***
— Шикарный отель в центре Токио. Кто бы сомневался? Ты никогда не любил отказывать себе в удовольствии, Юи, — проговорил Мика, обгоняя очередную машину и вжимая сильнее педаль газа в пол. Было не трудно вычислить, где находится Юичиро и в каком из отелей засветилась его карта, с помощью которой он расплатился за номер. Зажав в губах сигарету, Микаэла чиркнул зажигалкой. В полутьме салона автомобиля загорелся слабый огонек, и, прикурив, мужчина выпустил изо рта дым. Он никогда не любил курить, но руки каждый раз сами тянулись за очередной сигаретой, когда нервы начинали сдавать. Запах дыма раздражал, но было чертовски приятно ощущать, как этот же дым наполняет собой легкие. За одно такое мгновение стоило не бить себя по рукам каждый раз, как они касались вынутой сигареты. Это ощущение опьяняло и за легкой дымкой эйфории можно было позволить себе забыться. Мика ехал в отель посреди ночи не для того, чтобы устроить скандал, как ревнивая жена, муж которой давно отбился от рук. Ему было лишь важно высказаться, а в данный момент понять, почему он делает это только сейчас. И он даже не был уверен в том, что должен сказать, ведь хотелось высказать слишком много, что накопилось за упущенное время. Мика каждый раз прокручивал разговор в голове, забывался, обгоняя впереди машины, мчался на красный, набирал скорость. Каждый раз разговор в его голове начинался по-другому, слова в своей последовательности менялись местами; снова - забытие, еще один светофор и снова красный, оставленный позади. В его мысли вторгался шум ветра и сигналы автомобилей, а после и телефонный звонок. — Глен? — Куда ты делся на ночь глядя? — Все еще ведешь себя как заботливая мамочка, — Мика рассмеялся, выдохнув дым в открытое окно. — Прости, это единственное время суток, когда меня не потревожат. Нужно вернуть одну сволочь обратно в семью. Глен тяжело выдыхает в трубку: — Неужели. Давно пора было выбить все дерьмо из него. — Ничего не обещаю насчет этого. Микаэла замечает в конце дороги очередной светофор, красный сигнал которого вновь оказывается проигнорированным.***
— Куда он уехал? Отложив телефон, Глен обернулся в сторону выхода, замечая в проеме двери сонного Мичиру. — Чего проснулся? — Я и не ложился вовсе, — Хакуя зевнул, потирая глаза, под которыми проглядывались синяки. — Зачем ты так себя изнуряешь экзаменами? — строго спросил Глен, замечая потрепанный вид парня. Мичиру прошел в комнату, точнее проковылял, еле таща за собой ноги. Плюхнувшись на диван, он устроил свою голову на колени мужчины и прикрыл глаза, пряча лицо в изгибе локтя. — Ты ведь знаешь, как для меня это важно. Я не должен потерять своего первого места. Добиться всего своими силами и прочувствовать эти эмоции, когда у тебя получилось достичь цели, дорожку к которой ты проложил сам. Получаешь высший балл и понимаешь, что трудился не зря. И только тогда можно будет вздохнуть спокойно и немного отдохнуть, прочувствовав настоящую свободу. Неважно, кто ты: выходец из богатой семьи или нет. Ты всегда должен добиваться всего своими силами. Именно так и думал Мичиру. Он не хотел, чтобы его родословная являлась его главной визитной карточкой, которая открывала перед ним все двери, давая любые возможности. Куда приятнее расплачиваться со всем результатами собственных усилий. — По крайней мере я должен оправдать свое будущее положение, а не просто так принять его по наследству. Глен мог понять это стремление Мичиру, однако все равно не мог не переживать за него и одобрить то, что любую возможность на отдых он променивает на зубрежку материалов. Убрав руку, Хакуя перевернулся на бок, поджав под себя ноги. Выражение его лица изменилось, сменяясь беспокойством. — А Кагами… — слабо выдавил из себя Мичиру, но кашлянул, чтобы прочистить горло. — Что? — Он больше не причиняет себе боль? — Ты ведь и правда о нем беспокоишься? — Не без