Незаконченный портрет

Молодость дается людям лишь раз. Да, так оно и было. Но некоторые люди оставались молодыми навсегда. Как все молодые мужчины и женщины, не вернувшиеся с поля боя. Как статуя Пушкина в уличном парке. Люди живущие недалеко от Пушкинской площади часто могли видеть пожилую супружескую пару гуляющую по московским улочкам. У старика было что-то с ногой, но он не пользовался инвалидным креслом; любимая жена всегда была лучшей опорой для него. Многие люди узнавали их — уважаемого в мире науки человека, астронома Ториса Лоринайтиса и его супругу — оперную певицу Наталью Лоринайтене. Но они получили известность не сразу. В самом начале их пути, когда любовь между ними только зарождалась, он был военным разведчиком, а она медсестрой. После того как они поженились, Наташа и Торис стали жить в Подмосковье недалеко от планетария, где работал Торис. После выхода обоих на пенсию, их старший сын Феликс увез родителей в Москву, чтобы жить всем вместе около Пушкинской площади. Они были большой семьей, в которой росло уже четвертое поколение. В шестидесятую годовщину Победы в Великой Отечественной Войне президент Путин обратился к молодежи: «… Задайте ветеранам побольше вопросов о том, как они жили во время войны. Потому что вы последние, кто сможет услышать это из их уст…» Дети хотели услышать от них несколько чудесных легенд о подвигах и героизме, но действительно впечатляющих историй было не так много. Большинство ветеранов были обычными людьми, вроде этих детей — обычными солдатами, добросовестно выполнявшими свой долг перед Отечеством. Поэтому в их голосах сохранилась простая, людская чувственность. Шестидесятилетняя годовщина Великой Победы 9 мая 2005 года праздновалась на Красной площади. Перед началом парада президент сказал в своем выступлении: «…Для нашей страны 9 мая был и навсегда останется священным днем. Праздником, который не только окрыляет всех нас, который возвышает всех нас. Этот день наполняет нас самыми сложными чувствами — и радостью, и скорбью, и состраданием, и благородством…» В этот день, после марша солдат, по всей Красной Площади провезли в общей сложности две тысячи шестьсот ветеранов, приехавших из всех стран, входивших в бывший Советский Союз. Их везли на ста тридцати военных грузовиках, удостоив самой высокой чести. Среди них была восьмидесяти двух летняя Наташа. Она плакала. Хоть она и получила огромное количество аплодисментов и цветов за ее многолетнюю карьеру оперной дивы, только в этот раз, все овации посвящались юной медсестре… Когда все закончилось, Наташа вынула из кармана записку, которую Торис вручил ей перед выходом из дома, при этом, неоднократно повторяя, чтобы она не читала ее до того, как все закончится. — Старый дурак! — старушка покачала головой. — Он старше, чем этот мир, а до сих пор думает, что мы встречаемся! Вечерняя заря струилась с неба, словно пламенный водопад, коронуя двух сидящих на скамейке людей. Неподалеку гордо возвышалась статуя Пушкина. Если бы не праздничная атмосфера в парке, то они могли бы почувствовать тот далекий осенний вечер 1941 года, когда девятнадцатилетний разведчик Торис впервые попытался рассказать о своих чувствах восемнадцатилетней Наташе… — Наташа… Наташенька, послушай меня, — он заикался от волнения, как и шестьдесят лет назад. — Сегодня наша пятьдесят девятая годовщина свадьбы… — Ты старый дурак, Торис. Очевидно, что это шестьдесят третья годовщина! — Нет, я помню очень четко. Мы поженились в 1946 году в День Победы… Торису пришлось проглотить окончание фразы, так как Наташа крепко схватила его за руки, как и десятилетия назад, когда она хотела преподать молодому солдату «урок», и со слегка насмешливой улыбкой сказала: — Товарищ Лоринайтис, мы определенно поженились 14 февраля 1942 года на перроне Октябрьского вокзала. Так что, хватит со мной спорить! Для него, конечно, она всегда была права. Старик молчаливо кивнул с улыбкой и тоскливо уставился вдаль, на статую Пушкина, остававшегося всегда молодым. — Прошло шестьдесят с лишним лет, но я помню все, как будто это было вчера! Наташа, ты знаешь, когда я впервые пригласил тебя сюда, я определенно чувствовал, что кто-то наблюдает за нами, прячась за статуей… — Я тоже. Даже после войны, когда я проходила здесь, то мне всегда казалось, что эти два человека до сих пор там, прячутся позади Пушкина… они прячутся там уже больше шестидесяти лет, — ее маленькие постаревшие ручки указали на статую. — И даже