Эту песню не задушишь...

Алькарин Майя стоял у жаровни, играл с огнем, тот лизал его руки и окрашивался в черное. Трое орков тем временем отмывали большое кровавое пятно на полу около стены. На этот раз Алькарину стоило больших трудов держаться на ногах, но он не хотел показывать слабости. И на кровь тоже старался не смотреть, слишком тягостные мысли она вызывала. Майя закончил играть с огнем, когда нолдо, как и в прошлый раз, поставили на колени посреди его мастерской. - Я вижу, у вас обоих крепкие нервы, - усмехнулся он, заметив, что клиньев в теле нолдо больше нет. - Достаточно, - ровно сказал Алькарин. Несмотря на унизительность позы, так стоять было проще, еще и орки держали. - Что же, вы избавили меня от лишней работы, - похоже, факт, что эльфы справились сами, майя вовсе не расстроил. Он оглянулся, нахмурился, увидев, что мойщики еще не закончили. И сделал знак вешать эльфа на дыбу. В этот раз орки сложили узника почти пополам, перекидывая цепь через ноги, чтобы руки оказались скованы за спиной. Когда веревка натянулась, поднимая его над полом, Алькарин не смог сдержать стон. Руки вывернулись в плечах, запекшиеся раны на теле снова вскрылись. Он коротко, часто дышал, пытаясь как-то перетерпеть боль, в глазах темнело. Холодные пальцы коснулись лба нолдо и его обдало жаром. Майя зажал голову эльфа в тисках пальцев, с губ его стекло заклятие и впиталось в кожу узника. В голове и теле его как будто что-то перегородили, словно отделили темноту бессознания от него, не давая уйти в ее спасительную тень. - Отойди от меня, - прошипел Алькарин сквозь зубы. - А то кажется, я чувствую вонь... Он не надеялся особо разозлить врага, но просто молчать тоже не мог. - Неплохая идея, - кивнул майя. Он вернулся к жаровне и на счастье оркам, они уже успели убраться. Со стола рядом майя взял шкатулку, перебирая содержимое, выбрал нечто, издалека больше всего напоминающее дымчатый топаз, и бросил это в огонь жаровни. Язычки пламени жадно лизнули подношение и разбежались на множество мелких огоньков. Вначале казалось, что ничего не происходит, затем стало казаться, что глаза чем-то запорошило. А в воздухе, не от жаровни даже, а отовсюду, разлился тошнотворный, гнилостный, мутящий, лишающий сил запах, а сам воздух стал липким и тяжелым. Алькарин закашлялся, дышать этим было все равно, что пить здешнюю гнилую воду. Но все-таки выдавил: - Более привычно для тебя, так? - Со мной можно поговорить только про ответы, - улыбнулся в ответ майя, возвращаясь. Эльфов надо разбирать по частям, иначе они заканчиваются раньше, чем начинают ломаться. И нолдор были худшими из образцов. Впрочем, и опыта у майя хватало. Пока пусть он привыкнет, что кроме боли в его жизни уже нет ничего. Пусть она въестся в каждую частичку его тела и то нестерпимо захочет жить. Это упрощает процесс дознания и борьбы с совестью. Настоящие допросы, они начнутся чуть позже. Именно поэтому майя и не видел сейчас смысла разговаривать с пленником. Кричать снова не получалось, горло сжалось. Алькарин дергался, уже не слишком контролируя то, что лишь усиливает боль в вывернутых руках. Потом усилием воли вызвал перед глазами картинки воспоминаний. Знакомые лица... голоса. Те, ради кого нужно было держаться. Дыхание нолдо вдруг изменилось. Он начал бороться. Значит, они вышли на первый рубеж. Пора было сделать перерывчик. Бросив остывшие уже инструменты в жаровню, майя отошел на пару шагов, задумчиво разглядывая эльфа. Алькарин головы не поднимал и ничего не говорил - на слова и пустую злость тоже уходят силы, нет смысла их тратить. Но вот ледяная, обжигающая ненависть все сильнее разгоралась в душе, даже боль чуть отступила. А вот он был и второй рубеж, в глазах эльфа. И, если первый был непонятен пока, то второй читался прекрасно. Да его и не прятали. Ну что же, теперь можно и продолжить. До тех пор, пока второй рубеж уже не сможет давать сил. А некоторое время спустя он уже не сможет даже помочь сопротивляться. Потому что ненавидеть издали очень легко и правильно, ненавидеть того, кто перед глазами - праведно и сильно, но когда