этого. Беспокоится, но не знает как вести себя с ним и что предпринять. Как же это чувство бессилия душит, смотришь на страдающего близкого человека, который не в себе еще и по твоей вине, и не можешь сделать ничего для того, чтобы избавить его от боли. Мичиру улыбается. И улыбка выглядит такой слабой, безнадежной. — Со стороны ведь выглядит будто он мне безразличен? — Хакуя перестал улыбаться. Он взял в ладонь свое запястье, посмотрев на еле заметные венки потускневшим взглядом. — Каждый раз, когда я смотрю на его руки я ощущаю эти раны на себе. Что я могу для него сделать? Порой мне кажется, что я сам его убиваю. Рука мужчины опускается на темную макушку, успокаивающе поглаживая голову мальчика. Глен думал, много думал над этим, но все без толку. Если попросить Мичиру поговорить с братом, то Кагами в таком случае будет тешить себя ложными надеждами. В иные моменты, когда было совсем тяжко, старший из братьев думал о том, что можно было бы перешагнуть через себя и позволить всему идти своим чередом, приняв тем самым любовь Кагами. Вот только от такого решения лучше никому не станет, а за проявление жалости не стоит ждать благодарностей. Особенно если проявляешь ее по отношению к сильному человеку. Плавно поглаживая мягкие волосы Мичиру и погрузившись в раздумья, Глен не заметил, как парень уже провалился в сон, изнуренный тяжелыми трудовыми буднями. Вскоре его движения становились медленнее, и, отбросив бесполезные мысли, среди которых не было ни одного решения проблемы, Ичиносе уснул.***
Мика особо не спешил, медленно шагая по опустевшим коридорам отеля и высматривая на дверях нужный номер комнаты. Даже если он понимал, что все может пойти не так как он себе представлял, он ни на секунду не переставал выстраивать в голове грандиозные сценарии. — Тысяча пятый… тысяча пятый, — тихо проговаривал про себя номер. Ну еще бы, комната для вип-клиентов, кто бы мог сомневаться? Стоя напротив двери с табличкой, на которой изящно была выведен номер «1005», Хакуя постучался. — Кто там? — за дверью послышался звонкий женский голосок. — Обслуживание номеров, — стандартно, избито, зато действенно. В конце концов, дверь открылась и за ней показалась тонкая фигура девушки, на которой кроме мужской рубашки, ничего больше не было. Микаэла поднял взгляд на грудь и подумал о том, что именно здесь рубашка девушке была ужасно мала. Сама она игриво улыбалась; ее лицо, с идеально уложенной косметикой, покрасневшее; а глаза, слегка сощуренные, опьянено смотрели на Мику. Девушка открыла рот, чтобы сказать, что Микаэла явно не походит на рабочий персонал отеля, однако ее прервали на полуслове, закрыв рот рукой и протолкнув обратно в номер. Ничего не спрашивая, Хакуя закрыл за собой дверь, а после услышал знакомый голос: — С компанией все настолько плохо, что ты решил пойти немного подработать, чтобы исправить ситуацию? Кажется, Микаэла уже привык видеть Юи с алкоголем в руках, однако всему есть предел, и в этот раз молчать он не станет. Одарив его недовольным взглядом, Мика обратил внимание на девушку. — Что происходит? — взволнованно спросила она. Она прижала свои руки к пышной груди и смотрела то на Юи, то на Мику, не понимая сложившейся ситуации. Подойдя к девушке вплотную, Мика снова осмотрел ее, а точнее вещь, которая была на ней. Не долго думая, он поднял руку, начиная расстегивать пуговицы рубашки. — Э-эй! Прекратите, — она попыталась остановить его, но Мика отпихнул ее руки. Стянув рубашку с женских плеч, Мика брезгливо цокнул языком, оглядев тело девушки, которое та пыталась прикрыть руками. Все это время Юи только наблюдал со стороны, допивая остатки крепкого виски. — Надевай свое тряпье и проваливай. Не взглянув в глаза Юичиро и не проронив ни слова, девушка быстро оделась и, повернувшись к Микаэле, оставила на его щеке пощечину. Только после этого Хакуя дал о себе знать, громко