Брак без выбора

Перед машиной открываются большие кованные ворота, приглашая в резиденцию довольно известной семьи, фамилия которой вот уже несколько лет вертится на языках у любопытной общественности и неугомонных СМИ. Наполненные излишним любопытством глаза мужчины, на вид которому не меньше тридцати, начали метаться из стороны в сторону. — Прошу меня простить, но не могли бы вы мне ответить, где мне находимся? — вежливо и достаточно приятным голосом спросил мужчина у водителя, забравшего его прямиком из клиники. Автомобиль притормаживает у ступеней, ведущие прямиком в роскошное здание. Смотря в зеркало заднего вида, водитель понимающе кивает, однако: — Меня просили не отвечать на ваши вопросы. Оставив психиатра в замешательстве, водитель вышел из машины. Позже он открыл дверь мужчине и, ловя слегка обеспокоенный взгляд молодого человека, попытался его успокоить: — Прошу вас, проходите в дом, хозяин все вам объяснит. Благодарно кивнув водителю, мужчина поспешил подняться по ступенькам, попутно оглядывая огромный особняк и подмечая, насколько он вблизи кажется более величественным и зловещим. Это место кажется тихим и спокойным, словно на этом клочке земли не существует никого, кроме расположившегося слева от здания леса, деревья которого шуршали на ветру, демонстрируя прекрасную мелодию природного единения. Умиротворение и безмятежность, опутывая легкими едва ощутимыми нитями душевного тепла, поселится в груди, если глубоко вздохнуть и прислушаться к опьяняющей тишине. Здешний ветер заставляет вжать голову в плечи, сильнее кутаясь в плащ и глубоко вздыхая, дабы скорее избавиться от не опускающей тело дрожи. Какое бы спокойствие не стремилось внушить это место, чем дольше находишься здесь, тем сильнее ощущается как сзади подбирается тревога, облаченная тяжелыми чувствами, от которых душа холодеет. Она такая медленная, едва может волочить за собой ноги, но одно только ее присутствие рядом рождает внутри несоизмеримое отчаяние. Казалось, будто здешние призраки, чьи голоса въедаются в мозг, кричат о муках, что испытали при жизни. Прислушиваясь, доктор обернулся, смотря вдаль и пытаясь отыскать среди полей блуждающую душу. Это лишь иллюзия горести, однако обман выглядит слишком явно, и его трудно не ощутить на собственных плечах. Она словно оседает пылью на душе, пачкая ее пережитками прошлых страданий. В конце концов Мори постучался в дверь. И слишком громкий стук развеял тяжелый туман, в котором царствовал парад призраков уныния. Долго ждать на пороге перед закрытой дверью психиатру не пришлось, так как вскоре перед ним уже стоял Глен. — Добрый день. Проходите, пожалуйста, Мори-сэнсэй, — закрывая за гостем дверь, Ичиносе попытался осмотреть его и был удивлен тому, что такой молодой специалист является на самому деле одним из лучших. А потому, игнорируя хвалебные отклики о его работе, Глен до сих пор был настроен скептично. — Я провожу вас, следуйте за мной. — Я так понимаю, у вас тоже не имеет смысла спрашивать что-либо? — Мори лишь во время вопроса украдкой глянул на спину сопровождающего, а после его взор оказался вновь притянут к здешнему интерьеру и широкому длинному коридору. На самом деле, обстановка внутри особняка намного приятнее и уютнее, чего не скажешь о наружном дизайне дома, который, напротив, внушал тревогу. — Все, что я могу вам сказать, это то, что ваша помощь требуется подростку — одному из сыновей главы этой семьи, — Глен замер напротив двери, которая разительно отличалась среди прочих, которые они миновали до этого. — Глава семьи, значит? О таком меня не предупреждали, — задумчиво склонив голову, с улыбкой отвечает Мори. — Что же, в таком случае, сейчас вы с ним познакомитесь. После короткого стука из кабинета донеслось приглушенное приглашение войти. Открыв