Гул шумной Энтавы слышался всё тише по мере того, как далеко мы от неё уходили. Мне вновь стало неловко от того, в какую минуту нашёл нас Древобрад, и очень неуютно без Леголаса, но таково было решение хозяина Фангорна, и противиться ему ни я, ни муж не могли. Были тайны, которые зародились ещё до нашего появления на свет, до моего - уж точно, и узнать о них мне предстояло в одиночку. Возможно, они так глубоки, что их нужно хранить, не доверяя даже самому близкому, чтобы не волновать, не тревожить его.
Придерживаясь русла реки и всё же постепенно углубляясь в чащу, могучий энт размеренно шагал, казалось, негнущимися в коленях, толстыми, как стволы деревьев, ногами, что-то беспрестанно говоря самому себе; значение этих слов, при всём желании, я бы даже отдалённо понять не смогла, поэтому с интересом рассматривала неприступной стеной окружающие нас деревья. Они были величественны и неимоверно стары. Покрытые толстым слоем мха стволы их были невероятно широки, казалось, внутри можно прорубить комнату и спокойно жить. Конечно, я только шучу, хорошо, что они не слышат моих мыслей о прорубке. Хотя, проредить ненужную поросль, порой превращающуюся в непроходимые дебри, не мешало. Им бы самим стало легче дышать. Скрюченные, торчащие из земли корни, узловатые раскидистые ветви, густые золотящиеся кроны, сквозь которые так редко пробиваются солнечные лучи, неспешно опадающие, парящие в воздухе желтые листья - всё это навевало мысли о лесных кикиморах и леших, сказки о которых я слышала ещё в раннем детстве, которое казалось сейчас покрытым туманной пеленой, как и вся та часть жизни, что прошла в мире, где отец укрывал меня от Саурона. Поначалу я удивлялась тому, как легко строптивая Шарлотта адаптируется, меняется в Средиземье, но потом и сама почувствовала то, как быстро здесь стираются, теряют свою реальность воспоминания о том, что происходило в другом мире. Они были, они никуда не исчезали, но казались лишь дымкой, лишь туманным сном. А ещё я видела, как счастлив возвращению в Средиземье Эрамииль, как полнится его сердце радостью и тихим ликованием. Наверное, поэтому я так и не решилась поведать ему о том, что он зря покинул со мной этот мир, что Тёмный Властелин всё равно нашёл его, и столкновение мессеров в то памятное декабрьское снежное утро было его попыткой убить моего отца, чтобы вернуть меня в Арду. И наверное хорошо, что у него это частично получилось. Да, я прошла через множество горьких испытаний, но взамен получила своего любимого, жизнь без которого не имела бы смысла, и в конце этих испытаний мы с отцом оба оказались на родной земле. Хотя, конец ли это? Быть может, тропа, по которой сейчас шагает энт, - это только начало пути? Пути, который мне нужно пройти, чтобы исполнить своё предназначение?
- Позвольте мне у вас спросить, Древобрад, - вновь решилась заговорить я, когда энт ненадолго прервал хрипловатое бормотание. - В своё время мой брат Арагорн воспротивился моему желанию побывать в вашем лесу, да и владыка Келеборн предостерегал нас против Фангорна, говоря о том, что разгуливать здесь опасно, можно и в западню угодить.
- Значит, вот так и сказал? - насмешливо отозвался Древобрад. - А ведь я мог бы сказать тоже самое, направляйся вы в его владения. Стерегитесь попасть в западню Лаурелиндоренана! Так называли его эльфы в давние времена, а теперь нашли имя покороче - Лотлориэн. Наверное, они правы, и ныне он увядает, а не растёт. Когда-то он звался Краем Поющего Золота. Ныне же его имя Цветок Грёз. Это странный край, не многие смельчаки решаются направиться туда. Удивительно мне было слышать от твоих друзей-хоббитов, что вы смогли оттуда выбраться. Но ещё более удивительно, что вы смогли туда попасть. Пришлые не бывали там уже многие годы. Дивный лес, непостижимый, как и мой. Сюда приходят печалиться, да, именно печалиться. Лаурелиндоренан линдеорендор малинорнелион орнемалин, - медленно, удивительно звучно протягивая гласные, пропел энт. - Мне кажется, они там отстают от мира. Мир меняется. И здешний край, и всё, что лежит за границами Золотого Леса, - уже не то, каким было, когда Келеборн был молод. Таулериломэа тумбалеморна Тумбалетауреэа-Ломэанор.*
- А Фангорна уже коснулось дыхание новой жизни? - изумилась я, настороженно глядя на старую раскидистую иву, что, казалось, тянет свои длинные, словно полипы, ветви, чтобы кого-то схватить.
