Эту песню не задушишь...

Эленорэ тоже спал беспокойно, хоть и мучали его совсем другие кошмары. Он то пытался куда-то ползти, то что-то от себя отбросить, то тоже начинал задыхаться. Но “айя, Феанаро” больше не кричал. Он вздрагивал, когда Алькарин просыпался, и открывал глаза тоже, и часто был этому даже рад: пробуждение стряхивало привидевшуюся во сне тёмную тучу, а маленькая камера в Ангамандо по сравнению со сном была если не уютной, то хотя бы настоящей и реальной. Но потом он снова проваливался в сон. В последний раз, когда болото, в которое он проваливался, стало слишком тягучим и вязким, он проснулся с резким, судорожным вдохом и попытался сесть. Алькарин тоже вздрогнул, резко открыл глаза. На мгновение показалось, что за ними пришли и все внутри скрутило от ужаса. Поняв, что дверь закрыта и в камере никого, кроме них, нет, нолдо проговорил: - Ты куда? Эленорэ посмотрел на него полубольными глазами, в которых ещё жили остатки сна, но взгляд постепенно становился нормальным. - Пойду отсюда. Надоело мне здесь, - ответил он то же, что недавно ответил ему Алькарин на тот же самый вопрос. - Сны скверные. У тебя, вижу, тоже. Алькарин улыбнулся, кивнул, показывая, что шутку понял и оценил. Потом сказал: - Не очень... дышать тяжело. Но сейчас да, я решил, что там стража вломилась. В следующий раз как соберемся спать, буду петь что-то более подходящее. Хоть во сне нужно сил набираться. - Сил, да, - Эленорэ со сна был хмур, зол и взьерошен. Губы сложились в жёсткую, ломающуюся линию, перечёркнутую по краям губокими складками. Сейчас ему уже нельзя было дать меньше его возраста, может быть, даже больше. Он медленно, кривясь и морщась, опираясь на локоть, сел. Покачнулся, но удержался. - Всё болит, - признался он. - Но лежать уже не могу. - И я не могу, - вздохнул Алькарин. - Но я-то не встану никак... думаю вот, как я бежать собирался сперва... Он тоже сел, плеснул воды в миску, протянул Эленорэ. - Будешь пить? Я подержу. - Я тоже, знаешь ли, сейчас не бегун, - Эленорэ всё так же зло кривился. - Неистовый ползун, разве что. Пить буду. Алькарин придерживал миску так, чтобы ему было удобно пить, сам же оглядывал камеру, словно что-то искал. - Так нельзя, - сказал он, когда напился и сам. - Мы так сломаемся... в жизни должно быть что-то, кроме безнадежных битв и боли. Ты... у тебя левая рука выглядит получше, чем правая, сможешь что-нибудь нарисовать? Прямо на камнях... думаю, носик кувшина для этого сгодится, а воду мы всю выпили. Или браслеты от кандалов, сталь тоже твердая. Если не сможешь, тогда я, но я не слишком хороший рисовальщик. Эленорэ посмотрел на него так, словно раздумывал не начался ли у Алькарина бред. Хотел было поинтересоваться не кровью ли тот предлагает рисовать, но вовремя сдержался и просто покачал головой. - Нет, больно. Да и не очень хочется, извини, дружище… - а потом вдруг усмехнулся. - Ну, если ты не умеешь, могу поучить тебя. - Хорошо, - особого энтузиазма в голосе Алькарина не слышалось, но взгляд был упрямым. - Давай так. Мы должны хоть что-то делать... иначе не знаю, как ты, а я с ума сойду. Он вылил остатки воды в миску, но кувшин показался слишком тяжелым. Тогда Алькарин взял пальцами одно из звеньев своей цепи, провел им по каменному полу. След был не очень четкий, но вполне различимый. Эленорэ внимательно следил за ним. - Для того, чтобы что-то делать, не обязательно тратить много сил. Ты точно хочешь именно рисовать? Алькарин вскинулся, голос сорвался едва не на крик: - Я тебя не заставляю, Эленорэ. Делай, что хочешь, но не учи меня, что мне делать и для чего беречь силы. Не нравится - продолжай думать о том, как нас здесь на куски разрежут, чтобы выбить ответы на свои вопросы, куда более приятное занятие. Эленорэ замер и смотрел на него расширившимися