дверь, Глен с помощью жеста попросил мужчину войти. Не стирая с лица легкой приветливой улыбки, Мори учтиво кивнул и зашел внутрь. Он оказался встречен суровым взглядом, судя по всему, упомянутого ранее, главы здешнего семейства. — Прошу, присаживайтесь, — Мика указал рукой на кресло напротив своего стола и поспешил отложить работу. — Что-нибудь желаете? Поклонившись, мужчина подошел к столу и протянул руку Микаэле. — Мори Ясуши, приятно познакомиться. И, нет, не стоит. — Хакуя Микаэла, — протянув руку в ответ, он поднимает свои глаза, чтобы посмотреть на реакцию прибывшего гостя. Вполне понятные ожидания оправдались. Мори хоть и выглядел удивленным, однако вел себя вполне стойко и сдержано, о чем говорило его уверенное рукопожатие. — Большая честь, познакомиться с вами. Хочу сказать, это весьма неожиданно, ведь в записи указывались абсолютно другие данные о пациенте, — врач присел в кресло, готовясь выслушать объяснения. Этот инцидент в самом деле заставил Мику прислушаться к шепоту совести, поэтому он извиняюще улыбнулся гостю. — Надеюсь, вы сможете войти в мое положение, как и на то, что для вас «врачебная тайна» не только набор букв и пустое словосочетание? — Об этом вам уж точно не стоит беспокоиться. Для меня важно только дело, которым я занимаюсь. Ясуши заметил, что за ним пристально наблюдали. Таким образом, его не пытались рассмотреть получше и не разглядывали как обычного собеседника. Это было изучением, чтением человека, чтобы узнать, какой он и насколько честен. И, раз даже такому стойкому, повидавшему немало доктору, становилось немного неуютно под таким взглядом, то, кажется, Мика в самом деле видел его насквозь, пытался понять, можно ли первому встречному доверить свою проблему. — Доверие вам чуждо? — подметил доктор, прервав затянувшееся молчание. Прямой вопрос, скорее как утверждение, вынудил Мику посмотреть в глаза доктора. — Однако слово весьма хрупкое и недолговечное. Доверие, сродни глупой наивности, никогда не являлось и не будет являться положительным качеством людей, вы ведь это понимаете? Слепая вера оборачивается плачевными последствиями. — Хотите сказать, что подозреваете каждого человека в своем окружении? Микаэла сдержанно рассмеялся: — Умоляю, только не считайте меня параноиком. Я лишь тщательно наблюдаю и читаю свое окружение, именно это и позволяет мне понять, кто на самом деле заслуживает доверия, а кто пытается с помощью дешевой улыбки выкупить его у меня. — И вы ни разу не ошиблись в своем выборе? — Я ошибался всего пару раз, однако на тот момент я был глуп и наивен, одним словом — ребенок. Как говорится — все приходит с опытом и стоит учиться на собственных ошибках, — Микаэла еще раз взглянул на Ясуши, дабы окончательно убедиться, в том, что из себя представляет этот человек. Мысленно себе кивнув, он продолжил. — Полагаю, мы можем перейти к делу, — Мика не был уверен, что Мори поможет Кагами справиться с его проблемой, но с уверенностью он мог сказать, что этот разговор не выйдет за пределы четырех стен его кабинета. Удовлетворенный ответом, психиатр открыл портфель, который он принес с собой, вынул записную книжку и ручку, надел очки и устремил взгляд на Микаэлу, показывая, что готов к тому, чтобы его ввели в курс предстоящего дела. — Начнем с того, как его зовут, а также возраст, — поспешил начать Мори. — Хакуя Кагами, пятнадцать лет, — Микаэла подождал, пока доктор сделает записи, после этого продолжил. — Не могу сказать, насколько его случай тяжелый, но уверен, что вы сталкивались с инцидентами и похуже. — Тем не менее, дело до помощи психиатра бы не дошло, если бы все не было серьезно, — подметил Мори. — Верно. Тогда, думаю, следует начать с того, что проблемы начались еще в детстве. Если вы читаете прессу, то наверняка на глаза вам