Эту песню не задушишь...

Проснулся Алькарин через несколько часов от боли и того, что не мог больше сдерживать кашель. Болело все тело, "отходили" застывшие ноги, кожа начинала гореть. Он перекатился на другой бок, чтобы не тревожить Эленорэ, и стон не удержал. Забыл, что спина исхлестана, обожжена. Потом ему стало не до того, он прижал руки ко рту, чтобы кашель был не так слышен. Со времени возвращения последнего прошло часа два, а в коридоре снова раздались орочьи шаги. Когда Алькарин отодвинулся, Эленорэ перекатился на живот и уткнулся лицом в пол. Он не спал уже некоторое время, но шевелиться не хотел, хоть и плечо, на котором он лежал, и спина, словно огнём горели. Кашель оказался заразным и дальше кашляли они дружно, причем Эленорэ даже дольше. Он и шаги в коридоре хоть и услышал, но сил как-то отреагировать на них уже не было. На этот раз орки появились не одни, с ними пришел майя. А потому орки выглядели куда как энергичнее. Сразу же прижали эльфов к полу, как лежали, так и прижали. Майя оглядел обоих, потом присел рядом с голосистым. С ним и на допросе было больше проблем. Орк, стоящий рядом, принялся что-то торопливо ему докладывать, словно оправдываясь. Алькарин глянул на майя, брезгливо дернулся - хотя особо отстраниться он не мог, держали. Видеть его было неприятно. Хотелось что-нибудь сказать, но он едва-едва унял приступ, дышал с трудом, так что решил промолчать, все равно толку никакого. Эленорэ как лежал, так и остался лежать, только голову чуть повернул - посмотреть кто явился к ним на этот раз. Но это был только майя-лекарь, а он, по сравнению со всем остальным, был считай что и не опасен. Майя коснулся эльфа, вслушиваясь. Его проблемы с дыханием никому не были нужны, присутствовать на допросах майя не любил, дежурить, как в этот раз, тем более. Поэтому хотелось бы разобраться с этой проблемой сейчас. И погрустнел, поняв, что легко это не получится. - Не трогай меня, ты... - выдавил Алькарин. Эленорэ молча смотрел на Алькарина и лекаря, и в какой-то момент поймал себя на мысли, что даже рад приходу майя. Как бы он ни пытался убеждать себя в том, что смерть - здесь наилучший выход, а каждый раз было страшно, что Алькарин умрёт у него на руках, а он ничем не сможет помочь. Иногда казалось, что самому умереть будет проще. Эленорэ закрыл глаза и вздохнул, но от вдоха внутри всё скрутило и он опять зашёлся в сильном кашле, и только орочьи лапы удержали от того, чтобы не согнуться. Ткнулся лицом в пол и продолжил кашлять, а во рту появился мерзкий привкус крови. - Если хочешь жить или умереть нормально, то не надо так говорить, - чуть улыбнулся майя, но в голосе его прорезалось некоторое раздражение. Впрочем, он устал сегодня возиться с этим нолдо. - Хотя, - он скривился, - я могу тебя и не трогать, раз так больше нравится. Он поднялся и пересел ко второму. - Когда-нибудь, - задыхаясь, выговорил Алькарин. - Я тебя убью. Только я это сделаю быстро, а не.... как вы. Эленорэ кашлял и не мог ничего выговорить, да и не хотел особо, только отвернул лицо от майя, когда тот передвинулся к нему. И этот туда же. Ну да что с них взять, мученики. Майя в целом знал в чем тут проблема. Углубляться смысла не было, главное, чтобы состояние эльфа за время отдыха не ухудшалось. Лечить их все еще не было никакого смысла. Им не сегодня, так завтра опять к Жестокому. Майя слегка почистил легкие от яда, чтобы он дальше не разрушал тело эльфа. Он приказал перевернуть эльфа, так, чтобы касаться его груди, тянул яд, потом споласкивал руку в угодливо подставленном ведре, потом снова тянул. Дрянь была еще та и в воздухе повис тонкий тошнотворный запах, май поморщился и постарался закончить побыстрее. Остальные раны жизни эльфов не угрожали, так что майя оставил их пока так как есть. Алькарин был только рад, что его оставили в покое. Да, он помнил, что ему становилось легче, но кроме этого помнил и еще слишком много всего. Эленорэ не сдержался и хрипло застонал, когда его перевернули. На спине и так словно костёр разожгли, а