Эту песню не задушишь...

Алькарин честно лежал без сна, глядя в низкий потолок. Думать ни о чем не хотелось, потому что сразу начинало судорожно перехватывать дыхание, поэтому он просто был занят тем, чтобы не заснуть. Перебирал в голове песни, свои и чужие, вспоминая слова. Потом смотрел на спящего Эленорэ, но от этого тоже хотелось плакать. Единственное, что он мог сейчас сделать - это дать тому как можно больше времени на сон. Эленорэ спал спокойно. Он и уснул сразу, как только закрыл глаза, словно по команде. То ли вымотался, то ли причина была в чем-то другом. И снов к нему не приходило. Во сне лицо даже разгладилось, и если бы не страшная худоба и не наполовину посеревшие волосы, он был бы даже похож на себя прежнего. Но спал он как мертвый - ни единого движения, даже ресницы не вздрагивали, и только слабое дыхание говорило о том, что эльф жив. Сперва он плакал, потом просто тихо лежал, потом снова заплакал, а потом погрузился в тупое полузабытьё. Из которого его вырвал страх. "Нет, нет, нет, нет" - забормотал он. - "Нельзя спать. Нельзя" Поднялся, и стараясь не смотреть по сторонам, пошёл вперёд, уже и не разбирая дороги. В душе царило такое же выжженное, мёртвое поле. В конце концов оно закончилось, сменившись осенними горными склонами с пожухлой травой, побитой инеем. Был не день и не ночь, сумрак покрывал землю в видениях лабиринта. Но эти тропы были знакомы эльфу. У Маглоровых Врат он ходил не раз и не два. Он не мог их не узнать. Эленорэ медленно брёл, так же стараясь не поднимать головы. Иногда спотыкался, не обо что-то, а просто от усталости. Теперь он точно знал, что всё вокруг - лишь видения, потому что Врат давно уже нет, те места выжжены, и он никогда их больше не увидит... Но идти надо было, падать здесь было нельзя, пока есть хотя бы крупица сил, и он шёл. Он их уже не увидит, но кто знает, может быть, другим удастся отвоевать их. Отбили ведь Аглон... Кто знает... А если нет - он точно знал, они не сдадутся. И везде, где ещё остался хоть кто-то из их воинства, они будут драться. Почему-то эта мысль немного помогала. Словно он был не один. Но видения не собирались ему лгать. Вывернув из-за очередной скалы эльфу предстала картина уничтоженной крепости, которую у них не было ни единого шанса удержать. Эленорэ сглотнул комок в горле и вдруг резко ударил кулаком об стену коридора. Потом ещё и ещё, и так до тех пор, пока не разбил руки в кровь. Хотелось и самому убиться об эту стену. Он помнил скольких они оставили там, даже не удержать, а хотя бы задержать пытаясь захлестнувшую их в тот день волну, и сколько друзей не дошло тогда до Химринга. Его разобрало зло. Они погибли, а он ещё жив, но уже почти сдался. Нельзя было так, им тоже было тяжело, но все стояли, и нельзя было падать. И ему нельзя. Эленорэ вдохнул в грудь побольше воздуха и вдруг выкрикнул в коридор, в пространство этого странного места: "Будь ты проклят! Проклят навсегда!" От крика стало легче, только сил ушло много, и пришлось чуть-чуть постоять прежде, чем идти. Но потом он пошёл, иногда смеясь странным, нервным смехом, причины которому он не мог найти. В очередном тупике его снова занесло на поле боя. И в этот раз тела опознать было можно. Еще свежая кровь не успела высохнуть на лицах нолдо из его отряда. Он глухо застонал и протянул к ним руки. Знал, что это лишь видения, но потянулся, сам не понимая зачем. Руки были в крови, тяжесть цепей тянула вниз, и они дрожали. "Это неправда" - прошептал Эленорэ. Впрочем, он отлично знал, что и правдой это быть тоже могло. Если бы он был точно уверен, что они погибли, он спел бы сейчас погребальную песнь. Но он не знал. Не понимал даже как это место узнало о них, и почему показало ему. Так что, он с усилием выпрямился и просто перечислил их по именам, всех. Командир не то здоровался, не то прощался, не