Эту песню не задушишь...

Эленорэ. В мастерской майя мыл руки после предыдущего допроса. Когда привели нового узника, он как раз вытирал их, а орки уносили большой, не без украшений сделанный таз. А вот предыдущий пленник все еще висел на стене, фактически прибитый к ней стальными прутами, которые торчали из него, как из ежа. Несмотря на то, что толстые клинья пробили его насквозь, пленник еще был жив, его тело сотрясалось в агонии, кровь клокотала в горле, но он был жив. И в этом изуродованном до неузнаваемости узнике, с большим трудом можно было признать того синда из Дориата, которого видел нолдо еще в орочьей пещере на пути сюда. Эленорэ хватило одного взгляда на стену, чтобы все слова и поведение, которые он заготавливал по пути сюда, мгновенно улетучились из головы, словно их и не было. Зато к горлу подступила тошнота, и он согнулся в лапах орков, жалея о том, что они тогда поели с Алькарином в камере. Майя подошел к скрючившемуся в руках орков пленнику, приказал поднять ему голову. Орки ухватились за волосы, рванули вверх, задирая лицо эльфа вверх. - Как отдохнулось? - в голосе майя звучала явная насмешка. Эленорэ из бледного стал зеленоватым. - П-провались... - с трудом выговорил он. - Смотри-ка ты, прогресс, - рассмеялся майя. Сделал знак оркам, те принялись растягивать эльфа на цепях, прямо посреди мастерской, лицом к умирающему на стене. - Думаю, ты не хочешь знать, что он чувствует, - майя неопределенно махнул рукой, - . А это познавательно. Эленорэ дёрнулся в цепях, хотя больше от бессилия, чем от предстоящего. - Чтоб ты провалился! И ты, и твой хозяин, и ваша вонючая дыра вместе с вами! - выкрикнул он и с ужасом понял, что в голосе прозвучали нотки отчаяния. - О да, - рассмеялся майя. И тогда же к эльфу прикоснулась тьма, она протянулась от узника на стене, окутав его покрывалом, к распятому нолдо. И тело нолдо ощутило агонию другого. Обжигающе холодная смерть впилась в это тело, а оно не хотело умирать. Оно боролась за каждый клочок жизни, но жило лишь темным заклятием. “Хочу жить!..” - словно шепот, словно крик души. И ужас перед смертью. Нет, не тот ужас, что бывает, когда холодеет тело и до момента, когда ты видишь свет за гранью, другой, более глубокий. Не страх смерти, страх чего-то худшего наполнял синда. И он боролся за жизнь, даже принимая злое чародейство. Эленорэ сначала снова скрутило, а потом по телу прошла крупная дрожь. Он задохнулся, словно синда напротив, попытался даже поднести руки к горлу, но цепи не дали, и он только захрипел. В теле собственная боль мешалась с болью Мириласа - он запомнил имя мужественного пограничника - а ещё с ужасом от того, что нужно было сделать с эльда, чтобы в этом страшном месте он цеплялся за жизнь, а не радовался избавлению от нее. Майя коснулся спины распятого эльфа, провел по подсохшим ранам, вслушиваясь в его ощущения. Улыбнулся чему-то своему, но эльф не мог этого увидеть, зато увидели орки и на всякий случай отползли еще дальше к дверям. Эленорэ не увидел, но почувствовал, что за спиной что-то происходит. Инстинктивно напрягся и попытался отстраниться, дёрнулся вперёд. Было не больно, по сравнению с тем, что сейчас творилось, просто жутко. Медленно, неторопливо ногти на одной руке майя почернели, потом вытянулись, превращаясь в когти, длинные, острые, чуть изогнутые. И вот эти когти он погрузил в тело эльфа, впиваясь в нервные узлы рядом с позвоночником и раздирая мышцы. Он не рвал спину узника больше, но темная, пульсирущая тьма стекала по когтям, уходя в того. Жестокий посылал ему всю свою ненависть, всю жажду причинить боль и невыносимые страданья. И теми же когтями он впитывал обратно боль пленника и его муку. Он улыбался. Эленорэ показалось, что каждая клетка тела наполнилась болью. Он рванулся вперёд, заходясь в крике, и начисто забыв о том, что по пути сюда принял твёрдое решение молчать. Правда, боевого клича уже не было, но не по воле Эленорэ - сейчас он просто забыл, что решил он него отказаться. Он выгнулся ещё сильнее, пытаясь уйти о этой боли, сейчас ему казалось, что тьма рвётся не только в его тело, но и в душу. Выгнулся, захрипел и вдруг замолчал. На него вдруг накатил такой ужас, который был сильнее боли: страх того, что крик - это та