глазами. Вид у него сейчас был такой, словно ему очень больно, но при этом, за первым слоем этой боли лился неяркий, но очень ровный, и очень сильный свет. - Ты дурак, - тихо сказал он. - Я совсем о другом думал. О том, что нельзя заставлять себя творить, и делать то, что не хочется. Тут и так... слишком много всего такого. Я не могу нарисовать рукой... но, если хочешь, могу нарисовать словом. Художники, как и поэты, умеют подмечать больше мелочей, чем остальные. А ты представишь, у тебя должно быть хорошее воображение. А цепями негоже рисовать... Оставь. Не могу это видеть. Алькарин сперва явно готов был ответить резко, глаза были злыми, а губы побелели. Но потом он вдруг сник, согнулся, прижимая руки к груди. Не задыхался, но дышал с трудом, плечи вздрагивали. - Так... хоть что-то останется, - пробормотал он с горечью. - Понимаешь? У Эленорэ между бровей пролегла складка. Ему сейчас очень хотелось обнять Алькарина, но тем, во что превратились его руки, делать это было откровенно страшно. Поэтому он просто придвинулся поближе. - Теперь да, - мягко сказал он. - Ну если так хочешь, давай попробуем. - Какая разница, чем рисовать... - Алькарин поднял на него глаза. - Или можно записать то, что я вчера пел. Вдруг кому-то... пригодится. Вряд ли мы здесь первые и вряд ли... последние. - Давай, - Эленорэ в глубине души сомневался в разумности затеи: он не доверял этому месту вообще и в какой-то момент уверился в том, что всё, что бы они ни делали, всё равно пропадёт впустую и остаётся только держаться как можно дольше, вот и всё. И со стен, скорее всего, сотрут надписи, но… Алькарин почему-то верил, а раз он верит и ему от этого легче, почему бы и нет. Всё это в конечном итоге послужит цели продержаться подольше. - Это хорошие стихи. Давай попробуем их. Начни, ты устанешь - я продолжу. Или можем разделить. - Я начну... - Алькарин улыбнулся, - тебе сложнее. Он отодвинулся ближе к стене, лег на живот - ожоги уже не так болели, или он привык, зато писать было удобнее. - У стены лучше, пленные заметят, а орки - вряд ли... Смотри! Последнее было сказано громче и с удивлением. Алькарин показывал на процарапанные и полустертые картинки: древесный лист, восьмиконечная звезда, какая-то закрючка, не то изгиб лошадиной шеи, не то просто линия. - Что там? - Эленорэ тяжело было передвигаться и у стены он оказался не сразу. - Ого, - заметил он, приглядевшись. - Прямо единство народов, - пошутило он неловко, но было заметно, что впечатлен. - Лист мог кто угодно нарисовать, - заметил Алькарин. - Надо потом посмотреть, может, здесь еще что-то есть. Как думаешь, может на синдарине писать? Перевести несложно... - Тогда нужно использовать их руны, а ты их знаешь? - с сомнением покачал головой Эленорэ. - Хотя, на синдарине больше шансов, что поймут все, конечно. - Знаю достаточно, чтобы записать песню, а ошибки мне как-нибудь простят. Я... много писал писем и посланий, приходилось и так. Не от себя, конечно, а по поручению. Зато их процарапать легче, прямые углы и линии. С переводом только нужно подумать, чтобы и смысл и ритм сохранить. - Языки похожи… Пиши, если что, я подскажу слова… Хотя ты, наверное, его тоже очень хорошо знаешь. - Как любой из нас, наверное. Но... не очень люблю, - Алькарин улыбнулся чуть ли не виновато. Проговорил вслух первые строчки, начал писать. Прерывался он после каждого слова, растирал пальцы, словно они мерзли. - А мне он нравился. Я вообще языки люблю, - он чуть споткнулся на последнем слове, словно сперва начал говорить иначе, потом поправился, - даже язык наугрим освоил немного. Хотя он у них и странный. - Тогда самое время выучить кирт. Или ты знаешь? - Алькарин потер пальцем неловкую линию, процарапал поверх правильную. - Синдарин не люблю из-за того, что пришлось имя