сейчас мне кажется, что они такие же молодые, какими были тогда. Торис, ты веришь в подобное? — Верю. Иногда полезно верить во что-то волшебное… — Ну, хватит. Торис, где же сюрприз, который ты обещал в своей записке? Доставай давай. — Он прямо над нами, Наташа. Над ними расстилался блестящий Млечный путь. Город был не пригоден для наблюдения за звездами, в отличии от планетария в Подмосковье, но звезды сегодня были даже ярче, чем огни праздничной Москвы. Его руки окружили талию Наташи, которая уже давно потеряла стройность юной девушки. — Наташа, ты знаешь, многие звезды уже давно умерли, но их свет и тепло прошли тысячи световых лет и дошли до нас. — Как может жена астронома этого не знать? Я также знаю, что Млечный путь — это дорога для разведчиков… Торис! Сегодня, когда я была на параде, один старый артиллерист сказал мне это! — Как мило. — Как мило, — повторила она низким голосом. — Мне почти показалось, что я снова могу стать молодой… Поначалу, он ничего не понял. Но когда седая голова женщины опустилась к нему на плечо, он тут же все осознал. — Наташа! Моя маленькая девочка! — со всей нежностью, на которую был способен, он зашептал ей в уши, которые больше не могли слышать. — Моя маленькая поющая звездочка! Когда их дети пришли сюда, для того, чтобы найти родителей, самая прекрасная Северная звезда уже взошла на свое почетное место на небе. Поколение, претерпевшее испытание огнем и кровью потихоньку исчезало с лица земли. Но в их сердцах еще оставалась вера в волшебство; например, что звезды на самом деле — это следы людей, оставивших после себя вечную память. Что после смерти все еще есть возможность воссоединиться с теми, в кого ты верил и кого любил. И сейчас, в мае 2011 года, у девяностолетнего Ивана Брагинского вряд ли бы получилось найти человека, которому он смог бы сказать: «Ты еще помнишь? Ты помнишь? Мы тогда были так молоды…» Но он упорно продолжал верить, что у него получится найти. Когда он ехал в поезде по направлению к Волге, глядя на пышные зеленые поля, полные духом и бодростью, смелость и уверенность, которой он славился в свои юношеские годы, вновь вернулись к старому профессору. Они оба были работниками земли! И земля была такой же великой, как и обещание встретиться снова. Пассажир, сидящий напротив него был женщиной. Хоть она и выглядела не старше шестидесяти, профессор знал, что ей было уже семьдесят шесть, так как недавно ее показывали по телевизору в качестве приглашенного эксперта по образованию детей. Женщину звали Елизавета Байльдшмидт. Может быть, она и не знала, кем был профессор, но ее глаза остановились на его кулоне в форме белой лошадки, висящем у него на груди. Она подмигнула ему своими зелеными озорными глазами, как у маленькой девчонки, и сказала с иностранным акцентом: — Я не знаю кто Вы, но я знаю, кого Вы любите. Внезапно, он вспомнил, где встретил ее в первый раз. Поэтому он улыбнулся и сказал: — Тогда, может быть, Вы знаете, где сейчас человек, которого я люблю? — В вашем сердце! — сказала женщина тоном маленькой девочки и прикоснулась к своей груди. — Люди, которые любят друг друга, всегда вместе. Вот здесь, внутри сердца. Как мои мама и папа… Он больше не мог поднять ее на руки, как раньше, но ее звонкий смех оставался таким же как у маленькой девочки. Смех был похож на юркого жаворонка, танцующего в глубине леса и освещающего своими яркими перышками холодный рассвет. Не договаривая всего пару деталей, профессор рассказал ей все, что так давно хотел высказать. Ведь для того, кому было девяносто лет, не было ничего в мире, что могло бы его смутить. Они говорили на языке, характерным для тех, кто прошел войну, поэтому дети и внуки сидящие рядом с профессором не слишком их понимали. — Я поеду с Вами, — она крепко сжала его руку, — Я планировала посетить Волгоград между лекциями, но почему-бы мне не посетить еще и Тополево? Тем более, я была бы счастлива вновь увидеть своего брата… Да, не удивляйтесь! Я приказала ему стать моим братом… Бывший «Генерал», а теперь эксперт по образованию, Елизавета, не стала говорить профессору Брагинскому о том, что память трехлетнего ребенка очень ненадежна. Тот факт, что студент запомнил юношеское лицо Ван Яо в возрасте трех лет, был очень неправдоподобным. Но зачем ей было об этом говорить? Чтобы озадачить его, тем самым, разочаровывая себя? Те, кто видел счастье и верил в чудеса с детства не могли быть сломлены под тяжестью выпавшего на их долю бремени.