попадались заголовки, вроде «Был один, а стало двое!», «Тайна семьи Хакуя!». — То время, когда вдруг появился второй ребенок, если не ошибаюсь? — Довольно правдоподобно вышло, что мы скрывали его от всех только потому, что он был слишком слаб здоровьем, не так ли? Доктор задумался, вскоре понимая, что за внезапным появлением близнеца скрывается иная причина, нежели его слабое здоровье. — Что же случилось? Микаэла поколебался еще немного, не отводя глаз от доктора, который терпеливо ждал. Все-таки этот взгляд и правда вселял доверие. Порой, шестое чувство подсказывало, что люди с такими глазами никогда не лгут. — Кагами был похищен еще в роддоме одним человеком, а нам сказали подкупленные тем же похитителем акушер и доктор, что он умер. И все же, когда близнецам было по пять лет, мальчик смог вернуться обратно в семью, — Мика замолчал, плавно откинувшись в кресле и скрестив пальцы в замок. — Здесь-то и начались проблемы. Не было того, кто бы не заметил его любовь к Мичиру… — Прошу прощения, если буду не прав, но под любовью вы подразумеваете влечение именно в романтическом плане? — осторожно прервал его врач. — Вы абсолютно правы. Как бы то ни было, мы полагали, что это пройдет, что Кагами просто настолько рад новой семье, тому, что у него на самом деле есть брат-близнец, что он стремился каждые минуты и секунды проводить рядом с ним, так сказать, хотел наверстать упущенное. И в действительности он со временем немного поубавил пыла. Даже если Мичиру изначально относился к нему с холодностью и неприязнью, он все же принял брата и стал проводить с ним много времени. Знаете, я не раз за свою прожитую жизнь встречал такое явление, как «затишье перед бурей». Так вот, это был очередной такой случай. Им было уже по двенадцать, когда Кагами поцеловал Мичиру. Этот случай был не столько неожиданным, сколько страшным, потому что мы боялись, что Мичиру после этого замкнется в себе, а Кагами — отверженный братом — и вовсе может сойти с ума, а то и сделать что-нибудь с собой. В итоге, Мичиру быстро оправился, для него даже это не было помехой, тем не менее нельзя сказать, что его характер или отношение к окружающему не было подвергнуто изменениям. Проблема лишь заключается во втором ребенке. Сначала он просто стал вести себя странно, что никаким образом не соответствовало его обычному характеру и образу жизни, словно после этого случая в нем что-то перевернулось и поменялось полюсами. И главная проблема, по которой мы вас позвали, заключается в том, что он стал наносить себе увечья. Везде, где может достать. Сначала порезы появлялись лишь на руках, затем ранениям стали подвергаться и ноги. И ведь это всего лишь за такой короткий промежуток времени. И предотвратить его попытки изуродовать свое тело ни у кого из нас не получается, Кагами дал понять, что все равно будет продолжать это делать. На протяжении всего рассказа Мори тщательно вел записи в своей книжке, часто хмурился, временами сильнее сжимая, а вскоре разжимая в пальцах ручку. Замирая и смотря задумчиво в пол, он размышлял, в голове прокручивая услышанное им снова и снова. Случай не был уникальным, тем не менее нельзя было сказать что он так просто разрешим. Если болезнь встречается в практике чаще, чем хотелось бы, это не значит, что она подвержена легкому лечению. — Кагами-кун говорил, почему так поступает со своим телом? — наконец задал свой вопрос Мори, даже не глядя на Микаэлу. — Он говорил, что ему приятно это делать, правда я не могу понять, к чему это проявление мазохизма. — Не спешите с выводами, Хакуя-сан, нельзя утверждать, что это ничто иное как мазохизм. Сказать пока сложно, поэтому, с вашего позволения, могу ли я повидаться с мальчиком? — закинув ручку на страницах, где были сделаны последние записи, Мори закрыл книжку.

