Школа. Научи меня любить

«Померк свет моего будущего» © «Boy Meets Evil» J-Hope

— Проснулась? — В темноте на высокую фигуру падал тусклый свет. В глазах двоилось, а на затылке скопилась тупая боль, которая тянулась вниз, язык распух и прилип к нёбу. Великолепно. И когда я попала в такое дерьмо? — Джин? — Здесь не так мягко, сыро, — его лицо стало ближе. — Холодно… Джин, — снова закрываю глаза, чувствую, как мужчина приобнимает меня, устраиваю голову на его плече. Он единственный источник тепла. — Прости за то, что делаю. Нужно было тебя отпустить, а теперь ты со мной. Надолго, — он гладит по спине, отчего передергивает. Его теплая ладонь контрастирует с моей холодной, замершей спиной. — Чонгук… — Он не придет. Теперь ты со мной. Только ты и я, — он легко поднимает меня на руки, и я уже выдавливаю из себя улыбку. Он совершил ошибку, а теперь хочет все исправить. Сейчас он вытащит меня и кошмар закончится. Я цепляюсь за широкие плечи, вжимаюсь в сильное тело. Мечтаю согреться. Но немного подержав меня на весу, усаживает на стул, заводит затекшие руки за спинку стула и держит их вместе. Джин начинает связывать. — Что ты творишь… Джин, — дергаюсь вперед так резко, что падаю вперед. Ударяюсь плечом о земляной настил, слышу смешок, Джин тут же поднимает меня и снова усаживает на стул. — Тебе не стоит так напрягаться, только поранишься зазря, — в этот раз он без препятствий связывает руки. — Стул прикован к полу металлическими застежками. Джин ставит другой стул напротив меня и усаживается на него, между нами около тридцати сантиметров. — Для чего все это? — Хочу тебя заверить, что ты не первая, и не ты виновата в этом. Это началось давно, когда мы еще не знали друг друга. Я довольно долго чувствовал себя одиноким. А когда в школе на нас плюнули даже собственные родители, мы поняли, что вполне себе можем позволить что-то большее. В нас влюблялись девушки, а мы проверяли, как далеко они готовы зайти, чтобы быть рядом. Но после парочки таких действий и лишь два выхода, либо тебя бояться настолько, что скорее мечтают покончить с жизнью, либо у них появляться зависимость. — Ты был нужным. — Да, на какое-то время. Но я никак не хотел делать что-либо подобное с тобой, — он наклонился ближе, заглядывая мне в глаза. В темноте его глаза казались пугающими и стеклянными. Был ли это тот Джин, которого я знала, или это уже не он. — Меня просто возбуждал твой страх. Джин встает и отодвигает свой стул к стене. — Ты уходишь? — Да, надеюсь, ты будешь в сознании, когда я вернусь? Я приготовлю что-нибудь особенное, — он оставил меня одну, и закрыл погреб. Почему-то до меня с огромным трудом доходило то, что я сижу привязанная на стуле, в подвале психически нездорового человека, который в прошлом совершил много чего по отношению ко мне. Глаза привыкли к темноте, и я различала сумбурно разложенные вещи, и то, что погреб был огромным. К боли в голове постепенно привыкаю, но к ней хочется приложить что-то холодное и лечь на кровать. Но я могу лишь свесить голову и вдохнуть отсыревшего воздуха. Наверное, пришло мое время подумать обо всем. Лучше уж задуматься о своей прожитой жизни, чем о том, как она, скорее всего, закончиться. Я не хочу больше трястись от страха, накручивать себя на мысли о боли. Ким Сокджин — это боль моя личная, яд и прочая гадость, но при этом всегда такая сладкая, что сначала даже не осознаешь, что ты умираешь. — Проснись! — вмиг на меня обрушивается ледяная вода, промокаю до нитки, откашливаюсь. Джин ставит пустое ведро на пол и хлопает меня по щекам, я не открываю глаза. Так паршиво, что вот бы прямо сейчас умереть. Но его удары становятся хлесткими, резкими, пока одна звонкая пощечина не приводит меня в чувства, при этом чуть не выбив все мозги. — Ну же Джо, ты не такая слабачка, чтобы просто терпеть. Молчу, стараюсь абстрагироваться от обжигающей боли и холода. Смотрю на пол, на то, как темная лужа расползается, задевает ботинки этого чужого мне человека. — Посмотри на меня, — он хватает за подбородок, но я все равно смотрю в сторону. — Посмотри, — повторил он, — я хочу видеть, как ты боишься… — странно было то, что, несмотря на всю чудовищность его натуры, его голос был все равно вкрадчив, он мог управлять им и людьми с его помощью. Я подняла глаза на этого красивого гнилого человека и… рассмеялась. Какой-то мой нерв дал сбой и я рассмеялась. Не то, чтобы я это планировала или хотела, но я не боялась. — Вот ты и облегчила мне задачу. — Давай же ударь еще, если тебе нравится, тебе же доставляет удовольствие бить и насиловать, — как заведенная начала я твердить, злостно смотря в его глаза, подавляя в себе животный страх, — тебе же так нравилось меня насило… — не успела я договорить, как из глаз полетели искры, от удара. Было так больно, что из глаз тут же потекли слезы. Я не смогла ничего с этим поделать. — Тише, тише, — Джин опустился передо мной на колени, вытирая слезы и дуя на удар, — это можно вытерпеть, кто знает, какие страдания тебе еще предстоит выстоять, — спокойно прошептал