Незаконченный портрет

— Поспи хоть немного, Ванечка… Иван знал, что Яо заботится о нем, но вместо этого слышал: «Не спи. Поговори со мной еще немного». Ван Яо нервно вертел в руках влажную резинку для волос, то сжимая, то разжимая ее в кулаке. Когда юноша лег рядом с Иваном на кровать, тот резко вырвал резинку из его рук и зарылся лицом в распущенные черные волосы, вдыхая аромат леса и поля. Его любимый был лесом и был полем – он был самой жизнью. Прядь длинных волос забилась под воротник, скрывающий длинный шрам на ключице Яо. Иван провел пальцем по шраму, чувствуя, как под тонкой кожей слабо пульсирует кровь. Затем он коснулся этого места своими губами в доказательство своей настойчивости и прошептал: — Тебя пытали… почему же я не уберег тебя от этих страданий… Его правая рука скользнула под рубашку Яо, ласково поглаживая место на его пояснице, где уже зажила огромная гематома, так сильно врезавшаяся в память Ивана. Его любимый по-прежнему утыкался лицом ему в шею, и Иван внезапно почувствовал, как его адамово яблоко накрыло соленым дождем из слез… …И это все, что осталось в его памяти о той ночи. Остальное утонуло в неосязаемом сне. «Когда ты проснешься, слово "прощай" для нас уже не будет иметь никакого значения.» Иван почувствовал, как первые лучи утреннего солнца коснулись его ресниц. Поэтому он протянул руку и потрогал место рядом с собой. Его ладонь наткнулась на пустоту. Солдат поднялся и оглядел комнату: он был в недоумении. Ван Яо выскользнул из его рук, тихо собрал свои вещи и ушел без всякого ведома. Какая замечательная работа. В конце концов, он был отличным разведчиком. Яо не соврал ему, не было никаких прощаний. Все объятия, поцелуи, напутственные слова и даже слезы ушли вместе с юношей, превращаясь в мыльные пузыри. Прощание действительно перестало что-либо значить для них. Немного поразмыслив, он все же смог прийти в себя. Иван вскочил с кровати, как по команде, и быстро оделся. Время остановилось лишь на сутки в этой маленькой московской квартирке. Теперь минуты бежали одна за другой, приближая его к грохоту новых битв и новых потерь. Квартира была идеально прибрана и пуста, будто в ней никого и не было. Только дневник Ван Яо остался лежать на столе открытый на странице, где совсем недавно сделали последнюю запись. Эти строки Ван Яо, вероятно, оставил для Ивана, но он не мог прочитать их. Рядом с тетрадью лежал кусок темной коры дерева с высеченным на ней сердцем; внутри находились две буквы: «И» и «Я». Иван положил этот небольшой кусок древесной коры к себе в карман, решив, что никогда не будет расставаться с ним. Ему хотелось взять с собой и дневник Яо, но он не был уверен в том, что сможет сохранить столь ценную вещь, поэтому Брагинский отправил тетрадь домой по почте. После этого он направился в сторону железнодорожного вокзала. Когда он проходил мимо детского приюта через дорогу от дома его старшей сестры, он увидел играющих на крыльце детей. Среди них была маленькая девочка лет шести. Ее блестящие зеленые глаза уставились на кулон, висящий у солдата на шее. Он подошел к ней и поднял девочку на руки. — Почему ты так смотришь на меня, юная леди? Ты меня знаешь? — Я не знаю тебя, но знаю, кого ты любишь! — Тогда, может быть, ты знаешь, где сейчас человек, которого я люблю? — В твоем сердце! – девочка прикоснулась к своей груди. — Люди, которые любят друг друга, всегда вместе. Вот здесь, внутри сердца. Как мои мама и папа... Он поставил ее на землю. Смех девочки был похож на юркого жаворонка, танцующего в глубине леса и освещающего своими яркими перышками холодный рассвет. *** 17 февраля 1942 года Иван Брагинский прибыл на Волгу, где был переведен в 33-ю дивизию и оказался в подчинении 62-ой армии. В начале марта он получил первое письмо от Ван Яо из Уральского военного училища. В письме было лишь одно предложение: «Сегодня журавли улетели обратно на Север.» Словно в доказательство того, что юный биолог не соврал, белые журавли приземлились на маленький островок, плавающий внутри Волги, и запели свою песню. Звуки их пения были такими же широкими как небо, посылавшее людям, которые продолжали охранять свою Родину, возможность встретиться снова в это суровое время. Волга текла и день и ночь. Весеннее половодье пробивалось из подо льда и снега, ликуя от того, что наконец-то получило долгожданную свободу, будучи репрессированным зимой. Еще до того, как разложить письмо на берегу матушки-Волги, Иван знал, что напишет в ответ. «Жив и здоров. Целую, Ваня». Три месяца пролетели словно пуля. Ван Яо до сих пор писал ему, но больше не упоминал в своих письмах ни о войне, ни о нем самом. В этих коротких записях о его фенологических наблюдениях описывалась лишь мать-земля с ее вечно обуглившейся почвой и сломанными от бомбежки деревьями. Даже купаясь в океанах крови и огня, земля молча переносила все невзгоды. Она стойко терпела, когда зеленые листья тополя становились фиолетовыми от взрывов, а лепестки весенних цветов окрашивались в темно-красный цвет от крови молодых солдат. Последние письма