***

— Я правильно вас понял? Вы хотите, чтобы он перестал наносить себе раны? — врач шел рядом с Микой, который предварительно согласился проводить его до комнаты Кагами. — Именно. — Судя по всему, вы смирились с тем, что он питает романтические чувства к собственному брату. Мужчины завернули за угол, где по обе стороны располагались множество комнат, а единственным здесь освещением были декоративные небольшие люстры, лампы на стенах и окно в самом конце коридора. — Единственный способ разлюбить человека — это разлюбить его самому со временем или увлечься другим. Скажите, а у вас имеется способ заставить кого-то отказаться от своей любви, Мори-сенсей? — только сейчас, остановившись возле одной из комнат, Мика взглянул на врача и вежливо улыбнулся ему. — Лекарства от любви пока не придумали, так что оставьте это. — Вас это в самом деле устраивает? — с сожалением в голосе спросил доктор. — Ни в коем случае. Но и предпринять ничего нельзя, — Мика затих. Его взгляд и выражение лица отражали в нем муки совести, которые он старался тщательно скрывать в себе, дабы не поддаться эмоциям. — Даже так, я не могу его ненавидеть за то, какой он, ведь если откинуть эти проблемы, то он потрясающий ребенок. И я хочу для него лишь лучшее, но проблема в том, что я не знаю, как ему это дать… чтобы он был счастлив. Это было похоже на крики души отчаявшегося человека. Мори видел и до этого, как взгляд Мики был пропитан ложью. Хакуя во время разговора казался сосредоточенным и внушал спокойствие, демонстрируя свою небывалую стойкость и сосредоточенность на деле. Однако как же ловко он скрывает то, что таится в его душе на самом деле. Микаэла пытался донести свою немую мольбу о помощи до того, кто мог все исправить. И Мори это прекрасно слышал, как и понимал, то, что сейчас перед ним, на самом деле, стоит слабый человек, нуждающийся, как никогда в опоре. Будто бы его упорство и смелость всегда поддерживались кем-то, без кого он становился не то чтобы беспомощным, он просто терял сам себя. Закутавшись в одеяло, при том, что в доме было относительно тепло, Кагами сидел у изголовья кровати. Увлеченный повествованием, он не поднял своей головы, когда к нему зашли; на его коленях лежала книга, глаз от которой Хакуя не отвел. Первое, на что доктор обратил внимание, взглянув на парня, — это его обе перебинтованные по локоть руки. — Кагами, — позвал его Мика. Только тогда он лениво поднял голову, взглянув на отца пустым взглядом, а после снова опустив его в книгу: — Да, пап. — Мори Ясуши-сенсей — доктор, о котором я тебе говорил, — не удостоенный вниманием или ответом, Микаэла перевел взгляд на мужчину. — Мое присутствие обязательно? Мори выставил руку вперед и отрицательно помахал ею. — В этом нет необходимости, мне следует поговорить с ним наедине. Хакуя коротко кивнул и снова посмотрел на сына. На его лице отобразилось горькое сожаление, словно наперед он знал, что любая попытка излечить Кагами будет напрасной. — Вы и правда наша единственная надежда. Сделайте все возможное, — после этого он удалился, оставив Кагами с его доктором. Прежде Мори оглядел комнату и, остановив взгляд на стуле, взял его и поставил возле кровати парня. Для самого Кагами все живые вокруг были будто призраками, которых он не замечал и отказывался слышать. Ясуши решил воспользоваться этим и изучить Кагами взглядом, осмотрев его, пока тот читает. Только сейчас мужчина заметил, как из-под одеяла выглядывала шея парня. На самом деле, даже если майка на нем была свободной, эта его часть тела не была оголена. Так же как и руки, она была перемотана бинтом. Получается, одними руками и ногами дело и правда не обошлось и парень решил оставлять раны на тех участках тела, где сможет достать острое лезвие ножа. Как и сказал Микаэла. — Ты оказываешь себе помощь сам? — нарушает тишину Мори, глядя на удивленное лицо Кагами. — Что? — Свои раны ты обрабатываешь сам или кто-то тебе помогает? — решает перефразировать свой вопрос мужчина. — Это настолько важно? Не понимаю этой привычки начинать разговор издалека, задавать наводящие вопросы. Всегда считал это наиполнейшей глупостью и тупизмом. Люди