переводить. Мне не нравится... а это же очень важно, не только смысл, но и звук. Хотя, кому я говорю о звуках. - Знаю, но немного… Но на их язык мы твою песню не переведём, я только объясняться могу, - Эленорэ наблюдал за его работой, лёжа на животе. - А имя - это не только звук. Хотя, я к своему тоже не сразу привык. Но мы их и не использовали почти. - На их язык не надо, - помотал головой Алькарин. - Думаю... их здесь не бывает. Имена мы, к сожалению, использовали часто. Я так и не привык, даже думал просто придумать новое, или... ну, составить по созвучию, чтобы ничего не значило. Как Маэдрос. Или Финголфин. Но как-то не собрался. А теперь вряд ли понадобится. - Можно было просто сократить, получилось бы звучно, - заметил Эленорэ. - Я же не конь, чтобы выбирать имя позвучнее, - упрямо проворчал Алькарин. - Тебе хорошо, тебя все устраивает. Эленорэ промолчал - спорить по поводу имени не хотелось. - Не слушай меня, настроение просто... отвратительное. С чего бы это, конечно. Лучше скажи, как звучит правильнее... Алькарин произнес два варианта перевода. - Первый? - Я и не слушаю, - безмятежно улыбнулся Эленорэ. - Первый лучше, да. А письма ты куда писал? - В Дориат и не только. Сам я там не был, понятное дело... но у нас было, с кем передать. Я... много поручений выполнял, такие тоже, особенно в первое время. Сын еще маленький был, я далеко не уезжал и в бой не лез. Если бы меня убили, чтобы с ним сталось? Ни матери, ни отца. Эленорэ кивнул, соглашаясь. - А хотел? - Я... тогда почти ничего не хотел. Как... знаешь, я первые годы, как застывший был. Знал, что нужно делать, и делал. С сыном играл, песни ему пел, игрушки вырезал... но как будто это не я, а кто-то другой. Потому что и горевать было нельзя, он сразу тоже плакать начинал, - Алькарин говорил спокойно, как про то, что давно отболело и прошло. - Может, если бы не он, я бы тоже там остался, не для чего было бы жить. А потом как-то... привык. Начал чувствовать, что мир, он другой, но живой и не менее прекрасный. Играть снова начал. Не только на трубе и в строю, но и для себя. Эленорэ вздохнул. Ему нечего было сказать, кроме слов сожаления, а от них было бы только хуже. - А я всегда хотел. Здесь. Без риска не чувствовал себя живым. Может, поэтому никого и не нашлось - чтобы рисковать было не страшно… Алькарин, а сколько тебе лет? Алькарин на мгновение задумался, потом сказал: - Шестьсот сорок семь. Видишь, даже не сразу вспомнил, война эта... как-то время не так летит. А тебе? - Забавно, ровесники почти. Я на десять старше. А думал - ты. А здесь не из-за войны летит время. Вернее, не только из-за неё. Земли другие. - Думал, что я? - довольно переспросил Алькарин. - Это потому, что меня нужно слушаться, как мы выяснили. Вот ты и ищешь внешнюю причину. Эленорэ поморщился. - Я редко кого слушаюсь. Со мной даже Канафинвэ намучался, - в голосе прозвучала едва ли не гордость. - И мы этого не выяснили, вообще. А сейчас - тем более. - Он просто подхода к тебе не нашел, - пробормотал Алькарин. - Все, я устал. Вторую половину позже допишу. Он сказал так, будто уверен был, что это "позже" у него будет и руки будут целы, чтобы продолжать. - Давай поедим, хоть в этом меня послушайся, ладно? - Давай… - у Эленорэ вид был усталый, словно это он, а не Алькарин, только что выцарапывал руны на камне. - Я потом тоже могу попробовать. - Вот если я не смогу... - Алькарин криво улыбнулся, им обоим было прекрасно понятно, почему это может случиться. - Тогда ты закончишь. Эленорэ поджал губы. - Посмотрим. Давай есть, в этом я тебя послушаюсь. Он посмотрел в ту сторону, где стоял поднос с едой. Недалеко, но преодолеть расстояние в пару шагов показалось сейчас очень сложным делом. - Я сейчас. Передохну только. - Как ты его принесешь? - спросил Алькарин. - Лучше