брешь, через которую тьма может прорваться не только в тело, но и в душу, и тогда это будет совсем конец. И этот ужас заставил его попросту онеметь. Майя немного удивился такому внезапному спазму, но довольно улыбнулся. Чем бы оно ни было вызвано, это было не упрямство, он не чувствовал сопротивления в теле на этот раз. И он продолжал до тех пор, пока эльф, обезумев от боли, не потерял сознание. На этот раз он не удерживал узника. Магия всегда остается магией, в отличие от простой боли, к ней теряешь чувствительность. Так что продолжать такую пытку слишком долго причин не было. Эленорэ так и ушёл, скрученный болью и ужасом, даже не заметив и не успев благословить темноту, спасшую его на этот раз от мучений. Там, в этой темноте не было ничего, жизни тоже, но и боли и ужаса не было. Она надолго укрывала бархатным одеялом от всего. Первое, что он почувствовал, когда очнулся, была безумная жажда. Приоткрыл пересохшие губы и потянулся поискать чашку. - Алькарин, ты здесь? - спросил, и... понял, что находится совсем не в камере. Эльф висел там же, на цепях посреди мастерской майя. Напротив него все так же задыхался в предсмертной агонии синда. А в другом углу, сбоку и чуть сзади на пыточном столе стонал и выгибался еще один узник, а майя склонился над ним, не то что-то вонзая, ни то что-то выкручивая. Эленорэ тихо застонал и опустил голову. Откуда-то изнутри пришла страшная, недобрая мысль, что это никогда не закончится и он так и будет вечно висеть в цепях, то сам кричать и выгибаться от боли, то смотреть и чувствовать муки других... Он заставил себя вдохнуть. Кончится. Рано или поздно и это кончится, всё на свете имеет конец, так или иначе. И вдруг ему захотелось поддержать того, над кем сейчас склонился майя. Он помнил, как помогли ему самому эти слова, не так давно сказанные Алькарином. Он поднял голову и сказал даже для себя неожиданно чётко и ясно: - Это закончится. Всё когда-нибудь заканчивается. И это тоже. Майя поднял голову, глянул на столь быстро очнувшегося пленника: - Я ему передам. Склонился над тем, кого мучил: - Слышишь, тут говорят, что ты должен надеяться, что всё закончится. И продолжил свое занятие, предоставив нолдо “наслаждаться” столь неожиданным отдыхом, пока другой исходит мучительным криком. Эленорэ закрыл глаза. Постоял так несколько секунд и повторил громче и упрямей: - Это закончится. И не надо передавать, это и так все знают. И для тебя тоже закончится, Тху. Он не был уверен в том, что они действительно имеют дело с Сауроном, но если нет, то он просто польстит какому-то майя, а если слова попадут в цель - ещё лучше. Но услышать его мог разве что майя, но тот, если и услышал, от работы не оторвался. Разве что в следующее мгновение пленник на столе закричал более пронзительно. Услышав крик, Эленорэ замолчал. Он не был готов причинять, пусть и косвенно, кому-то боль, даже если и вела она, как он надеялся, к более быстрой смерти. Если его будут резать на куски за злые слова, так будет даже лучше. А другого... он не мог. Сначала он пытался отстраниться от того, что видел перед собой, и от того, что слышал и что, казалось, чувствовал - ощущения были знакомые. Пытался уйти мыслями куда-то далеко, туда, где нет тьмы и боли, вспоминал Тирион, потом жизнь в этих землях, но получалось плохо - он то и дело выпадал обратно в реальность, а пронзительные крики возвращали всё чаще и чаще. Потом на некоторое время удалось уйти совсем далеко, но и возвращение было страшнее и больнее. И, в конце-концов, измученный борьбой на этот раз не с врагом, а с самим собой, он опустил голову и начал шептать слова песен, тех, которые приходили ему на ум, даже если он знал их лишь урывками, но не той, которую они с Алькарином пытались выцарапывать на стене, хотя она то и дело приходила ему на ум. Он шептал и шептал, уже измучившись и криками, и долгим стоянием - и его тело просило отдыха - и самой окружающей тьмой, так что и не сразу заметил, как по щекам бегут слёзы. Прошло несколько часов, прежде чем майя закончил. Орки принялись отвязывать потерявшего сознание узника со стола, а майя принесли очередной таз с водой, отмывать руки. Потом он подошел к висящему на стене синда, некоторое время смотрел в его глаза, словно размышляя о