- И да, и нет, - ответил энт, - сам не постигая многое, я не могу судить об этом. Не многие из нас остались истинными энтами, иные уснули - одеревенели. Ну а деревья - они большей частью и есть деревья, но некоторые пробуждаются. Они совсем иные, и не многие из них становятся энтами. Это происходит постоянно. Когда такое случается с деревьями, то оказывается, что у некоторых из них дурные сердца. Знавал я старые древа в нижнем течении Энтавы. Увы, их давно нет, славные были деревца, дуплистые, прямо на глазах в труху иссохлись, а, поди же ты, - чисты, что твой юный листок. А внизу, в долине встречались мне совсем другие. Гулкие, как колокола, но насквозь испорченные. И, похоже, эта порча распространяется. Здесь всегда были опасные места. Кое-где и вовсе чёрные пятна.
- Как в Пуще на севере?
- Кгхумм, кгхумм, хуже, гораздо хуже. Пока над севером нависала Великая Тьма, она пробуждала всё дурное. Здесь совсем другое. В Фангорне есть долины, над которыми никогда не простиралась тень, и деревья там постарше меня. Мы делаем всё, что в наших силах. Высаживаем, растим, наставляем, расчищаем. Не пускаем беспечных путников, куда не следует. Мы, энты - пастыри древ, но теперь нас осталось очень мало. В чём-то схожие с эльфами, мы не так заняты собой, как люди, и глубже вникаем в суть вещей. С другой стороны, в нас есть и человеческие черты - сами, меняясь быстрее, чем эльфы, мы скорее постигаем происходящие перемены. Иных моих сородичей не отличишь от деревьев - они засыпают и уже едва шепчут. Многие же деревья, напротив, бодры и могут говорить со мною. Конечно, это пошло от эльфов. Они пробуждали деревья, учили их говорить и сами учились древесной речи. Первые из эльфов хотели разговаривать со всем живым. Но потом восстала Великая Тьма, и они ушли: уплыли за Море или укрылись в заповедных долинах, где сложили песни о днях, что никогда больше не вернутся. Никогда! А ведь было время, когда отсюда до Лунных Гор тянулся великий лес, в котором жили твои дивные сородичи, разбивая сады и помогая нам в заботе о деревьях. Всё это называлось Восточным Краем. Знала бы ты, дитя, какой простор здесь был! Я мог гулять день за днем, слушая песни и смех эльфов и напевая сам. Здешние леса были как в Лотлориэне, только сильнее, гуще, моложе. А уж каким дивным ароматом дышали эльфийские сады!
Древобрад умолк; несмотря на свои огромные размеры он ступал почти бесшумно, затем стал бормотать что-то несвязное, вскоре вылившееся в негромкую песню.
По долам ивовым Тасаринана, бывало, бродил весной.
Ах, запахи, ах, цветенье вешней долины Ивовой!
И это было прекрасно.
Под вязами Оссирианда я проживал лето.
Ах, ветер, ах, музыка летнего Семиречья!
И это было ещё прекрасней.
С буками Нелдорета встречал я осень.
О золото, о багрец - осенний Таур-на-Нелдор!
Лучшего не пожелаешь!
К соснам на Сосновое Взгорье зимой восходил я.
Ах, ветер, ах, белизна и чёрные зимние ветви Ород-на-тона!
И возвысил я голос, и восславил я небо.
А ныне все эти земли канули на дно морское,
Мне же остались Дол Рока, Чернолесье, Тёмные Кущи
И владенья мои в Фангорне,
Где долгие корни,
Где годы лежат пластами, как листья в Тауреморналоме.
Песнь, в которую, кажется, вслушивался каждый лист осенней чащи, отзвучала, и с последним замершим словом в лесу воцарилась звенящая тишина. На сердце у меня стало невыносимо тоскливо от сказанья о минувшей радости; вспомнив песенку, что пели мы с Фродо и Сэмом в сосновых рощах Разлога, под молчаливое одобрение Древобрада я затянула её незамысловатые слова.