от соприкосновения с полом боль вспыхнула ещё сильнее. Он побледнел и что там майя с ним делает уже осознавал плохо. Орки довольно скалились, мучения эльфа оно всегда приятно, но при майя вели себя тихо и смирно, мог и убить, если сопеть под ухо. Закончив, майя приказал вынести ведро подальше и побыстрее. Еще раз подумал, может ли он что-то тут сделать, но эльфы не располагали к благодушию. Сами виноваты. Хмыкнул, подумал сказать что-нибудь на прощание, но передумал. Эти какие-то не душевные. Когда дверь закрылась, Алькарин почувствовал, что его трясет от ярости. Такого он раньше за собой не замечал, всегда отличался выдержкой... потом понял, что это всего лишь реакция на холод. Он чуть согрелся, пока спал, но руки почему-то оставались ледяными, пальцы не гнулись. И его била крупная дрожь. Он покосился на Эленорэ, судя по тому, что майя делал, с ним было что-то совсем нехорошее. - Ты... как? Эленорэ показалось, что он на несколько секунд потерял сознание, или только показалось, но со спиной дело было совсем плохо, и надо было что-то предпринять. Он тихо застонал и начал медленно переворачиваться. Плечо, бок, живот… Выдох. Полежал чуть-чуть и хрипло ответил: - Пока что-то болит, значит - жив. - Что это было? С тобой? - Не знаю… - Эленорэ снова закашлялся, но приступ был уже не такой сильный и прошёл быстрее. - Я не понял, а мне не объясняли. - Тоже... холодно? Эленорэ не был похож на замерзающего, с другой стороны, его не было долго. Эленорэ полежал ещё немного, приходя в себя, и, когда боль в спине немного унялась, повернул голову. - Мне не холодно. Нет, - по губам прошлась кривая улыбка, - и надеюсь долго не будет. - Хорошо, - пробормотал Алькарин. Потом медленно, переводя дыхание после каждого движения, подполз к воде. Миска была пуста, но он ее затем и наполнял. Только вот сейчас нужно было проделать это еще раз, а любые попытки приподняться отзывались болью в спине. Но все-таки Алькарин оперся на локоть и, наклонив кувшин другой рукой, плеснул в нее воды. Часть пролилась мимо, но не очень много. Потом он пил, тоже медленно, вода казалась теплой, почти горячей. - Алькарин, спасибо, - Эленорэ, оказывается, проследил за ним взглядом. - Я бы сам не налил тогда, и мне она показалась почти чудом. - Тебе пригодилось? - он обернулся, светло улыбнулся. - Я рад. Я боялся, что ее кто-нибудь затопчет. Будешь пить? Я налью и подвину тебе. - Пригодилась… - Эленорэ попытался встать, но сразу отказался от этой идеи и почти без сил лёг обратно. - Давай. Миска была уже полупустая, так что Алькарин повторил все заново. Подняться, наклонить кувшин, попытаться, чтобы воды в миску попало больше, чем на пол. Пальцы болели, руки почти не слушались, но он сумел ничего не опрокинуть и в этот раз. Потом, толкая по по полу, передвинул миску к Эленорэ, подполз сам, еще подвинул - так, чтобы было удобно пить. Сам лег, отдыхая от боли, поднес пальцы ко рту, начал дышать на них, пытаясь отогреть. Эленорэ протянул руку - она уже двигалась чуть получше - и наклонил чашку. Медленно пил, словно через силу, а может, просто отдыхал часто. Всё не допил, оставил, лёг рядом и полежал немного, закрыв глаза. Потом посмотрел на Алькарина: - Всё мёрзнешь? - Да, и все намного хуже... что-то не так со мной, я не знаю. Он показал Эленорэ руки - белые, с посиневшими ногтями, как будто обмороженные. Сам Алькарин тоже оставался бледным, но все-таки больше походил на живого. - Дай сюда, - Эленорэ чуть придвинулся. - Прикоснись ко мне, если не горячо… Я не знаю, что они творят… - он снова закашлялся, но не сильно. - Но так хоть согреешься. - Не уверен. Алькарин дотронулся до него, проговорил: - Я не чувствую почти ничего, только больно очень. Горячо, холодно, это в какой-то момент перестаешь различать. Но почему только руки? Нет, мне холодно, внутри... но я хотя бы чувствую, различаю тепло и холод. Эленорэ покачал головой. - Не знаю… не знаю, никогда не разбирался в чарах, совсем. Ты - певец, ты может.... лучше поймёшь… Хотя… - он шевельнулся и с