Незаконченный портрет

Иван Брагинский встретил День Победы в Берлине. В тот день он взглянул на голубое небо над его головой и выстрелил в него всеми оставшимися в винтовке патронами. Когда солдат вернулся в свою родную деревню Березовскую, только отец вышел, чтобы поприветствовать его. Его мать скончалась месяц назад. Примерно в это же время его старшая сестра работала в московском госпитале, а его младшая сестра возвращалась в страну вместе с отрядом. Когда Тоня приехала домой, тело их матери до сих пор было теплым. Когда приехала Наташа, они еще не успели опустить гроб в землю. И теперь, они обе находились в Москве, не решившись сообщить брату ужасную новость. Ведь Победа была так близка, и он должен был вернуться совсем скоро. В течение четырех лет извещения о смерти, то и дело доходили до маленькой деревушки Березовской. Летом 1941 года одно из таких писем сделало Полину вдовой, затем Фрося получила похоронку с именем ее собственного сына. Могла ли быть мама Вани, Тони и Наташи быть уверенной в том, что следующее письмо в белом конверте получит не она? Мать тосковала по своим детям и боялась, что одним днем ей сообщат это страшное «Погиб в бою». У женщины случился сердечный приступ. Переживания о своих детях замучили ее до смерти за несколько недель до долгожданной Победы. Рядом со столом стояли несколько ведер с домашним вином. Иван и его отец сели лицом к лицу и стали пить с полудня до глубокой темноты. Старик болтал о войне, потом начал петь вслух старые песни. Затем он начал кричать и проклинать войну всеми злыми словами, которые только есть на свете, и в конце концов, он положил голову на стол и стал громко плакать. — Совсем забыл! — его отец случайно наткнулся на шкаф и достал оттуда письмо. — Пришло пару дней назад. Для тебя… Несмотря на то, что Иван был уже пьян, он узнал почерк Ван Яо на конверте с первого взгляда. Письмо было отправлено из Москвы 9 мая. Его дрожащие пальцы развернули письмо, но в нем было лишь одно предложение. «Я возвращаюсь к матери.» Он громко заплакал, как и его отец. До сих пор Брагинский прибывал в шоке от страшной новости и только сейчас осознал, что у него больше нет мамы. Этим летом Иван остался в деревне с отцом и помогал ему по хозяйству. Соседи часто приглашали его в свой дом и просили рассказать побольше о жизни на фронте. Они хотели видеть перед собой картину последних месяцев жизни их мужей и сыновей, которые так и не смогли вернуться домой. Демьян Морозов оставил троих маленьких сыновей, старшему из которых было только одиннадцать. Анатолий Чаплин погиб, оставив без отца двух восьмилетних близняшек. Жора Вербицкий навсегда покинул свою молодую жену. От Мишки Волкова остались старые учебники и одинокие слезы на глазах его матери. Единственное, что утешало женщину, было то, что в отличие от остальных, кто погиб на поле боя, ее сына повесили оккупанты прямо в деревне. Она могла похоронить его тело и навещать сына время от времени. — Ванечка, мой милый мальчик! — однажды сказала она Ивану. — В остальных семьях многие дети погибли, но вы выжили все трое. Хотелось бы мне, чтобы Матрёна встала из своей могилы и посмотрела на вас… В моменты слабости Иван часто ходил к матери на могилу. Он ложился на слегка приподнятую насыпь, позволяя высокой траве окутать его тело, словно младенца в колыбели, и смотрел на серебряный полумесяц, напоминающий фермерский серп зависший в небе меж ярких звезд, будто в широком поле. Земля под ним продолжала давать и отнимать жизни по своему собственному желанию. Она несла в себе весь порох и огонь этого мира, но была способна подавить любую войну своим сильным, спокойный и всеобъемлющим сердцем. Мужчина мог чувствовать звуки неутихающей жизни в глубокой почве. Хоть он и не слышал их на самом деле, но он ощущал их через сердце другого человека. Этот человек знал все о земле, на которой живет. Потому что он был молодым биологом, «работником земли», кем был и Иван. И он был самой жизнью. Этот человек когда-то лежал в его объятиях и сказал, что земля для него как мать. Только вот сейчас, он вернулся к своей настоящей матери… Иван достал Жу-Жу, висящую у него на груди. Он выполнил свое обещание не открывать мешочек с кулоном до Дня Победы. Предки маленькой девочки, которой принадлежала Жу-Жу, вероятно, были кочевниками, разъезжающими на лошадях. Маленький кулон в форме белой лошадки, похожей на его красавца Костю. Особенно были похожи большие темные глаза… Ван Яо отдал ему эту маленькую лошадку, потому что она должна была принести счастье и благополучие, чтобы Иван смог дожить до мирных дней. Но что он подарил Яо в ответ? Лишь нарисованный им портрет. Тогда он не смог сопротивляться собственному желанию и нарисовал глаза на портрете. История про дракона сбылась. Его любимый никогда ему не лгал… — Я найду тебя. Нет никого на свете, кого бы Иван Брагинский не смог бы найти. В сентябре 1945 года Иван Брагинский вернулся в Московскую Академию Художеств и продолжил свое