чем-то, и только потом обернулся к нолдо. - Скажи мне своё имя. Эленорэ про себя удивился. Не вопросу, а тому, что майя спросит именно то, что он и сам собирался сказать в самом начале. Как бы он ни старался делать вид, что для него это ничего не значит, а имя, которым называли его майя и орки, било всякий раз, когда произносилось. Он несколько секунд смотрел майя в глаза и ответил: - Эленорэ. - Сказал всё же? - даже немного удивился майя. Усмехнулся. - Впрочем, это только твоё имя, пустое любопытство. Он задумчиво рассматривал тело эльфа, словно что-то прикидывая. Или выбирая. Эленорэ буквально чувствовал, как по телу скользит взгляд майя. И это было ещё неприятней от того, что его давно уже трясло от общей мерзости происходящего, измотанности и страха. - А ты? Мы правильно догадались? - спросил он, чтобы хоть как-то это скрыть. - Тху? Только не подумай, это не простое любопытство, мне действительно интересно, кого мы однажды вытащим за хвост из той вонючей дыры, куда он забьётся в ужасе. Его вдруг охватила лихая злость и он добавил: - Только в отличие от Валар уже не будем милосердны к лжецам, от которых разит за десять лиг. Я, может, этого уже не увижу, но мысль меня греет. - Ну что же, тогда еще сильнее подогреем твои чувства. Если майя и собирался ответить на первый вопрос эльфа, то после его пламенного выступления такое желание пропало. Зато подогрелись другие. Он махнул оркам тащить жаровни. Их расставили вокруг, майя что-то добавил в них из своей коллекции снадобий, пламя окрасилось в багрово-зеленоватый, яздовитый цвет. По составу, впрочем, было еще ядовитее. Запаха от снадобья, как ни странно, почти не было, но через время горло и ноздри словно горячим пеплом забило и дальше в легкие, их жгло и выворачивало, а воздух стал колючим, режущим. По воле майя пламя в жаровнях взметнулось, жар окутал пленника и палача, вот только палачу он был послушен и никак не мешал. А майя снова взялся за спину и плечи нолдо. Насколько их хватило. - А ты так боишься одного скованного пленника, что даже представиться не решаешься? Ну да, вдруг сбежит... - заметил Эленорэ, следя за происходящим. Хотел продолжить, но от дыма закашлялся и выговорил только: - А, решил оправдывать своё прозвище? На это ушёл весь оставшийся запас воздуха и он захрипел, пытаясь вдохнуть. Неизвестно, что было хуже: невозможность дышать, жар или то, что майя делал со спиной. Казалось, что крепость теперь атакуют с нескольких сторон, но он всё равно упрямо дёрнулся - пусть хоть палачу будет неудобно работать. Дергания эльфа майя не мешали, он даже не слишком старался устранить их последствия, если эльфу угодно сильнее насаживаться на лезвия и шипы, то пусть, убиться у него не получится, а усиливать свою боль, да ради Валар. Эленорэ выгнулся, но на этот раз уже не специально - рефлекторно рванулся, пытаясь уйти от боли. Дышать было нечем, а в крепость бились тараны. Им пока ещё было далеко до того, чтобы разнести ворота, но кто-то зашвырнул зажигательную смесь внутрь и теперь там полыхали пожары, дышать было нечем и погасить невозможно. Но несмотря на это в крепости было ещё полно иного, сильного и светлого огня, поддерживавшего его изнутри, и Эленорэ вдруг с очевидной ясностью понял, что задушить этот огонь будет ещё очень и очень непросто. И рассмеялся даже коротким смехом, перед тем, как снова согнуться в кашле. Второй предел. Майя чувствовал его почти физически. Когда спина и плечи нолдо превратились в обожженное кровавое месиво, майя отступил, давая эльфу чуть отдыха. Тому явно нужно было вернуться в реальность. Приказал оркам влить в эльфа отрезвляющего пойла, а сам вернулся ненадолго к синда. Эленорэ со стоном обвис на цепях, но тут же попытался подняться - висеть было ещё больнее. Но ноги подкосились, и встать он не смог, а орки начали вливать внутрь какую-то дрянь. Он помотал головой, пытаясь не дать это сделать, уже больше из принципа, чем из разумных соображений. Майя что-то сказал синда, тот глухо, тоскливо застонал. Майя засмеялся. Повернулся к нолдо и смотрел как орки справляются с обнаружившим новую прыть эльфом. В глазах начал разгораться огонек, но майя сдержал себя. Еще не время. Тут он снова чему-то улыбнулся, махнул оркам, чтобы приглядывали