сядь пока, мне так неудобно будет к тебе тянуться. Он добрался до еды, подтащил все поближе. Замер на некотрое время, сем переводя дыхание. Даже просто поесть уже почти подвиг. Эленорэ молча сел и немного посидел, прислонившись плечом к стене и успокаивая дрожь. От чувства собственной беспомощности было паршиво, но лишний раз напоминать об этом им обоим было бы ещё хуже. - Есть надо всё-таки, - тихо сказал он. - Голова уже кружится. И не только от всего… этого. - Надо, надо... Алькарин собрал уже привычную конструкцию, только на этот раз овощи положил между двумя ломтями лепешки, это не так отвратно выглядело. - Ты прозрачный весь уже, живот к спине скоро прилипнет, - сказал он, держа этот слоеный "пирог" так, чтобы Эленорэ мог откусить. - Не прилипнет, внутри вредности много, - Эленорэ криво улыбнулся. - Отломи кусок, я уже сам могу попробовать подержать. Левой. - Хорошо, - Алькарин возражать не стал, хотя кормить друга ему было не сложно. Разломил, протянул. - Жаль я не видел тебя в обычном виде. Не в рванье и с синяками.. сейчас сложно представить. Эленорэ протянул руку, она дрожала, но удержать лепёшку удалось. - Самому… ну ты понимаешь. Когда можешь сам… - пробормотал он, словно отвечая на мысли Алькарина. - Спасибо. - В ответ на слова про обычный вид губы тронула гордая улыбка. - Когда мы их били… Это было красиво. Да и не когда били… Просто. Там, дома, я любил делать витражи. И украшения. А потом раздаривать. Почти все, сам почему-то не любитель носить. - А я люблю носить подаренное, - улыбнулся Алькарин. - Это не намек... Сам-то не очень умею и не очень люблю. Делал что-то конечно, но камни и металл, это не мое. Ну, я тоже находил, что подарить в ответ, пусть это и нельзя на себя надеть. - Догадываюсь, - Эленорэ жевал, стараясь не замечать вкуса. - А мне, кстати, не сложно тебя представить. Может быть, именно поэтому. Я ведь слышал, как ты поёшь. - Без музыки и почти без голоса, - кивнул Алькарин, но при этом он улыбался. - Да и там... я все-таки не все время этим занимался. Даже когда был мир. Потому что для кого Мир, а для кого - Осада. Ну, ты сам знаешь. - Ты и без музыки сотворил то, что показалось мне здесь чудом. А что можешь с ней сделать… - Эленорэ покачал головой. - Тебя в отряде должны были очень любить. Даже знаю, за что. - За песни? - Алькарин отломил еще немного лепешки с овощами, протянул ему. - Пока могу петь, нужно это делать. Был бы поумнее, спел бы что-то, чтобы спалось спокойно и без боли. Эленорэ покачал головой: - За мудрость. А та песня тоже хороша. Хотя меня пугает, немного. - Меня... нет. Но и веселого там мало. А мудрость, я как-то не думал... есть тот, кого я таким считаю и хотел бы набраться от него побольше. Может и получилось немного. - Там просто о таком, с чем страшно сталкиваться. Но не так, как с этим, - он неопределённо махнул головой, хотя было понятно, что он имеет в виду. - Иначе. Оно благое, но страшное… А ты Нолофинвэ имеешь в виду? Алькарин посмотрел на Эленорэ внимательно, но больше о песне говорить не стал. Не был уверен, что сможет сейчас верно объяснить. Зато на вопрос ответить было несложно: - Да, его. Может, мне и правда на пользу пошло. Он отряхнул руки от крошек, потер виски и лоб. - Эленорэ, я спать хочу. В прошлый раз так и не отдохнул, да и ты, кажется, тоже. Эленорэ кивнул. - Да, давай, - он тоже не стал продолжать разговор про песню. - Надо только вспомнить перед сном что-то хорошее, может, тогда поспится лучше. Когда они улеглись, Алькарин кое-как прикрыл обоих плащом. Хватало в основном на ноги, спину Эленорэ он накрывать боялся. - Я говорил, пока могу, надо петь... Только в этот раз будет хорошее. А ты спи, и я наверное, сам тоже засну раньше, чем допою. Уж извини. То, что он пел в это раз, не было детской колыбельной, скорее