Из блеска первой луны,
Из юного солнца лучей
Боги создали клад
Песней волшебной своей,
И серебро засверкало
В травах просторов степных,
И золото полнило волны
Бурных потоков седых.
Прежде, чем гном проснулся,
Дракон расправил крыло,
Или земля обнажила
Огненное нутро,
Прежде, чем вырыли ямы,
В глубоких долинах лесных
Жили древние эльфы,
Хранители чар колдовских,
И дивные вещи творили,
И нет их в мире ценней,
И пели, когда создавали
Короны своих королей.
Давно те песни замолкли —
Свершился суровый рок,
Цепи их заглушили,
Пресек их стальной клинок.
Алчности в темных чертогах
Чужды песни и смех,
Трясется она над богатством,
Что копит в тайне от всех,
Валит изделия в груды
Из золота и серебра;
Тем временем эльфов обитель
Стала пуста и темна.
В гулкой черной пещере
Жил старый-престарый гном,
Весь век просидел под горою
Над золотом и серебром.
С молотом и наковальней
Расстался он только тогда,
Когда от вечной работы
Высохла в кость рука.
Чеканил одни лишь монеты
И звенья богатых цепей,
Надеясь, что купит этим
Могущество королей.
Но слух его притупился,
И зренье стал он терять,
И скоро гному осталось
Лишь камни перебирать.
Губы его посерели,
И все же в улыбку ползли,
Когда меж скрюченных пальцев
Алмазы на пол текли.
За стуком их не расслышал
Тяжкой поступи он,
Когда y реки приземлился
Юный свирепый дракон:
Огнем дохнул сквозь ворота,
От сырости стылой ярясь,
И кости гнома упали
Пеплом в горячую грязь.
Под голой серой скалою
Жил старый-престарый дракон,
Сверкая от скуки глазами,
Лежал в одиночестве он.
Юность давно умчалась,
И пыл свирепый остыл.
Сморщенный и шишковатый
Ящер в изгибе застыл
Над кучей сокровищ, направив
К ним думы, и зренье, и слух;
За многие, долгие годы
Огонь в его сердце притух.
В скользкое брюхо вдавились
Камни бесценной броней,
Запах монет вдыхал он
И блеск освежал их слюной,
Все ценности, что хранились
Под сенью обширных крыл,
Помнил с первой минуты
И ничего не забыл.
На жестком ложе вздыхая,
Дракон о ворах помышлял,
И в снах своих беспокойных
Нещадно их истреблял:
Теплое мясо глотал он
И кровь горячую пил…
Довольный сквозь дрему собою
Уши змей опустил.
Звон кольчуги раздался,
Но дракон не слыхал,
Как юный отважный воин
Вызов на битву кидал.
Зубы — кинжалы y змея,
А шкура тверда, как рог,
Но полыхнул в подземелье
Яркий заветный клинок.
Вскинулся ящер, и тут же
Свистнул жестокий удар,
Тело рассек и мгновенно
Век старика оборвал.
Сидел на высоком троне
Старый-престарый король,
Грел бородою колени,
Слушал суставов боль.
Ни песни, ни вина, ни яства
Его развлечь не могли:
К тайному подземелью
Мысли его текли,
Где в сундуке огромном
Под низким сводом лежат
Золото и алмазы,
С боем добытый клад.
Дверь того подземелья
Засов железный держал,
Проход к той двери тяжелой
Один лишь владыка знал.
Слава его угасла,
И суд неправеден был,
Мечи его приближенных
Долгий покой затупил.
Замок пустеет, ветшает,
Запущен дворцовый сад,
Зато под рукой королевской
Хранится эльфийский клад.
Не слышал рогов он раскаты
На перевале в горах,
Не чаял запаха крови
На смятой траве в степях…
Замок его полыхает,
Рыцари все полегли,
В холодной глубокой яме
Свои он окончил дни.
Лежит в глухом подземелье
Древний-предревний клад,
За всеми забытой дверью
Ничей не смущает он взгляд,
К этим угрюмым воротам
Смертных следы не ведут,
На старых могильных курганах
Травы забвенья растут.
