Школа. Научи меня любить

Никто не ценит того, чего слишком много Коллин Маккалоу «Поющие в терновнике» Самое паршивое даже не плакать, наоборот это приносит облегчение, а сдерживать слезы, причем самые незаслуженные. Я тихо шмыгала носом среди вороха своих вещей в пиджаке Джина, за окном стало лишь сумрачней, дождь не прекращался, но шел тихо и спокойно. Слезы жгли глаза, но пока я держалась изо всех сил. Позади открылась дверь, если мама все-таки моя мама та, которая не привыкла обращать на меня внимание, она просто уйдет и даст мне спокойно провести день в одиночестве. Но она не уходила и моя кожа покрылась мурашками, я считала удары своего сердца и пообещала себе, что когда она уйдет, то я дам себе волю все выплакать. Такую роскошь я могу себе позволить? — Надо же, какая смелая, даже не обернулась, — от страха и такого знакомого голоса я посильнее укуталась в пиджак и еще сильнее сжалась. Этого не может быть. Этот голос не настоящий. Это звуковая галлюцинация. — Эй, даже не скажешь «привет»? — Уходи, ты с возлюбленной в Испании, — шмыгнула носом, собственный голос звучал сухо и тихо. — Тогда я должно быть очень счастлив? — А то, как же, вы каждый день гуляете, а по вечерам ужинаете на открытом воздухе при свечах, а потом… — когда широкая крепкая ладонь легла на мое плечо, меня всю передернуло и вывернуло. — Что потом? — Потом ты её целуешь, — я быстро вытерла слезу и села. Чонгук развернул меня к себе и взял за плечи, вглядываясь в мое лицо. Я закрыла глаза, а потом снова открыла. Он был тут самый настоящий. Чонгук нисколько не изменился, только сейчас на плечах его пальто были капли дождя, волосы были хорошо уложены, а глаза черные, как оникс. Я все жду, когда же его губы растянуться в издевательской ухмылке, но они сжаты и челюсти напряжены. — Ты что каждый день так? — Нет, только по дождливым воскресеньям. — Что ты смотришь, как на привидение, молчишь. — Ты был прав. — Я знаю, только в чем именно, напомни мне? — Что я не умею любить, это глупая блажь. Ничего из нас не получилось, и я врала себе, каждый раз защищая его, прощая поступки и сейчас я такая идиотина, потому что ты последний кому я хочу в этом признаваться. — Окей, давай целоваться, — он положил ладонь на мою шею, а вторую притянул ближе за талию. Кровь стукнула в голову, и меня немного замутило. — Давай я заберу твою боль через поцелуй. — Ты серьезно? Думаешь, ты прощен за все? — А что я такого сделал? — он улыбнулся и прикусил губу. Сердце колотилось всю предыдущую неделю чертовки медленно по сравнение с тем, как оно сейчас галопом неслось ближе к глотке. Я опустила голову, а Чонгук меня отпустил. — Почему ты всегда так со мной обращаешься, будто я дерьмо? — Мне все-таки кажется, что с тобой я обращаюсь получше. Лучше, чем Джин, ведь так? — Ну спасибо. Всё, достаточно на сегодня посмеялся? — Нет, думаю, как бы еще посильнее тебя уколоть, — он потеребил меня за щеку. — А знаешь, что самое гавнистое с твоей стороны? То, что ты даже не вернулся тогда! Ты просто сбежал и все забыл, ты мог тогда просто не быть таким хорошим, чтобы я потом не думала? — с каждым моим необдуманным словом его лицо все мрачнело, я знала, что лучше не стоит его злить, но ничего не могу с собой поделать. Хочется задеть его, чтобы он не был таким непробиваемым. — Зачем ты притворился моим другом? Хотел, чтобы я отдалась тебе или просто стало жаль, что не ты был первым, а то тогда бы пополнился твой богатый список! — я приближалась к истерике, в горле задержались не пролитые рыдания и всхлипы, и чтобы как-то задержать их, я молола чепуху. — Да заткнись ты! — Чонгук схватил меня за воротник пиджака и встряхнул, так что я только пискнула. Я смотрела в его глаза, в которых плескался горький яд и злоба. — Прекрати