такое могли петь у походного костра, когда отряду хорошо бы выспаться, пусть и не в удобной постели. Под конец Алькарин пел все тише, а потом, едва закончив, заснул. Эленорэ уснул ещё раньше и, кажется, даже улыбался. В этот раз Алькарин даже успел отдохнуть, пока спал. Проснулся от того, что очень хотелось пить, но будить Эленорэ было жаль, да и воды оставалось мало, только в миске. Так что он лежал и смотрел на друга, дожидаясь, пока тот проснется. Ему пришлось подождать, пока Эленорэ откроет глаза, но в конце концов и он проснулся. Резко, словно и не спал вовсе. - Алькарин? Ты здесь? - Здесь и совсем рядом, - Алькарин протянул руку и погладил его по щеке. - Все хорошо... Как спалось? - А? Хорошо. Показалось... - Эленорэ лег обратно. - Сейчас показалось, а так хорошо. А ты? - Даже отдохнуть смог, - Алькарин потянулся, расправляя затекшие руки и спину, но тут же скривился и зашипел сквозь зубы, рана на боку отозвалась резкой болью. Эленорэ бросил на него короткий тревожный взгляд. Сам он вставать не торопился, то ли собираясь с силами, то ли просто планируя так и остаться. - Холодно, - хрипловато сказал он. - Мне кажется? Или нет? - Холодно, - кивнул Алькарин. - Мы крови потеряли много. И... тело тратит силы, чтобы выздороветь, на обогрев не хватает. Я сейчас достану миску с водой, разделим, что осталось. - Тебе тоже? Я помню, тебе было холодно, а потом нет… Сейчас снова? - Эленорэ всё же сел, но с трудом. - Я... согрелся ненадолго, - с мрачной усмешкой сказал Алькарин. - Думал, кожа потрескается и слезет. Так что да, тогда мне холодно не было. Ты раньше тоже не мерз... Он дотянулся до воды, осторожно, чтобы не разлить, поднял миску, отпил половину, мелкими глотками. - Меня раньше… другое грело. А сейчас, видимо, пробрало. Но я согреюсь… сейчас, - он покрутил шеей, разминая её, настолько, насколько позволяла измученная спина. - На, удержишь? - Алькарин протянул ему миску. - Пей, потом разомну тебе шею. Этим-то я могу помочь. - Да, - когда Эленорэ коснулся миски, он поморщился, но удержал. - Это сейчас пройдёт тоже. Просто спали, я привык хоть как-то шевелиться после сна. - Какой ты упрямый, - качнул головой Алькарин. - Пройдет, конечно. А я чуть помогу. - Хорошо, - Эленорэ, казалось, смирился. - Я просто совсем беспомощно себя чувствую, когда вот так. Даже когда был ранен, было иначе. А когда руки… - он бросил на них короткий взгляд и быстро глаза отвёл. - То совсем. Алькарин прикусил губу. Беспомощность - это страшно, и смотреть на раны Эленорэ тоже было жутко. Свои он теперь хотя бы не видел. - Я бы это сделал, даже если бы ты мог сам. Так... проще? Эленорэ покачал головой. - Спасибо. Просто спасибо. И вот сейчас уже ты меня не слушай. Заносит, - он тряхнул головой, словно желая отогнать от себя что-то. - А я и не слушаю, - Алькарин улыбнулся. Чуть придвинулся, снова намотал на руки цепь, чтобы не болталась и осторожно коснулся его шеи. Пальцы пробежались по коже, снимая напряжение, при этом Алькарин смотрел, как бы чего не задеть, сейчас нельзя допустить даже случайной боли. Эленорэ молчал, просто опустив голову. Только вздохнул, когда Алькарин закончил. - Спасибо… Ну, чем займемся? - спросил. - Продолжим рисовать твои стихи? Спросил словно через силу, хотя это было не очень заметно. - Лежать и греться? - предложил Алькарин. - Стихи успеем еще. - Успеем? - у Эленорэ мелькнуло сомнение в голосе. - Хотя да, ты прав. Наверное. Давай греться. Хорошо, что есть об кого, - он чуть усмехнулся. - Печка. - Успеем, - жестко сказал Алькарин и стало понятно, каким голосом он мог отдавать приказы. - Я уверен. Ложись, я тебя укрою, потом сам. Он скрутил то, что служило им подушкой, попытался взбить помягче. Эленорэ молча лёг. Потом усмехнулся. - А “печка” на синдарине звучит неплохо. Может, тебя