сомнением посмотрел на руки Алькарина. - Алькарин, ты знаешь, что у тебя эти браслеты - ледяные? Алькарин вопросительно посмотрел на него, потом прижался щекой к браслету, дернулся от неожиданности, коротко не то вздохнул, не то беззувучно вскрикнул. Потом проговорил: - Теперь знаю. - Вот пакость! - сказал Эленорэ с выражением, но в глазах читались совсем иные, не произнесённые… выражения. - Слушай, можно попробовать обмотать тебе руки тканью. Не уверен, что поможет, но вдруг… - Я попробую затолкать под браслеты, но не думаю, что поможет... - Алькарин с сомнением посмотрел на свои руки. После долгих часов в подвешенном состоянии под браслетами появились ссадины, запаястья распухли и прилегали они теперь плотно. - И не уверен, что получится. Ладно... что теперь. Давай поговорим о чем-нибудь. Думать о руках было слишком тревожно и нервно, особенно видя перед глазами то, во что превратили руки Эленорэ. - Ты совсем ими ничего не чувствуешь? Хотя бы подержи их около меня… Мне не холодно, тепла хватит… - Эленорэ смотрел на его руки, хмурясь. - Давай поговорим. Расскажи о себе что-нибудь? Или, хочешь, я расскажу. А то мы почти ничего друг про друга и не знаем... - Чувствую. Боль в каждой косточке, - невесело усмехнулся Алькарин. - Ты никогда не обмораживался? Сперва обжигает, кожа как огнем горит. Потом перестаешь чувствовать что-либо. Ни боли, ни того, к чему прикасешься. Руки, как мертвые. А потом, если немного отогреется, то болит все и кости ноют. Вот... у меня где-то посередине. Но если это чары, то понятно. Эленорэ отвёл глаза. - Нет. Не обмораживался, - сказал он вроде бы обычным голосом, но нотки в нём были какие-то безжизненные. Потом добавил, уже проще: - Если больно, тогда не стоит. - Больно... внутри. Я не знаю, что он сделал, но если... обычно было, если не отогреть, то потом только хуже. Он закашлялся, снова прижал пальцы ко рту, жест выглядел очень привычным. Потом, отдышавшись, устроился таки так, чтобы греть их об Эленорэ. - Расскажи ты. Потом я. Говорить сложно, будем по-очереди. Эленорэ пошевелился, устраиваясь удобнее. Ему самому очень хотелось отвлечься от боли в горящих плечах и спине, но мысли в голову приходили какие-то пакостные. После упоминания об обморожениях говорить совсем расхотелось, вскинуло голову прошлое, встрепенулась старая боль и он даже немного разозлился на Алькарина, хоть и понимал, что это, по меньшей мере, несправедливо. Всё это слишком сильно заняло мысли, и ничего хорошего в голову не приходило. Нужно было с этим как-то бороться. Он помолчал немного, потом сказал: - Спроси что-нибудь. - Я думаю сейчас только о плохом, - Алькарин говорил почти шепотом, благо лежал вплотную. - Все, что не приходит в голову - про смерть и горе, или близко. Даже про жену... вспоминаю сейчас только одно. Знаешь, я никогда не думал, что смерть... это может быть так долго. И страшно. - он помолчал и договорил, после чего стало ясно, что это уже не о погибшей жене. - А он умер... наверное, только в самом конце. А сколько часов я там был? Если вообще умер... Эленорэ про себя содрогнулся, вспомнив, что видел сам. И что сделал… В душу закрались сомнения, может быть, он и ошибся, когда говорил там то, что говорил. Надо было сейчас что-то сказать, но мысли разлетелись, словно испуганные птицы, в разные стороны. - Я сказал ему, чтобы он держался, - наконец, медленно начал он. - Теперь уже не знаю… может, зря? Но хочется верить, что нет. Вспоминал твою песню. И говорил. А потом пришёл этот. И сказал, что я всё правильно сделал. И теперь… я уже не знаю. Алькарин… - очень некстати пришёл кашель, он попытался его сдержать, но не смог, и какое-то время кашлял, не договорив. - Ты его тоже видел? - Алькарин горестно вздохнул. - Не зря... когда страшно и больно, такое зря не может быть. А этот... он лжет. Он все выворачивает им на пользу. - Если ты про Мириласа, то да, - голос у Эленорэ после кашля был совсем осипший. - А я теперь уже и не знаю. Он выворачивает, конечно… Но я не могу отделаться от мысли: а вдруг