жалеть себя, Джо, — жестко сказал он, так что свое же имя хлестнуло по щеке. — Ты никогда не будешь только хорошей, а я никогда не буду только плохим, потому что таков мир, а ты всех ставишь под одну линейку. Хватит лицемерить и страдать, просто прими то, что есть. — А то, что? — А то поставлю на колени и ударю, а потом ты в слезах извинишься передо мной. — Ах, ну конечно, по-другому ты и не умеешь, — я хотела улыбнуться, но получилось не очень. Он сильнее сжал ткань под моими ладонями, я почувствовала его дыхание на своем лице, вдохнула полной грудью его аромат, и стало очень горько, словно меня жестоко предали и подали надежду. — Уходи, — прошептала я, когда он оказался слишком близко. — Пожалуйста, уйди, — мне захотелось прикоснуться к его лицу, чтобы черты лица смягчились, но я отодвинулась от него и сжала рукава пиджака. — Правильно, — Чонгук поднялся на ноги и посмотрел на меня сверху вниз. — Отталкивай меня, а то не дай Бог влюбишься ещё. Конечно же, он не ушел, а остался на ужин, который мама старательно выделывала. На все вопросы он отвечал и мило улыбался. Ну с виду прямо ангелочек невинный, зато в глазах чертята. Он уезжал по важным делам, и потом всем было плевать, по каким именно делам он так надолго исчез. Главное, что он вернулся. Даже отец вздохнул с облегчением, на его лице отобразилась вся вселенская усталость, и выражения беспокойства сменилось мягкостью, мама уже ярко представляла новый дом, с прелестным крыльцом и дубовой дверью. Стоит ли их винить? В любом случае я не могу их осуждать, не могу поставить себя на их место, не могу ничего сказать против, потому что одна часть меня безумно рада, что Чонгук вернулся, и благодарна за это. Даже если до боли обидно, что все говорят о свадьбе, которая будто будет на самом деле. Обидно, что Чонгук ничего не говорит против и не отрицает, что это случится. Почему бы не сказать ему сразу, что весь спектакль лишь потеха ради… лишения моей невинности. Чего теперь лишать? — Я не поняла, почему ты не ушел? — выйдя из ванны, я наткнулась на Чонгука, что снимал с себя джемпер. — Между прочим, я буду ночевать здесь, твои родители были так добры и отдали в мое распоряжение комнату. — Какую комнату? — Рядом с тобой. — Но ведь одна ванная, черт, Чон Чонгук, ты так богат, а спишь, словно пришлый хер знает откуда братец! Ты же завтра уйдешь? — Нет, потому что я больше не живу в той квартире, а в гостинице торчать не очень круто. — У тебя есть большущий особняк за городом, почему бы тебе там не пожить? — Одному скучно. Поехали вместе? — он подошел ближе, я сильнее укуталась в халат и хмуро посмотрела на него. — Ненормальный, зачем? — Ну, ты и глупая, — он усмехнулся и отошел. — Да иди ты в жопу! — Знай, когда-нибудь сама попросишь, когда захочешь меня. — Что, прости? Ты перепил? — Ой, ты покраснела? Погоди, может, ты уже хочешь меня? — Прекрати говорить такие ужасные вещи. — Просто попроси, Джо. — Да, я лучше себе пальцы переломаю, чем буду просить тебя о чем-то, сраный гавнюк! — но он махнул рукой и вошел в спальню. Шутит всего лишь и только. Я буду, как японские хиккикомори, годами не выходить из дома, буду заказывать еду из интернета или обойдусь маминой стряпней, запрусь в спальне и уткнусь в видео игры. Перестану мыться, стричь ногти и моя кожа станет серой и бесцветной, я забуду запах моря и цветов, забуду шум дождя, потому что заткну все окна, чтобы не пропускать солнечный свет. Стану отшельницей, затворницей, может, кого пошлю матом, заведу черепашку и назову её Йодой. Никогда не выйду замуж и не заставлю мучиться своих народившихся детей. Холодный цинизм станет моим культом и, может, тогда я обрету покой. Есть проблема для осуществления моего гениального замысла. Во-первых, нужны