Незаконченный портрет

Иван редко рассказывал другим о том, что произошло тем вечером. Это больше напоминало вымышленную историю. Не используя автомат (чтобы не привлекать внимания врагов), он воспользовался только кинжалом, чтобы убить сразу троих солдат, прежде, чем они успели бы что-то понять. После этого, он нес на себе паренька, находящегося без сознания, стараясь как можно скорее покинуть деревню. Раньше дорога ведущая в лес казалась маленькому Ване очень короткой, но сейчас у него было ощущение, что ей нет конца. За всю войну Иван совершил достаточно много подвигов, но настолько чудовищной ночи, подобной этой, в его жизни больше не случилось. Потому что не было другого человека, с телом, покрытым множественными ранами, человека, ходившего босиком прямо по его сердцу. Не было другого человека с такими же выразительными темными глазами. Когда они почти добрались до леса, он услышал мужские крики, вой сирены и звуки приближающейся толпы людей, выбегающих из деревни. — В лес! ― услышал он голос мужчины, заставляющий сердце Ивана болезненно напрячься еще раз – это был голос его друга Димки. Чтобы получить награду, он сдал своего друга Мишку, а теперь вел охоту на еще одного своего друга — Ваню. Горечь отчаяния накрыла Ивана с головой. Все, кто играл вместе с ним в лесу, знали где он может спрятаться. Если бы только Димка был на его стороне… — Черт возьми! ― выругался Иван вполголоса. И тут, он вспомнил место, где его никогда не могли найти друзья. Благодаря своей детской эгоистичности, он сохранил это место в тайне. Но откуда он мог знать, что это место спустя годы спасет жизнь ему и его дорогому Яо? — Из-за тебя Мишку вздернули на виселице! Из-за тебя погиб Егоров! Из-за тебя Яо пытали… и из-за тебя я сейчас несу его, чтобы не дать его погубить! У нас у всех будет лучший конец, чем у тебя. Давай, ори! Ищи нас! Привел захватчиков на собственную родину и помогаешь им! Когда я вернусь в Березу, то собственноручно покончу с тобой… Он чувствовал себя последним сыном русской земли, несущим последнее оружие и охранявшим последний плацдарм. Как будто вся надежда на удачный исход этой войны лежала на нем. С редкой для себя нежностью, на которую он был только способен, он посадил Ван Яо себе на колени, снял замерзшую гимнастерку с его тела, крепко обнял того, обернул свою шинель вокруг него и застегнул. Это не заняло много времени, но он успел насчитать множество ужасных ран на теле Яо, которые рваная рубашка была не в состоянии скрыть. Сцена переодевания Ван Яо в доме у старика Михалыча вновь всплыла в его памяти вместе с резкой колющей болью. ― Эх ты, — его губы прижались к уху Ван Яо, ― как же ты вынес это? Только сейчас, когда юноша находился в его руках, Иван осознал, каким Яо был маленьким. Словно младенец, спящий в колыбели. Темноволосый юноша положил свою голову на плечо Ивана и зарылся лицом ему в шею. Брагинский вытащил обе руки из шинели, чтобы обнять Яо, так же, как тот сейчас обнимал его. Иван не мог вылечить его раны, все, что он мог делать в этот момент – это согревать окоченевшее тело своего друга. Он подышал теплым воздухом на холодное лицо. — Я знаю, что когда ты проснешься, то будешь чувствовать только боль, но пожалуйста, не спи, ― произнес он рядом с губами Ван Яо, — может быть во сне твои мучения продолжаются? Но если ты проснешься и увидишь меня, то поймешь, что все закончилось… Чтобы успокоить его сон, Ваня поднял край порванной рубашки и стал гладить нежную кожу на пояснице. Он осмелился на этот шаг, потому что не чувствовал ран с левой стороны. Он хотел отдать Яо все свое тепло и ласку. Затем, он увидел, как тонкие аккуратные брови слегка нахмурились, густые ресницы дернулись, а с опухших губ китайца слетел болезненный стон. Иван перепугался. Он быстро расстегнул шинель и стянул с Яо рубашку. С этой стороны на его коже был огромный темно-фиолетовый синяк от тяжелых сапог немцев. Сердце Вани сжалось, он снова и снова повторял одно и тоже, будучи неуверенным, что Яо его слышит. ― Прости, пожалуйста! Я не знал! Прости меня! И вдруг, он увидел, что пара темных глаз, таких же красивых и умных, как у его коня, постепенно открылись. — Это ты… Ваня! Ванечка… Сколько раз он слышал свое имя из уст родителей, сестер и родственников! Но сейчас ему казалось, что он слышит его в первый раз. Иван с трудом подавил желание страстно поцеловать это прелестное лицо и протянул руку, чтобы убрать со лба Яо прядь черных волос. Затем, он провел рукой по его щеке. ― Это я. И ты здесь, рядом со мной. Они никогда нас не найдут. — усердно шептал Иван ему на ухо. ― Но я всегда смогу найти тебя. Когда они тебя били, я знал, что ты в моем доме. Я все слышал и даже считал, сколько раз они… — он замолчал на секунду, проглотив конец фразы, ― я ждал целый день подходящего момента, чтобы спасти тебя. — Ты меня не послушался… ― слабый голос Ван Яо перебил его, ― я сказал тебе, чтобы ты уходил, если услышишь что-нибудь подозрительное. Он поднял голову и посмотрел на Ивана. Красивые глаза цвета молодой горечавки смотрели на него с виной и сожалением. — Один раз я поддался тебе, не думай, что я сделаю это еще раз. Иван увидел, как Яо тяжело вздохнул, собираясь с силами, стараясь сделать максимально серьезное лицо. ― Но ты и сам себе отрезал путь назад. Как ты потащишь меня? Послушай, милый Ванечка, оставь меня здесь, а сам уходи… Ван Яо не закончил, потому что рука Ивана накрыла его губы. Этого мягкого жеста хватило, чтобы помешать ему говорить. Брагинский увидел, как пара темных глаз вдруг расширилась, а юноша изо всех сил попытался вырваться из его объятий. Как только у него хватало на это сил! Беспомощный взгляд упал на Ивана. Его рука продолжала лежать на губах Яо. Китаец попытался сделать глубокий вздох и освободиться. Этот жест, поначалу предназначавшийся, чтобы игриво наказать Яо, теперь превратился в мучительную ласку. Иван увидел, что что-то промелькнуло в глазах юноши, находившегося в его руках. Яо оставил легкий поцелуй на внутренней стороне ладони, прикрывшей его губы. Прилив умиления накрыл сердце Брагинского. Он понял, что Яо сдался ему. Он убрал свою руку и накрыл его губы своими, покрывая их чередой пылких поцелуев.