей. - Ёритомо, ты же мне друг? Собирайся, уходим! – Рёхей сильно запыхался. Согнувшись почти пополам и упёршись руками в колени, он дышал так, будто ему пришлось убегать от сонма страшных духов. - Рёхей, что такое? – это пришла тётя и, зевая, потёрла рукавом глаза, будто не веря в реальность появления моего друга в такое время. - Сасаки-сан, отпустите Ёритомо со мной. Я ухожу из деревни. Да, я сбегаю. Я не согласен с тем что из меня собрались сделать. Одна надежда, мы с Ёритомо сможем вдвоём стать партнёрами, найдём достойные миссии и …Я не согласен, не согласен… И жениться я не хочу! – Рёхей был зол и обижен и вообще – вне себя от эмоций. -Я знала, что такое когда-нибудь случиться. – И тётушка Сасаки достала упакованный мешок с вещами, чем несказанно поразила нас обоих. – Мальчики, никогда не сдавайтесь. Вы всего добьётесь. Я уже всё знаю, Рёхей, ко мне приходили люди из твоей семьи и предупреждали. Завтра я отправлюсь к твоим и спрошу, не знают ли они – где вы? Пусть думают, что я ничего не подозревала о ваших намерениях. А я то, мальчики, я вас давно разглядела, такая дружба просто так не может прерваться. Отправляйтесь и докажите всем, чего вы стоите. –       Потом она протянула мне котомку, со словами: «Здесь всё, что тебе может пригодиться, потом разберёшься». - Сасаки-сан, какая вы… какая вы…, - и Рёхей распрямившись и расправив плечи, договорил, - мы будем благодарить вас всегда. Спасибо, спасибо!       До меня медленно доходил смысл происходящего на моих глазах, но я взял котомку, попрощался с тётей, обняв её и сказав несколько слов, пусть и кратких, но она поняла меня. Через несколько минут мы уже двигались в сторону знакомого леса, не оглядываясь, не жалея, не думая о завтрашнем дне. Вперёд – в неизвестность, в поисках «истинных себя».       До меня дошла вся суть только когда мы уже были далеко от деревни и начало светать. Мы бежали всю ночь…».

***

      Какаши почувствовал, что строчки уже расплываются у него перед глазами. За окном - тоже едва посветлевшее небо. Вот опять он читал всю ночь. Ощутимо навалилась усталость – усталость от впечатлений. «Нужно поспать хоть пару часов, да, да…», - подумал и, отложив свиток, провалился в сон, прямо так, не раздеваясь.