переименовать? Ему в голову лезли скверные мысли и он справлялся с ними как мог - говорил чушь. - Смотри, как бы я тебя не переименовал, - с веселой угрозой сказал Алькарин. - Я ведь... как ты сам говорил, владею словом. Рискуешь. Он улегся рядом, придвинулся вплотную. - И как, интересно? - уже чуть более живо ответил Эленорэ. - Смотри, если мне понравится и приму, ты будешь печкой. - Не думал пока. Упрямый ежик, но это как-то мелко. А тебе что, кажется, мне имя не подходит? Эленорэ слабо фыркнул, и этот звук действительно был чем-то похож на фырканье ежа. - А ведь могу и принять. Но твоё имя тебе подходит. В веселенький разговор эльфов вмешались тяжелые шаги в коридоре, к которым примешивался еще какой-то металлический звяк. Алькарин не ответил, но и подниматься не торопился. Может, просто несут еду и воду. Только вот руки разом похолодели. Эленорэ на несколько секунд прикрыл глаза, выравнивая дыхание. Потом повернул голову и молча уставился на дверь. Орки первым делом затащили большую бадью и наполнили кувшин, глянули на поднос с едой, но там было съедено далеко не все и они не стали добавлять. Когда носильщики с бадейкой вышли, орки не убрались, ощерились на эльфов. - Дегиоторнон, ты, - ткнули в меченого, зыкрнули на второго, не будет ли кидаться. Алькарин замер, это было так же плохо, как когда забирали его самого. Как будто он уже отвечал за Эленорэ, но защитить не мог ни его, ни себя. Но в драку не бросался, это было глупо... хоть и хотелось иметь иллюзию того, что они сопротивлялись. У Эленорэ дыхание всё-таки сбилось. Плохо. Он с видимым усилием сел, оглянулся на Алькарина и проговорил тихо, но довольно чётко: - До встречи. Он очень хотел казаться спокойным, только побледнел сильнее, чем обычно. Орки, убедившись, что никто в драку не лезет, подхватили эльфа подмышки с двух сторон, потащили на выход. - Я... тебя дождусь... - - крикнул Алькарин, морщась от беспомощности фразы. Дверь захлопнулась и он остался один. Не удержался, с бессильной яростью врезал по полу руками, закованными в браслеты. Но пусть так. Если бы Эленорэ пришлось вот так, одному, дожидаться своей очереди, ему было бы много хуже. Он горячий, деятельный, ему тяжело просто ждать. Алькарин чуть успокоился от этой мысли, но ему самому тоже было несладко - страх подтачивал изнутри, пытался завладеть волей и чувствами. Алькарин подполз туда, где писал стихи и начал выцарапывать буквы дальше. Работа была тяжелой: чтобы металл оставлял хоть какие-то отметины, приходилось давить с большой силой, пальцы быстро уставали. Но он закончил. Выпил немного воды, сместился, начал писать дальше. На этот раз не стихи, а то, что помнил из слов Эленорэ и своих - про крепость, про то, что нужно просто держаться, что бой не закончен еще. Писал на квэнья, потому как это было только для них двоих. Когда окончательно выдохся и перестал чувствовать пальцы, как ни старался их растирать, постарался приготовить все так, чтобы Эленорэ мог позаботиться о себе, если останется здесь один, после допроса. Налил воды в деревянную плошку, поставил совсем рядом с подстилкой, но у стены, так, чтобы на затоптали орки. Это занятие тоже быстро кончилось, и потом Алькарин просто лежал, иногда проваливаясь в сон и просыпаясь на каждый скрип или шум, когда ему казалось, что стража возвращается. Второго узника не было в этот раз гораздо дольше. Уже прошли все сроки, когда его обычно возвращали, а его все не было. Один раз пришли орки, заправили лампы. Глянули, что воды еще много и ушли, эльфа не трогая. "Его не могли убить, не могли", повторял про себя Алькарин, хоть понимал что смерть, в такой ситуации, наверное - лучший выход, чем жизнь. Но рассудок говорил одно, а сердце - другое. К тому же он уже знал, что иногда допросы затягиваются очень надолго.