ненависть становится постоянным ощущением, она становится его, темным орудием. Не всегда им получается пользоваться, но бывают и удачные комбинации. Если к этому еще и добавить немного... Алькарин молчал. Как будто собственной волей выставленный рубеж мешал подойти к тем, которые действительно нужно было беречь. Он даже думать не хотел о том, о чем его спрашивали, не будучи уверенным, что темные чары не проникнут в мысли. "Не кричать... не кричать", повторял он себе, цепляясь за это, как за важное. Чаще всего пленники делились на два типа - упрямцы, которые боролись за каждый дюйм, за каждую секунду и беглецы, хитростью или увертливостью, старающиеся избавиться, не пустить, запутать. Это, конечно, относилось лишь к сильным, но иные крайне редко попадали в его мастерскую. Так вот этот, похоже, относился к первому типу. Но у темного терпения всегда хватало. И он продолжал. К боли нельзя привыкнуть. Особенно, если приправить ее тьмой. Шаг, еще шаг... Алькарин знал, что рано или поздно все кончится, нужно лишь дождаться. В какой-то момент боль стала выше его сил, оглушила, из груди вырвался стон... но потом вместо крика он запел. Хрипло, рвано, но постепенно набирая силу, голос взлетел под своды комнаты. Слова сложились сами, он просто вложил туда все, что билось и рвалось сейчас внутри. Свет надежды, свет единственно верной силы... Он некоторой неожиданности и резкого удара аманского выродка прут вошел слишком глубоко, вонзаясь в лопатку и проходя ее насквозь. А рука майя сдавила горло певучего эльфа, вокруг него всколыхнулась тьма. Третий рубеж был достигнут. Но это не значило, что можно вот так высказываться. Где-то за спиной орки шарахнулись, но на этот раз не от страха перед хозяином, а от иного страха. Алькарин захрипел, задыхаясь, но сейчас даже боль лишь подстегнула, пусть он и не причинил вреда, дело-то было не в этом. Глаза у него горели яростным огнем, и прятать взгляд он не пытался. Майя продолжал сжимать его горло. Потерять сознания эльф не мог его же собственным заклятием, но темный этого и не добивался. Он сжимал горло до тех пор, пока гортань не начала прогибаться, травмируя связки. Тогда отпустил. Теперь ему даже кричать будет больно. Но еще больнее будет не кричать, напрягая горло. И с песнями будет крайне проблематично. Это не раздражало, потому что всегда могло быть прекращено, но незачем давать эльфам такие отдушины. Даже когда его отпустили, Алькарин не сразу смог вдохнуть. Потом закашлялся, кашель рвал грудь и горло, отзывался болью в ранах. Пусть... зато он его достал. - Продолжим. Почему-то сквозь кровавую пелену боли Алькарин думал о том, что убежать теперь не выйдет. Простая и даже глупая мысль, но вокруг нее словно закольцевались остальные. Он уже не пытался ни сопротивляться, ни что-то говорить. Но не кричал, хоть это и причиняло лишние страдания. Пока оставался в состоянии контролировать свое тело - не кричал, только стонал иногда, но это было уже против воли. Перед глазами все плыло, Алькарин не мог сфокусировать взгляд. Думать он тоже почти не мог, только чувствовать - все тело болело, везде по-разному, и хуже всего были сейчас ослепительные вспышки боли там, где палач что-то делал с его ногами. Вторая мысль, не умнее первой, все-таки сформировалась. Хорошо, что не руки... зачем ему в Ангмандо здоровые руки и когда он вообще возьмет в руки арфу или лютню, это было уже вне понимания и осознания. Майя еще ни разу не встречался узник, который бы смог не кричать до самого конца. А было бы интересно, даже если и досадно. Мягко выражаясь. Эльфы должны кричать от боли, в этом есть что-то правильное. А этот продолжал выгибаться в кандалах и молчать. Но огонек его боли разгорался. Пройдет совсем немного времени ею можно будет что-нибудь наполнить. И майя продолжил. Алькарин захрипел, рванулся так, что в глазах потемнело. Он уже перешел за грань, но по-прежнему оставался в сознании, хоть и не думал сейчас о причинах. Знал лишь, что нужно молчать. Ничего не нужно делать, ни на что собирать силы, ничего не нужно решать - просто молчать. Пока жив. В ушах