рассмеявшись. Покачиваясь, мужчина отпрянул от стены, о которую все это время опирался спиной, и поплелся обратно в спальню, когда в номере остались только они вдвоем. — Ну и цирк ты устроил. Честное слово, мне даже стыдно за тебя. Ответа после этого не последовало и потому в номере повисла глубокая тишина. Как раздражает. Сколько можно мучиться? Как долго эта трещина будет разрастаться в отношениях? Когда терпению уже придет конец, чтобы прекратить быть теми, кем не являемся? — Да похуй. Стакан пролетел в нескольких сантиметрах от головы Микаэлы и с громким треском разбивается о стену, разлетаясь на мелкие осколки и едва касаясь лица мужчины. Злость и копившаяся ярость дали о себе знать теперь, когда уже не было сил держать это внутри себя. Руки так и чесались разломать что-нибудь или ударить. Юи не целился ни в стену, ни тем более в самого Мику. Он сорвался от этого давления, которое побудило его впасть в состояние аффекта. После резкий толчок в стену заставил в очередной раз зажмуриться. Конечно, разве может быть все идеально в отношениях, даже таких прочных. Поэтому волей не волей приходится принимать на себя удары, какими бы болезненными они не казались: физические и моральные. Однако… Потемневший взгляд с презрением смотрит на разозленного Юичиро. Иногда стоит противостоять несправедливости и возражать решению, уготованному свыше. Мика сжимает запястья Юи так, что тот шипит от злости и боли, но не отступает. Осмотрев комнату и задержавшись на двери, которая вела в ванную комнату, Хакуя повел Юичиро за собой. После недолгой борьбы, Микаэле все-таки удается дотащить его до ванны и каким-то образом уложить его в нее. — Ты, блять, умом тронулся?! — пихаясь и отталкивая Мику, Юи все еще не собирался сдаваться. Будто проглотив язык, Микаэла так не выдал и слова, делая все молча. Дабы не дать Юи подняться, он залез на него, предварительно включив холодную воду в душе. Крепко сжимая плечи мужчины, Мика прижимал его к ванне, чтобы он не вырывался. Вот только сам он был полностью трезв и находиться под ледяным душем было невыносимо. Сколько Юичиро ни пытался его дозваться, мысли в его голове были гораздо громче, а эмоции так и хлестали через край. Уже придя в себя, Юи понял, что докричаться до Мики будет делом бессмысленным, потому он сам потянулся к крану, перекрывая поток холодной воды. Охваченное дрожью тело застыло на месте, руки судорожно вцепились в плечи, ни в силах разжать пальцы. Оба дрожали, стуча зубами и пронизывая друг друга таким же ледяным, как вода, окатившая их тела, взглядами. — Г… де?.. — Ч-что? Микаэла глубоко вдохнул и, содрогаясь, тяжело выдохнул. Разговор таким образом точно не построишь, а жуткий холод с каждой секундой только усиливался. Поднимая дрожащие руки, Юичиро подцепил майку, которая была на Мике и стянул ее. Мертвая хватка на его плечах ослабла и Хакуя позволил снять с себя верхнюю одежду. После этого его резко притянули к себе, прижимая к телу плотнее. — Г-где… т-твоя… гре-гребаная поддержка? — Мика вздрогнул от холодных рук, которые обняли его со спины. Поддаваясь сильным рукам, он жмется к Юи сильнее, утыкаясь в его шею и горячо дыша, согревая его. — Что… ты от меня хочешь? — Сколько еще мне тебя ждать? — от рук и тепла чужого тела холод постепенно отступал. Блаженно прикрыв глаза, Микаэла вслушивался в биение сердца, которое постепенно замедлялось, сбавляя бешеный темп. — Не понимаешь, насколько мне сложно все терпеть в одиночку? Успокаивающие ласки вдоль спины, постепенно перебирались на шею и так же медленно опускались, оглаживая торчащие лопатки и пальцами водя по позвонкам. Что Юи мог сказать на это обвинение? Он, безусловно, признавал, что виноват, и уже поэтому не видел смысла оправдываться. — Я уже сломался, Юи… я устал. — Мы сами затеяли эту игру. — Значит мы ее и прекратим. Мне все равно, что будут думать