то благословлял. Потом стиснул зубы и повернулся из тупика в темноту коридора. "Хочешь свести с ума? Я тоже умею" - мрачно сказал эльфийский воин. И шагнул, с первым шагом припоминая слова лучшей из известных ему песен. О свете Древ - изначально она была на квенья, но некогда он сам перевёл её на синдарин. И, вдруг откликнувшись, стены окрасились в золотой и серебряный. Пусть и бледно, пусть тускло, но это был именно тот свет. И впереди, размытыми, нечеткими очертаниями встали два дерева. В душе как будто посветлело тоже, Эленорэ даже слабо улыбнулся, вспомнив, какими они были, и пошёл вперёд, к двум Древам, продолжая шептать на ходу слова песни. Он помнил, что это лишь видение, но такое видение было лучше, чем предыдущие. Эльф смотрел вперед и не видел, что за ним гаснут стены и крадется тьма. А потом тьма вынырнула из его спины и померкли деревья, высохли, скрючились, обуглились. Эленорэ вздрогнул, останавливаясь на секунду. Он ожидал, что так будет, хотя надеялся, что этого не произойдёт. Но губы кривились. “Это только память” - прошептал он, - “только память”. А память о давно оплаканном уже не могла причинить такой боли. Песня кончилась и он вспомнил новую. Почему-то на ум пришла та колыбельная, которую он пел здесь Алькарину. Даже не картинка появилась первой, звук. Вода журчала. Так сладко, так спокойно и призывно. Эленорэ вспомнил как падали капли тогда, первый раз, ещё в темноте у пропасти. И усмехнулся: “ну да, конечно”. Хотел ускорить шаг, но в горле почему-то пересохло от одного журчания воды. Слова он договорил до конца, но далось ему это с трудом. И всё-таки где-то они есть. Ещё ведь не все ручьи отравлены тьмой. Было горько и хорошо одновременно. Дальше вслух он уже не пел - устал, но стал вспоминать другую песню - о звёздах. Звук словно пожалел эльфа и стал тише. Впрочем, конечно же, жалостью это не было. Потому что с трудом может журчать ручей, чьи берега почернели от крови и окрасились в ее цвет. Крови тех, кто лежал в стороне направо. А потом звук и вовсе изменился, стал тяжелым, рокочущим, будто снова его возвращало на берега Арамана. Эленорэ с трудом договаривал слова песни уже даже мысленно. Не вязались светлые образы с этим местом, и меркли стремительнее, чем он их создавал. “Это только память…” - снова прошептали губы. Но и память бывает порой беспощадна. Он смутно догадывался, что там может оказаться дальше, и на мгновение остановился, закрывая лицо руками. Он даже в стороны, за ручей, где темнели какие-то фигуры, взглянуть боялся. Но надо было идти. Какая разница, умереть здесь или дальше, но если решил идти, пока можешь, нужно идти. Этим ты доказываешь то, что можешь. Кому и зачем он уже не знал. Скорее всего, уже только себе. А ещё он смутно понимал, что не идти будет хуже. Постояв какое-то время он двинулся дальше. На этот раз закрыв глаза, держась за стену, и изо всех сил стараясь не слышать этих звуков, доносящихся откуда-то. А звук приближался и становился сильнее. Да, это был звук прибоя, мерно и сильно бьющего в крутой берег. А в какой-то момент нога эльфа почувствовала мокрый пол. Эленорэ отшатнулся и зажал уши руками. Он не открывал глаз, но всё равно видел это море. Справа оно было более тихое, только вода мешалась с кровью, а слева - тёмное, холодное, оно билось о берега Арамана, уже ничем не угрожавшее, но лишь вчера поглотившее тех, кого он любил. Наверное, его опасения оправдались, жидкость под ногами была липкой, хоть и холодной. Он брел вслепую, натыкаясь на стены и развилки, но шум моря преследовал его. Эленорэ только плотнее зажимал уши руками. Это было нелогично, шум не утихал, но он продолжал это делать. Голова начинала болеть и в какой-то момент пришлось остановиться и прислониться к стене, чтобы не упасть. Это был только шум моря, но иногда казалось, что он слышит в нем то