***
Юичиро ехал вместе со следователем в его машине. Все его мысли, безусловно, были лишь о том, как бы скорее вернуть сына в целости и сохранности. Однако в голове крутились и слова, которые он был готов высказать сейчас же. — Вы и в самом деле ставите себя выше других? — не поворачивая головы в сторону собеседника, тяжелым голосом спросил он. Не позволяя следователю ответить, Юи продолжил, зная, что теперь внимание мужчины сосредоточено не только на дороге. — Моей семье и в самом деле не за что вас благодарить. Все, что вы делали, так или иначе, никак не помогало следствию. Уж слишком высоко вы задираете нос, при этом ни черта не выполняя собственную работу. Я думал, что вы тот тип людей, которые никак не выражают любовь к своей работе, но, тем не менее, дело они свое прекрасно знают. Но вы всего лишь пустое место, которое всячески пытается оправдать свое положение. Хакуя замолчал. Он слабо улыбнулся и краем глаза уловил напряженный вид следователя. Он крепко сжимал руль и поджимал губы в тонкую линию. Весь образ, образ человека, пренебрегающего статусами и чувствами, сейчас держался из последних сил. Ему нечего было противопоставить таким громким словам, тогда Юичиро продолжил: — От вас все равно никакой помощи, так что в зависимости от того, найдем мы в школе Мичиру или нет, вы будете сняты со своей должности. Такого человека, как я, не радует, когда такие, как вы, к вышепоставленным лицам относятся, как к равному себе. Я бы это стерпел, если бы вы действительно выполняли свою работу и были в самом деле ценным кадром, но ваша наглость ничем не оправдывается. Думаю, это послужит вам хорошим уроком. И да, поднажмите, пожалуйста, меня ждет мой сын. — А вы не так просты, как Микаэла-сан, — скрипя зубами от беспомощности, выдавил из себя следователь. — Вы в очередной раз провалились и не оправдали свое звание. Не умеете читать людей, распознавать их характеры, поведение. — Неужели? Я считаю, что он слабохарактерный человек. Обратив внимание на собственное отражение в стекле, Юи подпер руку под подбородок и оскалился. Он считал слова этого человека уж слишком смехотворными. На самом деле, это его привычная реакция на ошибочные суждения других людей о Мике. Они всегда ошибаются, они не знают его, хотя думают, что знают. Какие же дураки вокруг. И мысль, что он единственный, кто полностью может прочитать Мику, знает его настоящего; знает то, о чем другие не могут и вообразить, неимоверно веселила и тешила его чувство собственного превосходства над другими. — Слепота и самоуверенность глупцов поразительна. Продолжайте так думать, это ужасно забавляет в самом деле. — Вы… — следователь постепенно терял самообладание и, раз уж ему нечего было терять, он решил не скупиться на слова. — Вы зажравшиеся твари! — Знаешь, мы ведь похожи, — произнес Юи, заметив на повороте здание начальной школы. — Что вы хотите этим сказать? — не теряя раздражения в голосе, спросил следователь, хоть у него и было желания больше не отвечать. — Наша общая черта — прямолинейность. Неважно, какой передо мной человек, я могу сказать ему в лицо все, что я о нем думаю. Но отличаемся мы тем, что на это я имею полное право. Следователь молчал даже тогда, когда остановился у ворот школы рядом с другим автомобилем полицейского патруля. За шумом двигателя скрывалась тишина ночного города, изредка прерываемая переговорами полицейских и шипением раций. Прежде чем выбраться из машины Юи все-таки решил добавить напоследок: — Надеюсь, мы поняли друг друга. Даю вам шанс написать увольнительную по собственному желанию, если не хотите подпортить свою репутацию. Это на случай, если вы все-таки решитесь взяться за ум. Здание школы на фоне ночной мглы выглядит устрашающе, словно перед глазами крутился кадр из фильма ужасов, рассказывающего о школьных легендах-страшилках. В окнах свет не горит, школа полностью погружена в непроглядную тьму, и лишь фонари, выставленные по периметру школы, местами освещают площадки и двор учебного заведения. Один ребенок сейчас находится в настоящем лабиринте страха. Юи не уверен, может ли Мичиру испугаться подобного, но сама мысль, что его сын находится