пытаются выставить себя хорошими собеседниками, а выглядят глупо. Скажите конкретно, что вам нужно и я отвечу, я не душевнобольной, к которому нужно искать особый подход. Мори сжал руку в кулак и поднес его к губам, слабо улыбаясь такому резкому ответу. Он уже понял, что этим парнем никто и никогда не сможет манипулировать, потому что его взгляд, колкие слова, попадающие точно в цель и суть разговора, ставили на место любого собеседника, который бы посмел с ним заговорить. Только по вышесказанному уже можно было сделать вывод, какой он человек: сколько бы он ни утверждал, что с ним стоит вести себя откровенно и быть прямолинейным, так просто разговор построить все равно не удастся, потому что разговаривать с ним страшно и неуютно. — Мы еще толком не поговорили, а ты мне уже кажешься очень интересным, Кагами-кун. Хорошо, скажи, тебе известно, почему я здесь? — Кажется, родители считают меня больным, вот и пригласили психотерапевта. Только зря деньгами сорят, вряд ли вы чего-то добьетесь. — Получается ты считаешь себя здоровым? — Уж точно не психом. — Что тогда насчет твоего увлечения — наносить раны на свое тело? Тебе это и правда нравится? Кагами слегка наклонился вперед. Взгляд его стал тяжелым, тело, кажется, напряглось, словно он вот-вот сделает рывок вперед, однако то, что он делал дальше, было страшнее. Он продолжал молчать, был абсолютно неподвижен, а взгляд пробирал до души. — Как я и сказал, я не болен, и мне не нравится это делать. — Разве не так давно ты не говорил обратное? — удивился Мори. — Доктор, вы верите всему, что вам скажут? Знаете, — Кагами поднял руку и пальцем указал за спину врача. Мори проследил взглядом за рукой парня и посмотрел назад. — Вчера я убил и изнасиловал какого-то парня в подворотне. Там его изуродованный труп. Еще думаю над тем, чтобы сегодня вечером еще разок с ним позабавиться, так что, надеюсь, вы не сильно меня задержите. — За спиной Мори оказывается шкаф, куда указывал Кагами. Снова посмотрев на парня, психиатр увидел, как тот довольно улыбается, встретившись с недоуменным взглядом Мори. Судя по всему, ему очень нравится играть с людьми и пытаться поставить тех в неловкое положение. Удивительно, что даже со взрослым человеком он вел себя так смело. — Именно так ты и общаешься с другими людьми? Хочешь сказать, что, что бы ты ни сказал, все окажется ложью? — Я не стремлюсь оправдать чьи-то ожидания и уж тем более понравиться кому-то, а значит нет никакого смысла быть по-максимуму честным с посторонними. — Таким образом, ты навсегда останешься один. Кагами уже не читал книгу, только водил взглядом по уголкам страниц, стукая при этом по острому углу пальцем. Он размышлял над словами врача, а значит слушал его и на эту фразу пытался найти осмысленный ответ, а не очередное едкое предложение, которое вновь может поставить мужчину в тупик. — Вам ведь папа все обо мне рассказал? — Только если твоя любовь к брату не является очередной ложью. Я могу этому поверить? — тут Мори получилось подловить Кагами. Однако он не выдал себя — на его лице не отобразилось удивление или замешательство. — Это единственная моя правда. Станете ее презирать? — Я помогаю людям, а не презираю их желания или поступки. — Но вы мне не поможете, — Кагами был тверд в своем убеждении, как если бы знал наперед, что именно этим все закончится. — Назови причину, по которой моя помощь будет для тебя бесполезна. — Я не перестану причинять себе боль. Как я и сказал, я солгал, сказав, что это доставляет мне удовольствие. Так я не думаю ни о чем, не чувствую ничего, кроме ужасной боли. Это лишь способ отвлечься, хотя уверен, что вы из тех людей, которые меня не поймут. Я даже знаю, о чем вы думаете: «Это не отменяет того факта, что это ненормально. Неважно, с какой целью он это делает, это не меняет того, что это неправильно. Ему все равно требуется помощь, его следует отучить резать себе руки. Он слаб и так жалок». Вся моя жизнь и принципы строятся на «неправильно» и «ненормально». Я к этому уже привык, потому что мне об этом говорили, я знаю, что всплывает в головах людей, когда видят меня и мое тело: «Он ненормальный». Как это