за эльфами и вышел. Эленорэ всё-таки заставили сделать несколько глотков, он закашлялся, замотал головой. От пойла стало ещё жарче, и ещё сильнее захотелось просто пить, а предметы и всё вокруг приобрели какую-то странную ясность и чёткость. Он теперь очень хорошо видел синда перед собой, несмотря на дым в камере, и содрогнулся ещё раз от того, что увидел. - Это закончится, - хрипло сказал он. - Всё равно закончится. Тот, похоже, его услышал. Чуть приподнялась голова и снова упала, синда застонал, горько, безнадежно. - У врага даже здесь нет абсолютной власти, - Эленорэ лихорадочно пытался придумать, что сказать. - Ты слышишь? - он почти выкрикнул это, словно огонь из защищаемой им крепости на мгновение вырвался наружу, чтобы поддержать заблудившийся вне её стен отряд. - Нет у него её! Пока ты тот, кто есть, ты - сильнее! Орки мрачно поглядывали от дверей, но ничего не делали. И чем громче орал эльф, тем мрачнее и злее они становились, но с места не двигались пока. Синда снова поднял голову в ответ на пламенные слова другого пленника, мгновение казалось, что они вот вот встретятся взглядами, но тот вдруг вздрогнул, глухо вскрикнул, по телу прошла новая волна агонии. И что-то ответило ему. Тихий всхлип-стон. Он был где-то здесь, но шел отовсюду, почти неразличимый в треске жаровень и шуме огня, но он был тут. И, услышав его, синда снова застонал в ответ, и стон этот был: “Я не умру!..” Бессильный протест, но он все еще боролся. Только вот с чем… Эленорэ неоднократно приходилось говорить вдохновляющие речи, но эта, здесь, в вони и боли пыточной, показалась ему самым сложным делом, которое он когда-либо выполнял. Если бы он ещё мог понять, с чем именно борется синда, и что его терзает... Впрочем, враг у них всегда был один. И суть одна. - Мы столько лет доказывали ему, что сильнее... - говорить было тяжело, дым разъедал горло, но Эленорэ старался говорить если не очень громко, то четко. - И ещё... докажем. И другие докажут. И он слабее... просто потому что это он. Он чужд этой земле, инородное тело, которое она однажды отбросит. И если... если ты не сдашься, не отдашь ему себя, - он не знал, чего именно боится синда, но старался говорить о самом главном, - если сам не отдашь себя, он тебя не победит никогда. А ты не отдашь... потому что ты, и я, мы - дети Эру, и в этом мы сильнее его... даже если только в этом... но это главное. Эленорэ удивился сам себе. Никогда и не думал, что скажет такое, ещё недавно сам испугавшийся песни Алькарина. А ведь сказал... Тут вернулся майя, встал между пленниками, оглядел обоих, удовлетворенно кивнул. - Поговорили? Вижу, отлично поговорили. Спасибо, я вовсе не хотел, чтобы он слишком быстро умер. Подошел к синда, снова приподнял его голову, заглянул в глаза, улыбнулся, почти ласково провел по волосам. - Уведите этого, - небрежно махнул в сторону нолдо, снимая заклятия. Когда орки немного отпустили цепи, Эленорэ не удержался на ногах, всё-таки упал на колени и не сдержал стона - любое движение причиняло спине дикую боль, казалось, что на ней сейчас развели костёр и даже то, что полыхавший снаружи огонь пропал, положение не спасало. Но и внутренний огонь никуда не делся. - Когда наши мечи доберутся до вашего логова... веди себя.... хотя бы на десятую долю так же достойно... как он, - Эленорэ кивнул головой на синду. - Но тебе же… слабо. Трус. Он злился. Тело просило пощады, но душа требовала поединка. И желание души был сейчас сильнее… Майя даже головы не повернул, он смотрел в глаза синда. Орки, быстро оглянувшись на Жестокого, пнули эльфа в живот, поддых, чтобы заткнулся и лишнего внимания не привлекал, и поволокли в камеру. Прошло время и в коридоре снова раздались шаги, но теперь эльф мог точно сказать, что там не только орки, что-то, а скорее кого-то волокли. Все как обычно, сначала заходили просто орки, которые следили, чтобы не было неожиданностей, а потом только заносили что принесли. Истерзанное тело бросили на подстилку, но в этот раз оно было даже в сознании. Бросили неудачно, пришлось двигать, чтобы взяться за второго. Этого на выход. - Живой, - выдохнул Алькарин, сглатывая комок в горле. Потом ему стало не до разговоров, орки заламывали руки и вытаскивали не слишком бережно, хоть