деньги, а мои родители лучше сразу меня выкинут в дурдом, чем позволят плесневеть в спальне. Во-вторых, меня мутит от видео игр, и я не умею притворяться, будто бы у меня есть друзья в Сети. В-третьих, совсем скоро выпускной вечер, надо выбрать срочно платье и отцепиться от Чоина и держаться подальше от Чонгука. Действительно хороший парень пригласил меня сопровождать на вечере. Парень, от которого и ждать плохого-то нечего и симпатичный, но нет в нём ничего таинственного, цепляющего душу. Он обычный парень, каких вокруг полно и мне, как представителю женского пола, кажется, что я знаю, о чем они думают и что им нужно, что их желания так примитивны. Закоулки души похожи на просторную аллею без тупиков, где совершаются гнусные преступления, а самые сокровенные грезы так и не воплощаются в жизни. Безусловно, у Чоина внутри был свой мир, не менее прекрасный и интересный, как и у остальных людей, но вряд ли этого достаточно мне. Заниматься физкультурой, когда на носу такой важный праздник никто и не думал и каждый увиливал как мог, а кому было лень отпрашиваться, просто уходили, но я послушно переодевалась в форму и выходила на поле, усаживалась где-нибудь повыше на трибунах и смотрела, как тренер гоняет школьных спортсменов для важной олимпиады. У каждого свои тараканы, кому поскорее обустроить заднюю пристройку под цветущий сад, кому медалей побольше. Я по обыкновению заняла одну из верхних трибун. Было приятно тепло, дул легкий ветерок. Можно было попроситься и помогать ярым активистам в подготовке к празднеству, только никому это не надо. Лучше тихо посидеть в сторонке, чтобы чего доброго не мозолить никому глаза. К тому же Чонгук зачастил сюда, все обсуждает, помогает, для него это, кажется, важно, он так печется, чтобы все было самое лучшее, а затраты его не волнуют, он ведь такой щедрый! Только как же никто не видит, что ему плевать на все это? Наплевать ему на школу и все, что с ней связано, а зачем-то все равно прикрывается добродетелью ностальгии и великодушия. — Так вот ты где прячешься? — Чонгук стоял позади, слегка жмурясь от солнца. Рукава белой рубашки были небрежно закатаны, облегая красивые мускулистые руки. — Всё равно от тебя покоя нет, — я загляделась на Чона. Он подошел и сел рядом, темные волосы иногда непокорно путались от ветерка, чистая гладкая, мраморно-матовая кожа сияла в свете солнца, но глаза все еще оставались черными и вроде бы уставшими. — Еле сбежал, ты знала, что тебе стоит быть более внимательной к такому сокровищу, как я? — Правда? — Ну да. Я ведь еще не слишком стар и все еще красавчик. — Как скромно себя оцениваешь. — Смотри, — он поднес к моему лицу розу. — Тебе нравится этот цвет? Я взяла розу в руки. Она была бледно розовой почти бело-молочной, и от неё исходил тонкий аромат. — Красиво. — Это сейчас она кажется тебе красивой. В выпускной вечер их будет бесчисленное множество, и ты будешь задыхаться от запах роз. — Это прихоть мамы? Ну, хорошо, что она все-таки это увидит, хоть что-то, что так сильно хотела. Чонгук повернулся ко мне вполоборота, помимо розы я ощущала и его аромат. Я уже привыкла к нему, и он действует так освежающе и выводит в реальный мир, а еще когда Чонгук рядом я знаю, что все еще могу что-то чувствовать. Рядом когда он, я могу мучительно страдать и испытывать болезненный трепет, потому что к нему тянет. И еще хуже от того, что я отчаянно сопротивляюсь этому. Я больше не хочу сдаваться. Никогда. Только если чуть-чуть. — Чего хочешь ты? Есть что-то, что бы ты хотела в этот день увидеть? — Ты не всемогущ, ты не фея и не моя закадычная подружка, с чего мне доверять тебе свои желания? — было видно, как сначала растерялся Чонгук и тяжело выдохнул. — Я твой… — он запнулся. — Твой… — он