Глава 26. Письмо от Наташи.
31 января 2016 г. в 12:28
В трудные времена нежность часто сопровождалась печалью. Чем больше один человек любил другого, тем больше начинало казаться, что с ним непременно должно что-то случится.
В течение всего дня Яо не разговаривал с Иваном. Только ночью, когда солдаты вновь развели костер, он уселся рядом с ним. Это было самое дальнее от костра место, вне толпы.
Несмотря на тусклый свет, Иван все равно мог разглядеть основные черты лица Яо. Его бледную кожу, тоненькую морщинку между бровей и сверкающие глаза, отражающие золотой цвет огня. Все эти особенности запали в сердце и память Ивана еще в снежном лесу Рогачево-Березовского района.
Прядь черных волос, лежащая на изящном лбу и напоминающая со стороны глубокую рану, раздражала Ивана. Он попытался ее поправить, но Яо поймал его руку и крепко сжал. Так что Ваня засунул другую свою руку ему под шинель и аккуратно обнял солдата за талию. Почему-то ему казалось, что огромный синяк на его пояснице никогда не исчезнет, как и эта непослушная прядь волос.
Они приковали свои взгляды к костру и стали петь с другими солдатами под аккомпанемент аккордеона. Никто из них не упоминал о случившемся утром. Как будто в лесу целовались вовсе и не они.
И это было то, как они встретили 1942 год. Первый Новый год на войне.
Кто-то напомнил Наташе, что она обещала станцевать перед всеми. Девушка покраснела - неужели она пообещала это? Но как только она подумала о танце, в ее голове всплыл надсмехающийся голос старшей медсестры.
«О, дорогая Джульетта, где же твой Ромео?»
Она встала, прошлась перед костром и сказала величавым голосом (в меру ее способностей), не теряя при этом искренности:
― Я обещала… но мне кажется, что танцевать в этой одежде… это не будет выглядеть красиво, ― сказала она, глядя на свою шинель, ― но это единственное, что я могу носить на фронте.
Ее оправдание несло правдивый характер. В прошлом году, на праздновании Нового Года в школе, она оделась как Снегурочка. Но после того как грянула война, все девушки добровольно ушедшие на фронт спрятали свою красоту под грубую армейскую униформу. Всякий раз, когда она видела девушек в красивых пальто или на каблуках, она просто отворачивалась.
Но тут, легкий, но твердый голос из толпы проник в ее уши.
— На самом деле, ты одета намного красивее, чем девушки, которые никогда не были на фронте…
― Послушай нашего дорогого Ториса! – позлорадствовал один из рядовых ради всеобщей забавы. Среди шуток и смеха, один из старших солдат решил высказаться:
― Юная леди, фронт никогда не был местом для девушек. Тебе следовало бы остаться в тылу и продолжать носить платья, пока мужчины воюют. Но теперь ты здесь, страдаешь вместе с нами, потому что война очень сложная штука. Я сочувствую твоей судьбе, но, как и сказал Торис, не думаю, что тебе есть чего стесняться.
— Тогда я лучше спою песню, - ответила Наташа с благодарностью.
Когда Наташа начала петь «Катюшу», Иван почувствовал, что тело рядом с ним слегка задрожало.
― Что такое? – спросил он. Но Ван Яо только опустил свои ресницы, пряча боль, затуманившую его взгляд. Подумав о том, что Ван Яо скрывал от Ивана что-то неприятное, мужчина легонько сжал тонкое запястье азиата.
Все солдаты пели хором:
«Ой, ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет».
Внезапно песня была прервана всеобщим смехом. Несколько человек подшучивали над Торисом.
— Торис спел неправильную строчку! Песня о Катюше, а не о Наташе!
― Ой, да ладно тебе. Как он мог спеть правильно, если каждый раз про себя он поет о Наташе?
― Ребята, вы просто невозможные! – вмешалась Наташа, ― Люди могут петь как угодно, это не ваше дело!
Появление почтальона прервало их спор. Вскоре, письма с запахом их родной земли дошли до рук получателей, навевающие тоску о семье и доме. Это был самый драгоценным новогодний подарок для каждого солдата.
― Калитин! – почтальон махнул оставшимся письмом в своей руке, ― Кто из вас Калитин?
Все тут же замолчали. Голос, грянувший в тишине как гром, ударил по каждому сердцу.
― Командир разведывательного взвода, лейтенант Калитин был убит во время выполнения задания в Рогачево-Березовском районе.
