Эту песню не задушишь...

Когда дверь за Эленорэ захлопнулась, Алькарин, опиравшийся на локоть, обессилено рухнул на пол. Какое-то время просто смотрел в никуда, потом заставил себя приподняться, повторить нелегкую работу по наполнению миски из кувшина. Это хотя бы полезно... Он долго возился, часть воды все-таки разлил, но миску оставил прямо возле подстилки, только вплотную к стене. Чтобы Эленорэ мог легко достать. А потом оставалось только ждать, и бороться с холодом, но какой-то момент он заснул, слишком мало оставалось сил, чтобы удерживаться в этой реальности. Ничто не тревожило его сон, так что спал эльф долго. И снова разбудили его орки, появившиеся в камере. Только вот они были одни, второго пленника не принесли на этот раз. Ну и вопросов не было, кого забирать, так что эльфа подхватили почти на руки и потащили на допрос. Сквозь боль и страх теперь пробивалась тревога и неотступная мысль, что с Эленорэ. Голос разума говорил, что это ничего не значит, уходил же Саурон во время допросов самого Алькарина, иногда на несколько часов. А если тот и убит, то, возможно, ему сейчас лучше, чем кому-либо здесь, для него все закончилось. Путь до мастерской майя эльф уже мог выучить наизусть. Те же повороты, те же лестницы. Сама мастерская из раза в раз тоже мало менялась. В этот раз даже синда, прибитый к стене был на месте. Вот только майя на месте не было. Орки, несшие пленника, растерянно оглянулись, но здешние подмастерья им что-то сказали и те облегченно сгрузили свою ношу на пол посередине пещеры. Алькарин рванулся было вперед, но хватило его лишь на то, чтобы привстать. Не мог он сейчас ни ходить, ни даже подползти туда. Да и какой смысл - только орков развлечь. Майя появился не сразу, не меньше часа прошло. И сначала проверил как там синда. И только после обернулся к нолдо. - Вижу, что ты еще очень бодр, так что не буду задавать лишних вопросов, - усмехнулся. - Кстати, скажи, как ты относишься к синдар? - Тебе не понять, даже пусть ты знаешь наш язык, - зло сказал Алькарин. - В твоей пустой и никчемной голове такие слова не помещаются... надо же все время думать, как лучше подлизаться к хозяину. Майя поморщился. От скуки. - Я думал, не дать ли тебе сказать ему что-нибудь поддерживающее… но передумал. Он резко развернулся на каблуках, приказывая приковать нолдо к стене напротив. Исполосованную спину прижали к камню, руки развели, насколько возможно. - Я бы тебе сказал, - сквозь зубы выговорил Алькарин. - Поддерживающее. А то ведь придет час, и ты кровью собственной умоешься и захлебнешься. - Да-да, - отмахнулся майя. - А давай тебе что-нибудь отрежем? - предложил без перехода. Алькарин вздрогнул, глянул на него. Против воли перед глазами встали изуродованные тела тех пленных, кого находили на месте разгромленных орочьих стоянок и лагерей. Что отвечать на такое, он не знал, поэтому просто сжал зубы и процедил первое, что понял и почувствовал. - У тебя нет власти изменить нас или заставить что-то сделать. Даже так. - Да уже не раз это делалось, - рассмеялся. - Разве ты не знаешь? - И потому уже который день ты бьешься со мной и Эленорэ, - кивнул Алькарин. - Даже меч иногда не за один день куется, - пожал плечами майя, словно нолдо сказал глупость. Орки как раз донесли и расставили жаровни, положили в них инструменты, на которые указал Жестокий. - Вот теперь самое время проклинать меня, - усмехнулся. - Только петь не стоит, а то язык подрежу. И занялся подзажившими боками, начиная с подмышек. - Как бы тебе об этот меч самому не обрезаться, Тху... - выдавил Алькарин. - Руки-то кривые... Последнее он уже выговаривал с трудом, горло сдавило от сдерживаемого крика. Бессильная ругань она и есть бессильная ругань. Даже смысла слушать ее нет. Синда вдруг дернулся и застонал, словно очнулся. Майя тонко улыбнулся. Чужая боль это всегда такой прекрасный инструмент. Бледные от боли и магии глаза дориатца распахнулись, с ужасом глядя на нолдо. Алькарин дернулся, встретив этот взгляд. Задохнулся, снова заставляя себя молчать, хотя