там абсолютно один его коробит и внушает дикое отвращение к тому, кто его там оставил. Не спрашивая ни у кого разрешения, Хакуя один направляется в сторону ворот, не обращая внимания на то, что его звали обратно. Он не думает о собственной безопасности, как и о том, что это может оказаться ловушкой. Как бы то ни было, за ним все-таки поспешили несколько вооруженных людей, сопровождая. Следователю ничего не оставалось, кроме как молча смотреть в спину уходящих. Единственное, о чем он сейчас мог размышлять, это о том, как в скором времени придется искать новую работу. — Хакуя-сан, вам известно, где именно держат вашего сына? — спросил один из полицейских. — Он должен находиться в своем классе. Главный вход в здание оказывается открытым. Не приметив в этом ничего странного, Юи зашел внутрь, оставляя людей, последовавших за ним в недоумении. — Будьте осторожны, пожалуйста, — попросили его, но он продолжает стремительно шагать вперед, направляясь к нужному классу. Тихие постукивания каблуков мужских туфель были единственным источником звуков в абсолютной тишине, окутанной тьмой школы. А раздаваемые от ходьбы шумы эха прибавляли царившей обстановке больше зловещей атмосферы, которая, кажется, являлась неотъемлемой частью этой школы всегда — даже в дневное время суток. -…ошо… хорошо… Все и даже Юичиро застыли на месте, прислушиваясь к звукам, искренне надеясь, что это не было никакой игрой воображения. Голос, который тихо нашептывал слова утешения из темноты, очень сильно походил на детский. В устоявшейся ночной тишине он взывал не к успокоению, а пробуждал в груди, в глубине сознания подобие страха и тревоги. Тихий, изредка срывающийся на повышенные тона голос, доносился из конца коридора. — Не буду… ни за что… не оставлю тебя одного, — продолжал вторить ребенок. Он дрожит, изредка срывается на тихий плач. Приговаривает, словно потерянный, брошенный ребенок. Он был один, но кого-то нашел. Прислушиваясь к нему, Юи не был уверен, что это Мичиру и чем ближе он подбирался к классной комнате, тем четче он слышал, как голос призывает кого-то к спокойствию. Он говорит, что не бросит, что любит его и не оставит. Тихое шептание доносится из класса, куда изначально направлялся Хакуя. Вопреки словам похитителя, в этой комнате находились не один, а двое. Голос одного приказывал замереть на месте, затаить дыхание, окутать тело ужасным страхом и не шевелиться; молчание второго казалось странным, искусственным. Почему же он молчит? Почему так отчаянно и елейно первый взывает к нему? — Братик, — снова сказал ребенок. — братик… братик, я буду с тобой. Юичиро замер у двери. «Братик»? По какой-то неясной причине дверь было страшно открывать. Что за ней? Почему подкрадывается это навязчивое чувство страха и предчувствие чего-то, что изменит жизнь? По телу пробегает жуткая дрожь и зябкий холодок, от которых Юи ежится, будто по коридору гуляет мерзкий сквозняк, будто душа пришла с того света и решила насмехается над ним, тыкая носом в собственные грехи. Рука чуть дрогнула по направлению к двери. Полицейские переглянулись между собой и стали дожидаться, когда класс откроют. — Не хочу, чтобы за нами приходили. Хочу быть только с тобой, — не прекращает говорить ребенок. Медленно отодвигая дверь в сторону, Юичиро не знает, на что он надеется: на лучшее или худшее. Он не смотрит в классную комнату, не поднимает взгляд с пола, хоть и знает, хоть и чувствует, кто находится перед ним в потусторонней темноте. — Как же такое возможно?.. — бормочет он про себя, уставившись во мрак. При включенном свете с неприязнью на него смотрят родные незнакомые глаза. Юи никогда не думал, что такое возможно, что пропащие души и правда могут вернуться с того света, что они могут ходить по земле, испытывать чувства. Один из полицейских сообщает по рации, что они в классе обнаружили двух детей. Двух братьев. Двух близнецов. Тот, что с недоверием смотрит на Юичиро, держит в собственных руках тело спящего брата. Как испуганный зверь, загнанный хищниками в угол, он отчаянно прижимает к себе единственного родного, озирается на всех испуганно, боится, не доверяет. Осмотрев