другие, плевал я на их мнение и их мысли, они мне никто. Существуешь лишь ты. Ты, черт тебя дери, привязал меня к себе, а я повелся. И ты так часто был со мной — я привык просыпаться с тобой рядом! Так какого хрена творится сейчас? Лишь один алкоголь на уме после того, как появились лишь отголоски многочисленных проблем. Дали свободу — поплелся за шлюхами. Каждая мысль об измене, каждый взгляд в сторону девушки, которая, возможно, уже не раз была в твоих объятиях… каждое прикосновение к чужому телу рождают во мне собственника. Чертова ревность не дает мне покоя. Блять! Как же мне это надоело! Микаэла говорил то на повышенных тонах, то понижал голос до шепота. От крика, Юичиро хмурился, но слушал: все слова до единого, все крики отчаяния, каждую мольбу о спасении из круговорота страданий. И впервые Юи видел со стороны Мики такое яркое выражение эмоций. Обычно всегда сдержанный, он даже когда злился старался этого не показывать. — Что? Пытаешься придумать оправдания? — Резко сменив тон на спокойный и холодный, Мика отстранился, ладонями ведя от плеч Юи вдоль всего туловища. Задержав руки на поясе джинсов, он скривил губы в ухмылке. — Неважно. Тело все еще сковывала мелкая дрожь, поэтому, выбравшись из ванны и шагая прочь в спальню, Мика обнял себя и потер плечи. Даже не обернулся, не посчитал нужным. — До сих пор, порой, понимаю тебя с трудом. Юи застал Мику уже в постели, когда тот укутался одеялом с головой. Вытирая влажные волосы, Хакуя замер, заметив, что возле кровати валяется все постельное белье. Как предусмотрительно. Усмехнувшись, Юичиро стянул с плеча второе полотенце и прошел к кровати, забираясь на нее с другой стороны. Он не стал просить Мику вылезти и сам не раскрывал его. Его рука аккуратно опустилась на бедро, невесомо проведя вдоль нее. Кончики пальцев ползли по складкам одеяла, лаская сквозь нее очертания тела любимого. Эти движения отзывались эхом из прошлого, воплощая себя в забытой нежности и заботе. Руки помнили каждый участок тела и то как оно реагирует на ласки, сколько тепла было в этих мгновениях. — Что ты делаешь? — глухой голос донесся из-под одеяла и, судя по интонации, был он недоволен. — Ты вряд ли так долго под одеялом протянешь. — Я всего лишь пытаюсь себя согреть. — С мокрой головой вряд ли у тебя это получится. Плавно подбирая края ткани, словно паучьи лапки подбираются к жертве, Хакуя снимает с головы мужчины одеяло. — Можешь привстать? Обреченно выдохнув, Микала поднимается и садится спиной к Юичиро. При этом он укутался одеялом, мелко подрагивая от воздуха, коснувшегося его кожи. Юи накидывает свежее полотенце на голову Мики, чувствует, как он дрожит и видит как подрагивают его плечи. — Получилось так, будто сам себя наказал. Было приятно ощущать, как медленно массируют голову, бережно вытирая влагу с волос. Поддавшись мгновению, Микаэла прикрывает глаза. — Тебя нужно было усмирить. Зато подействовало. Такой шелковый прям стал. Движения становились медленнее, пока вскоре и вовсе не прекратились. Как он мог до такого опуститься? Загадкой было даже для самого Юичиро. И с тех пор, как холодная вода заставила его прийти в себя, с осознанием пришли и муки совести. Где случился этот второй разлом, вынудивший провалиться в пропасть, тем самым отдаляясь от того, кому подарил обещание? На самом деле он сам в этом виноват, и так хочется вырвать из сердца признание вины и сказать, что это все было глупой ошибкой. Не опуская руки с головы Микаэлы, Юичиро наклоняется вперед, лбом касаясь затылка любимого. Вдыхая въевшийся в его память, давно ставший родным запах, на него накатывают воспоминания всего, что их когда-либо связывало вместе. — Прости, Мика, я уже давно не понимаю сам себя, — его голос опустился до шепота, теперь он касался уха, становился горячим. — Но мне жаль, что я чуть было не причинил тебе физическую боль. Не знаю, что