звучали голоса - тех, кто давно умер и тех, кто жив. Друзей, врагов, родителей, посланца Намо, лепет сына, смех жены, ровный голос Нолофинвэ... они перекрывали друг друга, наслаивались, каждый повторяя свое и Алькарин пытался разобрать хоть слово, но не мог. Таки нет, этот тоже пытался сбежать. Не зная мыслей узника, майя слышал, как изменилось дыхание того, куда уходит взгляд, отрываясь от реальности. Сделал знак оркам, те быстро подбежали с ведром холодной воды. От хлынувшей воды Алькарин вздрогнул, взгляд у него прояснился, сознание тоже. Он посмотрел на майя, долго, пристально, словно увидел что-то важное. Потом выговорил: - Вам не победить. Никогда. Голос был словно надорванный, глухой и хриплый, он с трудом узнал его сам. - Что еще расскажешь? Ты не стесняйся, - и вроде и не издевался даже. - Ничего. Вам не победить, - повторил Алькарин. Сейчас в его голосе звучала такая убежденность, какой он сам у себя никогда не слышал. - Ясно, - чуть вздохнул майя. И продолжил. На этой ясной, светлой уверенности, которая вдруг поселилась в сердце, Алькарин держался еще некоторое время. Проще было бы отдать его балрогам, как делали еще недавно, когда сведения нужны были важные и вот прямо сейчас. Но без необходимости, зачем лишать себя удовольствия. Только вот уже хотелось заставить его кричать. Что-то с ним было не так... Алькарин помнил эту зыбкую границу между реальностью и провалом в ничто. Помнил, как еще недавно удерживал себя силой, заставляя переставлять ноги и воспринимать реальность. Сейчас он и не пытался, зачем... но какая-то липкая, упругая пелена не давала ему уйти, пусть на время, от боли и страданий. Алькарин, дергаясь и выгибаясь в цепях, вдруг вспомнил про Эленорэ. Они разговаривали... и он обещал, что будет рядом... Эльф не знал, думает ли тот сейчас о нем, но почему-то был уверен, что да. Мысль была такой яркой, что перебила даже монотонно звучащее в его голове "Не кричать. Молчать..." Он разжал пальцы, стиснутые в кулак и представил, что рука Эленорэ касается его ладони, сжимает ее. Не один. Мир сузился и ничего, кроме боли, в нем не было. Алькарин судорожно вдыхал, втягивая воздух сквозь зубы, потом сжимал невидимую руку в своей - так было проще молчать. Думал, что наверное, он слишком сильно это делает, Эленорэ больно... потом понимал, что рядом стоит вовсе не он, и ладошка в его руке легкая, узкая. Холодные пальцы, такие, что кажутся вылепленными из снега. И так будет навсегда, не отогреть... Майя чутко прислушивался к телу узника. То еще даже близко не подошло к своему пределу, и он продолжал. Пленник тоже держался. Майя даже подумалось, что он хочет сохранить его на подольше. Прохладная рука иногда касалась его лба, стирая испарину и Алькарин уже знал, кто это и знал, что на самом деле она бесконечно далеко от этого проклятого места. Это только его память, или мысли, или, может быть, она думает о нем... где бы она сейчас не была. Майя терзал эльфа еще долго. Это ему никогда не приедалось. Несколько часов прошло, но этот так и не закричал. Однако, чувства его совсем притупились и он все чаще уходил, пусть не в темноту, но и реальность мало воспринимал. Придется дать ему отдых. Майя снова коснулся лба нолдо, снимая свое заклятие. Камера. Вернули Алькарина через несколько часов, на этот раз все длилось дольше, чем в прошлый. Орки на руках затащили тело в камеру и сгрузили на пол, потом, не поворачиваясь к опасному пленнику спиной, вышли. Алькарин лежал на боку, руки были неестественно вывернуты в плечах и цепь находилась за спиной. Страшнее всего выглядела правая нога - покрытая ранами от бедра и ниже, кое-где на голени виднелась оголенная кость, кожа свисала лохмотьями. Ступни на обеих ногах были обожжены, вместо ногтей на них - черные пятна запекшейся крови. Эленорэ смотрел на него совершенно круглыми глазами. Он, в принципе, не ожидал, что Алькарин вернётся в целости и сохранности, но того, что предстало перед глазами, вообразить не мог даже в худших своих предположениях. - Алькарин... - голос предательски дрогнул и Эленорэ задержал дыхание. Так