ребенка, Юичиро, медленно шагая вперед, направляется к нему. Ему казалось, что он может спугнуть его, что он не станет с ним говорить. Тем не менее он сидит и выжидающе смотрит в глаза приближающегося мужчины. — Привет, — тихо произнес Юи, присаживаясь на корточки возле мальчишки. Он молчит, заместо слова предоставив Юичиро лишь короткий кивок головы: робкий, недоверчивый. И сам Хакуя боится. Он не знает, как продолжить разговор, как расположить ребенка себе, как дать понять, кто он для него. — Ты… — подал голос ребенок и сильнее прижал к себе тело брата, когда Юи поднял снова на него глаза. — Ты мой папа? — Верно. Откуда ты знаешь? Вместо объяснений мальчишка достает из кармана свернутый лист бумаги и протягивает его Юи. Он держит сверток за самый край, рука заметно дрожит. Не смея пренебрегать чувствами ребенка, Хакуя медленно и аккуратно берет из его руки написанное послание и разворачивает его. — Оказывается он не мой папа, — шепотом произнес он. — Он оставил нас здесь, сказав, что за нами скоро придут родители. «Кей бы возненавидела меня за мои поступки, за совершенные страшные ошибки…» Юичиро перестает читать, прикрывая глаза. Воспоминания и чувство осознания того, кто за всем этим стоит, и в самом деле его поразили. «Я был рядом с ней. Я просил врачей сохранить ей жизнь, но в итоге выжил ребенок. Ведомый скопищем чувств, разрывающих душу от горькой потери, я возненавидел. Возненавидел все и вас двоих в том числе. Врачи и акушеры оказались на удивление сговорчивыми, и спустя время, вспоминая, я поражался отсутствию их совести. Они отдали мне одного из близнецов. Хотя не мне их судить и говорить об отсутствии чьей-то совести. Я думал, что это спасет меня, что ребенок, которого родила Кей, отдав при этом свою жизнь, сможет помочь справиться мне с горечью. Но он лишь пробуждал во мне совесть. Глядя в его голубые чистые глаза, меня обгладывала она, пожирала, говорила о том, как сильно я виноват. Но всякий раз я успокаивал себя тем, что у вас уже есть один ребенок. Разве вам не достаточно? Господи! Как же это звучит… словно я говорю о вещах. С годами эти чувства наслаивались друг на друга, я терял в них себя, и в то же время они преследовали меня. Я виноват! Виноват! Тогда я решил, что с этим нужно кончать. Я не крал Мичиру, я лишь хотел сначала познакомить его с братом, а после их двоих отдать вам. Я уверен, что это никоим образом не оправдывает мои поступки, но я искренне раскаиваюсь за содеянное. И не жду вашего прощения, потому что понимаю, что такое не прощают. Кагами я растил, как собственного сына. Он замечательный ребенок и, надеюсь, вашей любви хватит на двоих, потому что он как никто другой нуждается в ней. Если вы считаете нужным, можете сообщить полиции обо мне. Убегать я не стану и приму любое наказание.» Походу чтения Юи думал и рассуждал, прислушивался к чувствам, к тому, что они говорят. Злобы или ненависти не ощущалось. Были лишь пустые чувства, не имеющие ни названия, ни слов для их описания. Казалось, что это просто хочется отпустить. Посмотрев на лицо ребенка, Юи мягко улыбнулся ему. — Кагами, значит? — Я его отражение*, — робко произнес мальчика, указывая взглядом на брата. — Почему он спит? — Еще утром Мичиру говорил, что не станет ничего и никого ждать. Сказал, что уйдет сразу же, но, когда па… тот дядя привез нас сюда, он уснул прям на полу. — Ясно. Предполагая, что Мичиру просто подсыпали снотворное, Юичиро посмотрел на умиротворенное лицо сына, затем на уже успокоившегося Кагами. — Ну что, поехали домой? — Новый дом? Я буду жить с Мичиру? — заметно оживленно спросил ребенок. Юи с толикой подозрения посмотрел на засиявшие блеском глаза Кагами. Что-то в этом взгляде его сильно напрягало и в то же время пугало. — Да, само собой.***
