Незаконченный портрет

У них была лишь четверть часа, после того как старшая медсестра решила отправить больных на большом грузовике в Москву. В течение этого короткого времени двое солдат сидели плечом к плечу, один из них нежно держал другого за колено. Но кто из них держал другого за колено? Что именно они говорили друг другу? Юноша не мог вспомнить этого. Единственной вещью оставшейся в памяти Ван Яо были тихие слова Ивана, сопровождающиеся рычанием двигателя грузовика. — Хотел бы я тебя обнять… но левая рука… Возможно, эти слова были лишь его иллюзией. Поскольку он был занят погрузкой Ивана в грузовик, китаец не обратил внимания на то, что Иван сказал. Голос солдата тут же заглушил рев двигателя, и, вместе с грузовиком, Иван Брагинский скрылся в дали пыльной дороги. Яо остался стоять один рядом с медицинской палаткой. Его сердце было опустошено от внезапной разлуки. Возможно, что это расставание тоже было его иллюзией. Все эти дни он старался не думать о том, что когда-нибудь им придется расстаться, хоть мысли о том, что они будут делать после окончания войны очень часто посещали его разум. Они не должны были тратить свое время на переживания и волнения, они должны были тратить его на любовь. Но все переменилось за четверть часа. Эта ужасная разлука, которая вдруг внезапно настигла их, заставила почувствовать юношу, будто все воспоминания об Иване Брагинском в его голове были лишь миражом. Как будто в его жизни вовсе и не было такого человека. Как будто не было человека, отчаянно целующего его каждый раз, как только у них выпадал шанс остаться наедине, не было человека, который держал его своими сильными руками и не хотел отпускать. Будто не было теплого шепота на ухо, заставляющего Яо то и дело вздрагивать: «Мой маленький темноглазый дурачок. Моя маленькая капризная лошадка». Словно он никогда не сидел на стволе старого дерева, разглядывая буквы «И» и «Я» вырезанные на коре, и погружаясь в свои мысли. — Ваня! – кричал он безмолвно. ― Ваня! Куда же ты подевался? Ты вообще существуешь? На фронте дни пролетали незаметно. Список имен новобранцев пополнялся каждый день. Вечером второго февраля, когда Ван Яо и Торис Лоринайтис сидели у костра и грызли сухой черный хлеб, напротив них внезапно приземлился командир роты и закурил. Его мрачные серые глаза смотрели на двух солдат с непонятным им выражением. Затем, командир роты открыл рот и заговорил с необычным для него тоном. ― Парни, вы даже не представляете, насколько вы хорошие разведчики. Вы были со мной с самого начала, и теперь, единственные, кто остался в живых с того времени, ― резким, но не злым жестом он указал на новобранцев, ― те ребята, которых мы понабрали, не стоят даже и половины вас. От первого состава пехотно-разведывательной роты, сформированной еще летом 1941 года, почти ничего не осталось. Из «старичков» в роте служили только Ван Яо и Торис Лоринайтис. — Возможно, что скоро вам уже не придется воевать в этих местах, — сказал командир и тут же направился в противоположную от них сторону. — Похоже на правду, — огонь отразился в голубых глазах Ториса словно одинокий маяк, — скоро нас куда-нибудь перенаправят. За последние дни Ван Яо уже несколько раз слышал подобную информацию. Солдат должны были перегруппировать, чтобы отправить в другие воинские части для улучшения текущей ситуации на разных фронтах. Наиболее опытные разведчики, такие как он и Торис, будут переведены в другие пехотные отряды. Учитывая эти обстоятельства, даже если бы у Ивана получилось бы вернуться в их строй, они бы уже никогда не смогли сражаться вместе. Подтверждение этого слуха не ошарашило его и не расстроило. Лишь сердце вновь заныло от бесконечной пустоты в нем. Может быть ему стоило быть более оптимистичным и надеяться на то, что их переведут в одну роту, но он не мог. Россия безумно огромная. Если люди потеряют друг друга, то, вероятнее всего, уже не смогут найти друг друга. Он обнял Ториса за плечи. За последнее время его друг сильно похудел. Его глаза стали выглядеть слишком большими на бледном лице, нос заострился, а в уголках рта появились небольшие морщинки. — Торис, мой дорогой брат. Вероятно, нас не переведут в одно и тоже место, правда? — Вероятно, — ответил Торис, заглушая свои эмоции. — Ты больше не будешь выслушивать мою болтовню о Наташе… — Ты встретишь еще много хороших друзей, Торис! — Друзей может быть много, но любовь лишь одна. — Сложно найти кого-то, после того, как ты его потеряешь… — Яо, как ты думаешь, сколько времени нужно человеку, чтобы влюбиться? — Ромео и Джульетте хватило одной ночи. — Мне хватило одного взгляда. Когда мне было десять, мимо меня прошла девочка в парке. Она взглянула на меня, и я сразу почувствовал, что она самая прекрасная девочка на свете! Из-за этого, мой друг Феликс не разговаривал со мной несколько дней… — слабая улыбка появилась на лице литовца, впервые за этот вечер. — Ее взгляд остался в моей памяти. Прошло девять лет, и я вновь увидел ее в толпе. Это была она – Наташа! Это звучит так глупо… ты веришь в такие истории? — Наверное, верю... Нет, я действительно верю! – воскликнул Яо. — Если ты думаешь о человеке, то всегда сможешь его найти, как бы тяжело это не было! — И даже если пройдет много лет! Я уже нашел ее один раз, найду снова. Яо, давай верить в счастливое будущее! Настанет день, когда мы вновь встретимся! — голос Ториса прозвучал очень взволнованно. — Я так люблю жить… давай выпьем за это! Две алюминиевые кружки встретились друг с другом. Два друга выпили до конца ту водку, что входила в их рацион. Они могли бы попросить еще, но оба солдата чувствовали, что были уже достаточно пьяны. «До свиданья, друг мой, до свиданья. Милый мой, ты у меня в груди. Предназначенное расставанье Обещает встречу впереди». Немного пьяным голосом, Торис прочитал последнее стихотворение написанное Сергеем Есениным. Ван Яо молча слушал и держал Ториса, как брата, за руку. Потом, он вдруг начал петь на китайском языке. Когда он еще ходил в школу в своем родном городе, он услышал эту песню и тут же ее полюбил. Позже в Яньани его новые друзья подшучивали над ним из-за его излишней чувствительности. Но перед тем, как он отправился в Советский Союз, на прощание они спели ему именно эту песню. «В прощальную ночь я выпью вина, Храня и надежду и радость. У края земли и небесного дна Души друзей разбросались. По старой тропе густая трава Тянется к самому небу, И солнце зашло, и людская молва Стремится туда, где я не был.»* Он выпил совсем немного, но спеть получилось фальшиво, как будто он был сильно пьян. От выпитой водки китаец совсем расклеился и судорожно зарыдал.