Мертвых сон не тревожат
Трели птиц в вышине,
Дyет соленый ветер
В чистой небес синеве,
Дyет над темной горою,
Где Ночь хранит древний клад,
Пока круг времен завершится
И эльфы вернутся назад.
- Эльфы уже не вернутся, - задумчиво промолвил энт. - Как возможно и те, в ком мы так нуждаемся.
Было уже давно за полдень, и ветви деревьев начинали отбрасывать уверенную тень, когда впереди меж мшистых стволов я увидела крутые тёмные склоны: мы добрались до самого подножия гор. С высоты, прыгая с уступа на уступ, навстречу нам с шумом стремился поток - здесь брала своё начало звонкая Энтава. Справа тянулся длинный, поросший изумрудной травой склон, на котором не было деревьев, лишь кое-где тянули к солнцу тонкие ветви кусты степного миндаля. Как здесь должно быть красиво весной, в мае, когда он цветёт, роняя на траву невесомые розовые лепестки, и в воздухе разносится пьянящий нежный аромат. Здесь было удивительное небо: в его высокой голубизне даже сейчас, днём, можно было различить мерцание далёких звёзд.
Почти не замедляя шага, Древобрад направился вверх по склону, и неожиданно я увидела широкий проход в скальном уступе. По обе стороны от него, переплетаясь кронами, словно образуя арку ворот, высилось два огромных дуба. Как только энт приблизился, ветви поднялись и листья приветственно зашелестели. За древами открывался широкий, ровный зал, только без крыши, отвесные стены его достигали в высоту пятидесяти футов. Вдоль стен росли молодые деревья - стройные берёзы, тонкие рябины и пушистые ели. В глубине сотворённого природой естественного зала высился утёс, у подножия которого находился небольшой грот со сводчатым потолком - единственной крышей этого зала, если не считать ветвей, что почти смыкались над головой. Маленький водопад ниспадал с утёса, образуя перед входом в грот искрящуюся завесу серебристых брызг. Вода собиралась в каменный бассейн между деревьями, переполняла его и струилась ручейком вдоль тропы, чтобы вскоре соединиться с Энтавой.
- Вот мы и дома, - сказал мне Древобрад. - Это подножие Последней Горы. Мы проделали долгий путь, а впереди у нас длинный разговор, поэтому здесь и заночуем. Наверное, ты очень устала? Сейчас я тебя напою, и ты будешь расти, как молодая вишня в степи.
Не могу сказать, что действительно сильно устала, ведь я не своими ногами проделала этот неимоверно длинный путь, скорее потрясённая открывшейся красотой, занятая восхищённым созерцанием, была молчалива.
Задержавшись на мгновенье возле утёса, сделав глубокий вздох, энт, прикрыв меня ладонью от брызг, шагнул сквозь водную стену в глубь. В гроте стоял высокий шестифутовый каменный стол и огромная, покрытая сухими листьями, мхом и травой кровать, но более ничего: ни скамьи, ни стула - не было. Усадив меня на стол, Древобрад взял два больших сосуда, наполнил их водой из ручья и поставил на стол. Держа над ними ладони, он стал тихо шептать заклинание, и вскоре сосуды начали светиться, словно наполненные солнечными лучами; оглянувшись, я увидела, что так же светятся тонкие струи водопада, листва на деревьях и даже мягкая трава в зале. Удивительно! Всё было точь-в-точь таким, как весной описывали мне Мэрри с Пиппином, а ведь я тогда усомнилась, да простят мои милые хоббиты, решив, что они преувеличивают.
- Пей, - протянул мне энт один из сосудов. - Пей, и ты хоть чуток догонишь своего мужа в росте.
Это только показалось, или Древобрад, смеясь, подмигнул мне? Приняв глиняный сосуд из его рук, я с недоверием сделала из него несколько глотков. По вкусу питьё напоминало воду из Энтавы, но всё же имело какой-то особый привкус. Он был едва уловим, но всё же почему-то напомнил мне те вечера, когда я, ростом достававшая отцу лишь до середины бедра, смеясь, носилась по парковым аллеям; в воздухе кружились белые цветы, осыпающиеся со свечей каштанов, и в нежном плеске звенели фонтаны. Неожиданно напиток начал действовать: бодрость разлилась по всему телу, от кончиков пальцев на ногах до макушки. Волосы словно зашевелились и, ещё сильнее завившись в непослушные локоны, казалось, стали ощутимо расти. Ох, итак их долго расчесать по утрам не могу, а если они сейчас своей длиной достигнут колен, то всё - все мои дни будут посвящены только им.