ни странно, Кагами все время смотрел в глаза гостя, ни на секунду не отводя, не страшась, не чувствуя себя неловко. Но еще больше любого другого человека удивило бы и то, что Хакуя говорил все, как на духу: не прерываясь, не сбиваясь с мысли, будто рассказывал заученную сценку из спектакля. От этого пробирало куда сильнее, и если бы не обязанности и работа доктора, Мори бы уже покинул комнату парня, сдавшись. А все потому, что у Кагами был образ человека, который отталкивал от себя других, не давая и шанса сблизиться, насколько бы откровенен он не был. — Думаю, твой отец и правда совершил ошибку, что пригласил меня. Но что если мы все-таки найдем способ с этим бороться? Прикрыв глаза и отвернувшись, Хакуя медленно покачал головой, едва растягивая губы в слабую улыбку. — Вы ведь не сможете мне помочь, если я этого сам не захочу, верно? — Кагами-кун, это кончится плохо, если ты откажешься. — Возможно, — парень улыбнулся шире и опустил глаза в книгу, теперь уже продолжая читать, однако говорить он продолжил. — Все нормально. Я уже знаю, как это закончится, доктор. Мори не стал переспрашивать о том, что Кагами подразумевал под этими словами, потому что знал наверняка, что вопрос его останется открытым и безответным. Не продолжая разговор, мужчина только смотрел на него и, противореча словам Кагами о том, что у всех при виде него возникают мысли о «ненормальности», Мори понимал, что испытывал к нему жалость. Каждый раз, когда больной человек отказывался от помощи, ему казалось, что этот пациент отказывался от собственного существования. Будто он говорил: «Все уже предрешено, так зачем мучиться? Я приму эту судьбу и последую за смертью.». Но за чем следует Кагами? Он старался выглядеть сильным в глазах взрослых, однако он все еще оставался ребенком, любовь которого с самого детства хранилась и по сей день в его сердце, даже после того, как ее отвергли. Он продолжал улыбаться, хоть и тяжело, будто сама улыбка наносила ему раны; он читал книги, тихо сидя в собственной комнате, накинув на себя теплое одеяло. Ребенок всего лишь продолжал ждать, наперед зная, что ждать на самом деле нечего, что ожидание никогда не оправдает себя. К нему никогда не придет и не обнимет любимый человек, но он продолжал томиться в бессмысленном ожидании. И, несмотря ни на что, его взгляд до сих пор не тускнел, хотя в душе давно торжествовала сильная ни с чем не сравнимая боль, которую он все еще благополучно терпел. Лишь только физические раны помогали ему справиться, а о другом он и не просил. — Ты прав, я не могу тебя заставить пройти лечение, — Кагами кивнул в подтверждении этих слов. — Но ты уверен, что справишься с этим? — Безусловно. Когда доктор уже собирался выйти, Кагами вдруг позвал его: — Мори-сенсей. — Да? — Скажите, в вашей практике случалось такое, что пациенты отказывались от помощи и вы никак не могли им помочь? Положив ладонь на ручку двери и повернувшись к парню, доктор ответил: — Большинство моих пациентов в итоге смогли вернуться к нормальной жизни. Приходилось принуждать к лечению даже самых буйных. — Но меня вы уговаривать не стали. Мне бы этого не хотелось, всего лишь интересно, почему вы так быстро отступили. Глядя на сбитого с толку Кагами, доктор в очередной раз убедился, насколько тот слабо и беспомощно выглядел среди всех этих проблем. Они нависали над ним, как над человеком, судьба которого наградила лишь безысходностью в любой жизненной ситуации. Проклятый дар, отпечатанный на линии жизни, как темное клеймо, обрамленное страданиями и мучительной душевной болью. — Но ты ведь не болен, разве не так? Тебя нельзя одеть в смирительную рубашку, привязать к кровати ремнями и насильно запретить наносить себе увечья. Если бы так поступили с тобой, в таком случае ты бы точно сошел с ума и, в конце концов, сломался. Как бы сильно тебя не терзала внутренняя боль, твоя жизнь все равно протекает размеренно и спокойно. Только скажи своим родным, что ты в порядке и не прячься от них за своей бесстыдной ложью. Когда Кагами снова остался наедине с собой, в тишине, среди мрачного одиночества, прозвучало в полушепоте короткое и честное «Спасибо».