прав? Он даже рад был, сказал, что правильно, и что не хотел, чтобы он быстрее умер. Хотя я и говорил совсем о другом. И теперь уже не знаю. А огонь… он ведь и обжигать умеет, иногда даже сам того не желая. - Про Мириласа. Он... жить хотел. Я чувствовал все, вот здесь, - Алькарин коснулся своего виска. - Слышал его. И как умирал, тоже чувствовал... как будто это я сам или кто-то очень, очень близкий. А он лжет. И было бы куда хуже услышать там, в пыточной, что все зря и лучше быстрее умереть, раз все так безнадежно. Он лжет, Эленорэ. Слышишь? - Не знаю, Алькарин… - у Эленорэ в голосе слышалось не то, чтобы сомнение, скорее, задумчивость. - Я то сам не считаю, что смерть - это так уж плохо. Ты это видел в начале… С тех пор, конечно, изменилось кое-что, но я, если честно, слабо верю в то, что мы выживем, и стараюсь быть готовым именно к ней. Я хочу жить, но если так случилось, что теперь можно сделать, кроме как продержаться как можно дольше и ничего не сказать? Только это… Но я говорил ему о другом. Можно сделать с телом всё, что угодно, это будет больно, возможно, даже невыносимо, но ты правильно сказал: всё однажды заканчивается, закончится и это, такое не может быть вечно… Я думаю о другом: гораздо хуже - если тебе вывернут наизнанку душу. И я там испугался того, что с ним сделали что-то подобное. И что он цепляется за жизнь только потому, что боится и после смерти заблудиться здесь. И я не хочу, чтобы со мной, или с кем-то, случилось подобное. Я ведь именно этого… - он помотал головой и не стал продолжать. - Я смерти не боюсь... - тихо проговорил Алькарин. - Хотя такой, какую видел, уже не знаю. Я был готов умереть, когда играл сигнал к последней атаке. Знаю, что вероятнее всего, умру здесь. Но я очень хочу жить. Это не... это разные вещи. Чего боялся и о чем думал Мирилас, я не знаю. Я чувствовал лишь... агонию, но не мысли. И очень жалею, что не смог ничего ему сказать, чтобы хоть немного укрепить дух и силы. А раз ты это сделал... ох, Эленорэ, спасибо тебе. Он порывисто подался вперед и прижался губами ко лбу друга. Поцелуй был холодным. Потом отстранился, с лица исчезло выражение отчаяния и безнадежности. - Он просто оставил нас одних и забыл заткнуть мне рот, - Эленорэ явно смутился и попытался отшутиться. - А я болтун, - он быстро улыбнулся, но снова стал серьёзен. - А может, он и специально это сделал, да только замысел не удался. Боюсь, мы с тобой вряд ли это узнаем. Потом поднял глаза на Алькарина, улыбнулся снова: - И вообще, я сказал то, что раньше бы, до встречи с тобой, могло и не прийти мне в голову. Так что ты в этом тоже поучаствовал, считай. Ещё подумал, и всё-таки добавил: - Хотя, со словами тут нужно быть поосторожнее всё равно. - В этом ты прав, - Алькарин смотрел на него и улыбался, не вымученно или горько, а легко и чуть ли не радостно. - Мы будем осторожнее. Но мне легче сейчас. Намного, даже дышать стало проще. Спасибо тебе. Он чуть помолчал, отдыхая и спросил: - Ты хотел рассказать что-нибудь. Как называла тебя мать? Или Эленорэ, это и есть имя, данное ей? Эленорэ не ответил, снова начал кашлять, и на этот раз довольно долго. - Тебе спасибо, - в конце-концов выговорил он. - Без тебя я может до него бы и не дошёл. Алькарин кивнул - "принято". - Хорошо, тогда спроси ты, я отвечу. Если ты что-то еще обо мне не знаешь... - Она называла меня Наро, но это имя мало кто знает. Ты знай. Я его почти не использовал, она говорила, что оно "на вырост". Что придёт время и оно даст о себе знать. Я иногда думал - как? Но даже представить не мог, что при таких обстоятельствах. - Он почему-то говорил довольно резко, словно отрубая слова. - Алькарин, а как звали твою жену? - Айвендэ, - он назвал имя с нежностью, сквозь которую еле заметно пробивалась грусть. - А сына Ринглин... ну, сейчас он предпочитает это так произносить. Долго же тебе пришлось расти, пока имя дало о себе знать. Но твоя мать права, это очень... точно. - Спасибо, - Эленорэ усмехнулся. - Теперь я её лучше представляю. Просто подумал: вдруг знал? Но нет, не помню... - голос по-прежнему был немного иным, более отточенным и строгим, а его носитель сам... словно старше стал. - Зато теперь познакомились. А я именем гордился. Тем, что оно похоже на сам понимаешь, чьё. Мама с ним дружила, может, что-то схожее разглядела и во мне. Не знаю... Но оно мне помогало, всегда. А здесь - так особенно. - Ты и меня не помнишь, - Алькарин вздохнул. - Свадьба.. праздник был не очень большой, потом мы уехали надолго. Я не успел закончить дом... мы с друзьями и отцом его строили, но не успели. И мы прямо с праздника уехали... в горы. Ну, раз дома все равно нет. - Завидую тебе, - Эленорэ пошевелился, так, чтобы немного снять с плеча нагрузку. - Вы ведь ещё даже до непокоя поженились, наверное? - Да, незадолго. И представь... первые месяцы жили, как... как она говорила, как птицы, я - как барсуки. Потому что болтались с места на место, спали в шатре... даже не шатре, так... полог и стенки. На берегу моря много времени провели, потом снова вглубь, в леса уехали. - Там тогда тепло было, так почему бы и нет? Многие так путешествовали, если не забираться слишком далеко на север, - Эленорэ слушал его внимательно, уж больно светлый был рассказ. - Ну, мне казалось, что путешествовать нужно как-то более подготовленно, и хотя бы немного перед этим пожить дома, - улыбнулся Алькарин. - Но она сказала "сам виноват, жить-то негде", как будто не было места в родительском доме. А тепло... с моря иногда дул довольно свежий ветер, но нам холодно не было. Совсем нет. Эленорэ весело фыркнул. - Путешествовать надо, когда душа просит. А у вас просила, иначе б не пошли. - У нее, видимо, просила. А я готов был хоть под кустом спать, лишь бы с ней рядом. Вот она и воспользовалась, - засмеялся Алькарин. - Да ты, я вижу, подкаблучник, - Эленорэ улыбнулся. - Ты потом сам поймешь, - хмыкнул Алькарин. - Важное это совсем не то, кто и что решает, или чьи желания выполняются. А тогда, это же я взял шатер, а то спали бы и вправду под кустом. - Как барсуки, - подразнил его Эленорэ. Тему про "потом" он решил не продолжать. - Да. Она вообще была более легкой на подъем и решительной. В Исход... это она убедила меня идти, я сомневался. - Ты говорил. А она почему пошла? - А ей нравился ваш Феанаро и то, что он говорил, - Алькарин усмехнулся. - Не совсем так, но многое. К тому же, я сомневался из-за них, из-за того, что ребенок слишком мал. Она меня убедила, что я сам себе не прощу, если останусь, и что она хочет идти. Ну, а потом мне пути назад не стало. - А ты сам только из-за неё и сына сомневался? - Нет. Я был... растерян, я не мог так быстро решать, слишком много нужно было оставить. Я тогда был менее жесткий, чем сейчас, мне нужно было все обдумать, а времени не было на это. Но и пойти хотел, потому что уходили мои друзья, и Нолофинвэ с сыновьями... и мне казалось, что да, мы можем начать другую жизнь. - Нолофинвэ тоже не хотел идти, я слышал. - Да, не хотел, но он же обещал. И наверное, еще из-за сыновей и дочери. Он рассказывал, что не рад был, но пришлось...уже здесь рассказывал. Там - нет. Когда решил, что идет, больше не обсуждалось это. Только нам, тем, кто в свите был, говорил, что мы можем вернуться, он не посчитает это предательством или чем-то подобным. - А что ты хотел от новой жизни? - Ну ты вопросы задаешь, - пробормотал Алькарин. - Тогда я почти ничего не знал. Мне было тревожно и интересно. Мне казалось, мы нужнее здесь, мы созданы здесь и правильнее нам здесь и жить, а не отказываться от того дара, что подарил нам Эру. - Никто тогда про эти земли хорошо не знал. Ты просто сказал, что хотел начать новую жизнь, вот я и удивился. Не все ведь были недовольны старой. - Мне было интересно, но и жаль оставлять то, что есть. И страшно и горько расставаться. Ты разве такого никогда не чувствовал? Лучше скажи, ты неужели сам ни на минуту не сомневался, что нужно идти? - Я? Нет, - Эленорэ сказал твёрдо, но в голосе прозвучала какая-то излишняя горячность, словно он сам себя пытался