он и не сопротивлялся больше. Эленорэ застонал, когда его бросали и двигали, но злости хватило на то, чтобы даже голову поднять. Хотел сказать Алькарину на прощание что-нибудь жизнеутверждающее, но закашлялся и не успел. Когда дверь захлопнулась, его совсем скрутило в мучительном приступе кашля и он ещё какое-то время приходил в себя. Казалось, нормальный воздух - если можно было таким назвать воздух в этом месте - не хочет идти в лёгкие после яда пыточной, и он ещё долго кашлял, а лёгкие словно жгло огнём. После кашля сил совсем не осталось и он долго лежал лицом вниз, отдыхая и мысленно проклиная майя, который всё это им устроил, Моргота, орков и саму крепость заодно. Напоследок от души пожелав им провалиться, он ещё полежал, уже без мыслей в голове, только мучаясь от жажды, но сил доползти до кувшина не было, а поднять его и напиться казалось и вовсе подвигом совершенно невозможным. Мелькнула мысль дождаться Алькарина, но он её тут же отогнал и обругал на этот раз уже сам себя - как-то он слишком привык надеяться на него, за эти несколько дней ставшего уже близким другом, а не стоило бы. Плохо ведь было им обоим, неизвестно в каком состоянии сам Алькарин вернётся, и вернётся ли вообще, так что рассчитывать нужно было в первую очередь только на себя. Эленорэ медленно, ещё более медленно чем в прошлый раз, но всё же пополз вперёд. Как он будет пить он даже не думал, решил сначала доползти до кувшина и чашки. И хотя бы проверить, есть ли вообще вода, они ведь в прошлый раз её выпили всю. Полз он медленно, регулярно делая перерывы на покашлять и попроклинать врагов, но таки действием доказал свои недавние слова о том, что всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и этот долгий путь: он наткнулся на чашку. Которая была полной. И это показалось ему чудом. Чудом, о происхождении которого он сперва даже не задумался, а просто начал глотать воду, жадно, словно не пил год. А потом упал рядом лицом вниз, мысленно благословил Алькарина, пожелал ему удачи и уснул. Алькарин. Путь был уже знакомым. Орки тащили нолдо все с той же старательностью и относительной бережливостью и вид у них в этот раз был особенно сосредоточенный и какой-то даже фанатичный. Они даже совсем не переругивались в процессе. В пыточной майя стоял напротив эльда, висящего на стене. Тот был буквально прибит к ней железными прутьями, но все еще жив, хотя кровь откровенно клокотала у него в горле. Алькарин видел много смертей, видел и агонию, когда друзья уходили почти у него на руках, но привыкнуть к такому было нельзя. Он дернулся, как будто мог как-то помочь, потом просто беззвучно зашептал молитву, прося Валар помочь несчастному уйти быстрее и без лишней боли. А что он еще мог сделать… Но тому явно не давали уйти быстро. Нолдо знал толк в ранениях и с этими долго жить было нельзя. И все же, синда продолжал жить, точнее - умирать. Когда узника доволокли до середины мастерской, майя, наконец, оторвался от созерцания и подошел, встав перед нолдо. - Рад снова тебя видеть. Кстати, может все же назовешься? Алькарин перевел на него застывший взгляд, ответил не сразу, потому что не сразу понял, о чем его спрашивают. И этот будничный вопрос, рядом с чьей-то смертью, звучал настолько дико, что он даже забыл, что не собирался больше разговаривать. - Зачем? - Всегда приятно знать, кого я мучаю. Ну и, кроме того, тебе нормально быть тут безымянным? Или, быть может, твое имя содержит какую-нибудь важную стратегическую тайну? - последний вопрос был задан с явным сарказом. - Не такую, как твое, - зло ответил Алькарин. - Хотя какая уж там тайна... И лучше я буду безымянным, чем стану слушать, как мое имя произносят здесь. Он снова дернулся, покосился в сторону, на умирающего. Чужая боль была едва ли не хуже собственной. Майя перевел взгляд вслед за взглядом нолдо. - Хочешь знать как его звали? - Я знаю, как его имя. - ответил Алькарин, и голос дрогнул. - Он называл себя... Дай ему уйти... - Правда? Впрочем, да, он своего имени не скрывал, - чуть улыбнулся и эта улыбка была едва ли не хуже оскала, хотя делала его лицо даже привлекательным. После чего резко развернулся и отдал приказ оркам. Те снова спустили цепь дыбы и принялись подвешивать на нее пленника. - Дай ему