не сдерживаться было проще. Но ему сейчас казалось, что его крик сделает только хуже... если вообще может быть хуже. Прекрасно. Такое дешевый способ заставить пленника тратить больше сил. Он коснулся лба нолдо, знакомое заклятие сковало тело эльфа. Ему не сбежать от боли. Бока место чувствительное, поэтому майя работал почти бережно. Через небольшой промежуток времени он прекратил передавать синда чужую боль и тот застонал уже от облегчения. Жаль, что дориатец выдерживает уже так мало. Жаровни придвинули ближе, стало жарко. Майя знал, изнутри нолдо ест леденящий холод, а снаружи кожу теперь пекло, усиливая и боль, и жажду. Алькарин дышал через раз, судорожно втягивая воздух сквозь зубы. Надолго его не хватило, он был слишком измучен и устал, так что через какое-то время стоны перешли в крики. Но думать он себя заставлял только об одном. Что если сейчас сломается, скажет хоть что-то, в таком же огне будут гореть все, кого он любит... и с кем рядом сражался все эти годы. Минуты здесь всегда тянулись часами, а часы растягивались в вечность. Майя принялся за руки эльфа. Иногда он заглядывал в глаза нолдо и смеялся. Спрятать страх Алькарин не мог. Не мог избавиться и от воспоминаний о том, как выглядели руки Эленорэ после допросов. Своих ран он хотя бы почти не видел, те же были на виду. И страшила его больше не боль, а то, что тело, с которым его душу связывал этот жизненный круг, тело его разрушали, искажали, лишая самой возможности что-то делать. Пальцы не двигались от холода давно, и даже это его тяготило, мыслями, что играть на чем-либо струнном такими руками нельзя. Как будто все это еще когда-нибудь окажется возможным. Он резко откинул голову назад, ударившись затылком. В глазах потемнело, но и в реальность он вернулся. Какая арфа... Но майя успел почувствовать страх, которым наполнилось тело эльфа. Вот значит как. Хорошо бы еще знать, что именно его вызвало, но уже что-то. Подумав немного, он сосредоточился на одной руке, вторую оставив почти целой. Алькарин с трудом мог заставить себя думать о том, ради чего он все это пытается выдержать. Образы, мысли, рассыпались, как замок из песка. Не было сил, чтобы сделать их живыми. Тогда он вцепился в одно, оставшееся неизменным: "рано или поздно все это кончится". Он не замечал даже, что на глазах давно выступили слезы, проложив по щекам мокрые дорожки. Что-то дрогнуло в эльфе, майя даже удивился. Но раз так… Наместник Ангбанда призвал саму тьму этого места, которую пестовал и лелеял долгие столетия. И он обрушил ее на эльфа, стараясь расширить, разломать ту трещинку, которую вдруг почувствовал в нем. В следующий момент нолдо может справиться с собой, нельзя давать ему это время. Века непроглядной власти его и его Владыки, вот во что погрузил Жестокий эльфа. И в этой тьме были и страдания узников, и искаженные ненавистью и злобой опустошенные существа, которые устали от страданий, превратив свою боль в желание отдать ее другим. И этой же тьмой Жестокий наполнил железо, которым рвал тело нолдо. Алькарин дернулся, с хрипом не то застонал, не то закричал, чужие боль, горе и злоба оглушили, переплелись с собственным отчаянием и страхом. В этой оглушающей тьме, в этой безнадежности и ужасе, ему не за что было зацепиться. Он перестал понимать, кто он и где он, раздавленный тем, что увидел и почувствовал. - Не надо!!! - голос сорвался на всхлип, и даже по тону был сейчас выше, чем обычно, как у совсем юного эльда. - Ты можешь это прекратить сейчас, - шепот в уши, но голос казался таким слабым, словно пробивался издалека. - Крепости… крепости Эред Ветрин… скажи, где их слабые места? Ты же знаешь, поделись. И тьма ослабнет. Говори… И в голосе этом была сила. Сила убрать все то, что терзало сейчас нолдо. Алькарин не помнил ни про какие крепости. Да и какие они были, если все давно рухнуло, раздроблено и поглощено тьмой. - Нет ничего, нет, - задыхаясь, говорил он. - Перестань, не надо... я же не смогу играть! Это было так глупо по сравнению с общим кошмаром, но почему-то било