убедить. - Тогда не сомневался ни минуты, а потом, как ты выражаешься, даже если и были сомнения, то было уже поздно. Хотя не думаю, что я согласился бы вернуться, даже если бы мне предложили выбор. - Ты не знал, как это для тебя закончится, - Алькарин не то спрашивал, не то утверждал. - Я тоже... не думал, что окажусь в сердце Тьмы, в глубоком подземелье, в цепях, голый, раненый... и буду думать о том, как придется умереть, и как выдержать пытки. Я вообще подобного... не мог даже представить. И не только в Амане. - И хорошо, что не мог, - Эленорэ заговорил мягче. - Тот, кто способен такое представить, не увидев однажды, тому тьма уже закралась в сердце. А это хуже смерти, да и чего угодно хуже… От внешней угрозы ещё можно сбежать, а как сбежишь от себя? И это всё закончится, рано или поздно, я не устаю себе это повторять и только это не даёт сойти с ума. Закончится и будет не зря. - Да, ты прав. Но сейчас не знаю, смог ли бы я произносить такие речи, как в первый день. Тогда я думал, что... знаю, о чем говорю. Что многое пришлось пережить и я не боюсь ни боли, ни смерти. Эленорэ усмехнулся. - А я точно знаю, что не смог бы. Но сейчас отступать уже некуда, что сказано - то сказано, - Эленорэ закашлялся, но упрямо продолжил: - Я даже не уверен в том, что согласился бы вернуться, если бы предложили. Даже сейчас… И даже отсюда, - он добавил почти зло и закашлялся снова. - А... домой? Ну, в Химринг? Хотя что я спрашиваю... Знаешь, что про тебя говорил лекарь? Я рассказывал? - В Химринг? Ну ещё бы, - в голосе у Эленорэ мелькнуло что-то нежное. - И что говорил? - Я спросил тогда где ты, тебя как раз на первый допрос увели. Я... немного не в себе был, иначе бы не разговаривал с ним. А он ответил, что вряд ли тебя убили и на рудники рановато... значит, на допросе. Или как-то так, я не помню точных слов. - Думаешь, выживем? - от упрямства Алькарина теплело в груди. - Ох, Алькарин, мне бы твою веру… - Не думаю. Надеюсь. Тут все просто... смотри. Если ты веришь в то, что есть шанс уцелеть, эта вера тебя поддерживает и не дает упасть духом. А разочарование будет лишь в последний миг, не долго. Иначе же, безнадежность все время, и только если окажешься жив - можно обрадоваться, и то не слишком, ведь рудники Ангбанда не то место, куда можно захотеть по доброй воле. - Всё-таки, жизнь - твоя стихия… - Эленорэ улыбнулся, нежно, но немного грустно. - Мне проще заранее умереть, чтобы не разочароваться… потом. Если ты уже мёртв, всё кажется уже… чуть менее страшным. Всё, что он может сделать, он может сделать только с телом, а если оно уже мертво, то что его жалеть… И тогда можно смеяться ему в лицо и ничего не бояться… Но ты не бери мой путь, Алькарин. Он у каждого свой, и мой тебе не подойдёт, я вижу. - Я тебя понимаю. Я после перехода примерно так же думал и чувствовал. Только там никто не хотел меня убить так настойчиво. А сейчас... Алькарин повернулся на живот, бок и плечо, на которых он лежал, болели, а руки теплее все равно не стали. - Сейчас все, кроме тебя и редких несчастных пленных, все хотят моей смерти, хотят изломать, искалечить, сделать как можно больнее. Так что я лучше буду думать про жизнь. - Думай, - Эленорэ тоже перевернулся на живот, но лёг так, чтобы видеть Алькарина. - Думай, а если это даёт тебе силы, то обязательно думай. Я, если хочешь знать, даже завидую твоему мужеству. Но сам не могу. Мне проще думать не о жизни, а о том, что я могу ради неё сделать. А остальное - будь, что будет. -Да? - удивленно переспросил Алькарин. - А я то же самое думал про тебя. Что ты твердый, несгибаемый, уверенный в том, что должен совершить невозможное. А я... я так много чего, оказывается, еще боюсь… Эленорэ внимательно посмотрел на него. - А мы и должны… - он подумал и решил не говорить о том, сколького боится сам. И знал, что, скорее всего, уже очень скоро пожалеет о своих словах. Может быть, даже пересмотрит мнение. Но сейчас они были словно задел на будущее, как клятва, от которой позже уже нельзя будет отступиться. - И