Перечитав записку, Микаэла молчал еще некоторое время, обдумывая все в голове. Хотя в принципе он просто не знал, что должен сказать. Обрушившаяся ситуация, как неожиданная погодная стихия, о возможности которой никто не смог предупредить. Что делать? Как на подобное реагировать и как поступить в такой ситуации? Мика спрашивал сам себя, но сознание все никак не имело возможности подкинуть несколько дельных советов. — Думаю, его можно оставить в покое, — меланхоличным голосом предложил Юи, запрокидывая ноги на стол и пальцем ведя по бумагам, которые до этого были аккуратно сложены. — Считаешь, что он не заслуживает наказания? — следя за скользящими пальцами Юичиро, обратился к нему Микаэла. — Ты что-то потерял? Ну, то есть, да, у тебя похитили ребенка, но все-таки не из худших побуждений, тем более что он тебе его вернул… в двойном размере, я бы сказал, — усмехнулся Юичиро. — Но его первое преступление куда серьезнее, разве не так? Резко отпихнув бумаги в сторону, Хакуя тяжело вздыхает, задирая голову к потолку и потянувшись. — Слушай, я устал. Он вернул нам парней, они целы и невредимы. Не хочу рассуждать о том, как плохо он поступил и что нам с этим делать. Забей, не думаю, что мы еще нарвемся из-за него на проблемы. Он отступил, так что дай ему шанс. А я пошел спать. Спокойной ночи, — сказал Юи и, прежде чем выйти добавил сладко-приторным голосом: — братик. Сожалений или ненависти по отношению к этому делу Микаэла больше никогда не испытывал. Дневник был не единственным секретом, которым ему пришлось поделиться с Юи. История о возможном совместном прошлом семей Амане и Шиндо была полностью изучена Юи в то время, как Мике пришлось снова гадать, как на это он отреагирует. «Бред», — таков был вердикт немногословного тогда еще Амане, который с глухим стуком швырнул папку на стол Микаэлы. Спустя некоторое время было решено использовать эту вещь, как прикрытие. Даже через некоторое время общественность не успокаивалась, возмущенная нашумевшим браком и порочным союзом. Обнародовав «жестокую правду о трагедии», все выглядело так будто двое «братьев» заключили примирительный союз, а брак выставили, как неудачную шутку. Но это лишь для пустой общественности, нелепой в своем обличье, которой жизнь других казалось важнее собственной. Хоть эта идея и принадлежала полностью Юи и Мике, тем не менее они были единственными, кому она не нравилась. Для посторонних кольца — забавы ради; для себя — знак истинного брака. И так как на тот момент уже появился наследник необходимость в наличии невест для «братьев» отпадала. Только лишь для создания видимости, что это игра — не больше, — они иногда встречались с кем-то на стороне. Но и игры для обоих были весьма заманчивы. Поэтому после той истории, оставаясь наедине, они часто использовали в обращении друг к другу забавное слово «братик». — Спокойной ночи… Даже выслушав мнение Юи, Мика все еще сидел, сомневался. Не мог он сразу простить все этому человеку, так как чувство, что он должен получить за содеянное возмездие, плотно засело в голове. Ведь семья всегда должна быть на первом месте. Мика многие годы живет с этой мыслью и будет продолжать жить дальше. Он должен защищать всех членов семьи, и если нечто плохое случилось с одним из них, он не может смириться и отпустить нарушителя его устоев и порядков безнаказанным. Но это далеко был не единственный вопрос, волнующий сейчас главу семейства. Второй ребенок. Шесть лет считавщийся умершим, не существующим в этом мире. Мысль, что вернулся из мира мертвых ребенок, была не столько внезапной, сколько до жути пугающей, даже если в этом не присутствовало и доли мистики. — Я уложил его. — Что? Микаэла отнимает голову от рук и смотрит на того, кто стоит в дверях. Только сейчас он осознает, что Юи уже не было в кабинете. Вернувшийся вновь в реальность, Микаэла только сейчас ощущает в виске жуткую медленно убивающую боль, которая теперь, как назойливая муха, застряла в черепе и ее малейшее движение причиняло ужасный дискомфорт. Голова идет кругом, следовало бы сразу последовать примеру Юичиро и пойти спать вместе с ним. — Я говорю, что уложил, наконец, Кагами, — повторяет более развернуто Глен. — И Мичиру все еще не просыпался. — А, вот как, — невнятно отвечает Мика и потирает пальцами правый висок. — Что скажешь о нем? Обдумывая ответ, Глен закрывает за собой дверь и медленно подходит к столу. Садиться не стал, даже если выглядит он уставшим и вымотанным; он лишь складывает руки на груди, с хмурым лицом смотря на не менее потрепанного Мику. — Начинать