звуки битвы, то плач гибнущих в буре кораблей. И звуки появились, но не битвы, то были стоны и крики умирающих. Показалось, что его скрутили и вывернули, так, как обычно выжимают белье после стирки. Всё внутри сжалось так, что он уже дышал с трудом, а потом ноги подкосились и нолдо всё-таки упал на колени, по-прежнему не отнимая руки от ушей. Идти он уже не мог. Голова кружилась, а внутри всё словно связали в тугой жгут - он уже плохо отдавал себе отчёт в том, что происходит, только тело сжалось, пытаясь не пустить звуки внутрь и избавиться от боли. А спустя какое-то время звуки смерти сменились тяжелым, рокочущим голосом. “И всякое ваше дело обернется… и познаете вы бесчисленные страдания и бесчисленные слезы прольете...” В этот миг на него навалилось что-то тяжёлое: то, чего он уже не мог удержать. Эльф рухнул на пол, корчась, как от боли, но на этот раз боль шла изнутри, а не снаружи. По-прежнему зажимая уши, хотя слова были слышны, и они впитывались в душу, и кроме этих слов, казалось, уже ничего нет. Однако, известное нолдо проклятие прозвучало лишь раз. А потом наступила тишина. Звуки моря стихли, стоны и проклятия тоже, ни эха, ни шороха. Эльф лежал не шевелясь. Тишина давила на уши, но он уже не в силах был подняться. Да и незачем было. Что толку шевелиться, если всё равно в этом нет никакого смысла. Он лежал долгое-долгое время. И время будто застыло в этом месте. Но в один момент что-то изменилось в этом месте. Эльф остро почувствовал чужое присутствие. Обостренное предыдущими днями одиночество подало тревожный зов к замкнувшейся душе эльфа. Что-то нехорошее, опасное было рядом. Кто-то. И звук, тихий, шуршащий. И тихое чавканье. Иногда, когда Алькарину казалось, что он засыпает, он чуть двигался - приподнимал голову, или просто глубоко вдыхал и боль прогоняла сон. Потом это перестало помогать, а боль стала постоянной, у него начинался жар. Так было и раньше, и обычно Алькарин просто засыпал, чтобы дать телу отдохнуть, только вот сны в горячке обычно были кошмарными. И пить хотелось все сильнее. Наконец он понял, что может просто провалиться в беспамятство в любой момент и тогда уже не сможет разбудить брата, как обещал. Двинул рукой, не глядя, нашел ладонь Эленорэ, чуть сжал. - Проснись. Эленорэ... проснись. Тот слабо вздрогнул, открыл глаза и несколько секунд смотрел на Алькарина непонимающим взглядом. Потом в глазах появилась тревога. - У тебя лихорадка, - как-то сразу и безошибочно определил он. Быстро поднялся на локте и сел. - Сейчас дам тебе воды. - Не первый раз, - Алькарин попробовал улыбнуться. - Я не умираю, это и раньше было. Воды. Да. И... вина. Я может, спать буду лучше, если его выпью. Только вот жарко очень. - Я долго спал? - спросил Эленорэ, наливая воды. - Не знаю, - Алькарин посмотрел на него. - Я... бы еще дал тебе отдохнуть, но мне как-то нехорошо... а я обещал разбудить. - Тебе нужно было сделать это раньше, - ответил Эленорэ, поднимая ему голову и поднося миску к губам. - Если я знаю, что ты сторожишь, я могу спать очень долго. Пей… - И хорошо, - с уверенностью сказал Алькарин. - Я хоть что-то могу... Он пил медленно, но с жадностью, в горле все пересохло. - Теперь дурак ты, - ответил Эленорэ, но пояснять не стал. Со сна он казался пободрее, движения и голос стали более живыми, хотя красок там по-прежнему было мало. Он налил в миску вина и снова стал поить Алькарина. - Вкусно, знаешь, - вдруг сказал он, отдыхая после очередного глотка. - Вишня... или что-то... представляешь, где-то все это растет. И сейчас тоже... - Алькарин, не надо… - почему-то сдавленно произнес Эленорэ. - Пожалуйста, не надо сейчас… пей. Алькарин замолчал. Ему самому было больно вспоминать про то, что осталось где-то там, в прошлом мире, но если про это забыть, то останешься здесь навсегда. Нельзя рвать последние ниточки, как