пределов своих сил не знаем, ты ведь сам говорил. - Да. Я не думал раньше, что такое... можно выдержать. Представь, что подумал бы любой целитель, увидь он сейчас тебя или меня. Да ты сам, прежний, что бы подумал? Эленорэ много что подумал, представив, но ответил только одно, и не совсем то, о чём говорил Алькарин: - Что я хочу стереть с лица земли того, кто это сделал, - сказал он почти шёпотом, но с неожиданной яростью в голосе. Алькарин глянул на него, во взгляде любопытство мешалось с восхищением. - Мама твоя была права, - сказал он. - Об тебя обжечься можно. - А ты разве не это бы подумал? - Это тоже... но далеко не сразу. Но сперва я был бы в ужасе, и думал, могу ли я хоть что-то сделать... чтобы... чтобы раненый не сошел с ума от боли и выдержал время до целителя. А мы вот как-то... даже разговариваем. - А, ты об этом… - у Эленорэ ярость как-то прошла. - Я тоже сперва испугался, когда тебя увидел, и не знал, что делать. Наверное, было заметно. - Я не помню, - Алькарин помотал головой. - В общем, я думал, что так... так просто не может быть. Что этих допросов будет один или два, а потом просто убьют и все. - Видимо, им очень надо знать, что они там хотят, - у Эленорэ в голосе было злое презрение. - Раз так возятся. - Я думаю, спрашивают примерно одно и то же, - тихо сказал Алькарин. - Я сейчас очень, очень рад... тому, что командовал обороной рубежа, а не был при Нолофинвэ на последнем военном совете. Хоть этого я не слышал и не знаю. - А значит, знают они не так уж много, - злость не ушла, но Эленорэ снова закашлялся. - А значит, и у других сил немало! И я рад, Алькарин… за тебя. Я наверное и того меньше знаю. К счастью. Это оказалось заразительным, Алькарина тоже почувствовал, как снова рвет грудь и горло. Приступ был долгим. Потом, отдышавшись, нолдо тихо проговорил: - Я все-таки там перемерз. И здесь... сейчас... тоже. Знаешь, мне кажется дело не только в вопросах. Мне показалось, что ему... нравится это. Последнее он произнес с отвращением. Эленорэ глянул на него со страхом. - Не может б… хотя… - и замолчал, отвернулся, почти уткнувшись носом в пол, ответил не сразу. - Может… - Может, - следом за ним повторил Алькарин. - И лекарю этому тоже. Я видел... как он сидел и смотрел на меня и на... то, что осталось от Мириласа. - Он то что там делал? - Эленорэ снова повернул к нему голову, глаза чуть блестели, но в голосе злости уже не было, скорее, опустошённость. - Лечил, - едко сказал Алькарин. - Я задыхался там, чуть не умер. Ошейник железный был, очень тугой, а у меня кашель начался от этого холода. Как... как тогда, давно. И я совсем дышать перестал из-за него. Он откуда-то появился, сел в кресло. Смотрел... когда начиналось, подходил, касался меня, убирал эти судороги и дыхание возвращалось, на какое-то время, до следующего приступа. Но он подходил не сразу, сперва долго смотрел, и только когда я уже на грани смерти был, тогда что-то с этим делал. Эленорэ смотрел на него огромными, расширившимися глазами. - Алькарин, это… как же мерзко. В это поверить… невозможно. Ладно. орки… они… они искажённые, полузвери, но эти же… у них же есть разум, они… они же тоже создания Эру, - он говорил не очень связно, а на глазах блеснули слёзы. - Я однажды видел бывшего узника, это тоже было очень страшно, но никогда не думал, что может быть ради удовольствия… Алькарин, бедный ты, ты же его видел и чувствовал. Алькарин машинально поднял руку, провел пальцами ему по щеке, стирая слезинку и утешая. Хотя у самого в глаза тоже словно песка сыпанули, он вот-вот был готов расплакаться. Пальцы ничего не чувствовали... и это мучительным страхом пронзило сердце, но говорить он об этом не стал. - Помнишь эту... вышивку с именами? И все еще не веришь? Это самое страшное, лучше бы они просто работали, делали то, что считают нужным, но вплетать сюда творчество... омерзительно, это уродство, какой-то чудовищный выверт. - Помню… но я тогда не подумал, мне даже в голову не могло прийти, что так может быть… Я не замечал, - от