издалека я не буду, сам знаешь, я этого не люблю. Но дело в том, что его чрезмерная любовь к Мичиру кажется мне не совсем здоровой. Не знаю, обоснованно это тем, что он просто рад тому, что у него теперь есть брат или же, что же у него такое воспитание, хотя возможен вариант и того, что у него могут быть и болезни психологического плана. В любом случае, с этим ребенком следует вести себя предельно осторожно, потому что, мне кажется, что он не совсем психически устойчив. — Да, я видел, как он цеплялся за Мичиру. Но, может, нам следует подождать некоторое время. Не уверен, что сейчас мы должны подвергать его каким-то обследованиям. Нужно просто подождать, чтобы он привык, — сказал Мика. — Подождать, — повторяет он монотонно, не отрывая взгляда от одной точки. Вид у него не из лучших. Казалось, что он и вовсе находится далеко отсюда, где-то глубоко в своих мыслях. И даже речь его вялая, говорил он предельно неохотно. — Эй, выглядишь даже хуже, чем я в свои годы. Иди отоспись, завтра обсудим это. — Прости, — поднял глаза Хакуя. — То есть? — Мы никогда не приглашали на работу нянек; ты единственный, кто приглядывает за Мичиру, но сейчас появился еще и Кагами. Эм, нам следует нанять… — Забудь об этом, я постараюсь позаботиться и о нем, — развернувшись к выходу, выдает Глен и, не оставив Микаэле попыток ответить, добавляет требовательно: — сейчас же спать. Чтобы хоть как-то утихомирить Кагами, его положили в комнату, находящуюся по соседству с той, в которой спит Мичиру. Это лучшее, что ему могли предложить. Ребенок, живший до этого в одиночестве, не связанный ни с кем кровными узами, теперь обрел семью и брата, который так сильно похож на него самого. Возможно, Глен преувеличивает, и это лишь временный переизбыток счастья, который заставляет Кагами вести себя подобным образом. Однако, взгляд мальчишки — знакомый и глубокий голубой цвет глаз — вынуждает напрячься, смотреть сквозь него, а не на него. Безумные глаза попросту не хочется видеть, не хочется замечать, потому что они отталкивают. Проходя по коридору, Глен еще раз заглянул в комнату нового члена семьи, чтобы убедиться, что тот действительно спит. Глен стоит на пороге комнаты, когда краем глаза он замечает, как плавно открывается соседняя дверь. Потирая кулачками заспанные глаза, Мичиру озирается на Глена, что побуждает счастливую улыбку отразиться на лице ребенка. В ту же секунду Мичиру подрывается с места, дабы прильнуть к мужчине и, потянувшись к нему, крепко обнять. Прикрыв дверь в комнату Кагами, Глен опускается на колени, и руки ребенка крепко-крепко обвивают его шею. — Мне было страшно, — вполголоса шепчет мальчишка. — Мичиру, он тебе сделал больно? — А?! — удивленно восклицает мальчик и смотрит в глаза Ичиносе. — О чем ты? — О твоем похищении, — утверждает Глен, все еще не убирая ладони с плеч Мичиру. — Тот, кто тебя похитил, он ведь не причинял тебе боль? Несколько раз ребенок все также удивленно моргает. — Откуда тебе известно о моем сне, Глен? Ичиносе насторожился и неосторожно глянул на дверь соседней комнаты, где сейчас спал брат Мичиру. Что-то настолько его поразило, что он предпочел сослать неприятные воспоминания на кошмар. — Мичиру, — спокойно начал Глен, намереваясь все объяснить ребенку. — Это не было сном. Удивление спадает с лица мальчишки, оно сменяется на настоящий ужас. Он быстро озирается по сторонам, испуганный и ничего не понимающий. — Нет… не говори мне… Такого не может быть, — быстро и сбивчиво проговоривает он. Держа Мичиру за плечи, Глен чувствует как тот начинает мелко дрожать. Сделав вывод, что коридор — это не то место, где следует проводить такие разговоры, мужчина осторожно берет его на руки. Хакуя жмется к нему, положив голову на грудь и хватаясь за ткань белой рубашки. Возможно, встреча с братом-близнецом настолько сильно повергла его в шок, что он до сих пор был ужасно напуган и сбит с толку. Пронеся мальчишку на руках, Глен хотел было положить его на кровать, но тот вцепился в него слишком сильно, к тому же он отказывался ложиться. Тогда Ичиносе пришлось самому присесть на край кровати вместе с Мичиру, усаживая его на колени и