***

— Вы уверены? — провожая гостя до выхода, спросил Микаэла после того, как Мори рассказал ему о том, как прошла его встреча с Кагами. — Полностью. Разве вы не видите, что ваш сын очень сильный? Все это время он практически самостоятельно справлялся со своей проблемой, хоть и таким своеобразным способом. Само собой, не могу сказать, что подобный поступок с его стороны я одобряю. Тем не менее, это позволяет ему держаться и продолжать жить. — Рано или поздно он этого не выдержит, — в пустоту произнес Мика. Задержавшись у выхода, доктор задумался, словно понимал, что работа его еще не окончена и помощь его, в какой-то степени, все еще необходима в этом доме. — Не скажу, что это поможет ему преодолеть эту тяжесть, и все же старайтесь присматривать за ним. Этот несуразный ребенок все еще нуждается в вашей защите. Ему требуется родительская помощь, а не помощь специалиста. Пока он будет уверен, что нужен кому-то, это чувство может стать для него спасением. Микаэла кивнул, взяв это наставление на заметку. Нельзя сказать, что семье, в частности детям, он уделял мало внимания, тем не менее бóльшую часть своего времени он посвящал именно работе. И ирония этого состоит в том, что в детстве он так же был обделен достаточным вниманием со стороны своих родителей. Повзрослев и приняв пост главы семьи, он с головой погрузился в работу и блестяще выполнял роль, которая была уготована ему с самого рождения. Мгновение жизни слишком ценно, чтобы тратить его лишь на одну бумажную волокиту, бессмысленные встречи и унылые собрания. Оглядываясь назад, Мика понимал, как быстро пролетело время, прошло столько лет, а чувство будто только недавно он готовился к большой жизни. И он упустил тот момент, когда должен был присмотреться к собственному сыну и понять его проблему, а не пустить все на самотек, полагая, что со временем это пройдет. Впервые посмотрев на ситуацию со стороны, Микаэла за много лет задумался, насколько глуп он был, что не принял к сведению столь очевидные вещи. — Вне всякого сомнения, вы и правда мастер своего дела. — Я не сказал и не сделал ничего выдающегося, чтобы оправдать себя как специалиста. Однако я рад, что смог заслужить ваше доверие, Хакуя-сан. Ваша тайна останется заперта в этом особняке и моей голове, не сомневайтесь в этом. Всего доброго. — И все же, благодарю за помощь и за выделенное время, Мори-сенсей. В здешних местах царит и правит спокойствие и тихая безмятежность. Неизменная и превосходная атмосфера уюта и первозданного величия, открывающего человеку красоту местной природы. Здесь кажется, будто не обитают души, лишь лес стоит по правую сторону от особняка, своей сущностью завораживающий и привносящей тихим шорохом небывалый покой. Но не стоит забывать что скрывается за этой дымкой умиротворения. Бьющая по сердцу холодным лезвием прокравшаяся тревога плавно обнимет со спины и надолго не посмеет отпустить. Остановившись у машины, которая не так давно довозила сюда доктора, Мори обернулся, взглянув последний раз на возвышающийся над местностью особняк. Он хранит в себе бесчисленное количество историй, тайн и заговоров; нерушимый и безмолвный — всегда был частью семьи, пронесшей свое имя через века и навсегда оставившей отпечаток в истории. Однако, как много тайн этой семьи особняку еще предстоит пронести?