больнее всего. Если не творить, то как тогда жить… Лицо майя исказила досада. Сумел таки сбежать, гаденыш. Но отпускать его еще было рановато, можно было попробовать еще. Голос не уходил. Он шептал о крепостях, описывал их, каждую словно видел наяву, спрашивал снова и снова. Алькарин не понимал, чего от него хотят. Лишь еще несколько раз попросил перестать... - Так нельзя, - захлебываясь, говорил он. - Я же музыкант... мне так нельзя... Потом чуть опомнился, во всяком случае настолько, чтобы понимать кого он просит и о чем. Сжал зубы. Майя отпустил заклятие, долго нельзя. Убрал он все заклятия, не отпуская, но обрывая в темноту беспамятства. Кое-что он узнал о самом эльфе. Но это не то, что он хотел знать. Жестокий поморщился от досады. Кое-что придется начинать сначала и в чем-то этот станет упорнее. С раздражением опрокинул жаровню, угли рассыпались по полу, зашипели. Приказал оставить эльфа как есть и следить. Были и другие дела. Через некоторое время Алькарин очнулся - снова от холода и боли, только боль была резкой, дергающей. Больно было дышать - целой кожи на ребрах почти не осталось, местами сплошная рана. Зато он мог выбирать - стоять или обвиснуть на цепях, и непонятно, что хуже. Сколько прошло времени и где майя он не знал. Может, его вообще решили просто медленно убить и в камеру уже не вернут… Орки, увидев, что пленник очнулся, отправили одного известить Жестокого. Так что он появился через некоторое время. Заглянул в глаза пленника, кивнул чему-то своему, приказал напоить гадостью, придающей сил, восстановил заклятие. Сегодня он еще не собирался отпускать эльфа. Алькарин попытался не глотать, но не дали, это уже тоже было явно привычным делом. Дышал он по-прежнему тяжело, и чувствовал себя не цельным, как раньше, а разобранным на части, словно его недавний срыв и просьбы таки надломили что-то в душе. А майя размышлял. Да, теперь он знал слабое место, но воспользоваться ли им прямо сейчас, пока пленник в шоке, но тогда, скорее всего, он сломается и будет негоден, или рискнуть оставить напоследок, чтобы добить, а пока добиваться ответов, пусть и более мелких, так… - Это было совсем не красиво, нолдо, - вздохнул. Потом все же решил: - Продолжим. Взялся за инструменты, в жаровнях полыхнул огонь. Однако, дальше локтей он руки оставил целыми. Хватало плечей и торса. Алькарин постепенно приходил в себя, хоть боль по прежнему ослепляла и пронзала тело, все-таки сейчас он понимал, что то было лишь наваждением. Это как выпить отравленной воды - чары майя отравили душу. И одновременно со страхом просыпалась злость - на себя, что так легко поддался и поверил, на лживого палача с его магией. Да, так и есть. Кое в чем придется начинать с начала, даже хуже. За дрожью тела он уже почувствовал новый камень. Майя раздраженно полоснул слишком резко, слишком глубоко. Нахмурился, взял себя в руки. Этак он всю работу вообще загубит. Алькарин почувствовал и резкое движение и волну раздражения. Улыбнулся, выговорил, задыхаясь: - Что... понял наконец-то? Хрен тебе, а не Эред Вертрин... Слова "хрен" на квенья не было в том смысле, в котором его стоило сейчас произнести, но в доме государя Нолофинвэ всегда было много людей, и некоторые слова их языка Алькарин знал. Пригодилось. - Но ты тоже кое-что понял, - усмехнулся майя. Он уже успокоился. - Впереди у нас еще очень много времени. Мы еще многое поймем. Это хорошо, что нолдо запомнились эти слова - Эред Ветрин. В следующий раз с этим будет меньше мороки. Майя отложил большую часть инструментов. Они страшные, но нолдо был не настолько впечатлителен. Остаток сегодня он проведет в изнуряющей, нудной, выматывающей, пусть не такой сильной, но равномерной и бесконечной боли. Только время от времени его придется отпаивать. Вряд ли он после этого сможет нормально пить, но это Руно исправит. А пока не исправит, ничего, не помрет. - Понял, - согласился Алькарин. - Что ты... лжец... Больше он не разговаривал, даже кричать сил уже не было, горло тоже словно огнем горело. Ну вот и этот