замолчал и посмотрел на поле. Небо в этот миг вдруг стало совсем низким, а крики тренера особенно громкими. В том-то и беда, что он даже не знает кто он мне. Если бы он сказал, что хочет быть моим лучшим другом, то была бы это самая тупая ложь и всех произнесённых в мире. Это все равно, что смотреться в мутное зеркало и говорить, что, скорее всего, в тебе что-то не так, а протереть никто не додумается, кому нужна правда? Он не хочет им быть, и я не знала бы, как это терпеть. Чонгук мне не друг. Он никто мне. — Вынужденный сожитель, — закончила я. — Ничего скоро твои мучения закончатся, и ты сможешь уйти. Она не станет тебя держать. — Я так сильно тебе надоел? — Просто ты должен исчезнуть поскорее, — как-то хоть раз я должна сохранить самообладание. — Я должен сбежать, как он, так? — И правильно сделал, что бежал. Нет, все равно от меня никакого толку. Мне не стать искусной любовницей, мне никогда теперь не принять это как естественную потребность, для меня это тормоз. — Но ты женщина и ты не должна быть настолько глупой, чтобы верить в то, что твоя жизнь кончена, только из-за того, что однажды с тобой случилось. Он не понимал. Мы сидели рядом, настолько чужие, но настолько связанные. Олицетворение двух бед. Чонгук, как лицо всех тех грехов, когда он, в миг, ломая все чистые, такие тонкие мечты, не давая опомниться, уходил с места преступлений и никогда более не возвращался к этому, не вспоминал. И я, которая помнит, которая перестала верить. — Джо! — я испуганно обернулась и увидела Чоина, который бежал с двумя лентами в руках. — Кто это? — презрительно спросил Чонгук. — Он хочет пойти со мной на выпускной. — Правда что ли? Чоин подбежал к нам, тяжело дыша, теперь я смогла увидеть, что в его руках были два галстука: фиолетового и бледно-розового цветов. Он покосился на Чонгука, но тут же перевел взгляд на меня. — Привет, — он улыбнулся весело и ярко, как раз под стать этому дню и мне стало так тоскливо на душе, что сразу захотелось ругаться и плакать. — Привет, Чоин, — Чонгук поднялся на ноги, и Чоину пришлось смотреть на него еще с большей опаской. Чон была на полголовы выше парня. — Я тут пришел спросить насчет твоего платья, чтобы галстук подобрать… — Да неужели? Тогда может, этот светлый под цвет роз? — Чоин посмотрел на розу в моей руке. — Я помешал? — А вот этим можешь удавиться, — продолжал Чонгук, дергая за фиолетовый галстук. — Почему ты не сказала мне, что не идешь со мной? — спросил Чоин. Разве я не повторяла это каждый раз, когда он заводил разговоры на эту тему? Но Сейчас все по другому, сейчас надо подтвердить это перед самоуверенным Чонгуком, потому что ему кажется, что он может распоряжаться моей ничтожной жизнью. Я встала и взяла галстук из рук Чонгука, на секунду мои пальцы коснулись его кожи, и в этот же миг я сказала то, что никогда не хотела. — Вот этот, а я подберу платье, — сказала я, каясь, что случайно выбрала фиолетовый галстук. Цвет препаршивый. — Ты идешь с ним? — Чон навис надо мной, внутри каждая жилка от этого чуть не скончалась, но я встретила его взгляд спокойно и твердо. — Да я иду с Чоином, — довольный парень тут же посмотрел на Чонгука, и был рад, что победил в этой жалкой битве. — Тогда я заеду за тобой, — я уже жалела, что согласилась. До выпускного только неделя, мы с ним раз сто еще столкнемся, зачем позерствовать? Чоин ушел, поняв, что со мной наедине ему не остаться. — Так ты собралась мне нос утереть, да? — Наверное, это ты виноват. — Ну уж нет, — а потом помолчав добавил, — Я не собираюсь ему тебя отдавать. Что ж веселенько получается. Вот теперь собирай расхлябавшиеся мозги в жалкую кучку и перевари все это. На ладони осталось несколько шелушившихся царапин от будто картонной розы с нежным ароматом.