нельзя. Сейчас его время и его долг вытаскивать. - Слышишь меня? - он склонился над товарищем и теперь говорил уже твёрдо. Нужно было понять что с ним, и что он может сделать. Мало, но что-то может. В прошлый раз получилось хоть немного унять боль, может быть, получится и в этот. А умирающего ему бы сюда не подбросили. Слишком просто. Алькарин повернул голову и посмотрел на него. Глаза были широко открыты, но взгляд рассеянный, как будто он смотрел на что-то позади Эленорэ. На горле потемневшими синяками виднелись отпечатки пальцев, они казались словно вдавленными в кожу. Дышал он коротко и часто, но на умирающего пока не походил. - Я тебя слышу, - голос был чужим. Глухим, сорванным, сдавленным. - Все... не так страшно. - Хорошо. Не так, - Эленорэ заглянул ему в глаза, пытаясь определить насколько всё плохо. Алькарин сейчас удерживался в реальности только усилием воли - еще в допросной камере понял, что его "отпустило", но не хотел терять сознания там. И он знал, что сил хватит ненадолго. - Эленорэ, - быстро сказал он, хоть каждое слово приходилось проталкивать сквозь саднящее горло. - Вправь руки... потом будет сложнее. И больнее. Если страшно или не умеешь - подожди немного, меня надолго не хватит. В обмороке проще... но лучше сейчас. Чтобы я сказал... если не так. И воды. Пожалуйста. Перевел дыхание. Главное успел, теперь проще. Несмотря на шок и сильную боль, Алькарин был так рад, что снова видит знакомое лицо, что пытался улыбнуться. Эленорэ молча взялся за плечо, которое находилось сверху. Прошёлся руками по суставу, определяя, что там, потом выдохнул: "держись" и быстро нажал. Алькарин поморщился, но больше от хруста, чем от боли, ее он почти не различил на общем фоне. - Хорошо. Я сейчас повернусь... немного. И второе. Он, опираясь на здоровую ногу, чуть подался вперед, чтобы оказаться лицом вниз и высвободить то плечо, на котором лежал. Эленорэ поддержал его, помогая перевернуться, и коснулся второго плеча. Тёплые, сильные пальцы пробежались по суставу. - Так... - зачем-то сказал он и быстро нажал. Алькарин медленно облегченно выдохнул и повернулся на спину. Посмотрел на Эленорэ снизу вверх. - Ты... сам не знаешь, насколько замечательный. Теперь хорошо. Новых ран, кроме тех, что Эленорэ уже видел, на его теле вроде бы не было. Потемнели и были вроде как стали глубже те, что остались после металлических штырей, но больше ничего. - Надо было скульптором становиться, такой талант. Или целителем, - Эленорэ хмуро и сосредоточенно рассматривал его, потом спохватился: - Воды. Кувшин стоял с противоположной стороны от Алькарина, так что к нему пришлось ползти на коленях, но двигался Эленорэ уже увереннее. - Подожди только, подниму тебе голову, чтобы ты не захлебнулся, - сказал он, собирая разбросанные тряпки от их "подушки". Сгрёб их в кучу, просунул ладонь под затылок Алькарину и поднял ему голову. Всё повторялось заново. - Может, лучше, чтоб захлебнулся... - пробормотал Алькарин. Пил он долго, борясь с тошнотой, но жажда была сильнее. Эленорэ по-прежнему смотрел хмуро и сосредоточенно. Поил он Алькарина из кувшина на этот раз, а не с ладони - там оставалось меньше половины и можно было наклонить так, чтобы было удобно. Отодвинул его, когда Алькарин, наконец, напился. - Не от моей руки. Пока... Только, если совсем край будет, - ответил он. - Ты не слушай. Я... просто устал. Очень. Потом поговорим... Ложись рядом. Холодно... Он закрыл глаза, но видно было, что не спит, тело сотрясала мелкая дрожь. Эленорэ поискал глазами плащ, подтянул к ним и, с некоторым сомнением оглядев тело Алькарина, укутал его с левой, более целой, стороны. Сам лёг справа, стараясь не задеть раны. Положил ладонь ему на грудь. - Будет больно или тяжело, скажи, уберу. Рука была горячая, да и от Эленорэ сейчас шло ощутимо сильное тепло, хоть он и не касался Алькарина почти. - Отдыхай. - Не убирай. Хорошо... - Алькарин вдруг вдохнул полной грудью, а не судорожно и неглубоко, потом, уже на выдохе, проговорил: - Я выиграл. Сегодня... И провалился в темноту. Но все-таки это был скорее сон, чем беспамятство.