начал прятаться и убегать. А про ложь можно поговорить и в следующий раз. Прошло много часов, когда майя, наконец, позволил эльфу потерять сознание. Очнулся Алькарин в камере. По тому, как коркой слиплись губы и жгло пересехшее горло - без сознания он был несколько часов. Бросили его на бок и эльф с тяжелым стоном перевернулся на живот, потом с трудом отвел руку в сторону: раны на боку и руке слиплись, попытка разодрать их привела к тому, что он едва не потерял сознание снова. Хотелось пить и миска была рядом, полная. Значит, Эленорэ не возвращали. Мысль о том, что он умер, затопила сердце... и горечью, и облегчением. Страшно остаться одному, но если друг сейчас в Чертогах, тем лучше для него. Пусть так... но все-таки он заплакал и даже лицо вытереть не мог, слезы впитывались в подстилку. Потом снова потерял сознание. Привели в чувство его прохладные пальцы на лбу. И жесткая хватка орков, прижавшая его к полу. Над ним склонился майя-лекарь. Алькарин не сразу понял, что это и кто. Потом попытался дернуться, слабо, но этого хватило, чтобы понять, что его держат. - Боишься... - проговорил едва слышно. - Я не воин, мне надоело бороться с вами, для того чтобы вылечить, - майя поморщился как от нудящей ноты. - Пить сам будешь или силой? - Буду... Насильно его сегодня уже достаточно поили, при воспоминании об этом все внутри содрогнулось. Майя сам приподнял голову эльфа, поднес чашку с водой к губам. Алькарин жадно глотал, стараясь не думать, кто ему помогает. Глупо мучиться от жажды только из-за того, чтобы не принимать помощь, тем более - все равно напоят. В какой-то момент он отстранился, все внутри болезненно скрутило, тошнота подступила к горлу. Майя дал оркам знак ослабить хватку, с брезгливым интересом смотрел как выворачивает эльфа. Потом принюхался к тому, что оказалось на полу, хмыкнул. - Тебя уважают. И приказал окам вытереть пол. Не ради эльфа, конечно, самому не сильно приятно смотреть. Пока орки возились, порылся в своей сумке, достал одну из бутылочек. - Не самое приятное, - вопросительно глянул на эльфа, - но либо сам выпьешь, либо заставлю, либо оставлю так и будешь блевать и страдать от жажды. Алькарин ничего не сказал, ему слишком было плохо для того, чтобы спорить. Сопротивляться не стал, выпил, хоть и подумал, что это может быть и яд и очередная пытка. Они все лгут. Пыткой это можно было назвать только если не бывать в покоях Жестокого. Но майя предупреждал, что хорошо не будет. Эльфу могло показаться, что его сейчас наизнанку вывернет, а то, что вывернуло было отвратительного цвета и запаха. Орки тут же засуетились, убирая. Но, когда желудок эльфа перестал судорожно сжиматься, стало значительно легче. Теперь можно было и подлатать эльфа, майя положил руку тому на живот. Алькарин прикосновения почти не почувствовал - пока сгибался и его рвало, боль была такая, что на ее фоне все блекло. Занят был тем, что дышал - заодно пытаясь унять тошноту. На этот раз для разнообразия майя даже нормально лечил. Эльфу все равно было так плохо, что стараться было неинтересно. Большего он делать не стал, опять же, бессмысленно. Убрав последствия зелья, майя оставил нолдо. Отдал приказ оркам проверять бдительнее, напоить позже и ушел. Этот был совсем не интересный, разговаривать отказывался, даже не ругался. Алькарин долго лежал, как оставили - на спине. Повернуться сил не было, да и чтобы перекатиться через бок, придется выдержать сильную боль, лучше уж как есть. Потом прикрыл глаза, представил, что рядом лежит Эленорэ. Получилось хорошо, если не тянуться рукой, так можно и поверить. Друг спал, а когда проснулся, Алькарин начал с ним разговаривать - все так же, не открывая глаз. Эленорэ не отвечал, но это было неважно. Когда эльф понял, что и говорить уже не может, то просто погладил пальцами ту часть подстилки, где лежал друг и забылся. Потом он приходил в себя еще несколько раз, но в беспамятстве было проще и не так больно, а счет времени Алькарин давно потерял. Понял лишь, что остался один, похоже, до самой смерти.