прикосновения слёзы только сильнее покатились из глаз, он помотал головой. - Алькарин, я теперь ещё сильнее хочу, чтобы этого не было! - дёрнулся, словно собирался встать и немедленно бежать исправлять неправильное, но тут же поморщился и лёг обратно. - Только что тут могу… - Сначала не сломаться. Попытаться выжить. Потом понять, как можно навредить или сбежать, - Алькарин тоже чуть приподнялся на локте, словно не замечал боли, лицо стало вдохновенным. - Это все сложно или почти невозможно, но это то, что нужно делать, пока есть силы. Эленорэ судорожно выдохнул. - У тебя сейчас такое лицо… Я смотрю на тебя и верю, что это возможно… - теперь уже он смотрел на Алькарина с восхищением. - Это хорошо, - сказал Алькарин. - Хочешь, я буду верить за нас обоих? Только я очень устал сейчас... - Поспи, - Эленорэ сказал просто. - Я не хочу, но просто полежу рядом. Только давай вспомним что-нибудь хорошее. Ты в прошлый раз говорил, чтобы я напомнил тебе о барсуках. - О сусликах, - слабо улыбнулся Алькарин. - Или это евражка был, я не помню. Он жил под крыльцом нашего дома... Уже здесь, но еще временного дома. Выходил и ему давали кусочек масла. Он прятал за щеку... быстро, чтобы никто не передумал. И оно таяло у него за щекой... исчезало. Он начинал в панике щупать свою щеку, а масло все таяло... Он замолчал, переводя дыхание, говорить было все сложнее - от дрожи стучали зубы. - Шутники... - по голосу было заметно, что Эленорэ тоже улыбается. - Спи теперь. Пусть тебе приснятся зверьки, они смешные и добрые. - Да... - Алькарин помолчал. - Если смогу. Холодно. Очень холодно... Он прижался щекой к подстилке, закрыл глаза. Хотелось свернуться, сжаться, но любое движение причиняло боль.. Эленорэ несколько секунд молча смотрел на него. Глупой была попытка порадовать прежним способом: всё, что они придумывали ещё недавно, стремительно переставало действовать, а нового не появлялось. Он стиснул зубы. До тех пор, пока они могут дышать и думать, они будут бороться. И так тоже. - Алькарин, я не знаю, чем тебе помочь, - сказал он тихо. - Обычное тепло, я вижу, здесь бессильно. А как бороться с его чарами я не знаю... Я могу только говорить... пока могу, но пока могу, просто слушай... И он начал рассказывать, не петь, петь бы сейчас не смог, просто рассказывать, синдарские песни-сказки о зелёных лесах и тёплых краях, об Оссирианде, крае семи рек, о море, где по ласковой воде ходит на кораблях народ владыки Кирдана, и даже о Дориате, где ни он, ни Алькарин не были, но о чудесах которого не могли не быть наслышаны, где за волшебной завесой скрывались удивительные вещи. Странно, но синдарских сказок Эленорэ знал немало. И он не боялся как-то огорчить или задеть себя или Алькарина старой болью о прошлом. Он говорил о жизни, а жизнь, любая жизнь, в стравнении с тем, где они находились сейчас, побеждала и была светла. И всё остальное переставало быть важным. Долго говорить Эленорэ не мог, наступал момент и голос срывался в кашель, но потом приступ проходил и он снова начинал рассказывать, тихо, отвлекая и себя, и Алькарина от боли. В какой-то момент Алькарин заснул - просто перестал ощущать холод, уйдя сознанием и разумом в образы, которые создавал Эленорэ. Спал он тяжело, иногда что-то тихо говорил, потом, не просыпаясь, попытался подползти ближе к Эленорэ, прижаться, чтобы согреться. Эленорэ замолчал, когда заметил, что Алькарин уснул. Пододвинулся поближе, прижавшись боком и даря хоть частичку тепла, и сам, теперь мысленно начал вспоминать всё те же песни. Раны и ожоги болели, а кашель, который теперь приходилось изо всех сил сдерживать, не давал уснуть. Поэтому, чтобы отвлечься, он мысленно ушел в прошлое, туда, где всё ещё было хорошо. Вспоминал Митрим, горы и долины, окружавшие их дом, друзей и вождей, их крепость, Химринг, Аглон, и девушку - жива ли она сейчас? - оставшуюся тогда с Куруфинвэ. Всё, ради чего стоило бороться и держаться сейчас. Мысли уходили всё дальше и дальше, и постепенно он сам не заметил, как погрузился в полузабытье.