уйти, - повторил Алькарин, понимая, что это бесполезно и ничего он так не добьется, но молчать не мог. - Я назову себя, если хочешь, но дай ему умереть. Последнее он произнес сквозь стон, от вздернутых наверх рук лопнула начавшаяся затягиваться рана на боку. - Твое имя слишком маленькая цена за его смерть. Майя, впрочем, не рассчитывал, что нолдо начнет на что-то отвечать. - А его агония мне еще пригодится сегодня, - он тонко улыбнулся, - для тебя. - Тогда сдохни сам, смердящая тварь! - выкрикнул Алькарин. Стиснул зубы. Майя пропустил проклятие мимо ушей. - А ты знаешь, что некоторые после смерти остаются тут? Думаю, про это мало кто знает. У тебя еще будет время подумать об этом. Потом. И тьма снова окутала узника. Но на этот раз в этой тьме не было майя, зато был умирающий синда. Того не было видно, но он был тут, его дыхание, стон, дрожь тела, которое умирало, но не хотело умирать, отчаянно борясь за жизнь, но держась за нее только на темном заклятии. А потом пришла боль, кнут прочертил на спине первую кровавую полосу. Алькарин коротко вскрикнул, он не видел замаха и удар застал врасплох. Потом заставил себя замолчать, уже не из желания досадить врагу, но затем, чтобы своим криком не усиливать чужих страданий. Через какое-то время холодные пальцы коснулись виска и снова холодная тень заклятия “выносливости” опутала тело нолдо. И исчезли. Зато снова появился кнут и обжигающая, рассекающая боль, пробивающая до костей. Молчать не получалось - Алькарин не видел того, кто его бил, не успевал собраться, чтобы принять удар. Кнут захлестывался, выбивая воздух из груди, вырывал короткие, сдавленные стоны. В какой-то момент Алькарин проговорил, громко и с отчаянием: "Намариэ, Мирилас!".. Вспомнил, как страшно было остаться одному, и представить не мог, каково будет здесь умирать. Услышали его или нет осталось неизвестным, несчастный узник на стене никак не ответил. Кнут бил раз за разом, не ломая костей, лишь обдирая кожу со спины нолдо. Через долгое-долгое время ему дали “отдохнуть”, исчез жалящий хлыст, зато тишину наполнили крики. Они шли издалека, отчаянные, полные муки, а потом слова, неразборчивые, торопливые, и это был не квенья, потом снова крики. Алькарин глотал слезы, они были соленые и с металлическим привкусом крови, он снова искусал губы. Такого не должно быть. Никогда. Это место должно быть стерто с тела Арды, выжжено, как гниль... он запомнит все. Потом тьма медленно сползла с него, стекая вниз на камни, сдуваемая несуществующим ветром. Закончились и крики, но вот их обладатель вновь оказался перед глазами нолдо. За закрытыми глазами не было видно души синда, но он был все еще жив. Алькарин тяжело дышал, слезы прожгли по щекам дорожки, но больше их не было. Только злость, которая забивала сейчас даже ту часть его, которая корчилась от невыносимой боли и страха. А майя улыбался. Пусть выпускает пар, пусть злится, пусть ненавидит. Это сжирает больше сил, чем эльф даже представить себе может. По его знаку рядом снова оказалась жаровня. Но майя не спешил браться за светящееся железо. Его губы снова зашевелились. На этот раз не жар, а невидимый холод окутал нолдо. Впрочем, это было не только ощущение, под ногами нолдо пол покрылся инеем. А мороз все крепчал. Первыми отозвались обоженные ноги, ожоги одинаково отзывались на жар и холод. Алькарин знал, что будет - сперва леденеет и словно горит кожа, потом будет пробирать глубже. Дрожь начала сотрясать тело, и это причиняло лишнюю боль, но с этим он ничего сделать не мог. Майя тем временем подошел к синда, тронул один из штырей, шатнул его, усталый, обреченный полукрик-полувсхлип разорвал воздух, глаза синда распахнулись. Жестокий склонился к его уху, что-то прошептал. Было далеко, но нолдо все равно расслышал: - Хочешь умереть? - спрашивал майя узника. В глазах того метнулось дикое отчаяние, губы беззвучно шевельнулись, майя тихо рассмеялся и отошел к своему столу. Дождался, когда кожа нолдо станет совсем холодной и дрожь перестала колотить тело эльфа, и лишь тогда вернулся к нему. И вот теперь взялся за раскаленное железо. Первое мгновение прикосновения могло даже показаться приятным, теплым, но потом жгучая боль, на контрасте еще сильнее впивалась в обмороженное