бы больно за них не тянуло. Но объяснять это Эленорэ не стал - можно и потом. А сейчас в ушах у него шумело, стены камеры чуть качались. С непривычки, после долгих дней голода, вино било в голову с первых глотков. Эленорэ поставил чашку на место, погладил его по голове. Потом намочил в воде какую-то тряпку и стал вытирать Алькарину лицо и шею, и везде, где не было ран и ожогов. - Хорошо... спасибо. Так - хорошо. Я сейчас... засну, наверное, - слова уже звучали не очень разборчиво, глаза Алькарин давно закрыл. Эленорэ не ответил, продолжая смачивать ему лоб. По щекам снова проложили дорожки слезы, но Алькарин вряд ли мог это сейчас видеть и Эленорэ их не вытирал. Спал Алькарин спокойнее, чем в прошлые ночи, когда собственный жар и лихорадка вплетались в сны и он снова стоял перед пылающим майя. Но что-то иногда прорывалось, он вздрагивал, стонал, что-то тихо неразборчиво шептал - не то просил о чем-то, не то уговаривал кого-то. Эленорэ все это время просидел рядом, иногда меняя тряпку на лбу и поднося к губам чашку. А больше ничего он сделать не мог. Только внимательно следил за состоянием раненого, на случай, если тот снова соберется умирать. Потом лихорадка спала, Алькарин затих и дыхание стало ровнее. Еще через несколько часов он проснулся, резко вздрогнув и открыв глаза, будто и не спал. Увидел Эленорэ, облегченно вздохнул. - Я подумал, мне это приснилось все. Как хорошо... Тот сидел рядом, держа руку у Алькарина на щеке. Только кивнул и потянулся за водой. Когда он убрал миску, Алькарин сказал: - Теперь ты. Выпей воды и поешь. Он старался говорить ровно, как будто это было обычное дело - напоминать Эленорэ про такие вещи. Но потом не удержался все-таки: - Странно. Про меня ты помнишь, а про себя... как-то не очень, похоже. Эленорэ удивленно покосился на него. - Странно, - согласился он как-то покорно. - Я не знаю почему. Налил воды и стал пить, напившись, устало взглянул на еду. Без особого интереса. - Но так, конечно, неправильно. И стал есть. - Эленорэ, так нельзя... - морщась, сказал Алькарин. - Ты не хочешь говорить о том, что больно, я понимаю... но иначе, тебя здесь словно нет. Я просыпаюсь, вижу тебя, и это так хорошо в первые минуты, но потом каждый раз становится очень страшно. - Алькарин, не надо… - кусок лепешки выпал из руки и Эленорэ закрыл лицо, снова царапая лоб и виски. - Не надо, пожалуйста… это слабость, я знаю, но я не могу… он победил, взял свое… они здесь сильнее… все. - Перестань! - Алькарин судорожно выдохнул, протянул руку, но достать до Эленорэ не мог, хотя тот был в каком-то шаге. - Не делай так с собой! Он, стиснув зубы, приподнялся, проклиная и свою беспомощность и то, что смысла в этом нет - опереться он мог на локоть и тогда бы дотянулся, если бы была правая рука. Зато мог чуть сдвинуться, оказаться ближе. У Эленорэ глаза расширились: один страх победил другой. - Ты куда?! Лежи! - он быстро подвинулся ближе. - Он же тебе сказал… пожалуйста, лежи. - Думаешь, мне есть дело до того, что он там сказал?! - Алькарина трясло от боли и злости, зато голос стал звонче и яснее. - Ты сам-то что делаешь с собой?! - Есть, - у Эленорэ в глазах жили тревога и страх, но на этот раз за друга, а не от воспоминаний и тьмы, живших внутри. - А если он выполнит обещание и прикует тебя к полу? - Велика разница будет, - зло сказал Алькарин. - Я и так встать не могу. - Однажды сможешь, а у него достанет злобы оставить тебя так надолго, - у Эленорэ лицо было отчаянным, и он сел так, чтобы Алькарину некуда было двигаться. Вздохнул, ссутулившись: - Совсем все плохо? - Совсем! - Алькарин еще не остыл и получилось резко. Потом, вздохнув, он поднял руку, провел ладонью по щеке Эленорэ. - Мы что-нибудь с этим сделаем, только ты мне помоги. Слышишь, Наро? Ты не один, и я не один, и мы оба еще живы. Они сильнее, но одной