тогда нашло на меня. И уж точно я не хотел мучить тебя, отдаляться. Думал, что все нормально, а ведь даже не спросил, устраивает ли тебя это. — Я думал, что причина всего этого - наши проблемы. Думал, что со временем ты успокоишься и снова окажешь мне поддержку, которая для меня надежнее любой стены. Прикосновение руки к шее и едва уловимые поглаживания заставили Мику вздрогнуть и прочувствовать, как по всему телу в очередной раз пробежались мурашки. Юи раскаивался, извинялся, демонстрировал свою искренность через прикосновения и слова, которые шептал на ухо. В ночной сумрак, когда в дома пробирается тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, двое могут быть представлены друг другу. Они разделили свои жизни надвое, позволили коснуться себя и отдали свое тело, чтобы его оберегали и любили. С самой обжигающей страстью, со всей жестокостью и нежностью, любовью и упоительной ненавистью, которая, противореча собственной природе, помогла им сблизиться. Никто не узнает — можно касаться его тела, делать с ним все, что хочется. Никому до этого нет дела — бери его без остатка, он лишь твой. Разве мог кто-то присвоить этого человека себе? Никого это не должно волновать — вас лишь двое, имеет ли значение кто что скажет? Это ваше время, ваши тела, ваши отданные друг другу души. Он осыпал его тело новыми метками, кусал и терзал. Глубокие царапины, оставленные им, казались невероятно дурманящими и притягательными, поэтому они покрывались поцелуями. Его тело отзывалось в родных руках, теснее прижималось, тянулось к теплу, в котором так сильно нуждался все это время. В частых поцелуях, на языках и губах таилась правда, о которой они рассказывали друг другу в моменты близости. Его правда в том, что он любит. Его же правда в том, что он молчит об этом. Тела, согретые и разгоряченные, покрылись испариной из-за быстрых движений. И воздуха в душной, кажущейся сейчас невероятно маленькой спальне, теперь было мало на двоих. Становилось дурно, но ноги крепче обвивали бедра, прижимали ближе к себе, к сердцу. Он крепче сжимал его в своих руках, обнимал и любил сильнее, чем когда-либо. Становилось хорошо от глубоких проникновений и от шепота страсти у самого уха, разливающегося внутри как густой мед.***
После восстановления дыхания, Мика приподнимается, аккуратно усаживаясь на кровати. В полумраке трудно было что-либо углядеть, но отыскать скомканные джинсы у стены у него получилось. — Ты мне еще что-то за выпивку говоришь. Юичиро ухмыляется, когда в тишине раздается негромкий шорох, а после появляется маленький огонек. Дым плавно устремляется к потолку, вскоре испаряясь, оставляя за собой лишь запах табака. Отняв сигарету от губ, Хакуя лениво отвечает: — По крайней мере сигареты не лишают меня рассудка и контроля над собственным телом. А ты вот заигрался. И плевать я хотел, если это твой так называемый способ расслабиться. Юи не видел лица Микаэлы, поэтому он мог наблюдать за ним со спины, точнее смотреть на нее. С таким телом он нисколько не походил на взрослого мужчину, скорее на молодого человека, которому едва перевалило за двадцать: слабо развитая мускулатура, тощее для его лет телосложение. С течением времени их тела стали слишком заметно различаться, если раньше такого никогда не наблюдалось, так как по внешним параметрам они были практически идентичны друг другу. Мало того теперь они отличались и по росту, так как Юи был почти на голову выше Микаэлы, не говоря уже о том, что он был сильнее. — Эй, Мика. — Что? Дотянувшись до спины, Юичиро коснулся ее кончиками пальцев, чувствуя под ними свежие царапины, которые оставил только что. — Ты усыхаешь, что ли? Недовольно поведя плечом, Хакуя тем самым хотел сбросить руку Юи, но тот только настойчивее стал его поглаживать, довольно улыбаясь. После неудачной попытки, Микаэла цокнул языком, из-за плеча глянув в сторону