тело, заставляя содрогаться заледеневшие, сведенные холодной судорогой мышцы. Алькарин стонал, иногда срывался на крик. Потом перестал понимать где он и что с ним, зато точно знал, откуда этот холод. Они все еще не дошли. Бесконечная эта ледяная пустыня, и ветер выгрызает остатки тепла, впивается в тело, потому так больно. Хорошо, что Айвендэ ушла раньше. Ей уже не больно... и тепло... Спина у эльфа была широкая, и мышцы на ней еще не пропали, для пытки было более чем достаточно места. Подумав немного, майя снова вернул в мастерскую пронзительные крики синда из своих воспоминаний. Температура, боль и звук, три пытки одновременно. Время работало на него. В какой-то момент Алькарину показалось, что он сейчас сойдет с ума. Всего было слишком много, боль и ужас, его собственные и чужие, отражались друг от друга, как эхо от ледяных зеркальных скал. Он закричал громко и отчаянно, перекрывая чужие крики, просто чтобы убрать из реальности хотя бы это. И тогда снова опустилась тьма и тишина. Даже раскаленное железо исчезло, оставив только ледяной холод и собственный крик эльфа. Через какое-то время Алькарин замолчал, в груди все сжималось и сложно было дышать, не то, что кричать. Он сосредоточился на этом, медленно выравнивал дыхание, заставляя себя втягивать сквозь зубы ледяной воздух и чувствуя, как выстывает все внутри. Когда-то он думал, что ненавидит холод, но все же привык к нему, сейчас понял, что привыкнуть нельзя. Болели пальцы на руках и ногах, обмороженные когда-то, тело пыталось сжаться, сохраняя хоть немного тепла, но это было невозможно. Да и на Хэлкараксэ его прикрывала хотя бы одежда, сейчас же Алькарин был обнажен полностью. Он опустил голову, закрыл глаза - все равно нет вокруг ничего. Думал о вдохах и выдохах, но и эти мысли сбивались. Отдых пошел пленнику на пользу, он явно слабел. Майя удовлетворенно кивнул. И снова в темноту и одиночество вернулась боль. На этот раз раскаленный металл рвал мышцы, волокно за волокном, обнажая эльфа еще больше, хотя казалось больше и некуда. Но за каждой ранкой, за каждым разорванным кусочком приходило новое, не металл и не огонь, нечто липкое и отравленное. Оно въедалось в тело эльфа, заставляя его дрожать. А потом снова каленое железо. И так, пока майя не надоела эта забава. Алькарин понимал, что даже при всей силе и выносливости, которыми наградило их рождение в Благословенной земле, держится он сейчас лишь потому, что ему не дают уйти. Он чувствовал, как сознание ускользает, уходит в спасительное беспамятство, но словно бьется о незримую преграду и снова возвращается в истерзанное тело. Эти мысли были словно и не его, а какого-то равнодушного стороннего наблюдателя, и от этого становилось жутко. Он уже давно не пытался сдерживать крики и в какой-то момент сорвал голос. И в какой-то момент из темноты пришел шепот. Тихий, надорванный: “Я хочу жить...” твердил он сквозь непередаваемую муку. "Я тоже!!!" чуть не закричал Алькарин, потом подумал, что у него начинается бред, еще немного и станет говорить сам с собой... он уже не помнил, что в комнате еще кто-то есть, он даже майя не всегда мог отследить и осознать его присутствие. “Я могу это остановить” - другой шепот над самым ухом, в ответ на отчаянный всплеск жизни в теле узника. - Ты никогда не остановишься, - пробормотал Алькарин. - Будет кровь и боль и смерть... пока мы не остановим все. Не прекратим… “Это будет потом…” - пожал плечами невидимый голос, - “А сейчас я могу это остановить...” И пропал. Только чужой стон разорвал тишину, а затем вернулась боль. - Нет, нет... - повторял Алькарин, монотонно, хрипло, скорее не кому-то, а себе самому. Потом вспомнил Эленорэ, увидел его близко и ясно. "Давай продержимся хоть немного еще. Хоть чуть-чуть". Улыбнулся ему, кивнул. Майя пытал узника до тех пор, пока его не отвлекли с докладом. Срочное дело. Он коротко глянул на эльфа, обвисшего на цепях, подумав, кивнул сам себе и оставил его в темноте и ледяном заклятии. Напоследок только пережал горло ошейником. Дышать будет, петь вряд ли. Не хотелось бы вернуться и обнаружить лишь обрывки своей магии. Время застыло, как и холод вокруг. Алькарин иногда облизывал пересохшие губы, но вкус крови только заставлял живот сжиматься в болезненном