силы мало... и власти их на все не хватит. Эленорэ отвернулся и очень долго молчал, и только короткий жест рукой дал Алькарину понять, чтобы тот не вмешивался. По лицу текли слезы, хотя рыданий не было, он плакал тихо и молча. Наконец, справившись с собой, заговорил. - Алькарин, я понимаю, что иногда что-то не так. Разумом, и в основном благодаря тебе. А душа прячется. Пожалуйста, оставь ее. Пусть… отдохнет. За такие речи я в прежние времена отправил бы отдыхать любого из своего отряда, и счел бы его безумным и опасным, но… я тогда не знал, как бывает здесь. Я знаю, как бывает, когда не помнишь себя, когда утонули родители, я в Арамане тоже не помнил ничего. А ты сейчас вернул меня в реальность, и это хорошо, нельзя быть настолько жалким и нельзя настолько терять себя. Но не трогай душу. Видишь, тело почти цело, а она… не надо. Я могу жить разумом и упрямством, я хорошо умею это делать, может быть, даже подниму голову. В конце концов, нам с тобой по-своему даже есть чем гордиться - ты сдался на балрогах, я - на взгляде Гортхауэра… - по телу пробежала дрожь, но он закончил: - Но не трогай пока душу… не надо. Если хочешь поговорить, говори, а меня пока… не надо. - Хороший мой... - Алькарин обнял его за шею, только ладонью, дальше пришлось бы тянуться и вставать. - Ты просто не уходи, потому что иногда это выглядит, будто... навсегда. И знаешь, если бы я не решил, что ты умер и не собрался бы следом... может и не сдался бы. Я был дурак, нельзя терять надежду. Эленорэ странно взглянул на него, губы скривились, словно от недобрых мыслей. - Надежда - странная штука, - хмуро ответил он. - Я мало с ней знаком. - А я знаю, - спокойно сказал Алькарин. - Все-таки я тебя немного знаю... Но мне - нельзя. - Вот и не теряй больше, - ответил Эленорэ и отвернулся. Он даже стал почти похож на себя прежнего, только мрачности прибавилось. - Не исчезай больше, - в тон ему ответил Алькарин. Потом судорожно вздохнул. - Столько... чудовищного было. И я не про балрогов. А я... я даже поговорить ни с кем не мог. Гиллин и так напуган был, его самого надо было как-то поддержать... Эленорэ молчал, глядя в сторону, не на Алькарина. Потом вздохнул, видимо, приняв какое-то решение. - Расскажи. - Потом... - Алькарин чуть дернулся, руку прижал к щеке, туда, где коркой стянуло рану. - Ты.. поешь, а то я тоже забуду. Я-то не хочу... сложно помнить. Эленорэ налил в миску воды и пересел к нему. - Сейчас. Попей. - Только что пил, - напомнил ему Алькарин. Он мог бы и молча выпить еще воды, но каждый раз это было довольно болезненно и приходилось какое-то время ждать, пока уйдет боль. А сейчас он и так растревожил раны. Эленорэ не настаивал, отставил миску, перебрался к еде и стал есть. Как и раньше, без особого энтузиазма, но это надо было делать. Словно он выполнял работу, необходимую, но все же работу. - Возвращайся потом, ладно? Мне... холодно и вообще. Два шага, а кажется далеко. - Холодно? - Эленорэ оставил еду, перебрался поближе, потрогал его лоб и нахмурился. - Много крови потерял... не ел. И тут... не жарко вообще, - Алькарин накрыл его руку своей. - Я и раньше мерз, помнишь? Эленорэ еще похмурился, потом высвободил руку, налил в миску вина. - Вот это выпей, пожалуйста. - Разбавь. А то снова засну. Раньше Эленорэ бы пошутил, что Алькарин капризничает, сейчас не стал, просто молча разбавил, и принес снова. Смахнул с лица прядь волос, осторожно поднял ему голову и поднес миску к губам. Разбавленное, вино казалось не менее вкусным, но в голову ударяло меньше. - Знаешь, я и петь теперь не могу, - печально сказал Алькарин. - В груди жжет все, даже дышать больно. Эленорэ отставил чашку и лег рядом. - Мне надо отдохнуть. Если засну, разбуди, я просто полежу. И закрыл глаза. - Ага... конечно, - беззвучно сказал Алькарин. Будить его он, разумеется, не собирался.