обучение. Периодические головокружения, головная боль и тяжесть в груди заставили его обратиться к врачу. Диагноз о повреждении нервных волокон после того, как его отбросило ударной волной в 1944 году, подтвердился. Травма преследовала его на протяжении всей жизни. Война закончилась, но вред, причиненный на поле боя их поколению остался. Многие молодые люди скончались от рецидивов старых травм, но Иван с повреждением нервных связей прожил до девяноста лет. Он жил дольше, чем многие, но в результате страдать ему пришлось даже больше. Тогда он не знал, что проживет так долго, но был полон решимости набраться смелости, чтобы продолжать жить как нормальный человек. Все, кого он видел на протяжении четырех лет на фронте взывали к нему из глубин его сердца: — Нарисуй нас, Ваня! Пусть в будущем люди увидят то, что мы пережили! Он очень сильно скучал по Ван Яо. Он даже начал представлять то, как Яо живет и воюет в своей стране. После этого он всегда мучился от сердечных болей. Поэтому, когда лицо его любимого всплывало под его кистью, Ивану казалось, что этот красивый темноволосый молодой человек совсем рядом… Несмотря на то, что под его бровями всегда было пусто. Здорово быть молодым — ты чувствуешь, что мир вокруг удивителен и нереален. А для влюбленных людей, любое обещание становится видением их недалекого будущего. Тогда для Ивана не существовало ничего, кроме обещания, данного им Яо: «Я найду тебя снова!» Великолепный художник и профессор Иван Брагинский тоже был когда-то молодым. Время шло, и, незаметно, он превратился в мужчину средних лет. Будучи молодым, он думал, что ему будет нечего бояться по возвращению с поля битвы в обычную жизнь. Но чем старше он становился, тем более отчетливо он понимал, что война и была его жизнью. На самом деле у профессора была возможность посетить Китай через академический обмен, но все его попытки заканчивались чтением его анкеты. Чем скорее он уедет в Китай, тем быстрее он найдет Ван Яо — он не сомневался в этом. В 1956 году он случайно обнаружил имя, которое долгое время занимало все его сердце, в биологическом журнале. В конце страницы приводилась контактная информация автора статьи. Профессор долго думал над стилем написания данной статьи и пришел к смешному выводу, что скорее всего, этот биолог уже был женат и имел детей. Но на его месте любой бы сделал такой вывод, ведь это было бы странно, что мужчина в тридцать с лишним лет, с успешной карьерой и репутацией не был женат. Это Иван был довольно эксцентричным человеком в этом плане. Поэтому, он перестал думать об их встрече. Если ему хотелось видеть перед собой Яо, он мог просто закрыть глаза и увидеть красивого, умного и ласкового юношу из 1941 года. Но письма для Ван Яо до сих пор могли быть написаны, несмотря на то, что каждый раз, когда Иван заканчивал писать, он разрывал письмо в приступе сердечной и головной боли. Однажды ему наконец-то удалось заклеить несчастный конверт, но дойдя до почты, он осознал одну важную вещь — на дворе был 1961 год и отношения между двумя странами сильно ухудшились. Письмо не могло быть отправлено. Целыми десятилетиями он хранил у себя совершенно обычную на вид тетрадь — тот самый дневник, которым он помахал перед глазами Яо, чтобы подразнить, около двадцати лет назад. Он хотел узнать прошлое его любимого человека, но тогда он не знал ни одного китайского иероглифа. После войны, в течение нескольких лет, прилагая немалые усилия для изучения иностранного языка, он все-таки смог кое-что выучить, несмотря на то, что был взрослым человеком с травмой. Глубокими ночами он окунался в китайско-русский словарь, для того, чтобы расшифровать записи в дневнике Яо. Таким образом, пятнадцатый, шестнадцатый и семнадцатый годы жизни Ван Яо медленно разворачивались перед его глазами. Он видел, как Яо приглашает одноклассников к себе в комнату общежития, как небольшое помещение наполняется смехом, пением и звуками аккордеона. Он видел, как Ван Яо занимает первое место в конкурсе по биологии и как учительница спрашивает его: «Яо, ты хочешь стать биологом после школы?» Перед его глазами всплыл образ Яо, с тревогой примеряющего костюм, в котором он пойдет на выпускной вечер, надеясь потанцевать со своей очаровательной одноклассницей Лерой… Тогда они еще не знали друг друга; они не знали войны. На последней странице дневника была запись, оставленная Ван Яо утром 15 февраля 1942 года пока Иван благополучно спал и не думал, что его возлюбленный ускользнет от него тайком. Точнее, это было стихотворение, похожее на то, что Яо читал для Ивана до этого. Летящие облака летели над вечерним лесом, Осеннее эхо раздавалось там, где заходило солнце. Людские ладони были исписаны красным и черным, (я до сих пор плачу по ним). На сердце грусть, которую нельзя описать.* Профессор перечитывал его снова и снова, искал в словаре хоть какую-нибудь зацепку, но все равно не мог осмыслить прочитанного. К этому моменту ему исполнилось уже сорок лет.