спазме, тошнота поднималась изнутри. Воздуха тоже не хватало, он почти задыхался, отвоевывая каждый вдох. Когда немного успокоился, стало проще, но петь не вышло, хоть Алькарин и попытался. Обжигающе-ледяной металл на горле словно корнями пророс сквозь кожу, вымораживая связки, сдавливая их. А потом он почувствовал, как сжимает грудь, как судорогой скручивает тело. Вернулся мучительный, сухой кашель, который преследовал его еще несколько месяцев у озера. Первый же приступ привел к тому, что Алькарин начал задыхаться уже всерьез, ошейник впился в горло, тело содрогалось, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. В глазах поплыла красная пелена от недостатка воздуха, а приступы продолжались. Орки, которым отдали приказ следить за эльфом, начали переглядываться, потом двое сорвались и быстро куда-то побежали. Очень скоро в мастерской появился майя-целитель. Быстро определил цель, подошел, коснулся груди узника, невольно поежившись от холода. Снимать ошейник он не решился, сначала попробовал просто урезонить тело, убрав кашель. В конце-концов, его задача просто в том, чтобы этот не умер тут случайно. На какое-то время ему это удалось, правда Алькарин этого уже почти не заметил, просто понял в какой-то момент, что может дышать. Но внутри все содрогалось, и было ясно, что кашель возобновится, если его не сдерживать. Это не было болезнью, отзывалась память тела, едва не погибшего когда-то. Майя поморщился, снова покосился на ошейник, и снова не снял. Вздохнул, приказал оркам притащить кресло поближе, устроился в нем. Скучно, но хоть приятная обстановка. Приступ повторился, но на этот раз Алькарин почувствовал прикосновение, и его передернуло, оно вроде бы и не болезненным было, и вернуло возможность дышать, но что-то было в нем ядовитое, неправильное. Следующие часы он не слишком осознал - они слились в один и в бесконечность. Иногда он задыхался, иногда думал, что больше не может, не выдержит, но продолжал помнить кто он и что пытается защитить. Это у него еще оставалось. Когда вернулся хозяин мастерской, целитель уже почти дремал в своем кресле. На вопросительный взгляд что-то ответил, отвесил почтительный полупоклон и отправился по своим делам. Майя подошел вплотную к нолдо, приподнял его голову, заглянул в глаза. - Извини, пришлось задержаться. Ну да я постараюсь воздать сполна за твое терпение. - Да... - выдавил Алькарин. Взгляд он выдержал, только зрение плыло, приходилось прилагать немалые усилия. - Морготовский раб своему времени не хозяин. - У тебя было столько времени, неужто так трудно придумать что-то более оригинальное? - скривился. - Ну что же, время беседой ты тянуть не стал. Снял ошейник и взялся за кнут. Алькарин закричал от первого же удара. Ему казалось, что на спине живого места уже нет, и майя просто забьет его до смерти. Этот страх, животный, дикий, сжирал изнутри, теперь эльфу приходилось сражаться еще и с самим собой. Что же, ожидание пошло нолдо на пользу, майя улыбнулся. Он бил не сильно, но хлестко, без протяга, кнут обвивал беспомощное тело, но не рвал. А когда эльф немного разогрелся, опустил на него агонию все еще умирающего синда. Нолдо захрипел, на мгновение ему показалось, что он чувствует свою смерть, только избавлением она почему-то не была. Он уже готов был кричать что угодно, лишь бы прекратить это хоть ненадолго, но воля еще жила. Опять появилось странное чувство раздвоения, но на этот раз наблюдатель не был безучастным. Он коснулся висков, отрезвил ужас и страх... и Алькарин уже сам сумел совладать с собой. Крепость должна держаться... пусть и ценой смерти. Иначе... будет куда больше смертей. Майя поморщился, эльф все еще сопротивлялся. Впрочем, от этого быстрого результата он не ждал. Однако, нужно было снова сменить давление и он снял чары, передающие чувства синда. Дал нолдо пару мгновений продышаться. А потом каленое железо, кое-где приправленное злобой, снова коснулось спины узника. До тех пор, пока тот не перестал что-либо чувствовать, даже несмотря на его заклятие выпадая из реальности. И тогда отпустил его в беспамятство. Когда орки сняли бесчувственное тело, остановил их, в голову пришла одна идея напоследок. Коснулся браслетов на руках эльфа, оставляя на них “подарочек”.