придерживая его за плечи. — Мичиру, послушай, что я расскажу тебе… — Если ты о моем близнеце, то я все знаю. Тот человек мне рассказал, — объяснил Хакуя. — Только… я думал, что это только мой сон. И тогда это пугает меня еще больше. — Пугает? — Не хочу брата, мне было хорошо и без него, — твердо заявляет Мичиру, с отчаянием смотря в глаза Глена в надежде, что он его поймет. — Лучше бы это был сон, — немного тише говорит он, опуская взгляд вниз. Чувство, что в привычный в мир, где давно установился свой порядок, врывается посторонний человек, у любого вызвал бы к нему неприязнь. Потому что это то, что близко сердцу. Новый человек может пошатнуть идеальное равновесие, выбить привычный ритм жизни из колеи. Он ничего не знает о здешних правилах, он не привнесет в жизнь разнообразие и не даст возможности вдохнуть новый глоток воздуха. Этот человек будет озираться по сторонам, в своей неуклюжести разрушать здешнюю обстановку. И он не станет чувствовать себя лишним звеном в этом месте, он будет полагать, что ему все прощают, принимают его и разделяют любовь поровну. Он здесь лишнее звено. Ему было суждено умереть. — Ты ведь понимаешь, что сейчас ты ему нужен? — Я не уверен, что смогу с этим что-то сделать. — Нужно постараться, — утверждает Глен и, воспользовавшись замешательством ребенка, он быстро перекладывает его на кровать. — Постарайся его понять. Мичиру молча слушает Глена и следит за тем, как тот укрывает его одеялом, тщательно поправляя. Хотелось бы прислушаться к этим словам, но Хакуя все еще не был уверен, что смог бы выполнить такую просьбу. — Кагами тебя любит. — Мне не нужна его любовь, — резко отвечает Мичиру, недовольно хмурясь. — Не нужно быть черствым по отношению к нему. Из вас двоих ты — старший, а значит должен защищать его, быть всегда рядом, — Глен был уверен, что эти слова не были для мальчишки достаточно убедительными, тогда он решает объяснить ему по-другому. — Ты ведь любишь меня? — Конечно, — не задумываясь, отвечает Мичиру. — Тебе было бы неприятно, если бы я в ответ испытывал к тебе ненависть, не так ли? Для ребенка такие слова показались бы слишком обидными, но Мичиру не тот ребенок, который был бы подавлен подобным. Он может извлечь из этого урок, для него это будет хорошим примером. — Ладно, — неохотно соглашается он. — Я все понял. — Хорошо, я рад, что ты ко мне прислушиваешься. Спокойной ночи. — Подожди, — останавливает Мичиру Глена, ухватившись за его руку прежде чем тот поднялся. — Не хочу, чтобы еще какой-нибудь кошмар мучил меня, останься, пожалуйста. Ичиносе застывает, смотря в умоляющие глаза ребенка. Некое дежавю охватывает его сознание и картинки из далекого прошлого появляются перед глазами. Возможно, это и послужило одной из причин, почему он сразу соглашается с просьбой ребенка. — Как это знакомо, — с улыбкой произносит он, укладываясь рядом с Мичиру, который жмется к нему, прикрыв глаза. — Что именно? — Когда-то давно Юи также просил меня с ним остаться. Ему и правда снились кошмары, в которых ему снилась его покойная мать. — Если к нему во снах являлась его мама, то почему это были кошмары? — удивился Мичиру. — Это сложно объяснить. Когда-нибудь ты поймешь, но не сейчас. Удобно устроившись на руке мужчины, Хакуя сонно прикрывает глаза, зевая и ощущая, как рука плавно перебирает его волосы и медленно гладит голову. — Хорошо, а можно последний вопрос? — все никак не унимался ребенок. — Какой? — Мои родители рады, что появился еще один ребенок? — Я не знаю, — честно отвечает Глен. — Однако, ты можешь сам их об этом спросить завтра. Но не будь слишком настойчив, в последнее время на них вновь навалилось куча проблем, — Ичиносе уже и сам практически засыпал, слова, слетавшие с губ — мысли вслух — вряд ли были бы полностью поняты ребенком. — Проблемы — вечные спутники твоей семьи. Как проклятие, переходящее из века в век, следовавшее по пятам за каждым потомком. Но Мика и Юи делали и делают все для того, чтобы эти проблемы отныне не разрушали их жизни. И ради этого они изменились, стали сильнее. Когда ты вырастешь, ты посмотришь на них новым взглядом и тогда, обязательно, не забудь сказать им спасибо…