Очень долго пивший из своей чаши энт взглянул на меня, и глаза его тут же наполнились одобрением.
- Ну, вот так - гораздо лучше, - закивал он. - До плеча сыну Трандуила тебе по-прежнему далеко, но всё же неплохо.
Недовольно сморщив от этого замечания нос, я всё же хихикнула. И впрямь, хорошо, что Древобрад оставил Леголаса на берегу Энтавы. Моему возлюбленному такие напитки просто вредны, иначе мне точно, чтобы поцеловаться с ним, придется на стул залазить.
Допив из своего сосуда, энт поставил его на стол и вновь устремил на меня долгий взгляд своих загадочных, наполненных мудростью глаз.
- Поведай мне, дитя, что тебе известно о том, как развивалась борьба с Тёмным Владыкой, - наконец промолвил он. - Сюда, в Фангорн, вести стекаются крайне медленно, уверен, ты многое можешь мне рассказать.
Разумеется, я могу многое сообщить ему, ведь, хоть энт этого и не знал, прошла через всю Войну Колец и могла удовлетворить его интерес. Не видя более смысла скрывать что-то о Кольце Всевластия, я начала с того, что узнала о Нём на Совете. Рассказ получился очень долгий: он был о Дружестве и пути через Морию в Лотлориэн, и мнимой гибели и возвращении Митрандира, о битвах у Хельмовой Крепи и на полях Пеленнора, о лживых пророчествах Сарумана, уничтожении Кольца и падении Башни Ока, об отчаянном сражении у врат Мории и коронации моего брата. Древобрад слушал очень внимательно, часто эмоционально высказывался и задавал сотни самых неожиданных вопросов, дивясь мужеству сплотившихся в войне людей и силе духа маленького хоббита Фродо Бэггинса. Не раз на моих глазах выступили слёзы, когда я в подробностях описывала прожитые в войне дни, умолчав лишь об одном - о своём пленении и заточении в стенах Мордора, но мой слушатель был так увлечён, что не заметил этой маленькой запинки, ведь интересовала его не моя скромная персона, а ход событий в целом. Когда же с моим рассказом было покончено и на все вопросы найдены ответы, я попросила хозяина Фангорна наконец рассказать мне о постигшем его несчастье, излечения от которого он искал у Эрмулда.
- История эта долгая и печальная, - промолвил он, помолчав. - Когда мир ещё был молод, а по обширным диким лесам бродили лишь перворождённые эльфы, мы, энты, жили вместе со своими жёнами. Энтийскими девами. О, моя прелестная Фимбретиль, Зелёная Веточка, как легка была её поступь в дни нашей юности! Но сердца наши стремились к разному. Энты дарили свою любовь огромным деревьям и дремучим лесам. Они блуждали по склонам высоких холмов, пили из горных источников и ели лишь те плоды, что деревья сами роняли им под ноги. Сдружившись с эльфами, они научились говорить с деревьями. А энтийским жёнам больше по душе были маленькие деревца. Их манили луга у опушек, взоры их радовали цветущие по весне дикие сливы, яблони и вишни, летняя зелень пойменных лугов и высокие травы, колосящиеся осенью. Они не хотели разговаривать с растениями, точнее, не желали слушать, но требовали, чтобы те внимали их речам и повиновались. Энтицы повелевали древам расти, цвести и плодоносить так, как находили это нужным, ибо стремились к порядку и изобилию: они считали, что всему должно быть своё место, а что за место - решать только им. Так и получилось, что они взрастили сады и стали жить там. Ну а мы, энты, продолжали странствовать и забредали в их сады лишь время от времени. Потом, когда с севера пришла Тьма, энтийские жёны переправились через Великую Реку. Там зацвели новые сады, раскинулись новые поля, и мы стали видеться ещё реже. Тьму одолели, и сады наших жён стали прекраснее прежнего - спелым зерном наливались колосья на их нивах. Многие люди прознали об умении энтийских жён и высоко чтили их, тогда как мы оставались для людей только легендой, схороненной в сердце леса. Однако, мы - здесь, а сады наших жён сгинули. Край, где они цвели, теперь прозван Бурыми Землями. Помню, давным-давно - тогда Саурон воевал с людьми из-за Моря - мне захотелось вновь повидать Фимбретиль. С последней нашей встречи она запомнилась мне прекрасной, хотя уже и тогда мало походила на энтийскую деву прежних времён. Пребывая в неустанных трудах, энтийские жёны даже не замечали, как сгибались их спины, волосы выгорали на солнце до цвета спелого зерна, а щёки становились похожими на красные яблоки. Только глаза всегда оставались глазами нашего народа. Мы переправились через Андуин, но нашли на другом берегу пустыню. Всё было сожжено и выкорчевано, ибо по этому краю прокатилась война. От энтийских жён не осталось и следа. Мы долго звали их, долго искали, долго расспрашивали всех, кого только могли. Одни говорили нам, будто видели, как энтийские жёны шли на восток, другие - что они удалились на запад, третьи указывали на юг. Но мы не нашли их, не нашли нигде. Велика была наша печаль, но леса призывали нас вернуться - и мы вернулись. На протяжении нескончаемых лет мы, то и дело выходя на поиски, забредали очень далеко, выкликая прекрасные имена. Но время шло, и мы выходили всё реже, а странствия наши становились всё короче. Теперь бороды наши длинны и седы, но память об энтийских жёнах жива. Эльфы сложили немало песен о наших поисках, некоторые из них дошли и до людей. В своём отчаянии, услышав от эльфов о твоём деде, который обладал великой силой целить, помогать в печалях и разгадывать сложнейшие тайны, я отправился на его поиски, которые довольно скоро увенчались успехом. Светлейший из эльфов, выслушав меня, ответил, что помочь нашей беде можно, но это не в его силах. Однако же, родится в Арде дева его крови и рода, которая сумеет, неся дар жизни, вернуть нам нашу утрату. Эрмулд велел мне набраться терпения и ждать твоего рождения, дитя. И я много столетий терпеливо ждал, чтобы взглянуть сегодня в твои глаза. Также твой дед сказал, что мы обретём своих жён и сможем продолжить свой род, лишь когда потеряем всё, что имели. Но оглянись вокруг - в древности Саурон уничтожил сады, да и от наших лесов ныне мало, что осталось. О том была сложена эльфийская песня. В прежние времена её распевали по всей Великой Реке. Слова её и по ныне живут в наших сердцах. Слушай, я спою тебе:
Энт
Когда вскипает вешний сок и зеленеет лист,
Когда с водой играет свет и горный воздух чист,
Когда легко шагать и петь, тем воздухом дыша,
Вернись ко мне! Вернись ко мне! Земля моя хороша!
Энтица
Когда цветёт весенний сад и зелены поля,
Когда сверкает, словно снег, цветущая земля,
Когда легко работать мне, цветением дыша!
Я не вернусь! Я не вернусь! Земля моя хороша!
Энт
Когда по-летнему тепло, и полднем золотым
Деревья спят и видят сны под пологом густым,
И ветер западный поёт в тени лесных палат -
О, сколь прекрасна моя земля! Вернись ко мне назад!
Энтица
Когда по-летнему тепло, на ветке зреет плод,
И нива стала золотой, и в улье - сладкий мёд,
Пусть ветер западный зовёт, я не покину сад -
Покуда солнце светит мне, я не вернусь назад!
Энт
Когда последняя зима придёт вслед за зимой,
Погибнет лес, и небеса беззвёздной станут тьмой,
Восточный ветер налетит, всё на пути губя,
Тебя я буду звать, искать, и я найду тебя!
Энтица
Когда в конце придёт зима и мгла падёт во мгле,
Земля умрёт, и станет труд бесплоден на земле,
Я буду знать, я буду ждать - друг друга мы найдём!
Одной дорогой мы пойдём под ледяным дождём!
Вместе
Одной дорогой мы пойдём на запад, на закат,
Где землю новую найдём и новый лес, и сад.
Чувствуя ком, что горько першил в горле, понимая, чего мне это может стоить, ответив на полный печали взгляд Древобрада, я дала ему обещание, которого он столько столетий ждал.
- Я найду их, я верну Фимбретиль...