возлюбленного. — Придурок. Указательный и средний пальцы вышагивали по выступающим позвонкам вверх, пока не добирались до выступающей косточки, а после ладонь мягко опускалась на лопатку. — В любом случае, мне нравится твое тело. В этом есть свой шарм. — Иногда тебя так и распирает глупость сказать. Тлеющая сигарета постепенно становилась короче. Когда нужно было стряхивать пепел в пепельницу, Мике приходилось немного наклоняться к прикроватной тумбочке. В эти моменты он краем глаза ловил восхищенные взгляды Юи, который все еще гладил его спину и говорил о всяких глупостях. — Можешь дать свою руку? Перехватив сигарету левой рукой, Мика с неохотой протянул правую Юи, садясь вполоборота к нему. Взяв ладонь мужчины, Юичиро провел от нее дальше к запястью, большим пальцем касаясь вен. — Больше всего меня привлекают твои руки. — Чаще тебя холодной водой нужно поливать, меня забавляет тот бред, что ты несешь, — хоть он так и сказал, но руку убирать не стал. — Брось, я ведь не вру. Вены так сильно проступают, что я четко могу ощущать их под пальцами, — говоря это, Юичиро спускался ниже к запястью. Он слегка провел ногтями по сухожилиям, затем перевернул руку тыльной стороной. — У тебя слишком изящная угловатая рука, но больше красоты ей добавляет эта косточка, — улыбаясь, Хакуя протягивает ладонь Мики к своим губам, оставив на ладьевидной кости нежный поцелуй. — И длинные мозолистые пальцы, как самый важный элемент, скорее завершающая деталь, которая объединяет в себе все прекрасное. Микаэла не слушал это с восхищением или с замиранием сердца, напротив ему это казалось каким-то неправильным. Он в принципе не думал, что Юичиро мог говорить что-то настолько неприемлемое для него. Докурив, Хакуя потушил сигарету и, поставив локоть на колено, подпер ладонью щеку. Он следил за тем, как Юи целовал каждый его палец, смотря также в его глаза. — Прекрати, Юи, доходит до смешного. — Не понимаю тебя. — Как и я. С чего вдруг такие откровения? — Я всегда любил твое тело, иначе бы я не ублажал его ночи на пролет и не ложился бы под него. Я могу даже сказать, когда я впервые им заинтересовался, — прочитав немое удивление на лице Микаэлы, Юи хитро улыбнулся. — После того случая, когда ты попал под мою горячую руку, я вызвался помочь перевязать твои раны. Ты тогда вышел из ванной, с мокрой головы по кончикам волос стекали капли воды на твое обнаженное тело. Честно сказать, я думал, ты заметишь мой заинтересованный взгляд. Смотря в пустое пространство, Мика припоминал этот момент, хоть и довольно смутно. Однако то, что в той драке ему неплохо досталось, он помнил прекрасно. Но сейчас, понимая, что уже на тот момент Юичиро бросал на него недвусмысленные взгляды, Микаэле в это верилось с трудом. — Но после этого… не вини алкоголь, который я перебрал в том клубе. Я действительно хотел это сделать с тобой. — Спустя столько лет я уже никого не могу винить. Я думаю, рано или поздно, это бы все равно случилось. — Веришь в судьбу? — Нет, в твой член, который ты никогда не мог удержать в штанах. Юичиро, наконец, отпустил руку Мики и, заливаясь смехом, откинулся на подушку. Видя такое счастливое лицо Юи, Микаэла и сам не может сдержать расслабленной улыбки. Прекратив смеяться, Юи взял с тумбочки свой телефон с резким «Кстати!». Разблокировав, он сощурил глаза от яркого света экрана и, поводя пальцами по экрану, привстал, подвинувшись к Мике. Прикрыв глаза, Хакуя пытался разглядеть фотографию, которую Юи пытался ему показать. Вскоре мужчина различил на изображении знакомые лица. — Помнишь, ты сказал мне покопаться в архивах? Тебе надо было нарыть что-то о договоре с развалившейся компанией. Мне его так и не удалось найти, но зато я обнаружил кое-что интересное. Не так ли? Смотря вместе с Микаэлой на фотографию, Юичиро положил свою голову ему на плечо. Телефон показывал им то, детали чего они могли