отправлялись уже не с уральской земли, а с фронта. После окончания Уральского военного училища лейтенанта Ван Яо не стали сразу же отправлять обратно к главной линии огня, где сейчас находился Иван Брагинский. В промежутках между битвами, Иван тратил все свое время на написанные второпях записки о природе, читая их снова и снова. Они были написаны рукой его любимого человека, передавая все, что он видел и слышал. Каждое ответное письмо было одинаковым. «Жив и здоров. Целую, Ваня». Полгода спустя отряд к которому принадлежал Иван Брагинский покинул Сталинград, находящийся в руинах после длительной битвы. Этой ночью солдат стоял на Мамаевом кургане и смотрел с покрасневшими от усталости глазами на пылающий город, который он старался защитить даже ценой собственной жизни. Его фигура напоминала статую. Белый свет излучаемый запущенными ракетами «Катюши» завис над его головой, образуя горящий ореол. Матушка Волга оплакивала пролитую кровь своих дочерей и сыновей и пела торжественные песни для войск ушедших вдаль. Следуя по кровавым следам оставленным войной, линии огня тоже были продвинуты далеко на Запад. Иван продолжал писать одинаковые письма, в которых было лишь несколько слов - «Жив и здоров. Целую, Ваня», и отправлять их своим родителям и сестрам. Всем своим близким, кроме Яо. Он даже не понял, когда именно они с Яо потеряли связь друг с другом. Только в 1944 году он осознал что его адрес на фронте успел поменяться несколько раз. К этому времени адрес его возлюбленного, Ван Яо, тоже сменился. Увы, они были разведчиками. Самые тяжелые испытания на фронте и самая высшая слава принадлежали им. Когда новые задания заставляли их сменить местоположение, они еле успевали, чтобы сообщить об этом своим семьям, и уж тем более, у них не было времени на то, чтобы рассказывать об этом кому-то, находящемуся в других войсках. Многие люди теряли связь на войне именно так. *** ….Ранним утром весной 1944 года Иван прилег на холме, где только недавно завершился ужасный кровопролитный бой. Командир их взвода погиб предыдущим вечером и солдаты только что закончили хоронить его в сухой желтой почве. Он почувствовал, как кто-то подошел к нему легким и быстрым шагом. Ну да, люди сверху обещали прислать нового командира. — Солдат Брагинский! Почему ты не отдаешь честь своему начальству? — А-ха! Два года тебя не видел. А теперь ты словно паришь передо мной в воздухе, — Иван продолжил лежать с закрытыми глазами. — Не подчинишься лейтенанту? Что же, за это ты будешь наказан… Иван почувствовал, что молодой человек наклонился к нему, возможно, чтобы помочь подняться, но Брагинский тут же вскочил, хватая лейтенанта за спину и бедра и поднимая к себе на руки. Смущенное и сердитое выражение тут же появилось в глазах лейтенанта. О, эти темные глаза как у его коня Кости! Азиат уткнулся своим красивым лицом в плечо русскому, чувствуя неловкость от того, что сейчас должно было произойти – да, именно то, что Иван и собирался сделать. Он аккуратно нес это стройное тело вокруг их лагеря, чтобы показать ему какой он до сих пор сильный и как сильно он по-прежнему его любит. Не даром русская пословица говорит: «Своя ноша не тянет». … В этот момент, люди подхватили Ивана за конечности и понесли на простые брезентовые носилки. Истребители поливали землю огнем, окутывая почву в красное одеяние, словно в утреннее зарево летящее над холмом и кружащееся над горизонтом. Гигантское облако черного дыма поднялось выше небес, медленно продвигаясь в сторону полумесяца появившемся на небе западных территорий. Он отвернулся в сторону. Страдающая земля потихоньку начала исцелять его военную травму вместе с таянием зимнего снега, покрывавшего промежутки новой зеленой травы. Земля устремила все свое внимание на маленькую жизнь, растущую у нее внутри; она была слишком занята, чтобы беспокоиться лишь о жизни одного солдата. На самом деле, суждено ли было ему выжить или умереть, это было уже не важно, так как он понимал, что они победят в конечном итоге. Это стало понятно, как только война перешла в весну 1944 года. Он вытянул руку и надавил на нагрудный карман, в котором лежал маленький кусочек коры дерева с двумя аккуратно вырезанными буквами «И» и «Я», согревающими его трепетное сердце. Он вспомнил слова маленькой девочки, которая торжественным голосом произнесла: «…Люди, которые любят друг друга, всегда вместе. Вот здесь, внутри сердца.» Если бы он умер, то его возлюбленный никогда бы не узнал о том, что когда Ивана подбросило в воздух взрывной волной и, ударившись о твердые камни, он отключился, солдат встретил своего любимого человека во сне… Но смерть лишь едва задела Ивана на двадцать третий год его жизни обломком горячей стали. После выздоровления он быстро вернулся на фронт и вместе со всеми стал пробираться в сторону фашистского тыла. Он не знал, что взрывная волна причинила ему серьезные неврологические повреждения. Травма затаилась глубоко внутри и была обнаружена только после окончания войны. Постоянные головокружения и боли мучили его всю оставшуюся жизнь.