Незаконченный портрет

«Мой дом – Шэньси-Ганьсу-Нинся*, я обычная девочка, езжу на белом коне, держу свой пистолет при себе и несу цветок ириса в своих волосах…» Сестренка Чун-Ян прыгала вокруг Яо, радостно напевая веселую мелодию, которую она только что выучила. Прекрасный цветок ириса был вплетен в ее косички – очаровательное зрелище. Его сестра обернулась, словно маленькая фея, а затем, ее черные косички превратились в темно-русые, а вместо ириса, в волосах появился цветок герани. «Дай мне погадать, и я гарантирую, что ты найдешь самую лучшую любовь на свете». Он отказался, так как направлялся на фронт. Все его боевые товарищи были окружены родственниками и друзьями, кроме него одного. Он жалел себя, но вдруг с неба спустилась девушка на первый взгляд красивее самой богини Чанъэ** и протянула ему мешочек в руке. Ее глаза были полны слез. Он набрался смелости и поцеловал ее, но она внезапно растворилась, оставив на своем месте две пары глаз, таивших в себе огромную боль. Светлых глаз Вани Брагинского и темных глаз – мамы Яо. — Мама… ― прошептал Ван Яо. Постаревшая мама присела рядом с ним и положила его голову к себе на колени. Теплые пальцы гладили его потрепанные черные волосы. Она дала ему немного воды и, внезапно, вся боль прошла. Только его мама обладала такой силой… ― Смотрю на тебя и понимаю, что ты уже не ребенок, — сказала мама тихо, чтобы только он мог ее услышать. Но прежде, чем он успел что-либо ответить, она продолжила, как будто разговаривая сама с собой: ― Но я верю, что ты хороший мальчик. Как они посмели избить тебя! Я слышала все с кухни… Сколько тебе лет? Примерно как моему Ванечке? Нет, скорее, как Наташеньке. Я так мечтаю о том, чтобы мои детки вернулись домой. Я мечтала, но все, кто пришел – это кучка воров. Немецкий командир и его любовница забрали наш дом. Одно дело, если бы она была немкой, но она русская… — Мама, милая мама! ― Ван Яо пытался отблагодарить женщину всем сердцем, но услышал крики снаружи. Через мгновение один из солдат приказал старой женщине выйти. В комнату быстро вошла одетая в дорогую одежду девушка и закрыла за собой дверь. Весь мир закружился перед его глазами. Перед ним было прекрасное лицо выжженное на его сердце будто раскаленным утюгом. — Ну, почему это ты… ― со слезами на глазах, она бросилась к нему, точно так же, как тогда на вокзале, она бросилась к нему, чтобы отдать свой подарок. — Ну, почему это ты… Лера? ― он бездумно повторил ее слова, до сих пор сражаясь с пульсирующей болью в груди. Он даже попытался сесть и пододвинуть колени к груди, чтобы она не видела всех его ран и синяков не теле. — Ну почему это был ты?! – она тихо всхлипнула. ― Я увидела твой мешочек на столе. Если бы я знала, что это ты, я бы не закричала, когда увидела тень за домом прошлой ночью… Он широко раскрыл свои глаза, словно слепой, пытаясь осмыслить каждое слово, слетавшее с ее губ. Но ее слова были словно скоплением мух, гудящих около его ушей, вызывая головную боль и тошноту. — Яо, ты не переживай, что кто-то может услышать нас. Я солгала господину Фрицу, нет, майору, что я могу заставить тебя заговорить. Поэтому он разрешил мне войти. Он всегда слушает меня… ― она вдруг заметила выражение лица Яо и тут же добавила: ― Он ушел для какой-то работы. Охранники не понимают русского, ты можешь говорить все, что угодно. — Что я могу сказать? ― с трудом произнес он. Виноваты ли были травмы и холод, что румяные щеки и каштановые волосы были размыты в его видении? Однако, на долю секунды он вспомнил героические истории про шпионов. Стараясь терпеть колющую боль, он пододвинулся к своей подруге поближе. — Скажи мне, Лера, что ты так же как и я работаешь разведчицей. Но только твоя задача куда более опасна, чем моя, правда? Скажи мне, это так? Услышав его слова, Лера горько улыбнулась. — Я не буду лгать тебе. Я самый обычный человек. Откуда у меня мужество, чтобы бороться? ― Но почему ты вместе с этим майором? Он бил тебя? Или угрожал твоей семье? Лера вдруг закрыла лицо обеими руками. Когда она грустила в школе, она делала точно так же. Если бы не головокружение, и не тот факт, что обе руки Яо были связаны за спиной, он бы как раньше погладил ее худенькое плечо и сказал что-нибудь утешительное, как тогда в школе. Хриплый приглушенный голос вырвался сквозь пальцы девушки. — Никто меня не заставлял. Я делаю это по собственному желанию. Я навещала своих родственников в Рогачево, когда немцы пришли… жизнь не была легкой, вот я и подумала, что возможно, если я останусь с ними, мне будет проще. Прошло уже два месяца… Холод, головокружение, нервозность и сильная боль исчезли в мгновение ока. Ван Яо был спокоен. Ни ненависти, ни отвращения, только безграничная пустота и безразличие. Он подвинул свое тело так, чтобы у него получилось опереться на стену. Хотя это могло принести только больше боли, он больше не чувствовал её. ― Ты сдала меня по собственному желанию, глупая девчонка… Если бы не она, закричавшая прошлой ночью, Яо с Ваней благополучно бы вернулись к своим. Когда немецкий майор мучал Яо, тот действительно скучал по Лере. Ведь это с ней он танцевал вальс на выпускном вечере. Это она пела «Катюшу», когда провожала его на фронт, заставляя Яо верить в то, что он словно солдат из этой песни защищает эту милую девушку. Это она со слезящимися глазами протянула ему мешочек ручной работы, который он хранил возле своего сердца. И это из-за нее он чувствовал себя виноватым в том, что слишком сблизился с Ваней. Даже здесь была она! ― Ваня… Ваня, прости меня! ― сказал он еле различимым голосом, а затем закрыл глаза.