Молодые мужчины, сидящие около костра, спокойно продолжили беседу.
― Мне кажется, что семья Калитина еще не получила похоронку, когда письмо было отправлено…
— Он же из Ленинграда. Вы знаете, как трудно сейчас отправить оттуда письмо?
― Ему было всего двадцать два года…
Старший солдат, который говорил с Наташей, забрал у почтальона письмо, прочитал имя отправителя и передал его в руки побледневшей Наташе.
― Прочитай это для нас. Человека написавшего письмо тоже зовут Наташа.
Дрожащими пальцами девушка раскрыла письмо, сделала глубокий вдох и принялась читать при свете костра.
«Мой дорогой!
Я пишу тебе из осажденного города. Нам очень трудно жить. Каждый день люди умирают от голода. Но ты должен знать, что твоя невеста до сих пор жива. Я стараюсь выжить как могу, и я до сих пор верна тебе всем сердцем…»
Наташа сделала паузу и взялась за воротник, пытаясь сохранить самообладание.
«...может быть моя любовь и вера в светлое будущее защитят тебя от опасностей. Знай, что я всегда буду с тобой. Если ты будешь ранен и кто-то будет ухаживать за тобой и помогать, знай, что это я – твоя Наташа. Если смерть будет совсем близко и силы оставят тебя, думай обо мне – твоей Наташе. Я должна спасти тебя, чтобы ты вернулся ко мне…»
Наташа не могла больше читать. Слезы, которые она упрямо пыталась сдерживать, покатились по ее щекам и упали на письмо, написанное девушкой, носящей такое же имя.
― Лейтенант Калитин был серьезно ранен, ― сказал Иван хриплым голосом, ― но он мог выжить. Мы оставили его в хижине лесника, но в деревне был предатель – мой друг детства. Он привел фрицев в хижину, и они безжалостно расстреляли обоих.
― Это письмо нужно отправить в музей, чтобы рассказать будущему поколению о том, что такое война, — сказал один из солдат.
Большинство молодых людей просто молча сидели. Война длилась уже полгода, и солдаты были свидетелями очень многих потерь. Но письмо невесты их умершего товарища наполнило сердце каждого невиданной скорбью.
Где-то вновь запела медсестра Наташа.
Еще до начала войны, она хотела спеть эту старую русскую песню на вступительном экзамене в музыкальном училище. Она пела «Северную звезду» и не понимала, почему ей вдруг захотелось спеть именно эту песню.
«Дивный терем стоит,
И хором много в нем,
Но светлее из всех
Есть хорома одна».
Затем девушка услышала звук аккордеона. Кто-то решил сыграть для нее аккомпанемент. Свет костра очертил во тьме контур лица человека – это был Торис Лоринайтис. До этого она никогда не видела, чтобы он играл на аккордеоне. Хоть юноша и не совсем попадал в ноты, он знал, как играть ее любимую песню!
«В ней невеста живет,
Всех красавиц милей,
Всех блестящей из звезд –
Звезда северная».
Все молча сидели и слушали. На всей территории военного лагеря только два человека стояли – она и он… Прекрасный Млечный Путь растянулся над их головами. Как когда-то сказал юный астроном: «Это дорога для нас, для разведчиков». На ночном небе особенно сильно выделялась одна звезда, светящаяся холодным голубым цветом.
«Призадумалась, пригорюнилась,
На кольцо свое обручальное
Уронила она слезу крупную,
О далеком, о нем вспоминаючи!»
Почему слезы снова катились по Наташиным щекам? Она ненавидела плакать. Возможно, что она плакала из-за несбывшейся музыкальной мечты, возможно это было из-за ее молодости, которую девушка прятала под толстое пальто, или она плакала из-за прочитанного письма, написанного ее тезкой… возможно, что причиной ее слез был лейтенант Калитин, который никогда не сможет вернуться к своей невесте, и все остальные солдаты, которые могли потерять свою жизнь уже на следующий день…
«Он уехал, жених,
Он в чужой стороне,
И вернется сюда
Он не скоро еще».
Она плакала из-за этого молодого мужчины, играющего на аккордеоне. Она видела, как звездный свет безрадостно падал на его молчаливое лицо, делая солдата похожим на одинокий заброшенный маяк.
«Он вернется сюда,
Когда будет весна:
С солнцем ярким взойдет
Солнце радости».
Когда Наташа закончила свою песню, она сказала низким голосом: «Извините меня», и побежала в сторону бункера, не позволяя никому на нее смотреть.