давно забыть. Потаенные моменты, которые теперь пылились на закромах их памяти, сейчас ясно являли перед глазами живые картинки. Это были яркие огни, много людей, кружащиеся по всюду словно в вальсе, непонятные детскому разуму разговоры взрослых и роскошь, много роскоши. Среди толпы людей больше всего выделялись трое человек: двое молодых мужчин, пожимающие руку друг другу и женщина с робкой, но доброй улыбкой, и длинными, переливающимися на свету, как темный шелк, волосами, заплетенные в высокий хвост. Но если опустить взгляд немного вниз, то рядом с мужчиной можно было увидеть и маленького мальчика. Взгляд его был усталым и сонным, но при встрече с людьми, он стойко держался, принимая вид важного человека. — Мика-Мика, уже тогда ты вел большие дела с важными людьми? — Мой папа и твои родители. Та самая ежегодная встреча, на которой мы впервые столкнулись друг с другом. — Да уж, только представь, как давно это было. Полжизни за плечами, а я еще помню такие детали из прошлого. Но, только глянь, они должны ведь с ненавистью смотреть друг на друга, да что там, должны за несколько метров обходить и смотреть с презрением. А тут на лицо дружелюбные отношения. Не удивлюсь, если на тот момент они уже строили планы на наше будущее. Вместо того, чтобы согласиться с этим, Хакуя качает головой. — Не думаю. — Почему же? Судя по фотке, они явно договорились о союзе, иначе бы так не улыбались, будто срубили не хилый куш в Лас-Вегасе. — Не спорю, что они в тот вечер договорились о совместном будущем между Амане и Шиндо, но меня в этих планах не было. Юичиро слегка поднял голову, смотря в печальное лицо Мики. И ждал, пока тот сам начнет рассказывать. — Можешь сказать, почему на фотографии нет моей мамы? — Нуу… Я бы сказал, что она могла отойти по важному делу, но чувствую, что ее и вовсе не было на ежегодной встрече. — Так и есть. Она была в больнице, тогда она должна была родить на днях. Должна была быть девочка — твоя невеста. Она родилась еще живой, но врачи сразу сказали, что долго она не проживет. Таким образом, союза могло бы и не существовать вовсе, кому-то это могло пойти на руку. — И ты такое скрывал от меня. — Ну, это что-то из раздела «Не рассказывал, потому что-то не считал нужным». Но интересно, как бы эта история сложилась, если бы ты был с ней. — Ох нет, мне это ни к чему. Мне итак хорошо, не хочу думать о том «Что если бы… да как». Это только наша история. Меня больше волнует, как ты отреагировал на ее смерть. Микаэла пожал плечами, выуживая из того дня свои чувства, вспоминая надежду, волнение и реакцию. — Дети всегда хотят себе братика или сестренку. Просят об этом родителей: «Сделайте мне такой подарок». И я не был исключением. Я ждал ее, придумывал с мамой имена и всегда наши мысли расходились. А мы ведь так и не выбрали. И я не знал, почему вдруг мамин живот стал меньше, а сама она больше не разговаривала со мной, не улыбалась мне. И мне страшно было спрашивать о том, где моя сестренка. Я будто бы чувствовал, что что-то случилось, но не мог это выразить для себя, не понимал, что это. Одно я знаю точно - мне было очень грустно. И точно знаю, что также грустно было и родителям, хоть папа это и скрывал. Знаешь, возможно, когда в моей жизни появилась Шиноа, она стала для меня той, по отношению к кому я и стал проявлять братскую любовь, которую не смог подарить своей умершей сестре и которая все это время жила во мне, так и не сумевшая проявить себя. Когда Микаэла закончил говорить, он уже лежал на кровати, прижавшись спиной к Юи и положив свою голову на его руку. Понемногу он начинал забывать, каково это, чувствовать под боком тело любимого человека. Даже для взрослого человека двухместная кровать кажется слишком большой и пустой. — Ты как-то сказал, что не умеешь любить, — Юи неожиданно заговорил, а после поцеловал Мику в шею, расслабленно выдохнув. — И я уже