он. — Ты будешь меня так обижать? — Это даже не обида и не ярость, это любовь, — он как-то растеряно опустил голову, а потом прикоснулся к моим коленям и стал их оглаживать, кажется, он волновался, но что же за чушь (?), — Ты, наверное, задавалась себе вопросом, что же это такое, если то, что ты испытывала ко мне, было манией, то вот это, это любовь. Теперь чувствуй её. — И что же … — Не думай, Джо, — его рука погладила чуть выше, — не думай, ведь Чонгук тебе не поможет, а я буду рядом. Я сполна дам тебе почувствовать это прекрасное чувство. Он поднялся, подхватил ведро и поднялся по разваливающимся ступенькам наверх. *** — Блять! — вскрикнула я, даже не пытаясь сдерживаться. Слезы хлынули из глаз потоком. Я пыталась свести ноги, но Джин держал их крепко, потом когда он снова потянулся за своим орудием пыток, то позволил мне это сделать, чтобы уменьшить боль. Кровь медленно выступала и размазывалась. — Еще раз? — еще одно резкое безжалостное движение. — Нет! Прошу! — попыталась вразумить, но боль снова застигла разум. Я закричала и зарыдала. — Ну что ты, как будто я режу тебя, хотя если подумать, то да я режу тебя листочком бумаги. Ну не забавно? — Вторая полоса расцветала на внутренней стороне бедра красным. Перед собой сквозь слезы я видела белый лист плотной бумаги в длинных тонких джиновых пальцах. Полосы горели и щипали огнем. Было дико страшно не когда, он проводил тонкой режущей стороной по нежной, чувствительной коже, а эти два промежутка времени «до» и «после» этого. То как он только-только собирался это сделать и после, когда наступала боль. Это было долго и это было мучительно. Долго находясь в темноте, я пыталась сохранять разум, надеясь, согревая надежду, что все измениться. Ведь Джин не может долго мучить меня, ведь не может же никто меня не спасти. Но когда я видела эти холодные, осмысленные и живые глаза, то все вдруг теряло значение. Было только то, что происходило здесь в этом подвале. Резкое движение белой бумаги, я снова вскрикиваю, пытаюсь это терпеть, но не могу. От слабости ничего не могу. — Пока на сегодня все, — обыденно говорит Джин, и я чувствую облегчение. «Господи, Джин ты ли это, что ты делаешь? Ты же губишь и себя, ты же никогда из этого не выберешься, идиот, я же никогда этого не прощу», — я хочу все это высказать на исходе сил, но тут Джин приносит бутылку с водой и кимбаб, порезанный на тарелку и палочки. Джин ставит стул рядом со мной, смотрит в мои голодные глаза, все мои мысли испаряться при виде еды. — Я не дам тебе умереть. Ты хочешь в туалет? — я прислушиваюсь к свои потребностям, но позывов в облегчении нет, поэтому мотаю головой. Я хочу пить. В горле будто песком прочистили глотку. Меня никто не развязывает, а кормят прямо с рук. И это правда странно, долбануться ведь можно, от всего этого. Я молчу, ем и пью, все, что дает мне этот человек. У меня прибавляются силы, я почти со смехом смотрю, как заботливо Сокджин обрабатывает порезы, а потом смазывает их мазью. — Между нами все должно было закончиться еще тогда, когда ты попрощался. Ты сказал, что я больше тебя не увижу… почему ты не сдержал обещания, Джин? Почему? — из моих воспаленных глаз уже ничего не могло выходить, мои страдания уже никак не могли выплескиваться, это тяжело. — Ты сказал, что отпускаешь, потому что любишь? — Джин перестал замазывать мои раны, он замер, я смотрела на него в упор, желая увидеть глаза. Но он не поднимал их, он смотрел на порезы, что сотворил своими руками. — Почему ты так сказал? Ответь мне. — Тогда мы были в разном положении. Я учитель, ты моя ученица, а потом… не думаю, что это важно. Я просто не продумал свои слова, — он старался быть небрежным, но в его глазах читалась растерянность. — Ты все продумал, — прошептала я. — Сначала ты решил меня пожалеть, успокоить своим отсутствием, а потом вернулся и показал себя. Когда ты меня отпустишь? — Думаешь, я тебя отпущу после всего? Думаешь, я хочу в тюрьму? — Отпустишь! Черт, что я сделала?! Ты же не можешь держать меня тут вечно! — Я могу просто убить. — Но другим ты давал выбор, мне тоже дай. — Хорошо, правильно ответь на вопрос «Кем я был для тебя?», то отпущу. — Ты был причиной моего вечного страха и радости. — Не правильный ответ, — Джин встал, собирая все в аптечку, даже не смотря на меня. — Да пошел ты! Ты вообще никем для меня не был, вообще никем, — зло высказывала, чувствуя, как чешутся запястья в веревках. Это отношение между нами, что создавалось на протяжение долгого времени рядом, а потом долгого расставания. Ведь несмотря ни на что, но я много о нем думала и неосознанно делала выбор именно в его пользу. Ведь меня задело то, что он с самого начала нашего знакомства хотел меня убить, так или иначе. Я все равно его оправдывала, любую его жестокость. Именно поэтому я не говорила правильный ответ, потому что за ним последует другой вопрос, и ответ на него я тоже знаю. Но если я отвечу правильно, это будет означать, что я признаю все его действия и слова, что я признаю его правоту и свой проигрыш.