задумывался о том, чтобы оспорить это. Но только сейчас понял, что тогда ты безбожно врал. — У меня не было для этого оснований, — возразил Мика. — Ты умеешь любить намного лучше меня. Даже сейчас ты говорил о своей умершей сестре, которую никогда не видел с любовью, как и о Шиноа. Ты был с ней, потому что она была тебе дорога — ты любил ее, навещал так часто, как мог, становился одной из причин ее улыбок, в такие моменты она не выглядела болезненно. И человек, подаривший тебе все, что знал сам, тот, кто заменил тебе лучшего друга. Уверен, каждое наставление Шиньи или незабываемые моменты до сих пор свежи в твоей памяти. Ты даже сейчас его любишь и выражаешь ему глубокое уважение за то, каким он тебя воспитал. И сейчас ты не прекращаешь любить. Даже если на это не хватает времени, уверен, дети чувствуют исходящую от тебя заботу. Особенно Кагами, которому ты стал уделять больше времени. Что теперь скажешь? Ты был с этими людьми только потому, что просто вынужден был? Искал утешение? Выгоду? Не хотел просто быть одиноким? Брось, ты не тот, кто станет гнаться за обществом. Ты не умеешь любить лишь себя, но дорогие тебе люди никогда не были обделены твоим вниманием. Микаэла прислушивался к сказанному с закрытыми глазами, как если бы боялся увидеть правду, как если бы сам от нее скрывался, но в этот момент ему преподносят ее и теперь уж точно не было возможности отвертеться. В ночной тишине, когда Юичиро замолчал, Мика тяжело выдохнул. Открыв глаза, он посмотрел в окно на светлое ночное небо, освещенное огнями бессонного города. Сейчас, думая об этом, он понимал, что просто не знал, как любить; вел себя со всеми так, как считал нужным и думал, что так и должно быть. Уже давно повзрослевший, но в своих же глазах кажется таким ребенком. — Умеешь ты говорить все напрямую и с идеальной точностью. — Очень жаль, что ты не можешь быть настолько честен. — О чем ты? Я даже с самим собой не могу быть откровенен. Сколько времени мне понадобилось, чтобы отбросить работу, проблемы, их составляющие. В какой-то степени я прикрывался всем этим, чтобы… А, подумать только… — Что? — В какой-то степени я понял, в кого Кагами. Юичиро несколько раз прокрутил сказанное Микой раннее и это умозаключение, но так и не получилось связать это вместе. Возможно, лучше бы не переспрашивать. Существуют вещи, понятные лишь одному человеку. И их стоит оставлять ему для выявления проблемы и обдумывания. Микаэла это уже осознал и трудно теперь скрывать эмоции и чувства за высокой стопкой бумаг и монитором компьютера. Дела, отвлекающие от проблем в жизни, нагрузки и бесконечные встречи и заключения договоров — он настолько сильно отвлекся, что не замечал, как разрушает сам себя. Что теперь осталось от его прошлого? Только воспоминания, уже с трудом удерживающие его на весу. Лишь эти крохотные частички, смываемые временем, как морские волны смывают надписи на берегу моря. — Знаешь, как бы то это нехорошо ни звучало, но я рад такому раскладу, имею в виду твою сестру. И я бы сказал спасибо своему старику за то, что согласился на этот союз. Не думаю, что я о чем-то жалею после всего. — Я жалею лишь о том, что до тебя я никогда не пробовал наггетсы. Понадобилась секунда, прежде чем Юи начал негромко смеяться в изгиб шеи Мики. — Ты правда… серьезно? — Честное слово, Юи, до сих пор ничего вкуснее в своей жизни не ел. Часто лежания в кровати вот так в обнимку, тесно прижимаясь друг другу, обычно заканчивались еще одним заходом. Однако в этот раз разговоры, длившиеся до раннего утра, были встречены янтарным рассветом. Пробираясь через высотные здания, он мог достичь их комнаты, медленно пробираясь сквозь окна и тускло освещая собой ее. В этот раз они засыпали вместе: без сожалений, без секса по пьяни; без боли, что приходилось часто причинять друг другу. Череда неприятностей завершилась этой ночью. Возможно…